Текст книги "Что такое Великобритания"

Дорогой Вуфк!

Я уверен, что многие читатели тут же узнают это странное слово – Вуфк.

Не узнаете? В таком случае вам, наверное, редко приходится пользоваться двуязычным компьютером и электронной почтой. Меня же этот Вуфк просто уже достал.

Я это слово набираю очень часто, иногда по несколько раз в день. Получается это так: в спешке забываю переключить регистр языка с русского на английский и в результате начинаю очередное письмо вот этим самым Вуфком. Хочу написать Dear («Дорогой такой-то» или «Дорогая такая-то»), как и полагается начинать английскую корреспонденцию, а получаю пшик, то есть Вуфк.

Для меня это дикое слово стало символом, во-первых, напрасной траты времени (ведь за всю свою жизнь я тысячи раз его изобразил в электронном виде). А во-вторых, трудностей перевода с одного языка на другой. Нельзя в этом деле действовать механически, не следует переводить буквально и забывать переключать языковые регистры – и в переносном смысле тоже.

Меня еще Елена Александровна учила в детстве: буквальный перевод плох не только тем, что он звучит некрасиво и невнятно. Но это еще и неправильный перевод. Ведь люди мыслят не отдельными словами, а блоками слов, идиомами и иногда целыми фразами. Если составлять текст из отдельных слов, смысл будет неизбежно искажен.

Но знать, какой идиоме какая соответствует в другом языке, это уже целое искусство. Можно гениально владеть и английским и русским по отдельности, но если нет навыка идиоматического перевода, ничего толком не получится. Мало того, надо помимо языка знать еще и историю, и социологию, и, главное, психологию обоих обществ и понимать, что в них общего, а что разного, что совместимо, а что нет. Что дорого, а что – вуфк.

В институте у нас на английской кафедре рассказывали такую историю.

В годы войны Сталин вел переговоры с Черчиллем. Советский переводчик блестяще справлялся со своими обязанностями. Казалось, нет такой сложной идиомы, которой он не нашел бы эквивалента. И вдруг…

Исчерпав основную повестку дня, Сталин решил поинтересоваться, что премьер-министр думает о своем младшем партнере по коалиционному правительству национального единства. «Не is all right, generally. But he lacks imperialism», – сказал Черчилль. To есть – ничего, все в порядке. Только одного ему не хватает: империализма.

Переводчик побелел (понятное дело, при Сталине-то страшно), но признался дрожащими губами, что не расслышал. Черчилль хмыкнул, но повторил.

Переводчик покачал головой и сдался: дескать, что угодно со мной делайте, но это я перевести не могу. Не знаю уж, как его наказали, думаю, не сладко ему, бедняге, пришлось.

Между тем он великолепно знал английский язык. И все прекрасно расслышал и все правильно понял. Но просто не мог поверить своим ушам. Потому что всю его сознательную жизнь слово «империализм» было сродни ругательству. Империалисты никак не могли открыто признаваться в своем империализме. А уж тем более выдавать столь странные пассажи – выражать сожаление, что кому-то такого качества не хватает. Все равно что сказать о ком-то: ничего себе, славный парень, только недостаточно подл и коварен. Такого переводчик представить себе не мог, а потому решил, что ослышался или что Черчилль употребил некое неизвестное ему редкое слово. А потому бедняга и не справился с партийным заданием, опозорился.

Между тем для Черчилля слово это значило что-то вроде любви к империи, имперского патриотизма и имело, разумеется, вполне положительную коннотацию.

Пример, конечно, вопиющий, но далеко не единственный. Между двумя языками часто пролегает бездна – причем не обязательно чисто лингвистическая.

Так, невозможно перевести на английский язык слово «заначка». «Nest egg», «stash», «cushion» предлагают словари, но все это сугубое не то. Не существует реалии такой в Англии – никогда не припрятывали от жены и других домочадцев часть своей зарплаты, премии или левого заработка английские мужья. Часто бывает трудно перевести на русский язык английское слово «experience», потому что это не только «опыт», но еще и многое другое. О больших сложностях с переводом слова «embarrassment» я уже писал.

А как прикажете перевести на русский глагол «amuse»? Вообще-то он значит «развлекать», «веселить», «забавлять». Но как насчет знаменитой английской фразы «We are not amused»?

Фраза эта сама по себе – миф, поскольку ее приписывают то королеве Виктории, которой вроде бы не понравились какие-то не очень приличные шутки (по другой версии, неубедительные извинения опоздавшего к ней на встречу премьер-министра). То другой королеве – Елизавете I, которая якобы так отреагировала на сообщение о предательстве одного из своих придворных.

Но все согласны, что это была именно королева, а не король, и что было употреблено множественное монархическое – «мы», в смысле «я, королева»… Но как все-таки перевести на русский? Ближайшее по смыслу, что мне приходит в голову: «Нам не смешно…»

Что само по себе звучит достаточно нелепо. Представьте себе это на русской почве: «Нам, Николаю Второму, не смешно…»

Нельзя перевести на английский слово «блат». (Об этом подробнее в главе XII в разделе «Лондонград».) И много еще всяких слов, терминов и выражений.

Между двумя народами, культурами, менталитетами – целая стена лингвистического непонимания. Преодолеть ее удается далеко не всегда.

Много лет своей жизни посвятив этой роли – попытке служить мостиком, связывающим две страны, я отлично знаю, как трудно добиться взаимопонимания между людьми нормальными и хорошими, но выросшими в этих двух разных, как Марс и Венера, обществах и культурах.

Таких случаев у меня были десятки. Я часто вызывался быть переводчиком, даже если мне уже это было «не по чину». Знал: от толмача в такой ситуации слишком многое зависит, чтобы поручать чувствительные переговоры профессионалу. Тот ведь буквально и добросовестно все переведет, вот в чем ужас.

Не раз приходилось мне брать грех на душу: при переводе «редактировать» сказанное сторонами. Потому что я знал: если буквально или близко к тексту передать грубость, бестактность, а иногда и непродуманную, очевидную нелепость, сгоряча ляпнутую российским партнером, то проект может быть приговорен к гибели. И наоборот, если не перетолковать недосказанности и намеки английской стороны, то может возникнуть великое недоразумение. А потому следует помогать сторонам понять сущности, а не формы.

Однажды вызвался я посредничать в беседе между главным редактором одной российской газеты и его английскими партнерами. На встрече настаивали англичане, у них появились сведения, что специальная, дорогая, закупавшаяся в Финляндии газетная бумага расходуется не по назначению, возможно, даже разворовывается. Президент компании поручил провести переговоры команде в составе технического директора, бухгалтера и специалиста по бумаге. Он считал, что если эту проблему не удастся разрешить, то вряд ли можно будет доверять такому партнеру и во всех остальных отношениях. Логично? Безусловно, но только не с точки зрения главного редактора русской газеты, который вообще не любил интересоваться такой технической «ерундой», как расход газетной бумаги.

И вот стал он горячиться, заводиться и в резкой, не очень-то вежливой, даже по русским понятиям, форме объяснять, что английские коллеги не тем заняты, что они «дурью маются»: надо думать не о такой мелочи, а о стратегии развития проекта и прочих действительно важных вещах.

И это он заявлял специалистам по бумаге! Горячо убеждал их, что их профессия, их специальность – это так, чушь какая-то. Я уж не говорю о форме: если бы я близко к сказанному перевел «дурью маяться» (хотя это и очень непросто), то, наверное, ровно на этом всему проекту пришел бы конец. Поэтому я перевод отредактировал. Сказал, что бумага, мол, это очень важно и меры будут приняты, но очень бы хотелось также обсудить и другие существенные вопросы…

Когда англичане заявили, что для других вопросов есть другие специалисты, главред взорвался. Я вообще не стал переводить сказанное далее, но дело и так шло к скандалу: англичане с изумлением наблюдали, как их московский гость кричит и размахивает руками.

Мне пришлось применить крайние меры: остановить переговоры, оттащить гостя в угол и уговорить не губить хороший проект. И ведь славный был парень, и журналист неплохой…

Самое печальное, но как бы я ни старался, а рано или поздно все равно происходил срыв и проекты заканчивались вуфком.

Вот почему в Москве до последнего времени так и не было нормальной вечерней газеты типа «Ивнинг стандарт», а ведь она почти родилась. Все для этого было: и инвестиции, и технологии, и ноу-хау… Не было только взаимного понимания и доверия.

И нормальной финансовой газеты очень долго не существовало, пока не родились наконец «Ведомости», которые, как я надеюсь, теперь уже выросли и повзрослели настолько, что блестящее будущее этого издания обеспечено.

А еще один очень перспективный газетный проект погиб оттого, что… Нет, слишком долгий список получится. Лучше вспомню в завершение темы мой любимый переводческий анекдот советских времен, времен классического блата и всеобщего дефицита. Построили англичане суперкомпьютер для перевода и решили его опробовать. Заложили в него по-английски известную библейскую цитату насчет слабости человеческой. «The Spirit is Willing but the Flesh is Weak». To есть: «Дух ревностен, но плоть слаба». Компьютер мгновенно выдал свой вариант перевода: «Водки хватает, а вот с мясом – проблемы».

Похоже, компьютер слишком хорошо знал советские реалии того времени и слабовато – Евангелие от Матфея… И еще с толку сбивает, что английское «spirit» может значить и «дух», и «спирт», в зависимости от контекста. Да и «плоть» и «мясо» примерно одно и то же.

Глава XII. Здесь Русью пахнет…

Потомки полубога

Эту женщину я видел издалека на каком-то благотворительном мероприятии. Пробиться сквозь толпу ближе было трудно, да я и не пытался. Тут было сложнее, чем с Дианой: общих знакомых у нас с ней вроде бы не было. Потом вычислил-таки одного, но его вовремя поблизости не оказалось, да и не стал бы он нас знакомить без веской причины, просто для того, чтобы удовлетворить мое любопытство. Ведь как-никак речь не просто об аристократке, а о герцогине Вестминстерской, супруге самого богатого англичанина, миллиардера, которому принадлежит чуть ли не половина центрального Лондона. Да еще вдобавок – крестной матери принца Уильяма, герцога Кембриджского, которому, скорее всего, предстоит в свое время стать королем.

Однако герцогиня волновала меня не в силу своего богатства и знатности или влияния при дворе. Вернее, все эти ее поражающие воображение прилагательные (от слова «прилагаться») интересовали меня не сами по себе, а в сочетании с еще одним необыкновенным обстоятельством.

Издалека успел вроде бы разглядеть: симпатичная женщина, моложавая, живая. Но – типичная англичанка, с соответствующим удлиненным лицом и слегка выдающимся вперед подбородком, узкими губами… На первый взгляд, ничего славянского, русского, и ничего эфиопского, африканского тем более.

После перечня таких критериев любому в России будет понятно о чем идет речь: герцогиня Вестминстерская – прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина. Но не только. В ее жилах течет также и кровь династии Романовых, равно как и английских королей. Ну и еще нескольким августейшим домам она приходится родственницей. Однако это как раз неудивительно: все они там, в высших аристократических слоях, друг другу родичи. Но вот Пушкин…

Зовут герцогиню Наталья, и выбор этого имени тоже, конечно, не случаен.

Все началось с другой Натальи – дочери Александра Сергеевича, до невероятности на него похожей. Современники поражались: просто одно лицо, только более светлое, белокожее. Этакий женский вариант, чуть ли не копия своего гениального, но совсем не красивого отца, она при этом каким-то удивительным образом производила впечатление ярчайшей красавицы.

«В жизнь мою я не видал женщины более красивой… Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском», – писал современник.

От отца Наталья Александровна унаследовала не только черты лица, но и темперамент, страстность, способность легко увлекаться – до потери рассудка. Едва ей исполнилось семнадцать, шокировала всех близких диким замужеством. Выскочила за Дубельта, сына шефа жандармов.

Дубельт-младший оказался совсем не джентльменом, скорее наоборот. Игрок, он любил карты куда больше супруги, проиграл все состояние, включая немалое приданое. Напившись пьян, жестоко бил ее, топтал ногами, на теле Натальи оставались следы от шпор. Ей удалось развестись – большая редкость в те времена.

Зато второй муж был совершенным джентльменом, но вот беда – иностранцем. Увидев их вместе, основоположница женского образования в России Анна Философова-Дягилева писала Федору Михайловичу Достоевскому: «Так странно видеть детище нашего полубога замужем за немцем. Она до сих пор красива… а муж немец – добряк, чрезвычайно добродушный господин…»

Вот так и случилось, что сильные пушкинские гены пригодились не для создания новых талантов в русской земле, а для укрепления и развития европейских аристократических родов, прежде всего – английских.

Немец был мало того, что добродушный и милый, просто душечка, но вдобавок ко всему из знатнейшего рода Нассау – состоявшего в родстве с главными королевскими домами Европы. Брат герцога Люксембургского, ко всему прочему, принц Николай Вильгельм Нассауский был так знатен, что брак сочли неравным и объявили морганатическим, то есть ничтожным с точки зрения династических перспектив. Но принц был настолько джентльмен, что никакие увещевания родни и даже лишение перспективы наследования Люксембургского престола не могли его остановить и заставить отказаться от любви своей жизни.

Дочку назвали Софией – в честь легендарной основательницы правившей в Англии Ганноверской династии, муж Натальи был ее прямым потомком.

София тоже была хороша и опять вышла замуж «не по чину». Спровоцировала страшный скандал и приступ сильнейшего гнева императора Александра III. Ее мужем стал не кто иной, как великий князь Михаил Михайлович, которого друзья и близкие любовно звали Миш-Миш. Внук Николая I, один из самых популярных Романовых, всеобщий любимец был, по всем описаниям, настоящим джентльменом, достойным внучки величайшего из поэтов.

Недаром местом своего жительства изгнанная из России пара избрала именно Англию. И вот от этого брака и пошли все довольно многочисленные пушкинские потомки на Альбионе, включая, разумеется, и герцогиню Вестминстерскую, а также герцогиню Аберкорн.

Однако среди их предков не только Пушкин и император Николай I, но и английский король Георг II, внук Софии Ганноверской. Что, сугубо теоретически, делает обеих герцогинь потенциальными наследницами английского престола – на каком-то там месте в какой-то там сотне из этого чудного списка.

Пушкинская кровь течет и в жилах многих Маунтбаттенов (они же фон Баттенберги), числящих среди своих предков помимо Пушкина и Романовых еще и королеву Викторию.

С ними вот какая история – знатный немецкий принц, близкий родственник германских императоров и английской королевской семьи (а заодно и последней российской императрицы Александры Федоровны), Людвиг фон Баттенберг десятки лет жил и служил в Англии, внес существенный вклад в строительство британского военного флота. И тут вдруг между его двумя родинами произошел смертельный конфликт: началась Первая мировая война, и ему пришлось делать выбор. Выбрал он Англию и даже фамилию свою перевел на английский – Маунтбаттен, что значит «гора Баттен», то есть ровно то же самое, что по-немецки Баттенберг.

Для родственников же с германской стороны – Гогенцоллернов – Людвиг стал, конечно, предателем…

Так или иначе, но новоявленные лорды Маунтбаттенские на протяжении вот уже нескольких поколений занимают видное положение и при дворе, и в государстве, и в британском обществе. Трагически погиб Людвиг Маунтбаттен-младший (может, его теперь по-русски надо называть Льюисом или Людовиком? – трудный вопрос!). Его, бывшего вице-короля Бирмы, взорвали в 1979 году боевики из Ирландской республиканской армии. То был самый большой «успех» североирландских террористов за все время их совершенно бессмысленной и кровавой борьбы. Бессмысленной хотя бы потому, что на исторической родине, в самой Ирландской республике, давно уже раздумали требовать воссоединения с Ольстером, а границы между двумя частями острова, равно как и с Британией, много лет открыты нараспашку. И в Северной Ирландии установлена широкая автономия. Все входят в единое экономическое пространство ЕС. (А в Дублине говорят в основном по-английски.)

Помимо уже давно свергнутых императорских домов России и Германии, Маунтбаттены связаны близким родством и с греческим королевским родом, тоже давно лишившимся престола. Один его яркий представитель, датчанин, немец и чуть-чуть русский, звался Филиппом Маунтбаттеном, а когда женился на девушке по имени Елизавета, то превратился в герцога Эдинбургского. (Об этом подробнее рассказано в главе про принца – патрона экцентриков).

Да уж, хорошенький такой получился список родственников – Виндзоры, Гогенцоллерны, Романовы (а еще, чуть не забыл, и испанский король Карл, даром что Бурбон, а тоже им родня).

Но вот настал момент, и очередной Маунтбаттен, маркиз Милфорд-Хейвен, женился на Надежде де Торби – дочери Софии и Михаила Романова. Так что их дети и внуки – теперь еще и потомки Пушкина.

И чтобы уже совсем расставить точки над «i»: принцесса Диана тоже им всем дальняя, но родственница.

Уф-ф! Вот как мощно потрудились, куда пробились на английской земле пушкинские гены…

Уверен: это они, английские герцоги, лорды и королевичи, должны за честь почитать, что в их жилах течет пушкинская кровь. Впрочем, судя по выбору имен, почитают: Александра, Наталья…

Мне лично пока удалось несколько раз пообщаться (и то только по телефону) лишь с леди Софией Александрой Гамильтон, дочкой герцога и герцогини Аберкорн. В ней уже все сошлись вместе, она всем родня – от принца Уильяма до королевы, до Романовых и Пушкина. Даже перечислять утомительно.

Но живет в Англии удивительная женщина с глубокими русскими корнями, к королевской семье никакого отношения не имеющая. Тем не менее ее часто принимают за королеву Елизавету II и даже обращаются к ней «Ваше Величество», что женщину эту порядком веселит, а иногда даже и раздражает.

Зовут ее Елена Васильевна Миронова.

Русская королева

Миронова обожает штопать мужу носки, не слишком любит готовить и говорит, что когда наследник престола принц Чарльз вручал ей орден Дамы-Командора Британской империи, то ее грудь настолько смутила его, что бедняга растерялся и потерял часть награды. Хорошо, что помощники вовремя вмешались. Она со смехом вспоминает, как один из них сказал: «Извините, ваше королевское высочество, вы забыли дать этой даме звездочку».

Но не все истории, публикуемые в прессе про Миронову, идут ей на пользу. Публике не понравилось неожиданное признание актрисы, что в молодости она увлекалась кокаином. Не до конца помогли горячие уверения, что она давно уже бросила это занятие и теперь принципиально выступает против употребления наркотиков.

Но все равно многие негодовали: молчала бы уж лучше! Ведь как-никак общебританская знаменитость, респектабельная дама (в буквальном и переносном смысле), практически королева Елизавета, и вдруг такое!

Елена Васильевна действительно на королеву немного похожа, а сыграв царствующего монарха в одноименном фильме и получив за эту роль «Оскара», стала по всему миру чем-то вроде «второго лица» Елизаветы II. Причем не только в Африке и Азии, но, как ни странно, даже в самой Англии.

Как реагировала настоящая королева на свой образ на экране, на фильм, изображающий ее нормальным, в глубине души тонко чувствующим человеком, вынужденным всегда и везде скрывать свои эмоции и переживания? Судя по всему, фильм пришелся Елизавете по нраву.

Судя по чему? Ведь королева не может прямо высказаться, она ни разу не позволила себе ни похвалить, ни покритиковать произведение искусства, считая, что монарх не имеет права давать подобные оценки и тем самым влиять на общественное мнение. (Принц Чарльз иногда себе такое позволяет, но он, в конце концов, еще только наследник.)

Актрисе тем не менее послали сигнал: пригласили во дворец один раз – она вежливо отказалась, была занята на съемках. Ей простили такую дерзость и некоторое время спустя позвали снова. На этот раз она приняла приглашение, и, кажется, общение прошло к немалому взаимному удовольствию…

Елена Васильевна – не родственница Андрею Миронову и его талантливой дочери, и хотя она действительно родилась с той же фамилией, но уже через несколько лет отец, Василий Петрович, поменял ее на Миррен. Видно, искал что-нибудь созвучное, но такое, чтобы помогало сходить за местного, вот кто-то и подсказал: вроде есть такая шотландская фамилия – Миррен. А Елена, соответственно, стала Хелен.

Я посмотрел: и по частоте упоминаний в серьезных СМИ, и по общему тону критики, по спискам фильмографии и так далее явно получается, что Хелен Миррен сейчас британская актриса номер один. По крайней мере в старшем поколении. Ну, может быть, Джуди Денч близко к ней подходит, но все-таки «наша» Елена впереди! В новом поколении на пятки наступает Кира Найтли; та хоть русских корней не имеет, но любит играть русских женщин.

Не знаю, может быть, я невольно принимаю желаемое за действительное, но все мне кажется, что есть в Хелен Миррен что-то неистребимо русское, чуть-чуть залихватское. И в том, как она демонстрирует свою потрясающую фигуру, снимаясь в своем далеко не юном возрасте обнаженной. (Ее прозвали «секс-символом для интеллектуалов».) Или как с наслаждением вытягивает свои длинные ноги в рекламе бизнес-класса одной из авиакомпаний (вот, мол, смотрите, какое расстояние между рядами; но все, конечно, думают только о ее замечательных ногах). Или как она рассказывает про принца Чарльза или тот же кокаин. Признается, что наркотик ей нравился, а бросила она его потому, что узнала из газет, что беглый нацистский преступник, «палач Лиона» Клаус Барбье наживался на торговле этим порошком. Вот этого юная актриса пережить не могла.

Такое впечатление, что врать и притворяться для нее – невозможное дело. Может быть, русские дворянские, офицерские гены повернулись необычной стороной в условиях богемного взросления? По линии бабушки Елена Васильевна – прямой потомок фельдмаршала графа Каменского, героя русско-турецкой войны, а затем и военного губернатора Санкт-Петербурга. А дедушка тоже был потомственным дворянином и военным, полковником царской армии, в Лондон его послали во время Первой мировой войны закупать оружие, так он и оказался в Англии. Молодец, что не вернулся после Октябрьской революции в Россию, а то не было бы у нас у всех такой замечательной королевы…

Хелен Миррен-Миронова не постеснялась поведать всему миру, что во времена ее бурной молодости ее дважды изнасиловали знакомые. Вернее, так: английский термин «date rape» в русском языке полного аналога не имеет. Буквально это значит: «изнасиловать во время свидания» – явление, кстати, крайне распространенное не только в Англии.

Актриса не могла не знать, что ее откровенные комментарии по этому поводу вызовут опять-таки очень негативную реакцию левой части общества и особенно феминисток. Она честно призналась, что хотя подобные действия мужчин все равно должны считаться изнасилованием, все же они существенно отличаются от ситуаций, когда против женщины применяется грубая сила. Разумеется, дама, если даже она добровольно пришла к мужчине в спальню, все равно имеет право в последний момент передумать и сказать «нет». И если женщину после этого все же принудили к сексу, подобное следует считать изнасилованием. «Но я не думаю, что смогла бы в такой ситуации потащить мужчину в суд», – сказала Хелен – и пожала бурю.

Интересно, что один из самых уважаемых лидеров Консервативной партии Кеннет Кларк недавно попал под огонь просто шквальной критики, когда сказал нечто созвучное. Кларку пришлось извиняться, ведь лейбористская оппозиция уже требовала его отставки с поста министра внутренних дел.

А Хелен извиняться не стала. Пожала плечами – и все. И еще добавила: «Удивительно, как трудно быть блондинкой с хорошей фигурой и большой грудью. Все обязательно считают тебя дурой. А если ты при этом подаешь малейшие признаки интеллекта, то люди полагают себя как будто обиженными, даже обманутыми». Хелен вспомнила, как во время очередных съемок ей нужно было по сценарию играть брюнетку и она перекрасилась. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, отношение к ней изменилось, она почувствовала гораздо большее уважение со всех сторон.

Вот такая, неанглийская, казалось бы, открытость, но при этом – врожденный аристократизм в движениях, в манере держать себя, говорить. Недаром самые разные режиссеры постоянно выбирали Хелен Миррен играть королев и императриц. Начиная с Клеопатры в студенческом спектакле.

«Она была еще подростком, а в ней уже чувствовалось что-то королевское», – вспоминает ее первый бойфренд актер Кеннет Грэнэм.

Потом была роль римской императрицы в жутковатом фильме Тинто Брасса «Калигула», затем – королевы Шарлотты в «Безумии короля Георга», Елизаветы I – в одноименном телесериале и, наконец, вершина «монархической карьеры» – Елизавета II в «Королеве».

Но помимо монархов Хелен много еще чего играла и играет до сих пор. В России она более всего известна по фильму Питера Гринуэя «Повар, вор, его жена и ее любовник» и детективному телесериалу «Главный подозреваемый». Ну а теперь и по «Королеве» тоже. Однако в ее послужном списке многие десятки видных театральных и киноролей. Востребованность этой актрисы просто феноменальна.

Никому не известно, сколько еще людей с российскими корнями растворилось в британских массах. Очень многие из них заняли видные позиции в местном обществе. Конечно, все равно не сравнить с Францией, где число таких растворенных эмигрантов первой волны измеряется многими сотнями тысяч. Они исчезли, но не без следа. Ходят слухи, что там среди элиты (и политической, и научной, и культурной) чуть ли не каждый третий – обязательно русский на четверть, а то и наполовину. Но не все хотят это афишировать, и большинство носит совершенно по-французски звучащие имена и фамилии.

Ну еще бы – девяносто процентов отборной российской элиты (плод селекции нескольких сот лет существования Российского государства) влились в генетический пул Франции и других стран (но Франции прежде всего), обеспечив новой родине много чудесных достижений в самых разных областях. Забирайте, что нам не гоже… Действительно, нам-то зачем…

Но эта книга не о Франции, а об Англии, в которой, естественно, российских генов в десятки раз меньше. Однако и тут они тоже дают о себе знать.