Текст книги "Венец Логоры"

– Не уйдем, командир. Одной очередью всех тут рядочком и положат.

Весёлый вздохнул, глянул на Ивана, улыбнулся грустно. Судя по глазам, решение принял невесёлое.

– Вот и выпить на прощание не получилось. Не судьба, видать. Ладно, авось увидимся ещё. Поспешайте, а я здесь повоюю. Знаете ведь, люблю я это дело!

Ловко затвор винтовки туда-сюда перебросил и через окно обратно в здание запрыгнул. Ох, недолгие на Логоре прощания, в который уж раз убедился Иван. Не в ходу речи длинные, слова красивые, слёзы горячие.

– Ну, чего встали? – рявкнул Меченый, тяжёлой башкой мотнул бодливо. – Рванули быстро! Может и успеем ещё, правда что.

И полпути ещё не осилили – забухали позади винтовочные выстрелы, залопотал хлопотливо ручной пулемёт, граната рванула глухо внутри здания. Но в спину пули пока не летят, не до беглецов, выходит. Пока что Весёлый там веселится… Уже забегая за угол странно перекошенного, приземистого здания, увидел Иван, как цокнула в стену пуля, крошево каменное расплёскивая. Но высоко, высоко. И поздно. Нету времени прицел выправлять. Это и преследователи поняли, больше не стреляли. Патроны только зря жечь. И улицу перебегать тоже не рискнули. В этом случае им самим придётся под прицелом вертеться, как на ладошке детской. А при таком раскладе одного хорошего стрелка хватит, чтобы и немалую толпу проредить изрядно. Не нашлось желающих.

А за поворотом, куда Меченый забежать успел, хлестнула длинная очередь из командирского ублюдка.

– А ну, живее! – взревел Меченый, обернулся и ожесточённо замахал рукой в сторону разлома в стене. – Быстро туда!

Иван успел заметить мечущиеся впереди фигурки, по которым беспощадно хлестал свинцовый град. Почти бесполезный на дальних дистанциях, в ближнем бою ублюдок оказался оружием страшным, плевался и верещал озлобленно, остервенело. Словно дворняга из подворотни: слюни с пеной в разные стороны. Лора не запрыгнула даже – просто перекатилась через край разлома и брякнулась внутрь с глухим стуком. Иван прыгнул следом, с трудом извернулся, чтобы лежащую девчонку с разлёту не придавить. Тут же вспомнил о Меченом, ужаснулся. Успел подхватить лёгонькую Лору, торопливо откатился от разлома , а тут и огромная, командирская туша сверху обрушилась. Пылищи поднялось!

– Не прорваться ни вперёд, ни назад, – тяжело выдохнул Меченый, выгнулся вдруг, упёрся ногами-колоннами в землю и зачем-то плотно прижался широкой спиной к каменной стене.

– Со всех сторон обложили! Они, конечно, друг с другом обязательно сшибутся, когда встретятся, но нам от этого не легче. Угораздило нас между ними попасть! Невезуха!

Он спокойно, буднично даже, добыл из мешка фляжку и глотнул так, что с двух сторон на грязные щёки вода плеснула, на куртку потекла. Остались на смуглой, пыльной коже две тёмные дорожки.

– Ну что, Ванюха, всё? Отбегались?

Протянул фляжку Лоре, девчонка к нему поближе оказалась. Та глотнула, Ивану передала. По тому же маршруту фляжка к хозяину вернулась, только булькало там чуть слышно, едва на донышке плескалось. Командир флягу на ладони подбросил и, не оборачиваясь, метнул через голову в пролом. Тут же длинная, пулемётная очередь нервно прогрохотала, кто-то взвизгнул за стеной испуганно, а через пару секунд тройка лужёных глоток заржала облегчённо. Похоже, фляжку поначалу за гранату приняли, обгадились, ясное дело.

– Командир! – Иван подсел к Меченому поближе, тихонько за плечо тронул.– День скоро закончится, патронов у нас есть ещё маленько, а в темноте и уйдём по тихому.

– Уйдём, конечно. Кто куда…

Иван глянул на Лору, та плечами пожала. Оба ничего не поняли.

– Командир! Я не пойму, кто с кем воюет? Может, мы кому-нибудь своими окажемся?

– Да никто ни с кем, – тяжело вздохнул тот, что-то булькнуло в исполинской груди на вдохе, зашипело на выдохе.

– Пока власти нет – каждый хочет успеть под себя побольше загрести. Время подходящее, неразбериха. Сегодня к вечеру, или к завтрашнему утру всё утрясётся. Какая-нибудь власть образуется, куда без неё… За шалости разные, начнут котелки дырявить, на законном основании. Вот и торопятся все, успеть под шумок.

Иван со страхом и жалостью смотрел, как выцветают краски на лице Меченого, разливается на их месте пыльная серость, словно из воздуха впитывается. Глаза не живые, не злые, и всё больше внутрь вваливаются, тускнеют.

– Что, командир? Зацепило? Помочь-то чем?

– Всё… Весь отряд положил… Всех… И сам тут останусь. Не повезло. Жаль. Самую малость не дошли. Но стоило рискнуть, раз в жизни шанс… Жаль…

Он завалился набок, сползая по серой, шершавой стене, оставляя на ней широкий, чёрный след. Улёгся вдоль стены удобно, словно на отдых, на бочок, а из под грузного тела потекла по камешкам бурая жидкость – густая и грязная. Пыль в себя на ходу вбирала, тяжелела и чернела всё больше, сворачивалась и замирала, в землю не впитываясь. Иван понял, что всё кончено, когда увидел, как смягчилось лицо командира. Никогда таким не было. Шрам, недавно ещё извилистый и страшный, превратился в простую черту на грязной коже. Даже выпрямился почти, когда края, обычно кровью наполненные, бессильно опали.

– Эй! Твари дикие! Вылазьте по одному, лесовики, стрелять не будем!

Голос из-за стены прозвучал весело, задорно, молодо. Видать, не приелось ещё парнишке на людей охотиться. В диковинку пока, с азартом, с интересом. Только во вкус вошёл, сука жизнерадостная!

Лора уставилась на Ивана широко открытыми глазами. Голубизна яркая потемнела отчего-то: то ли от пыли снаружи, то ли от влаги изнутри.

– А как всё начиналось хорошо, – прошептала убито. – Сразу подумалось, что не бывает так. Ну, вот и не будет.

– Подожди! Второй раз я тебе умереть не дам!

Иван лихорадочно, затравленно заозирался, заметил рядом со стеной траншею небольшую и неглубокую. Подходящий размер, если не привередничать.

– А ну, иди сюда!

Ухватил Лору за руку, дёрнул, заставил в траншею забраться и свернуться там, как получится. Нормально поместилась, в аккурат. Из кармана вытащил пачку свалов, сунул в кармашек грязного платья.

– Это всё, что есть. Мне точно не понадобятся. Ты умница, выкарабкаешься. Главное, не высовывайся. И мне не поможешь, и себя погубишь.

Лора из своей норы глянула так, словно в могиле Иван лежит, а не она.

– Ты чего, Вань? Как я выцарапаюсь? Найдут меня здесь, всё равно. Может, лучше уж вместе?

– Не лучше. Лежи тихо, мешком моим лицо накрой. Вот, накинь ещё барахло, чтобы кровищей не залило. Ночью выберешься. Всё, некогда прощаться долго. Удачи!

Бросился к Меченому, схватил за плечи, повернул на спину. Это легко получилось, а дальше – хоть плачь. Тяжёл человечище, ох и тяжёл! Иван зарычал от бессильной злобы и отчаяния.

– Командир! В последний раз помоги! Какая тебе разница, где лежать?!

Ноги в пыли скользят, срываются, но потихоньку, рывками, удалось всё-таки тело командира до траншеи дотащить. Лора пискнула испуганно, когда накрыла её сверху широченная спина мёртвого человека. Иван хотел дух перевести, но вздрогнул – командир внимательно смотрел на него мутными, мёртвыми глазами. Полагается, конечно, закрывать умершему глаза, но не решился. Побоялся сделать что-то не так, поступить неправильно. А как правильно – поди знай? Нету опыта такого. Да и мелькнула мысль сумбурная: а ну, как не умер ещё? А я ему глазки ладошкой…

Меченого положил лицом кверху, все карманы на виду. Возьмутся обыскивать, ворочать не станут. А значит и девчонку не заметят. Где-то в глубине сознания ужаснулся такой своей продуманности. Недавно ещё и представить бы не смог. Но ничего наружу из глубины пришибленной души не выплеснулось, там и умерло. Задрал измазанное грязью лицо к небу и крикнул, насколько смог, громко.

– Эй!

Иван и не думал, что голос прозвучит столь жалобно и жалко. Очень уж по щенячьи вышло, аж перед командиром мёртвым стыдно.

– Я сдаюсь! Можете подходить…

Опустился на землю и привалился к стене. Точно так, как сидел недавно, словивший пулю в спину, командир. Не верилось, что его сейчас убьют. Чего бы ради? Что за корысть? Никакого же смысла!

Но обидно будет, если надумают, всё-таки. Столько пройти и умереть рядом с космодромом? Рядом с астарийским кораблём?

– А ну, лесовик! Винтарь от себя подальше оттолкни.

В проём заглянуло молодое, улыбчивое лицо с россыпью веснушек. Рыжие волосы во все стороны торчат нахально и озорно, зеленоватые глаза весело щурятся. Весело ему… Парень ловко закинул гибкое тело в проем, мягко приземлился на ноги и тут же присел, окинув взглядом невеликое пространство. С полноценной винтовкой несподручно так кувыркаться, а с укороченным стволом у рыжего проворно выходит.

– О! Завалил я всё-таки здорового! Говорил же, что попал! А ты – дёргаться не будешь, поживёшь ещё. Доступно?

– Предельно.

Когда-то всё это уже было – с отчаянной тоской подумалось Ивану. Или похожее. Увидел, как рыжий боец подошёл к телу командира и презрительно толкнул ногой, обутой в высокий, тяжёлый ботинок. Плюнул, норовя в лицо угодить.

– Чего вы там, в лесу, жрёте, а? Это ж надо, хари такие разожрать!

Присел, потянулся к карманам убитого, но замер, на Ивана глянул.

– А ты чего, до последнего патрона не воюешь? Жить хочется?

– Хочется, конечно, – пробормотал Иван. – Да и незачем до последнего. Я астариец, мне бы до порта только добраться…

– Астариец? – хмыкнул рыжий, презрительным взглядом Ивана окатил. Мешковатые, ветхие штаны и серая, обтерханная куртка впечатления не произвели. – Астариец из тебя… Ладно. Вали в проём, там встретят.

Иван нарочито медленно полез через стенку, шибко шустрого могут и пулей встретить. Заметил только, как, воровато оглядываясь, лихорадочно шарит по командирским карманам, резвый, рыжий боец.

* * *

Сторожкая тишина и загадочный полумрак упали Ивану на плечи, заставили голову наклонить. Только что уши не прижал. Его привели в просторный, прохладный зал, человек триста запросто поместятся, впритирочку. Сейчас-то полсотни, вряд ли больше – вольготно расположились. Всё бойцы, все с оружием, никаких шуточек. Высокие потолки теряются в сумраке, не разобрать толком, далеко ли до них? По запаху судя – с пылью тут бороться не принято и там, на верхотуре, лежит она пластами и висит лохмотьями. Кому надо городить приспособления, лезть на такую высоту с тряпочкой? Вот и выходит: зал огромный, а дышится, как в подземелье. Одна радость – сухо. Из узких, стрельчатых окон тусклый, дневной свет скупо цедится, не забалуешь. В полутьме не заплутаешь, конечно, но и не разбежишься особо.

– Ну, и на кой вы мне вот это сюда притащили?!

Мужчина лет сорока, обрюзгший и оплывший, но в добротном, новом походном комбинезоне, брезгливо ткнул пальцем в сторону Ивана.

– Так это… – смутился Иванов конвоир. – Он сказал, что астариец. Как знать, а вдруг взаправду?

– Он сказал! – язвительно воскликнул мужчина. – А если бы он сказал, что посланник Агора? Ты бы поклоны бить начал?

Боец, тот самый рыжий парень, угрюмо промолчал. Кому ж понравится дураком выглядеть? Да при товарищах. Тем более, и причины-то нет.

– Похоже, всё так и было бы. Выведи его и шлёпни где-нибудь там… Подальше. И не смей мне больше притаскивать всякую лесную падаль!

– Я не лесовик! – подал голос Иван.

– А мой боец говорит, что тебя захватили в плен во время боя с лесовиками. Я предпочитаю верить своему верному бойцу.

– Не такому уж и верному!

Иван выкрикнул это громко и отчётливо. Мощный удар прикладом сбил его с ног и заставил тяжело, влажно закашляться. Рыжий успел ещё замахнуться для второго удара, но замер, остановленный окриком своего командира.

– Стоять! Разве я давал приказ его трогать?

– Ты приказал его шлёпнуть, – напомнил рыжий.

– Так это когда было? А теперь я желаю его послушать. Что мы с тобой хотели обсудить, щуплый юноша? А! Ты сомневался в верности моих бойцов!

Иван посмотрел на рыжего, но тот отвёл глаза, сделал вид, что не волнуют его такие мелочи. Хорошо же…

– Не всех. У моего командира было с собой пятьсот пятьдесят свалов. Обыскивал его вот этот.

Иван кивнул на рыжего, согнулся и закашлялся надрывно с хрипом. Показалось, оторвалось там что-то внутри, от резкого движения. Тяжёлая штука, приклад винтовочный. И твёрдый, сволочь!

– Не знаю, как у вас, а у нас не любят тех, кто не делится, – сумел таки выдохнуть, с хрипом и сипением.

На белом, без кровиночки, лице рыжего, веснушки превратились в зловещие, коричневые пятна. Словно зараза какая. Застрелить тебя мне не суждено,– подумал Иван, с трудом разгибаясь и осторожно переводя дыхание. Да может и не смог бы. Ладно. Пусть тебя свои сожрут! Хоть так, а всё равно ответишь, за тот плевок в лицо мёртвое. То, что в спину стрелял, так это бой был. Куда уж попал. А вот плевал зря. Ой, зря!

А вожак этой стаи даже глаза опухшие потрудился пошире разодрать, бойца своего получше разглядеть.

– Вот как? Гадость какая! Ну ладно меня… Во все времена начальника обмануть грехом не считалось. Обидно, конечно, да не смертельно, переживу. Однако, ты и с товарищами не поделился! С боевыми! Ты и на них плюнул?!

Последний вопрос он изящно перекинул через рыжую шевелюру, прямо к остальным бойцам. По их угрюмому молчанию предводитель понял, что не ошибся. Плюнул рыжий и на них.

– А ну, ребятки, поищите у него свалы. Такой жадный человек свалы нигде не оставит, всегда при себе будет держать.

Рыжего распотрошили мгновенно. Он остался стоять в кругу злобно молчащих бойцов, а один метнулся к вожаку с разноцветной пачкой в руке.

– Вот, Граф! Точно сказал щуплый. Всё тут.

– А зачем ты мне их принёс? – делано изумился опухший Граф. – Это же он вас обманул, а не меня. Меня он оскорбил! Неверностью своей и неблагодарностью! Свалы вы между собой поделите, как полагается, а вот предатель мне тут совсем не нужен.

Стоявший за рыжим крепыш в пятнистом, чёрно-сером комбезе, шагнул стремительно, зажал рыжему рот ладонью и резким движением вогнал клинок в спину. Тот бесшумно опустился на ворох своей одежды, выгнулся и затих. Граф благожелательно глянул на крепыша.

– Молодец! Хорошо удар поставлен, учту. Поберегусь к тебе спиной поворачиваться. А теперь выбросьте отсюда эту падаль.

Два бойца ловко подхватили рыжего под руки и поволокли к выходу из зала. Иван проводил их взглядом, чувствуя странное, тоскливое томление в груди. Он понял вдруг, что у него совершенно не возникло желание отводить глаза. Смерть этого человека его не задела. Заслужил, гнида.

А чего ж тогда плохо так? Коли всё так хорошо?

После короткого суда и быстрой казни Граф смягчился и даже попытался растянуть в улыбке пухлые губы.

– Ну что ж, думаю, убивать тебя прямо сейчас необязательно. Эта мразь, своей смертью, купила тебе один день жизни. Этот вот самый день. Сегодня. И мы с тобой поиграем в мою любимую игру. Как раз нужен незнакомый, свежий человек. Со знакомыми играть неинтересно. Если твоя игра мне понравится – отпущу. Поиграем?

Иван неопределённо пожал плечами. Перспектива играть с таким человеком совершенно не обрадовала. Очень уж игры тут, на Логоре, незатейливые. И невесёлые, до ужаса.

Глава 11.

Заскрежетал засов по ту сторону массивной, деревянной двери, петли заскрипели надрывно, протяжно, тоскливо. Хотя, им то чего тосковать, по какой, другой жизни? В клетушку, забитую коробками и мешками, заглянул хмурый, костлявый боец. Судя по страдальческому выражению вытянутого лица, редкая болезнь на Логоре не отметила мученика своим присутствием.

– Айда, игруля… Граф заждался уже.

Иван тяжело поднялся с ящика. Внутри болит всё, что-то хлюпает и перекатывается. Потроха друг за друга цепляются углами, которых раньше и не было вовсе. Биозавеса, конечно, старается, организм в порядок приводит, но время… На всё нужно время. На том спасибо, что не помер. Без неё, родимой, закрючился бы уже, без вариантов.

За неимением тюрьмы – суды здесь быстрые, приговоры короткие – закрыли Ивана в каком-то складском помещении. Как и положено: пыльном, сухом, с развесистой, лохматой паутиной по всем углам и неистребимым, мышиным запахом. Если бы не ныло нудно и нестерпимо многострадальное тело, то и вздремнуть бы ничто не мешало. Да где уж там. Весь организм, как один больной зуб. Можно кусками отдирать и выкидывать. А можно и целиком, чтобы зря не мучиться.

– Вперёд шагай, да не оглядывайся. Я играть не любитель, стреляю сразу.

Иван позвоночником почувствовал лёгкий тычок винтовочного ствола, пошаркал в указанную сторону. Игруля, значит… Посмотрим, что за игры у вас. Век бы не видеть!

Идти выпало недалеко и недолго – всего-то в знакомый уже зал вернуться. Тут почти ничего не изменилось: всё тот же Граф, те же бойцы. Полумрак по углам просторного помещения, тени загадочные, звуки необъяснимые. Даже красная лужа на полу, кровь убитого рыжего, всё так же зловеще поблёскивает посреди зала. Но и добавилось кое-что.

Перед Графом, восседающим в кресле, шагов пяти не доходя, выстроилась жиденькая, людская цепочка. Не первого логорийского сорта людишки. Понурые, в рванине и лохмотьях, грязные и забитые. Видно, с улицы похватали тех, кому не повезло под руку подвернуться, и отбиться нечем оказалось. Одинаковые, серые лица, серая, ветхая одежонка, глаза без жизни и надежды. Но всё-таки разные.

Старик со старухой – то ли совпало так, то ли вместе были. Подростки: двое мальчишек, двое девчонок. Две женщины, взрослые уже, лет тридцати. Есть в этом наборе какой-то скрытый, наверняка зловещий, смысл, но Иван о нём пока не догадывался. Не понял ещё. Похоже, что и пленники понятия не имеют, зачем их повыловили и здесь собрали. Топчутся на месте беспокойно, друг на друга и по сторонам осторожно поглядывают. Граф, знает, конечно. Да и люди его, судя по ухмылкам, тоже. Ожидают, предвкушают. От их ядовитых, хищных оскалов Иван съёжился, похолодело внутри, сжалось тревожно.

– А вот и наш игрок! – Граф подскочил с кресла, пружинисто на носочках покачался. В ладоши хлопнул – словно всерьёз обрадовался. Явно здоровье поправил, в ожидании игры, повеселел, подтянулся, ожил. Опухшее, словно искусанное насекомыми, лицо никуда не делось, конечно. Присутствует. Но угнетающего, скорбного впечатления уже не производит. Поверх комбинезона прицепил тяжёлую, багрового цвета, накидку. Для важности, надо полагать. Уж больно знакомо завязано – как на том памятнике в парке. Фигура только подвела, с лицом вместе – никакой внушительности. Словно в портьере с похмелья запутался. Впрочем, не до смеху, отчего-то.

– Ну, иди сюда, родной! Давненько не играл, заскучал. Всё не с кем было, а тут тебя Агор послал.

Ласково, по отечески приобнял Ивана за худые плечи, заботливо и осторожно подвёл к понурым людям в центре зала. Только тут стало хорошо видно, что руки пленников стянуты за спиной крепкими верёвками, не просто так они их одинаково держат.

– Чтобы интереснее было, я тебе людишек вперемешку поставил. Чтобы выбирать непросто было. А теперь условия игры!

Шагнул вперёд, оказался между пленниками и Иваном, повернулся так, чтобы видеть всех одновременно.

– Здесь восемь человек. Но жить останутся только четверо. Тебе нужно выбрать…

Паузу расчётливо затянул, хитро прищурился, на Ивана глянул насмешливо.

– Думаешь, предложу выбрать тех, кто жить останется? Наивный!

Граф захохотал весело, чрезвычайно довольный своей шуткой. Бойцы с готовностью поддержали вожака дружным, оглушительным гоготом. Одна из женщин несмело улыбнулась, не поняла о чём речь, но коли смеются, может ещё не так плохо всё?

– А ты чего не улыбнулся даже? – фальшиво огорчился Граф и участливо заглянул Ивану в глаза. – Шутки не понял? Так я объясню, похохочем с тобой. У тебя роль не спасителя, это скучно. Ты убийцей будешь! О, о, вскинулся как! Стрелять буду я, тебе оружие давать не стоит. Ещё дурость какая в голову придёт, героизм воспалится… Нет! Ты будешь пальчиком показывать. К человеку подходишь, пальчиком тыкаешь и говоришь – этого убей! Я и убью. И так четыре раза. А тех, что останутся отпущу. И тебя вместе с ними. Всё по честному, игра есть игра.

И вновь засмеялся – легко, от всей души. Голову запрокинул, от избытка чувств ладошками всплеснул. Весёлый человек.

– Ну, кого выберешь? Давай стариков! А? Чего их жалеть, замшелых? Как они вообще на Логоре до таких лет дотянули? Пожили, хватит. Только пердят да кашляют. Выберем их? Стреляем?

Вытащил из-за пояса здоровенный пистолет пугающего калибра, щёлкнул предохранителем, подскочил поближе к молчащим, испуганно прячущим глаза, людям. Теперь по сторонам уже не смотрят, взглядами пол буравят.

– Смотри, какая рожа мерзкая! – не унимался Граф. – Морщинистая, страшная! Зачем такому жить? Своим мерзким видом людям настроение портить? Или эта, клюка старая. Не лучше. Их выберешь? А с другой стороны…

Вернулся к Ивану, панибратски плечом толкнул.

– Эти вот две сучки вряд ли жизни заслуживают! Чего им накапало, лет по тридцать? Представляешь, сколько крови нашему племени мужскому попортили? А сколько попортят ещё? Живут за наш счёт: жрут, пьют, одеваются – и недовольны всю жизнь! Давай их шлёпнем, дружище! Мы же с тобой мужчины, нам ли этих тварей жалеть? Другие послушней будут. И этих двух недомерок с ними вместе. Ведь такие же тупые, вечно недовольные твари вырастут!

Иван с места не двинулся, стоял, под ноги смотрел. Не было сил в глаза этим людям глянуть. Стоят, его решения ждут. Может, и не ждали бы так покорно, если бы шансов не было ни у кого. Но ведь половина выживет! Ведь не всех убьют! Может, если стоять тихо, то и смерть мимо пройдёт?

Будь это его первый день на Логоре, принял бы Иван всё происходящее за шутку. Злую и тупую – но шутку. Да только не первый день уже. Не до шуток.

– Ну, вот что ты привередливый такой? – наслаждался игрой Граф. – Уж и не знаю, чем тебе угодить? Неужто пацанят ухлопаешь? Хотя, резон есть, конечно. Конкуренты растут. А так, шлёпнем – нам девок больше достанется. И в спину уж точно не выстрелят, когда подрастут!

Тут девчонки заревели дружно, в четыре ручья. Дошло. Правда, в голос не осмелились, тихонько, с подвыванием. Старик со старухой головы опустили, ничего хорошего от жизни давно не ждут. Одна женщина, та, что улыбаться пыталась, опустилась на колени, лицо в ладонях спрятала. А вот вторая исподлобья так зыркнула, что у Ивана волосы на голове зашевелились, точно клубок змеиный. И кожу к макушке подтянуло – уши задрались.

Половина женской злобы щедро на Ивана плеснулась. Для пленницы они с Графом одного поля ягоды. Всего и разницы: один решает, другой стреляет. Никакой разницы, короче говоря. Игроки…

– Ну, ты чего, дружище? – укоризненно проворковал Граф. – У меня вон и ладошка вспотела уже, пистолетик-то, чай, не лёгонький! Да и народ измаялся в ожидании. Совесть имей, одного тебя ждём.

Иван решился поднять глаза, на людей перед собой посмотрел. На него, как и на тварь в бордовой мантии, что рядом подпрыгивает, никто не смотрит. Просто, потому, что жить хотят все: и старики, и женщины, и подростки… Потому и не смотрят, беду к себе взглядом не притягивают.

– Я специально выбор такой организовал, нелёгкий, – доверительно, едва ли не шёпотом на ушко, сообщил Граф. – Поставь я тут детишек малых, ты бы долго не думал, для них бы жизнь выбрал. Детишек всем жалко! А вот чего их жалеть, засранцев? Они и жизни-то ещё не распробовали, им и умирать не страшно, даже не поймут ничего. Да и поди знай, кто из них вырастет? Может, для всех людей благо – завалить, пока не успели вырасти? Или, окажись тут мужики матёрые – ты бы в них пальчиком ткнул, к смерти приговорил. Так заведено, что мужикам умирать, вроде как положено, их убивать не зазорно. А вот стариков немощных, бесполезных, ни к чему непригодных – нельзя. Пусть небо коптят дальше. Баб безмозглых тоже не тронь, беззащитные, как и детишки. Ну, так и никаких проблем, коли беззащитные! Так ведь, брат? А то, выходит: единственные, от кого в этом мире польза есть, должны умереть, чтобы никчёмные выжили! Несправедливость какая!

Он насупился, что-то нехорошее ему в голову пришло, похоже. Удовольствие игра перестала доставлять, что ли? Небрежным, размашистым движением ткнул пистолетным стволом Ивану под нос.

– Но не пофартит тебе с выбором! Нет у меня пленных мужиков. Не сдаются они в плен, почему-то. Один ты у нас такой… Благоразумный. Ну вот и выбирай!

Давно нечищеный, прогоркло воняющий сгоревшим порохом, ствол, раскровянил Ивану верхнюю губу. Тёплая струйка вниз поползла, солёным губы измазала, а под носом от удара занемело всё, словно морозом прихватило. Иван, не поднимая рук, лицом к плечу сунулся, по пыльной одежде кровь, с соплями вместе, размазал. Что за вид получился – плевать.

Почувствовал на себе чьи-то взгляды, покосился, головы не поднимая. Графовы бойцы пялятся – насмешливо, злобно, в жадном ожидании. Похоже, не одному Графу игра нравится! Вон с каким нетерпением переминаются, решения ждут. По трупам соскучились! Посмотреть хочется, как чужие мозги в стороны брызнут. Тут главное – чужие. Чужие – это красиво, интересно, захватывающе.

– Ну! – требовательно вызверился Граф. Едва не приплясывает от нетерпения, кончились игры, рука уже сама вверх дёргается. Пистолетный ствол, как хорошего кобеля нос – по сторонам шарит, жертву вынюхивает.

– Вот же они! Покажи мне четырёх покойников и с остальными на свободу. Чем плохо? Они тебе всю жизнь благодарны будут. Агору за твоё здоровье молиться станут каждый день. Да не по разу ещё! Ну?!

Иван и сам не понял: то ли плечи вверх поползли, то ли голова вниз… Пальцы как раз на уровне карманов болтались, а потому и напрягаться не пришлось, героизмом щеголять. Несуществующим. Просто затолкал руки в карманы поглубже, сжался в ожидании беды. А чего ещё тут ожидать? Проговорил тихо, без вызова, без надежды.

– Я не буду никого выбирать.

– Чего? – не понял Граф. – Как это? Ты не догоняешь, любезный? Жизнь твоя, никчёмная, на кону! Ты жив пока играешь!

– Я…не буду… никого… выбирать.

Удар пистолетной рукояткой по голове свалил его на каменный пол. Сжался, колени прижал к груди, локти к бокам. Сквозь прищуренные веки видел мелькающие ботинки Графа, чувствовал тупые удары по телу. И, почему-то, облегчение. Пусть так. Лучше уж так…

– Ты же мне всю игру испоганил, тварь лесная! Смотри сюда!

Схватил лежащего парня за ворот куртки, вздёрнул, повернул лицом к пленникам.

– Вот эта престарелая парочка могла бы жить! Не знаю зачем, но могла бы! Не будет!

Два сухих, хлёстких выстрела, боль в ушах от близости оружия, два тела бесшумно на пол опустились. Словно чучела тряпочные, бестелесные. Или, просто со слухом что-то?

– Или эти две суки, могли бы жить. Жрать варить, бельё стирать, мужиков ублажать! Не будут!

Два выстрела – ещё два трупа на полу. Иван зажмурился, что было силы, голову опустил, но от голоса мерзкого куда спрячешься?

– Этих ты вообще мог себе забрать, по первому щелчку в прыжке бы из трусов выпрыгивали! Всё, отпрыгались!

Ещё два выстрела…

– А вот этих всего жальче. Мужики могли бы вырасти, хорошими бойцами стать могли бы… Не станут!

Два выстрела. Затвор пистолета в заднем положении остановился, блестящий, стальной ствол наружу вылез, прятаться перестал. Дымится сгоревший порох, мрачно молчат бойцы, улыбается Граф. Невесело улыбается, застывшей, чудовищной улыбкой. Испоганенная игра, испорченное удовольствие.

Иван закрыл лицо ладонями и судорожно всхлипнул.

– Ты их всех убил, – прошептал ему на ухо Граф. – Я всего лишь инструмент. Крепление для пистолета. А убийца ты. Вот так вот!

Щёлкнул затвором, предохранитель включил, смертоносную игрушку за пояс затолкал.

– Посадите его обратно на склад. Не заслужил свободу. Завтра будет сам в цепочке стоять и молиться, чтобы его не выбрали. А то ишь – выбирать не буду. А побудь-ка с той стороны ствола, герой… Всем выбирать придётся, никому ещё увернуться не удалось.

* * *

Болезненный конвоир легонько толкнул Ивана внутрь склада, но дверь закрывать не стал, сам следом вошёл.

– Давай-ка, парень, пристраивайся на ящик свой. Вон, гляди, и остыть, наверно, не успел ещё.

Иван спорить не стал, опустился на ящик. Даже ёрзать сил нет, устроиться поудобнее. Уж как получилось. Хлипкая конструкция жалобно скрипнула, но выдержала, не развалилась. В груди пустота, в голове она же. Звенит, и не заполнить её ничем. И ведь это ещё начало только! Потом осознание придёт, совесть проснётся. А пока даже по поводу завтрашней игры никакие мысли не тревожат. Пустота.

Конвоир посмотрел на него спокойно, длинно и… странно. Не то сочувствующе, не то ещё как. Не разобрать.

– Как же ты попал сюда, астариец?

– Как вы узнали?

– Ты сам сказал.

– Ну да, ну да… – Иван ожесточённо потёр ладонями лицо. Словно всё сегодняшнее , как чешую, содрать хотел. Чешуя, может, и содралась, а вот случившееся не делось никуда. И не денется.

– Мне же не поверил никто.

– Да. И я тоже не поверил. Тогда. А сейчас вижу: совсем Граф ума лишился, с играми своими. Видно же, чужой ты здесь. Ни один логориец такой дурной выбор не сделает. Стариков с бабами шлёпнуть, пацанов с девками жить оставить. Правильное решение, я бы так же поступил. Но чтобы своей жизнью рисковать, незнакомых людей пожалеть, выбирать отказаться… Не по логорийски это. Даже я понял. А Граф не понял. Похоже, долго не проживёт, с такой-то сообразительностью.

Иван протяжно вздохнул. Дышать полной грудью пока не получается, давит что-то. На выдохе сами собой звуки рождаются жалобные, всхлипывающие. И не в горле, а в груди. Попробовал откашляться, в глазах свет померк, едва сознание не потерял. Больно-то как!

– А что он за человек, Граф этот?

Иван спросил осторожно, не спугнуть бы человека неловким вопросом. Но конвоир поболтать оказался не прочь. Худой зад осторожно пристроил на ящик возле двери, громко хрустнуло в коленях, словно кость какая отломилась. Хотя, не всполошился, значит – дело обычное.

– Помощником был у Гнусавого. До вчерашнего дня. Теперь-то, конечно, его место займёт. Зря, что ли, хозяина своего к Агору пристроил?

– Что? – удивился Иван. – Но ведь с Гнусавым, я слышал, инопланетники работали? Разве они его не защищали?

Конвоир усмехнулся, рот скривил так, что ухмылка до уха доехала. Костлявое лицо напополам перекосило. По диагонали.

– Ошибся тут сильно Гнусавый. Не по чину ему, видишь ли, самому бегать, с инопланетниками работу налаживать. Графу поручил. Теперь все ниточки у Графа в руках, зачем ему Гнусавый? К Агору его! А для инопланетников ничего не изменилось. Да им и без разницы, лишь бы дело не страдало.

Иван помолчал. Не хочется вопрос задавать, а надо. Пока возможность есть, и человек знающий попался.

– Астарийцы тоже с ним работают?