Текст книги "Мацес: истории, рассказанные Дашé"

Шава и Пасай решили изготовить дополнительное весло. Забегая вперед, скажу, что с перерывами в работе на это у них ушло два дня.

До периода первых контактов с перуанцами мацес не использовали лодки, так как не умели их изготавливать. Также не изготавливали, соответственно, весел для лодок. Скорее всего, это обстоятельство было связано с отсутствием железа в культуре мацес, нечем было выдолбить лодку.

С наступлением темноты жители малоки по-разному проводят время: одни быстро засыпают, лежа в гамаке, другие долго беседуют у костра.

История ягуара, рассказанная Туми, братом Шавы

Две семьи жили в лесу – ягуара-охотника и мужчины мацес. Однажды к мужчине в гости пришел ягуар-охотник и предложил ему пойти на следующий день на охоту на уангана. За разговорами ягуар-охотник остался ночевать в хижине мужчины. Он лег в гамак вместе с мужчиной, а жена мужчины легла спать в свой отдельный гамак. Но ягуар-охотник не спал, а прислушивался.

На следующее утро ягуар-охотник пошел вместе с мужчиной в лес на охоту. В лесу ягуар-охотник напал на мужчину и убил его. Вернувшись в хижину мужчины, ягуар-охотник принес его жене внутренности убитого (мацес рассказывают, что ягуар начинает есть свою жертву с живота). Он попросил женщину приготовить внутренности мужчины, сказав ей, что это внутренности уангана.

Но женщина не поверила ягуару-охотнику, и пошла искать своего мужа, который не вернулся с охоты. По дороге ей повстречалось дерево, на котором сидела лягушка. Женщина спросила лягушку, не видел ли она ее мужа. Лягушка указала женщине дорогу, куда ей надо идти дальше.

Пройдя вперед, женщина вышла к небольшой хижине, в которой жили две женщины. На самом деле это была хижина лягушки (в мифологии мацес лягушка существо мужского пола).

Ягуар-охотник спохватился и отправился искать ушедшую женщину. Странствуя по лесу, он три раза залезал высоко на дерево, стараясь увидеть беглянку. Наконец он также вышел к дому лягушки, где проживали две женщины. Он подошел к жилищу и увидел лягушку. На расспросы ягуара-охотника лягушка ничего ему не ответил, а брызнул своей ядовитой слизью в глаза ягуара-охотника, отчего ягуар-охотник умер.

– Слушай, – говорю я сидящему рядом Пасаю, – но это история не о ягуаре, как представил ее Туми, скорее о ядовитой слизи лягушки, которую вы используете.

– Так и есть, – спокойно говорит Пасай.

В малоке имеется ядовитая слизь лягушки. Однако мне самому хочется увидеть как мацес снимают эту слизь с ее тельца. Все мацес об этом знают и пытаются поймать для меня лягушку.

Череп обезьяны и трубочка для вдыхания нёнё в малоке мацес

Иногда нарукавники расписывают геометрическим орнаментом

Ночью я услышал, как в лесу громко кричит какое-то животное, очень близко раздавалось гортанное: «квок-квок». На этот звук из малоки вышел Туми, брат Шавы, и стал также громко кричать в сторону леса: «квок-квок», приманивая неизвестного мне зверя. Утром выяснилось, что так кричит древесная лягушка, чью ядовитую слизь используют мацес. Пик активности у этой лягушки наступает ночью, и поймать ее достаточно сложно. Прошлой ночью лягушка быстро замолчала, и Туми не смог определить, где она находилась. Ну, что ж, буду ждать и надеяться, что мацес удастся поймать в ближайшее время неуловимую лягушку. Мацес рассказывают, если в лесу случайно прикоснуться к ядовитой лягушке, человеку станет плохо, наступит тошнота и головокружение. Лягушку ловят, хватая ее с помощью широкого листа.

Следующей ночью пошел сильный дождь. В некоторых местах крыша нашей хижины имеет прорехи, поэтому вода стала попадать в жилище, и мне пришлось встать и перевесить свой гамак, так как капли дождя попадали в него. Шава также проснулся и пошел проверять лодку и мотор. Вернувшись, сказал, что лодка почти полностью заполнилась водой.

Туми (Сегундо) жалуется на боли в области поясницы. Мацес просят у меня какую-либо таблетку от этой боли. Но у меня нет таких таблеток просто от «поясницы». Поэтому Туми привязал к спине какие-то зеленые ветки и так ходит с ними целый день.

У Туми, брата Шавы, выменял на рыболовные крючки и грузила характерные для мацес нарукавники, сотканные из хлопка. Инициатором обмена выступил сам Туми.

Его жена Тупа, которая их изготовила, хочет за пару таких нарукавников двадцать пять перуанских солей (около восьми долларов США). Я не хочу показывать мацес, что у меня есть деньги, чтобы они не воспринимали меня как их источник наживы. Однако у меня в планах приобрести для этнографического кабинета-музея имени Н. Н. Чебоксарова Института этнологии и антропологии РАН им. Н. Н. Миклухо-Маклая в Москве еще один такой комплект.

По моим наблюдениям, жена и муж могут лежать или спать в одном гамаке, как это часто делают Туми (Сегундо) и Ишко.

Несмотря на то, что малока стоит на холме, вокруг нее очень много москитов. Видимо, сказывается близость желтых вод Лобояку, рядом с которыми всегда много москитов, и интенсивных дождей, идущих почти каждый день. Кровожадные насекомые атакуют целые сутки. Это обстоятельство создает большие неудобства. От жары и высокой влажности сильно потеешь, а раздеться не получается, так как тебя атакуют москиты. Мацес привычно отмахиваются от назойливых кровопийцев. Единственное короткое время, когда можно отдохнуть от жары и москитов, – момент ухода солнца за кромку леса. После этого еще минут двадцать-тридцать светло, становится прохладно и исчезают москиты.

Стоя на высоком берегу Лобояку и любуясь величественной панорамой тропического леса, я слышу как где-то вдали громко кричат обезьяны-ревуны. Тропический лес – великолепен!

Вид на Лобояку от малоки

За время моего нахождения в малоке вверх по Лобояку прошли две лодки с мацес. Это говорит о том, что направление на Рекену активно используется мацес. Как объясняют мацес, эти лодки идут до определенного места, а потом люди отправляются пешком до Рекены.

В отличие от индейцев венесуэльской Амазонии мацес не любят острое и в пищу не добавляют перец. Мацес любят сладкое. Когда мы угощаем их кофе, в обычную по объему кружку они кладут пять-шесть ложек сахара с горкой.

Ишко угощает меня печеным бананом и рыбой, приготовленными на углях костра. Бананы она очищает от кожуры и просто кладет на угли, нечищенную рыбу заворачивает в широкий зеленый лист.

Сегодня на обед Эктор сварил свеклу и морковь. Шава и Унан впервые в своей жизни пробовали эти овощи. Ишко также с интересом рассматривает незнакомую ей морковь.

Ныка, используя подаренные мной рыболовные крючки самых малых размеров, наловил много крохотных рыбок, чему все, в том числе и я, были очень рады.

У Бысо болит голова. Я дал ей таблетку нурофена. Но, кто его знает, поможет ли. Может быть, ее головная боль связана с запущенной формой малярии. Выпила, посмотрим, что скажет позже. Однако лечение проходит успешно, и уже скоро Бысо дает понять, что головная боль у нее прошла.

После обеда в малоку пришел сын Туми, брата Шавы, со своей женой и маленькой дочкой, и еще какой-то парень. Пришедшим на вид около тридцати лет. С их приходом в малоке сразу стало многолюдно и шумно. Они приплыли на каноэ из верховьев Лобояку, вероятно, возвращаясь из Рекены.

Я начинаю воспринимать местную малоку как дачу. Здесь в тихом укромном месте взрослым детям удобно оставить у стариков-родителей на какое-то время внуков, или просто навестить родителей «в деревне». Перед сумерками дневные посетители покинули малоку, забрав с собой двух мальчишек, и отправились в Ремояку. Перед отплытием один из мальчишек успел мне сказать, что в малоке у дедушки ему нравится больше, чем в Ремояку, потому что тут природа и не надо ходить в школу. Конечно, кому из детей хочется уезжать с дачи и идти в школу! Вместо мальчишек бабушке с дедушкой оставили трехлетнюю внучку.

Бысо плетет корзину

Кажется, Ишко хочет научиться технике плетения Бысо

Будущая корзина для переноски тяжестей

Традиционный гамак

Кане изготавливает из растительных волокон сумочку

Утром Туми с братом вновь отправились на охоту. Какие же они выносливые и неутомимые. Туми – семьдесят три года! Охотники вернулись после обеда. В этот раз им ничего не удалось добыть.

Зато Туми принес из леса тонкие полые стебли какой-то разновидности тростника. Он сразу нарезал из них несколько трубок длиной примерно по двадцать пять сантиметров каждая. Это были трубки для вдувания табачной смеси. Шава говорит, что эти трубки должны быть длиннее.

Приготовления Туми не были случайными. Вечером, как стемнело, мужчины решили принять табачную смесь и ядовитую слизь лягушки. Пасай вновь поясняет, что подобные церемонии не имеют у мацес какого-либо религиозного подтекста, а только медицинский эффект. Если одновременно принимать табачную смесь и ядовитую слизь лягушки, то воздействие на организм человека усиливается.

Сначала ядовитую слизь лягушки Туми, брат Шавы, тщательно перемешал со слюной на плоских деревянных дощечках даукэт. Первым яд лягушки принял Пымень, ему на плечо нанес его Туми, брат Шавы. Несмотря на то, что Пыменю двадцать лет, он принимал ядовитую слизь лягушки первый раз в жизни, и ему явно этого не хотелось. Женщины стыдили и подбадривали его одновременно. В какой-то момент весь ритуал приобрел игровые формы. Туми, брат Шавы, начал бегать с даукэт и аяш за Ныка и Даси, шуточно изображая, что он готов прижечь им руки для инъекции. Дети, уворачиваясь от него, со страхом разбегались в стороны. Мацес поясняют мне, что не существует определенного возраста, когда человеку следует начинать практиковать с ядом лягушки или табачной смесью. После Пыменя ядовитую слизь лягушки получил от Туми (Сегундо) брат Шавы. Для этого он перетянул себе руку в локте, и ядовитую слизь получил в нижнюю часть руки, а не в плечо как Пымень. Затем Туми, брат Шавы, с помощью подготовленной днем длинной полой трубочки вдул табачную смесь другому Туми. После чего Туми (Сегундо) вдул табачную смесь брату Шавы. Таким образом брат Шавы принял одновременно ядовитую слизь лягушки и табачную смесь. Действие яда на организм человека наступило примерно через минуту. Пымень и Туми, брат Шавы, поспешили из малоки – их начало тошнить. Первым, минут через двадцать, вернулся в малоку Пымень. Ничего не говоря, неуверенным шагом он дошел до своего гамака и лег спать. Затем появился Туми, брат Шавы. Его состояние явно было тяжелее. Отхаркиваясь, он лег на низкую скамью у входа в малоку. Полежав так некоторое время, он молча встал и также пошел спать в свой гамак. Туми (Сегундо), принявший только табачную смесь, тихо сидел на скамье возле входа в малоку и вскоре не замедлил переместиться в гамак. На этом церемония закончилась.

Туми собрались принять табачную смесь

Поочередно участники церемонии вдувают табачную смесь друг другу в ноздри

Шава говорит, что брат, употребив ядовитую слизь лягушки и табачную смесь, обычно поет песни мацес, но сегодня мы их не услышали.

Согласно старой традиции мацес, одновременно сначала вдували табачную смесь, а затем принимали ядовитую слизь лягушки.

Наступила ночь. На Лобояку вновь был слышен мотор каноэ мацес, возвращавшихся из Рекены. Вскоре начался сильнейший ливень.

Утром я обнаружил, что меня сильно искусали москиты, и от страха заболеть малярией я досрочно принял очередную таблетку лариама.

Мы пригласили двух Туми к нам в хижину выпить кофе. Мацес, как обычно, положили много сахара в кофе. Завязался разговор. Туми, брат Шавы, говорит, что он христианин-евангелист, а песни, которые он поет почти каждую ночь, посвящены Иисусу. Вот уж он удивил меня! Туми, брат Шавы, христианин – ну, никак не состыкуется ответ этого симпатичного старика со всем его поведением. Я задаю ему провокационный вопрос.

– Если ты себя считаешь христианином, почему тогда сегодня ночью ты вдыхал табачную смесь и принимал ядовитую слизь лягушки, ведь другие мацес объясняли мне, что христианам нельзя этого делать, – спрашиваю я Туми, брата Шавы.

– Если делать это понемногу и ночью, то можно, – нисколько не смущаясь, – отвечает он.

К слову сказать, ранее я несколько раз замечал, иногда перед тем, как начать есть, некоторые женщины, склонившись над едой, что-то нашептывали в течение четырех-пяти секунд. Со стороны их действия смотрелись как произнесение христианской молитвы. Но была ли это молитва? И молитва каким богам? Можно предположить, Кане вполне могла еще помнить отдельные эпизоды из христианской традиции и со временем научила своих подруг каким-то, скажем так, благочестивым действиям. Все же после ответа Туми, брата Шавы, я склонен полагать, что подобное поведение женщин, если и имело какое-то отношение к христианству, то было в большей степени подражательным. Никто из них, как и Туми, брат Шавы, не были христианами.

На мой вопрос, много ли мацес придерживается традиционных верований, Туми, брат Шавы, отвечает, что много, в том числе такие люди есть в современных поселках мацес, стоящих на берегах Гальвеса. Другой Туми традиционалист, он сам уверенно заявляет об этом.

Тупа никак не хочет менять сплетенные ею традиционные нарукавники. Тогда я предлагаю ей за две пары нарукавников сорок солей (около пяти долларов США), и она соглашается расстаться с ними.

У Туми теперь болит, вероятно, задняя часть бедра, потому что он привязал к ней какой-то пучок трав. Скорее всего, именно поэтому, чувствуя себя нездоровым, он все последние дни проводил в гамаке, почти не вылезая из него.

Дождь, начавшийся ночью, закончился только утром, и мы стали собирать свои вещи, чтобы отправиться дальше вверх по Лобояку. Как это не раз уже бывало в предыдущих экспедициях, все жители малоки пришли смотреть, как мы собираемся в дорогу. Ишко попросила у меня таблетку от боли в животе, на которую жалуются ее дети. Я дал ей четыре таблетки левометицина. Пытаясь объяснить Ишко, что это сильнодействующее лекарство и для ребенка вполне будет достаточно половинки таблетки, хотел взять у нее из рук упаковку и наглядно продемонстрировать, как надо разломить таблетку по насечке. Она в страхе ее одернула, думая, что я решил забрать таблетки назад.

Пока сопровождавшие меня мацес грузили наши вещи в лодку, я зашел в малоку попрощаться с ее жителями. Обошел всех по кругу, взрослых и детей, всем пожал руки. Мацес пожелали мне счастливого дальнейшего путешествия, это было понятно и без перевода с их языка. Пымень и Арина пожелали мне доброго пути по-испански. Тупа сказала, чтобы я надел в дорогу сделанный для меня Туми, братом Шавы, традиционный ободок на голову, такой же, какой носят мужчины мацес. Ишко показала, что будет думать обо мне, пока я иду пешком через лес до Рекены. Сцена моего прощания с жителями малоки выглядела очень трогательно.

Я покинул малоку мацес, которую для себя назвал последней, и спустился к лодке. Провожать нас к реке вышла только старенькая Кане. Она с любовью смотрела на своего сына и внука. Кане стояла по пояс обнаженной, с «кошачьими усами» в ноздрях. Мы тронулись в путь, помахав ей рукой. Я долго смотрел ей вслед, пока она и крыша малоки не скрылись за изгибом Лобояку. Мне стало очень грустно. Скорее всего, я покидаю эту малоку и ее жителей навсегда. Как долго они так еще проживут, ведя традиционный образ жизни мацес? Уйдет из жизни среднее и старшее поколение, молодые, вероятно, больше никогда не построят в перуанских джунглях традиционную малоку мацес. Молодежь ведет свою вполне современную жизнь. Замечательные настоящие люди старики Туми, Бысо, Ишко, Тупа, Кане. Прощай последняя малока мацес, больше я тебя не увижу!

Переход через джунгли от Матансы до Укаяли

Мы двигались вверх по Лобояку около шести часов: сначала миновали корпу, в которой искали броненосца, затем мимо проплыла чагра жителей малоки. На деревьях можно было наблюдать много обезьян различных видов. Несколько раз нам повстречались заброшенные охотничьи лагеря мацес. Один из них Пасай идентифицировал как лагерь Туми, брата Шавы, построенный им, когда старик приплывал сюда охотиться. Навстречу прошли две лодки с мацес, возвращавшимися из Рекены.

В конце нашего пути река значительно сузилась – до десяти-пятнадцати метров. Пасай указал мне на еле различимый левый приток Лобояку, который я сам и не заметил бы, носивший название Матанса, и вскоре мы достигли кампоменто, или места для лагеря, с одноименным названием.

Кампоменто Матанса – это расчистка посреди леса размером пятьдесят на пятьдесят метров, посреди нее стоит большой прямоугольный дом на сваях под двускатной крышей, построенный полностью из природных материалов, мацес установили здесь даже солнечные батареи, но электричества пока нет, что-то неисправно в распределительной коробке. Это перевалочный пункт, отель, устроенный мацес для себя в джунглях на пути от Лобояку и Матансы до Рекены. Люди оставляют здесь подвесные лодочные моторы и громоздкие ненужные в пути вещи, ночуют. Напрямую через джунгли от кампаменто Матанса до Рекены около пятидесяти километров.

Все-таки дорога на Рекену имеет для мацес прежде всего коммерческое значение. Как я грустно шучу с ними, наверное, лет через двадцать-тридцать от Рекены до берегов Матансы и Лобояку проложат автомобильную дорогу, настолько здесь у мацес интенсивное движение, и этот путь у них явно востребован. Мацес идут в Рекену за промышленными товарами. В основном они пытаются реализовать в городе продукты леса и охоты, а на вырученные деньги купить необходимые им вещи.

Кампоменто Матанса в верховьях Лобояку

Амазонские бабочки очень красивые

Наступила ночь. Шава по-прежнему пытается поймать для меня ядовитую лягушку. Имитируя ее голос, он кричит в ночной темный лес: «квок-квок». Из леса ему никто не отвечает. Мацес говорят, что ядовитая лягушка редко кричит в то время, когда стоит большая вода. При низком уровне воды эти лягушки поют чаще, поэтому выследить и поймать их получается гораздо проще.

Весь следующий день мы просто отдыхали в кампоменто Матанса перед началом завтрашнего похода. Рано утром из Буэн-Перу в соответствие с нашими предварительными договоренностями приплыла лодка с четырьмя молодыми мацес, которые пойдут вместе с нами до Рекены и будут работать носильщиками. Это были девятнадцатилетний сын Шавы Нука (Вагнер) со своим другом, парнем, принимавшим в Буэн-Перу ядовитую слизь лягушки, и уже знакомый мне Эрнан, на вид которому около тридцати пяти лет. Немного позже появился Хорхе, брат Шавы, с сыном, также решивший отправиться в Рекену.

Утром две лодки отправились в противоположные стороны на рыбалку, но обе вернулись с одинаковым результатом – всего несколько небольших рыбин.

Ближе к вечеру вновь отправился на рыбалку с Шавой и Эрнаном. Результат тот же – четыре лиса и одна пиранья. Унан приготовила рыбу на углях, завернув ее в пальмовые листья.

В окрестных лесах водится много обезьян различных видов. Среди них выделяются ревуны, которые непрерывно и громко кричат.

У Хорхе приобрел маленькую трубочку, состоящую из двух коротких полых косточек птицы паухиль, под углом соединенных между собой пчелиным воском. Одна косточка длиннее другой, и ее длина позволяет дотянуться до ноздри, когда другая находится во рту. С помощью этого нехитрого приспособления мацес могут самостоятельно вдувать себе табачную смесь. В предверие визита в Рекену Хорхе с готовностью отдал мне ее за десять солей (около трех долларов США).

Меня удивило, что мацес предпочитают спать не в гамаках, а в туристических палатках, расставленных на досчатом полу кампоменто, Эрнан вовсе спал на полу, развесив над собой москитную сетку. В гамаке сплю только я один! И это мой походный гамак, который я привез с собой.

Хорхе со специальной трубочкой для самостоятельного вдыхания табачной смеси

Похоже, у мацес вошли в моду туристические палатки. Они их ставят не только в лесу во время ночевки, но и в своих домах-хижинах в деревнях. Конечно, их имеют те, кто может себе это позволить. По моим наблюдениям, палатка им нравится потому, что создает индивидуальное пространство.

– Эрнан, почему ты не спишь в палатке? – спрашиваю его.

– Мне она не нужна, – спокойно отвечает Эрнан.

Я подозреваю, что у него просто нет возможности ее приобрести.

Ночное небо частично закрыто тучами, но растущая луна ярко освещает землю. Мацес не спится. За стенами кампоменто они устроили ночные посиделки со свеже сваренным кофе.

На следующий день рано утром, позавтракав, мы собрались в дорогу. Носильщики разложили все вещи в четыре больших мешка, сделанных из плотного пластика. Проделав в углах мешков отверстия, они привязали к ним заплечные и налобные ремни из прочного синтетического материала, специально взятые для этого. Каждый мешок весил не менее двадцати-двадцати пяти килограммов. Шава говорит, что это не тяжелая ноша. Тяжелая – это когда вес составляет сорок килограммов.

Все вещи мы погрузили в две лодки и тронулись в путь. Прошли по Матансе пятнадцать минут, ширина которой не более пяти метров, и причалили к берегу.

Тут начиналась тропа мацес на Рекену. У берега кто-то уже оставил два больших каноэ, выдолбленных из целых стволов деревьев, их хозяева, очевидно, сейчас находились в Рекене. Здесь же под навесом с крышей из пальмовых листьев хранился чей-то подвесной мотор, Пасай и Шава положили рядом с ним два наших мотора.

Всего в путь нас выдвинулось семь человек мацес, Эктор и я. Основной груз был распределен между четырьмя носильщиками. Эктор и Пасай несли свои небольшие рюкзаки, Пасай еще и ружье. Шава нес небольшой груз, Унан – весь наш кухонный скарб, который она поместила в плетеную корзину, изготовленную ей в малоке, к ней она привязала кору, служившую налобной повязкой. Я, как было оговорено заранее, шел налегке, без ноши. Мой рюкзак находился в мешке Эрнана.

Сначала шла широкая ровная утоптанная тропа, но вскоре идиллия кончилась. Значительные участки тропы оказались затопленными водой, пришлось идти по пояс в воде. Одежда вымокла и натирала тело во всех возможных местах. Местность была холмистая. Тропа постоянно то подымалась, то спускалась с бесконечных следовавших друг за другом пологих холмов высотой в двадцать – пятьдесят метров. Поперек дороги лежали толстые стволы упавших деревьев, через которые мы переваливались или, что еще тяжелее, пролезали под ними на четвереньках, удерживая равновесие, переходили многочисленные ручьи и речушки по переброшенным через них скользким стволам. Пот застилал мне глаза. Я постоянно пил воду. Мацес, хотя и останавливались на отдых, не выглядели такими изнеможденными, как я.

У Шавы и Эрнана разбалансировался груз внутри пластиковых мешков. Они остановились, заново аккуратно переложили груз, стянули мешки пальмовыми листьями и заменили ремни из синтетического материала на привычную кору от деревьев, и вновь двинулись в путь.

Нам навстречу прошло несколько групп мацес, возвращавшихся из Рекены. Местами вдоль тропы встречались заброшенные лагеря, в которых ночевали люди. Примерно через десять километров после начала тропы мацес построили еще один кампоменто, подобный Матансе, но он выглядит заброшенным. Его невостребованность, скорее всего, связана с тем, что мацес стремятся как можно быстрее преодолеть этот путь, и за день они проходят гораздо больше десяти километров. Дневные переходы на обратном пути распределяются, похоже, также без учета ночевки в этом кампоменто.

Довольно скоро основная группа ушла далеко вперед и скрылась из виду. Я не мог выдержать их темпа и неспеша брел в компании Эрнана и Шавы. Шава обращает мое внимание на недавно убитую, видимо, нашими носильщикам, небольшую змею, имевшую красный окрас с черными поперечными кольцами. Говорит, что это своего рода маленькая шешупе и она ядовитая. Я предложил Эрнану также продвигаться вперед без нас, и он, ускорив шаг, нас покинул. Мы остались с Шавой вдвоем. К концу дневного перехода я уже медленно плелся, по-другому и не скажешь, за мной следовал Шава. Все чаще я делал привалы, переводя дух, подолгу сидя на упавших деревьях. В какой-то момент я заметил, что Шава постоянно пользуется этими паузами, быстро сбрасывает с плеч груз и бежит в кусты, очевидно, по нужде. Мои предположения вскоре подтвердились. У Шавы проявилась диарея с острыми приступами боли в животе.

Когда солнце уже стало клониться к закату, мы достигли полноводной и бурной реки Уакаяку, правого притока Укаяли, поперек течения которой лежал лесной гигант – огромное упавшее дерево, наполовину скрывшееся под стремительным потоком воды, служившее переправой. Форсируя реку, я оступился и меня едва не унесло мощным потоком. Наконец перебравшись на другой берег и пройдя еще несколько сот метров, я в полном изнеможении вошел в уже разбитый лагерь. Мацес успели развести костер, а Эрнан развесить мой гамак, за что я был ему несказанно благодарен. Силы меня покинули полностью, я валился с ног от усталости. В этот день мы прошли двадцать километров по пересеченной местности по девственному тропическому лесу в разгар сезона дождей.

Наш лагерь в джунглях

Последним в лагере появился Шава. Он страдал от острых приступов боли в животе, с которыми не мог ничего поделать. Сбросив свой груз, Шава упал на землю и стал кататься по ней, держась за живот, издавая громкие стоны. Я дал ему выпить несколько таблеток левометицина и целую пачку активированного угля. Через некоторое время после приема лекарств ему стало немного лучше, боль отступила, и он смог заснуть в своей палатке. Однако обеспокоенные его здоровьем Эктор и Пасай приняли решение, что завтра они вместе с Шавой отделятся от основной группы, из-за меня идущей слишком медленно, и усиленным маршем достигнут Рекены, где в местной больнице врачи смогут оказать Шаве необходимую помощь.

Стемнело. Быстро съев сваренные Унан макароны, я с большим трудом, сводило ноги, забрался в свой гамак. Лежа в гамаке, я различил где-то в глубине леса крик так и не пойманной нами ядовитой лягушки. Но Шава уже не в состоянии ловить ее для меня. Ночью также был слышен рык ягуара.

Как только стало светать, Пасай, Эктор и Шава покинули наш лесной лагерь. Оставшиеся встали немного позже рассвета и, позавтракав, неспешно двинулись в путь.

Несмотря на то, что сегодня дистанция оказалась короче на пять километров, далась она мне не менее тяжело, так как мои ступни горели от мозолей, ноги продолжало сводить, а на нашей тропе вновь были бесконечные подъемы и спуски, водные преграды, упавшие скользкие стволы деревьев и топкая грязь. В одном месте лесная речка разлилась так, что несколько сот метров нам пришлось идти в воде выше колен. Я неловко оступился и, падая, непроизвольно ухватился за ствол рядом росшей пальмы, сплошь усеянный двух-трех сантиметровыми шипами. Полученные многочисленные глубокие раны к вечеру загноились и начали заживать только в Икитосе.

Два раза мацес замечали на тропе змей: грязно-белую с острым носом похожую на длинного толстого червя и красно-коричневого удава средних размеров.

На нашем пути вновь встречались брошенные лагеря мацес и сами мацес, возвращавшиеся обратно к берегам Матансы. Очередной мой привал Унан решила превратить в легкий обед. Она очень быстро развела огонь, сварила макароны, заправила их томатной пастой и предложила нам. Горячая еда оказалась очень кстати, поскольку позволила поддержать силы.

В конце дня лагерь разбили на берегу небольшой лесной речушки с чистой прозрачной водой. Нука говорит, что до Рекены осталось совсем не далеко, еще один-два часа через лес, а дальше начнется грунтовая дорога, идущая в город, по ней будет идти значительно легче.

– Один-два часа для меня или для мацес? – я пытаюсь шутить, – осозновая, что это два разных временных ориентира.

– Для мацес, – улыбаясь, понимая мою шутку, – отвечает Нука.

Мои насквозь промокшие брюки уже не успеют высохнуть, поэтому я предлагаю Эрнану взять их себе. Он охотно соглашается.

Нука говорит, что первый раз прошел дорогой на Рекену вместе с родителями, когда он был совсем маленьким мальчиком, и ему было очень тяжело.

Наступила ночь.

Рано утром отправились в путь. Через час ходьбы рельеф местности начал меняться. Исчезли забиравшие у меня так много сил холмы. Узкая тропа превратилась в хорошо утоптанную лесную дорожку шириной около метра. Вскоре нам повстречалась первая чагра, разбитая жителями Рекены. Затем лесная дорога плавно перешла в грунтовую автомобильную. По ее сторонам уже не было девственного тропического леса, его сменила хотя и буйная, но вторичная растительность.

У одной из мелководных речушек, пересекавших дорогу, мацес остановились помыться, достали чистую одежду, переоделись. Вскоре мы вошли в Рекену, где нас встретили Эктор, Пасай и Шава. Шава был здоров и весел.

Рекена небольшой мало чем примечательный городок с неухоженными грязными улицами и никазистыми домами, стоящий на правом берегу Тапиче, правом притоке Укаяли, у места слияния двух рек, с населением чуть больше двадцати тысяч человек, в этническом составе в подавляющем большинстве представленным метисами. Множество лодок суетится около пристани. В ожидании скоростной лодки до Икитоса мы разместились в небольшом отеле, где приняли душ и перевели дух после долгого и утомительного похода через джунгли. В Рекене также уже находился Хорхе с сыном, пришедший ранее нас.

Скоростная лодка из Рекены до Икитоса отправилась в путь в начале второго.

Воды Укаяли мутные и грязные, то ли от того, что продолжается сезон дождей и происходит смыв почвы в реку, то ли из-за загрязнения, вызванного людьми, проживающими в многочисленных поселках и городках, расположившихся на берегах могучей реки. Пейзаж за бортом однотипен: широкая гладь мутно-желтой воды, окаймленная зеленой кромкой леса. Различимы только контуры деревьев. По реке в большом количестве плывут стволы деревьев и крупные ветки, но, несмотря на это, наша лодка идет очень быстро, не снижая скорости, капитан мастерски маневрирует между опасными препятствиями. Когда мы проходим мимо тяжело груженого каноэ, чьи борта находятся почти на уровне воды, капитан сбавляет ход, чтобы не потопить утлое суденышко приливной волной. Пассажиры каноэ в благодарность машут нам рукой.

После двух непродолжительных остановок в небольших населенных пунктах около четырех часов дня мы прибыли в Науту, городок, расположенный примерно в ста километрах южнее Икитоса, где пересели в ждавший нас автобус, предоставляемый речной компанией. Между Наутой и Икитосом проложена хорошая асфальтированная дорога, вдоль которой стоят многочисленные, но не многолюдные людские поселения, граничащие с лесом, подступающим к дороге. Через полтора часа мы были уже в Икитосе.