Текст книги "Мацес: истории, рассказанные Дашé"

На Гальвесе

Сегодня целый день плыли вверх по Жавари, а затем по Гальвесу.

Время на реке течет монотонно: тарахтение мотора, непрерывная кромка джунглей, сплетением кустарников мелькающая у самой воды, и палящее солнце.

Я коротаю время в разговорах со своими спутниками. Расспрашиваю Шаву об изолированных индейских народах на Якуэране. Спрашиваю его, существуют ли еще мацес, продолжающие вести изолированный образ жизни. Он говорит, что в верховьях Жавари есть отдельные семьи мацес, живущие изолированно. Это безумно интересно, но мне не ясно, откуда у него подобная информация, если он сам не встречался с такими группами.

Хосе не говорит на языке ягуа, но многое понимает, когда кто-то общается на ягуа. Его бабушка ягуа знала много историй своего народа. Она рассказывала внуку, как вместе со всей общиной перемещалась на большом плоту, когда возникала необходимость найти место для новой деревни. Это было давно в конце 1940-х годов.

Некоторые слова и фразы на ягуа, озвученные Хосе: итима – привет, как дела; самарья – спасибо; муйя – масато (так в перуанской Амазонии называют чичу).

Болтаю со своими спутниками о разном. В перуанской Амазонии распространен особый диалект испанского языка, так называемый, лоретанский испанский.

В регионах Лорето и Укаяли, расположенных на севере, северо-востоке и востоке Перу, в области нижнего течения Укаяли и верхнего течения Жавари, распространен лоретанский вариант испанского языка, который также называют чарапа, испанским языком джунглей или амазонским испанским. Чарапа не имеет диалектов, его выделяют как отдельную ветвь испанского языка. Говорящие на нем плохо понимают стандартный испанский язык. Некоторые языковые конструкции чарапа ассоциируются исследователями с сельским населением, прежде всего с коренными жителями перуанской Амазонии. Выявляют лишь незначительные отличия в чарапа, проявляющиеся при использовании его в городах региона.

Большинство названий животных, птиц и рыб имеют в лоретанском испанском обозначения, не совпадающие с названиями тех же животных в других испаноговорящих странах амазонского региона. Например, в венесуэльской или колумбийской Амазонии тапира (Tapirus terrestris) зовут данта, а в Лорето – сачавака; ягуара (Panthera) – ла тигра, в Перу – оторонго. Исключением является анаконда (Eunectes murinus), которую повсеместно в Амазонии и Оринокии обозначают словом «сукури».

Мацес, даже говоря на родном языке, используют различные слова и идиомы чарапа.

На лоретанском испанском: исанго – личинка песчаной блохи; уапека – рыба паяра (Hydrolycus scomberoides). Также в местном испанском языке много заимствований из языка кечуа, к примеру, яку на кечуа – вода. Многие реки и ручейки в регионе Лорето имеют приставку -яку. Лобояку – это река речных волков, лобо – волк, так в перуанской Амазонии называют гигантских речных выдр (Pteronura brasiliensis) за их бойцовский нрав и стайный образ жизни, яку – вода.

На берегах Гальвеса расположено шесть деревень мацес.

Около двух часов дня мы делаем остановку в общине мацес Хорхе Чавес чтобы перекусить. В деревне почти нет людей. Единственный встреченный нами мужчина говорит, что все ушли куда-то по своим делам, возможно, на чагру. Экономя время, едим на берегу, сидя в лодках. Затем вновь отправляемся вверх по реке.

Каноэ мацес на Гальвесе. Женщина прячется под зонтиком от палящего солнца

Заготовки из листьев пальмы вскоре станут крышей жилища

Курятник в Хорхе Чавес

За световой день мы не успеваем достигнуть конечной точки нашего маршрута – деревни мацес Буэн-Перу – темнеет. Чтобы Шава, сидящий на корме лодке у мотора, мог видеть дорогу, Хосе подсвечивает ему водное пространство мощным электрическим фонарем.

Примерно сорок минут двигаемся в полной темноте и, наконец, приходим в Буэн-Перу. Нас встречает Унан. Мы радостно приветствуем друг друга.

На ночлег я разместился в доме Шавы. Даже в темноте мне показалось, что за прошедший год Алисия сильно сдала физически. Вероятно, всему виной болезнь, на которую она жалуется: после еды у нее начинаются боли в животе, постепенно переходящие на спину. Просит у меня помощи, но я не врач, мне сложно понять, отчего ее следует лечить, по симптомам похоже на какую-то почечную недостаточность. Мы находим, с нашей точки зрения, наиболее подходящие для ее случая таблетки и предлагаем Унан их выпить.

Над Буэн-Перу раскинулось фантасмагорическое ночное небо, отчетливо видны все звезды, планеты, Млечный путь – как же увлекательно и здорово смотреть на это чудо природы!

Кане за прядением

Утром вместе с мацес решили посетить чагру, располагавшуюся примерно в километре от Буэн-Перу, чтобы посмотреть, как они культивируют различные растения. Неожиданно для всех Шава обнаруживает на чагре еще маленькую, но уже очень опасную, гремучую змею – каскабель, как ее здесь называют. Однако Шава не стал ее убивать, чем очень удивил меня, поскольку на чагре постоянно бывают люди, большинство мацес ходят босиком, и присутствие здесь ядовитой смертельно опасной змеи выглядело нежелательно.

Кане находится в Буэн-Перу, но завтра она планирует отправиться вместе с нами в малоку на Лобояку. Пожилая женщина говорит, что ей больше нравится жить в малоке. В сравнении с прошлым годом Кане выглядит совсем неплохо. Она узнает меня и предлагает нам, возвращающимся с чагры мимо ее дома, зайти внутрь. Угощает бананами и папайей. Она сидит в гамаке и скручивает на маленьком деревянном веретене с глиняным колечком-стопором из белого пушистого комочка хлопка нить. Из этой нити она плетет традиционные нарукавники мацес. Я впервые вижу, что их делают из белоснежного хлопка и никак не окрашивают. Нарукавников у нее несколько пар, возможно, их окраской она займется позже или даже кто-то другой, не знаю.

Я хочу обменять на кусок мыла пару нарукавников белого цвета, но Кане просит за свой труд еще кусок мыла. Хорошо, я приношу ей второй кусок. Кане не прочь получить за свое ремесло какие-то деньги, но в итоге мы ограничиваемся торгово-обменными отношениями.

Недалеко от дома Кане сестра Шавы готовит фаринью, подсушивая на большом металлическом противне, закрепленном над горячими углями, сырую маниоковую массу, перемешивать которую большой плоской деревянной лопатой ей предстоит около трех часов.

Пользуясь случаем, внимательно изучил интерьеры жилищ Кане и сестры Шавы. В каждом жилище, полностью построенном из природных материалов, стоящем на сваях, живут около восьми-десяти человек. Интересно устроен очаг. Поскольку пол выстлан древесной корой, очаг оборудован на своеобразном деревянном постаменте, похожем на крупный квадратный журнальный столик на четырех ножках, чья столешница приподнята над пожароопасным настилом сантиметров на сорок. Возвышающаяся платформа выложена глиной и камнями – таким образом устраняется критическое соприкосновение огня и дерева. Рядом с очагом хозяева подвешивают гамак так, чтобы можно было из него дотянуться до места приготовления пищи. Кане, полулежа в гамаке, непринужденно помешивает в котелке варево, томящееся на открытом огне.

Каждый день женщины приносят с чагры необходимое для питания семьи количество маниока

После возвращения с чагры ко мне подходят Шава и Хосе, оба с напряженными лицами. Они говорят, что недавно мацес избрали нового главу их территории, который живет, как я понял, в поселке Паухиль на Гальвесе. Так вот, глава мацес, с их слов, разрешил нам присутствовать в малоке на Лобояку всего четыре дня. Что за глупость? Я настаиваю на том, что мы должны провести больше времени в малоке. В конце концов я не очень понимаю, каким образом нас может проконтролировать глава мацес в отдаленной общине, где нет никакой связи. Наконец, мы принимаем совместное решение, что неловкая ситуация должна быть разрешена на месте в малоке, сколько дней нам разрешат остаться люди, столько мы и пробудем.

Здесь следует разъяснить возникшую ситуацию. Есть мацес и есть люди, не являющиеся мацес, помогающие организовать логистику экспедиций. Главы мацес стремятся получить больше денег за возможность посетить чужакам их общины. Люди, обеспечивающие логистику экспедиций, я их называю полупроводниками, зарабатывают гораздо больше денег, чем сами коренные жители – непосредственные проводники на местности. Они позволяют экономить время, так как с ними можно заранее, еще из дома, договориться по Интернету об интересующем тебя маршруте. Поэтому в некоторых случаях есть резон подключать к организации экспедиции таких людей, которые берут за свои услуги деньги. Как правило, это метисы или белые. К примеру, Эктор – типичный полупроводник. Коренным жителям от полупроводников достаются незначительные деньги. Возможность заработать имеют люди, которых нанимают мотористами, носильщиками, проводниками, жены мотористов, готовящие еду на привалах. Как не сложно догадаться, это узкий круг ближайших родственников и их друзей. Большинству других жителей общины практически ничего не перепадает от визита чужаков, в лучшем случае какие-то подарки. Порой возникают зависть и недовольство, иногда охватывающие также соседние общины – слухи в Амазонии распространяются быстро. Поэтому на собрании общин может быть принято решение о запрете их посещения чужаками.

К примеру, именно такой случай произошел со мной при организации второй экспедиции в колумбийскую Амазонию. Коренные жители верхнего течения реки Пирапараны приняли коллективное решение не пускать к себе чужаков, чтобы у обитателей разных деревень не возникала зависть в отношении общин, в которых в силу оптимальных логистических условий останавливались внешние посетители, получавших большую часть материальных благ от пребывания визитеров. Тогда не помогло даже письмо, отправленное мной в Колумбию своему полупроводнику, чтобы он мог объяснить индейцам цель моего визита. Разрешение на повторное посещение общин на Пирапаране так и не было получено. Вместо Пирапараны я отправился на реку Миритипарану к индейцам юкуна, о чем, конечно же, ни сколько не жалею.

Предположу, нечто подобное произошло и сейчас, когда глава мацес посчитал, вероятно, что за визит на их территорию он получил слишком мало денег от Эктора.

Шава и Хосе уверяют, что будут говорить в малоке на Лобояку с людьми о возможности нашего более длительного пребывания. Возможно, следует дать им немного денег, но совсем не хочется так поступать. Эктор ничего не сказал мне о регламентации дней. Почему мы должны давать дополнительные деньги, если он не сделал этого? У нас есть с собой подарки, думаю, они помогут разрешить ситуацию. Жизнь мацес меняется на глазах, но вряд ли в ближайшее время жители малоки смогут получать большие деньги, чем та мелочь, которую они просят за свои традиционные поделки. Полупроводники их обсчитывают, конечно.

Унан не пойдет с нами на Лобояку и дальше в Рекену. Очевидно, ее здоровье подорвано, хотя утром она сказала, что чувствует себя лучше.

Вечером отправились на рыбалку на Гальвес, но ничего не поймали, так как в реке сейчас, в начале июня, высокий уровень воды и сильное течение. Шава говорит, что наиболее низкий уровень воды в реках региона устанавливается в июле. Решаем отложить рыбалку до Лобояку. Назад в Буэн-Перу возвращаемся, дрейфуя по течению, не включая мотор.

Как стемнело, после ужина Шава пошел в лес ловить древесную ядовитую лягушку. У него есть пластмассовая полная баночка с табачной смесью, но имеющийся запас ядовитой слизи лягушки старый, почти высохший, необходимо его обновить.

Возвращение в малоку на Лобояку

Сегодня ночью Алексею Кольбову стало плохо. У него поднялась высокая температура. Он принял несколько жаропонижающих таблеток, но они пока не дали никакого результата. Поэтому мы решили немного задержаться в Буэн-Перу, чтобы понять, не станет ли ему хуже, не потребуется ли ему квалифицированная медицинская помощь, если – да, тогда придется отправить его назад в Колонию Ангамос. Но через некоторое время Алексей сказал, что ему стало лучше и у него есть необходимые лекарства, и мы, погрузив вещи в два длинных каноэ, выдолбленных из целого дерева, двинулись вверх по Лобояку и примерно через три с половиной часа достигли конечной точки нашего путешествия – малоки мацес.

Малока мацес располагалась на склоне высокого холма, с вершины которого открывался завораживающий вид на окрестный лес. Это было новое строение, не то, которое я посетил в прошлом году, хотя часть жителей нового коммунального общинного жилища была мне знакома. Малока стояла на пологом склоне, поэтому входы в жилище находились на разных уровнях, при этом верхняя часть крыши шла параллельно линии горизонта. В том, что малока стояла на склоне холма, а не на его вершине, просматривалась задумка строителей, позаботившихся о том, чтобы во время ливней вода стекала вниз и не задерживалась внутри строения.

В отличие от старой малоки в новой жило больше людей. Когда мы в нее пришли в коммунальном общинном жилище находились одиннадцать человек: двое мужчин, шесть женщин и трое детей.

В последующие несколько дней я сделал следующие записи об именах, возрасте и родстве жителей малоки: мужчины – Туми (Самуэль), около семидесяти лет, глава малоки, Туми (Сегундо), около семидесяти лет, Чосимас (Томи), сын Тапас (Мирьян), примерно десять лет; женщины – жены Туми (Самуэля): Бысо (Тереза), около пятидесяти пяти лет, и Бысо (Анхела), около пятидесяти пяти-шестидесяти лет, Ишко, жена Туми (Сегундо), около пятидесяти лет, сама она не знает, сколько ей лет, Сирина (Кира), около тридцати-тридцати пяти лет, дочь Туми (Самуэля) и Бысо (Терезы), Тапас (Мирьян), около сорока лет, Бысо (Мети), дочка Тапас (Мирьян), шести-семи лет, Миши (Кармен), около пятидесяти пяти лет; грудной ребенок Сирины, пол которого со стороны определить сложно.

Новая малока на Лобояку

В интерьере малоки появились циновки, огораживающие семейные отсеки

Я любуюсь крышами жилищ коренных народов Амазонии и Оринокии

Вместе с нами в малоку на Лобояку пришли еще несколько мацес: Шава, Туми (Хулио), брат Шавы, мужчина около пятидесяти лет, муж Сирины, с Шавой у них разные матери, но общий отец, Кане, жена Нуки – Маритуми Ишко (Мария), дочка Туми (Сегундо) и Ишко, ей двадцать лет, она готовит нам еду, Нэка (Марьяно), мужчина около сорока лет, Уна (Мерседес), около тридцати пяти лет, жена Нэки, Ыпых (Дэвид), ему сорок девять лет.

Сирина живет в отсеке вместе со своими родителями, и они помогают друг другу. Миши, кажется, одинокая женщина. Муж Тапас сейчас отсутствует в малоке. У пары Туми (Сегундо) и Ишко помимо Маритуми Ишко еще несколько детей. У Туми (Самуэля) десять детей; его мама была перуанкой, которую, как Кане, девочкой украли мацес у метисов на берегах Укаяли.

Туми (Хулио) посещал Рекену и на обратном пути заглянул в малоку. Год назад я ошибочно принял Бысо (Анхелу) за жену Туми (Роберто). Мацес говорят, что Туми (Роберто) заболел малярией и сейчас находится в Колонии Ангамос со своей женой Тупа на лечении.

У Ыпыха вокруг рта нанесена традиционная татуировка мацес в виде линии с короткими поперечными черточками. Раньше мужчины мацес также носили короткие деревянные палочки из древесины пальмы чонты, которые вставляли в нижнюю губу. Татуировку юношам мацес наносили при достижении ими двадцати лет. Это означает, что Ыпыху нанесли ее в 1989 году. Выходит, совсем недавно практиковался подобный обычай. Сегодня традиционные татуировки мацес на лице, наносившиеся черной растительной краской, смешанной с углем из костра, сохраняются только у мужчин и женщин среднего и старшего поколений.

Рядом с малокой стоят еще три строения прямоугольной формы на высоких деревянных сваях, возведенных полностью из природных материалов, имеющих двускатные крыши из пальмовых листьев: два открытых навеса и одна хижина.

Все вокруг выглядит традиционным. Мужчины и женщины ходят с иссиня-черными татуировками на лицах, раскрашенными красной растительной краской, женщины по пояс обнаженными, с «кошачьими усами» в ноздрях.

В отличие от старой малоки в новой отсеки между столбами, служащие местами для проживания отдельных семей, закрыты от центрального прохода плетеными циновками высотой в человеческий рост. Циновку можно откинуть и зайти как бы в отдельную комнату. В некоторых отсеках есть также поперечные перегородки. Таким образом, интерьер малоки похож на коридор общежития с открывающимися по сторонам дверями-циновками в отдельные комнаты.

Хозяйственный уголок в малоке мацес

Внутри малоки царит полумрак, но если днем долго находишься внутри коммунального общинного жилища, глаза быстро привыкают к тусклому освещению и вскоре можно видеть, что происходит в интерьере, не используя фонарик или другую дополнительную подсветку.

Ориентируясь на размеры малоки и семейных отсеков, а также на сведения, полученные от мацес, можно предположить, что в этом месте должны проживать как минимум двадцать человек, часть из которых сейчас отсутствует.

Я пытался подсчитать, какое максимальное число жителей могло бы разместиться в новом коммунальном общинном жилище. У меня выходило не более двадцати человек. Туми (Хулио) внес существенные коррективы в мои теоретические изыскания. Мой информант рассказал, что эту малоку строили два месяца четыре человека: он, Туми (Сегундо), Туми (Самуэль) и еще один мужчина. Свои гамаки мацес традиционно развешивают в три яруса: сверху гамак мужчины, под ним гамак ребенка, еще ниже спала женщина. Поэтому новая малока теоретически может вместить не двадцать, а шестьдесят человек. Кстати, многоярусное подвешивание гамаков – характерный прием для многих коренных народов Амазонии и Оринокии. Почему я не вспомнил об этом сам, делая подсчеты?

Богатые этнографические материалы, собранные исследователями на протяжении десятилетий, свидетельствуют о центральном месте малоки в системе традицонных социокультурных отношений коренных жителей Западной и Северо-Западной Амазонии. Она является не только домом для совместного проживания группы людей, но и центром религиозно-мифологических представлений. Географически ориентированное расположение малоки на местности, элементы ее конструкции и интерьера – все имеет свою символику. К примеру, в религиозно-мифологических представлениях коренных жителей междуречья Ваупеса и Какеты – малока – уменьшенная модель Вселенной, а пространство между ее центральными опорными столбами ассоциируется с центром Мира.

Подобное отношение к малоке я предполагал зафиксировать также у перуанских мацес, но ни мне, ни первым антропологам, посетившим мацес в 1970-е годы, не удалось получить информацию о символизме их малоки.

Вероятно, начальные записи относительно института малоки у мацес могли делать в период первого контакта миссионеры Летнего института лингвистики, работавшие в регионе, однако по каким-то причинам эти данные пропали в их архивах или остались без внимания, не систематизированными и не введенными в научный оборот. В дальнейшем в ходе целенаправленного переселения мацес из коммунальных общинных жилищ в устроенные для них современные поселки с хижинами для отдельных семей традиция религиозно-мифологического отношения к малоке была утрачена в течение двух-трех последующих поколений.

Пример для подобного предположения дает схожая ситуация с мифологией мацес. Несмотря на то, что некоторые старики и учителя мацес знают «истории», как они говорят, своего народа, мифология мацес остается плохо изученной. Как отмечает французский антрополог Филипп Эриксон, первые записи о верованиях мацес осуществляли миссионеры, которые сочли такие сведения, очевидно, малозначимыми, и они до сих пор находятся в архивах Летнего института лингвистики, не будучи проанализированными и опубликованными учеными. Насильственная христианизация привела к тому, что устная традиция мацес начала забываться, и сегодня антропологи располагают отрывочными сведениями о мифологии мацес.

Один из входов в малоку, очевидно, является «главным» и имеет представительские функции. В старой и новой малоках «главный» вход был ориентирован на тропу, шедшую от Лобояку, от того места, где причаливали лодки; в новой к тому же он находился выше уровня противоположного входа, так как постройка стояла на склоне холма, что обеспечивало сток воды во время дождя.

Внутри малоки рядом с «главным» входом устроены низкие лавки – очищенные от коры бревна среднего сечения, длиной примерно около трех метров, лежащие параллельно друг другу по обеим сторонам центрального коридора. На них принимают гостей, а вечером, как стемнеет, и дверь в жилище закрывается, мужчины устраивают посиделки. Один из моих информантов пояснял, что пространство между лавками одновременно является столом – сюда на земляной пол выставляют пищу. Таким образом, центром коммунального общинного дома мацес является не точка в центре строения, а площадка между скамьями у «главного» входа.

Согласно традиции мацес на лавках у «главного» входа могли сидеть только взрослые мужчины и юноши. Для взрослых женщин и маленьких детей обоего пола скамьи для сидения устанавливали в центре малоки.

В старой и новой малоках на Лобояку лавки для женщин и маленьких детей отсутствовали. Как правило, женщины мацес не садились на скамьи, предназначенные для мужчин, при разговоре или осуществлении хозяйственных работ внутри малоки они располагались на циновках, разбросанных на земле, или в подвешенных гамаках. Татьяна, не подозревая о подобных запретах, несколько раз садилась на лавки у «главного» входа. На ее действия не последовало никакой реакции мацес. Этот случай показателен, поскольку свидетельствуют о трансформации социокультурной роли общинного жилища у перуанских мацес.

Для сравнения схожая ситуация произошла в колумбийской Амазонии с другой участницей моей экспедиции к индейцам юкуна, которая в качестве гостя также по незнанию, взяв в руки мужскую скамеечку, направилась с ней в центр малоки, чтобы сесть вместе со всеми между четырьмя опорными столбами. В отличие от мацес, реакция мужчин юкуна была мгновенной. Тактично, но безапелляционно они объяснили ей, что женщинам запрещено располагаться вместе с мужчинами в центре малоки.

Мацес считают, что человек, позвавший родственников строить новую малоку, в дальнейшем становится ее «владельцем», главой. Как правило, он занимает со своей семьей место рядом с «главным» входом.

Противоположный «главному» другой вход в малоку является «хозяйственным», около него внутри жилища не устанавливают лавок, а снаружи рядом с ним чаще всего производят различные хозяйственные работы.

На Лобояку мне удалось зафиксировать лишь скудные сведения, относящиеся к социальному и религиозно-мифологическому устройству малоки мацес: а) общинное жилище имеет два противоположно ориентированных входа, расположенных на торцевых коротких сторонах строения; б) раньше между центральных опорных столбов малоки проводились коллективные праздники; на вопрос, какие именно и по какому поводу они устраивались, информанты не могли ответить, поясняя только, что люди танцевали и пили чичу, приготовленную из кукурузы; один раз я наблюдал, как Бысо (Анхела) с горящим факелом в руках производила, предположительно, ритуальные действия очистительного характера, – низко опустив факел к земляному полу малоки, она широко водила им из стороны в сторону в горизонтальной плоскости, медленно двигаясь от хозяйственного входа к «главному»; в) семечко семидха (Salvia hispanica) символизирует и охраняет один из входов в малоку (какой именно, выяснить не удалось).

Американский антрополог Стив Романофф сообщал о зафиксированной им в 1976 году у перуанских мацес крупной малоке длиной тридцать пять и высотой десять метров, в которой проживало сто человек. Это строение имело два дополнительных входа, располагавшихся на длинных сторонах общинного коммунального жилища. Кроме констатации данного факта ученый больше никак его не комментировал. Другие авторы не сообщали о четырех входах в малоку мацес. Поэтому случай, описанный Романофф, следует признать единичным. Скорее всего, наблюдаемые им входы были вспомогательными и не обладали какой-либо религиозно-мифологической символикой и имели утилитарное значение, связанное с удобством перемещения большого числа людей.

Однако, традиционную малоку с четырьмя входами, устроенными в центре каждой стены, строят матис, паноязычные родственники мацес, живущие в Бразилии в междуречье рек Итуи и Бранку. Коридор между входами на длинных сторонах жилища считается мужским, перпендикулярный ему – предназначен для прохода женщин и детей.

Сведения о защите семечком семидхи одного из входов малоки были получены из мифа, рассказанного в первой экспедиции мне Туми, братом Шавы, и условно названного им «Историей Луны». Также в этом мифе сообщалось, что герой повествования, совершая ритуальные действия, пил чичу, пел и играл на флейте, располагаясь поочередно у двух входов в малоку.

Возможна ли ситуация, при которой в памяти современных мацес отсутствует информация о религиозно-мифологическом институте малоки, учитывая, что всего несколько десятилетий назад они вели традиционный образ жизни? Существовал ли в принципе в отношении мацес к малоке религиозно-мифологический символизм, подобный наблюдаемому у коренных народов междуречья Ваупеса и Какеты?

Отрицательный ответ на последний вопрос предполагает, что в амазонской этнографии присутствуют два самодостаточных типа восприятия коренным населением Западной и Северо-Западной Амазонии своего коммунального общинного жилища: религиозно-мифологический и утилитарный, характеризуемый в большей степени бытовыми функциями, связанными с совместным проживанием группы людей. Впрочем, лишь утилитарное объяснение роли малоки в жизни общины слабо выдерживает критику. Вероятно, мы действительно не располагаем достаточными сведениями о религиозно-мифологическом символизме малоки у мацес, и их восполнение дело будущих исследований.

Хотя нет никакого ограничения в общении, но по моим наблюдениям, между собой больше контактируют мацес, располагающиеся у разных входов в коммунальное общинное жилище, чем все вместе жители строения. Женщины, живущие у «хозяйственного» входа, никак не реагируют на визиты гостей, приходящих к «главному» входу. Коммуникативная активность происходит, как правило, у «главного» входа в малоку, обращенного к реке.

В первые минуты встречи Туми (Самуэль) и другие жители малоки активно интересовались, есть ли у нас жены и дети, сколько их, и искренне удивлялись, когда узнавали, что кто-то из нас не был женат или не имел детей.

Вокруг малоки разбиты посадки маниока, бананов, папайи, а также других культурных растений.

Наступило утро следующего дня.

Перекусив, решили отправиться вместе с мацес ловить рыбу с помощью растительного яда – барбаско (Deguelia utilis или Lonchocarpus utilis), как его называют в Амазонии. Для этого Туми (Самуэль) выкопал корни кустарника барбаско, росшего неподалеку, и порубил их на короткие заготовки.

Мы идем в глубь леса

Подходящий для рыбалки ручей протекал в пятнадцати минутах ходьбы от малоки. На берегу ручья Туми (Самуэль) начал разбивать деревянной колотушкой заготовки барбаско, по сути, размочаливая их. Периодически он споласкивал размочаленные куски барбаско в воде.

Выше по течению, в нескольких метрах от Туми (Сегундо), две женщины зашли в воду и стали активно сбивать илистое дно ручья ногами, целенаправленно поднимая клубы мути. Очевидно, это требовалось для эффективности использования яда, действие которого было основано на его способности выбирать кислород из воды, отчего рыба начинает задыхаться и одурманенная всплывает к поверхности воды, теряя способность активно двигаться. После осуществления этих действий первые жертвы – маленькие рыбки появились на поверхности воды в большом количестве примерно через десять минут. Стоявшие в ручье женщины ловили их сачками продолговатой формы, сплетенными из волокон пальмы.

Туми (Самуэль) разбивает деревянной колотушкой корни барбаско

Женщины приготовились ловить сачками всплывающую рыбу

Ишко с пойманным электрическим угрем

Мелкую рыбешку еще в лесу заворачивают в зеленые листья

Я отлучился на некоторое время в лес и не видел, как мацес поймали упитанного электрического угря (Electrophorus electricus) длиной около метра, также задохнувшегося от воздействия барбаско. Мацес отрубили ему голову мачете, обезопасив себя от возможных мощных электрических разрядов, которые способна генерировать эта рыба.

На обратном пути еще в лесу женщины разделили улов поровну между всеми участниками рыбалки. Большие куски угря завернули в широкие зеленые листья, обвязав их лианами, сделав кульки-заготовки, чтобы в малоке можно было сразу положить их на угли костра.

Жители малоки не говорят по-испански, испанский немного знает только Тапас. С ней можно переброситься самыми простыми фразами.

Уставшая Ишко вернулась с рыбалки в малоку

Сирина тихо пела колыбельную своему ребенку. Я первый раз слышал подобную песню у коренных народов Амазонии и Оринокии, впрочем, по ритму и мелодичности она была похожа на наши.

В малоке отсутствует характерный предмет из материальной культуры мацес – большое деревянное корыто, выдолбленное из целого ствола дерева, длина которого обычно достигает трех метров. Не знаю, может быть, мацес просто не успели его изготовить на новом месте.

До начала 1970-х годов мацес практиковали эндоканнибализм. Как сообщали информанты, кости умерших родственников перемалывали в том же длинном деревянном корыте, что и кукурузу, в нем же готовили чичу для коллективных ритуалов. Вполне вероятно, что после первого контакта миссионеры, работавшие среди мацес, запретили данное приспособление как один из составных элементов эндоканнибализма. Поколения мацес, родившиеся и выросшие за последние десятилетия перестали воспринимать этот предмет как незаменимую часть своей материальной культуры.

Не менее серьезным фактором отказа от длинного громоздкого корыта мог стать утилитарный аспект, связанный с массовым перемещением мацес из просторных малок в малогабаритные жилища для отдельных семей. Тяжелое корыто стало невозможно держать и использовать в современных хижинах, стоящих на сваях, с полом, сделанным из древесной коры.

Мацес стараются не делать каких-либо тяжелых работ в полуденный зной. Однако, как у любых людей, живущих на природе, у них присутствует постоянная физическая активность. Женщины плетут различные виды корзин и сачки для ловли рыбы, из бисера набирают бусы, что-то готовят.