Текст книги "Несостоявшийся император Федор Алексеевич"

Заключение

А как же несостоявшийся император? – спросите вы. Федор Алексеевич действительно завершил дело отца, приведя государственное управление, армию и финансы в соответствие с требованиями времени и, главное, масштабами государства, раскинувшегося на севере Евразии от Балтики до Тихого океана. При старшем брате Петра I Россия окрепла и реально утвердилась в мире как империя: могучая монархическая держава, объединяющая в себе многие языки, народы и конфессии.

Уже в первые месяцы правления, усиленно «леча» больную «голову» государства – реформируя его высшее и центральное управление, – юный царь утвердил при своем венчании на престол новую державную идеологию. Священные основы царской власти (а значит – духовные устои державы) выдвинулись на первый план, решительно затмив древний родовой, наследственный принцип.

Все изменения, внесенные в 1676 г. в чин царского венчания волей Федора Алексеевича по благословению патриарха Иоакима (и развитые в 1682 г. в чине царского венчания Ивана и Петра), служили одной цели. Старательное уподобление византийскому императору, причащение царя в алтаре со священниками, подчеркнутая передача инициативы патриарху, коему предписано было максимально ярко выделить божественную основу царской власти («От Бога поставлен еси, Богом венчанный царь» и т. д.), обретало смысл благодаря изменению одной, краткой, но главной формулы чина венчания. Федор стал государем не просто Российского самодержавного царства, но Российского православного самодержавного царства. По убеждению нового царя, вполне разделявшемуся россиянами, этому священному, избранному Богом и хранимому Богородицей царству не было равных во вселенной.

Иные сильные автократические империи и королевства в мире тогда существовали, но они не были православными. Рассеянное по земле православие имело лишь одно царство. Некогда то была держава Ромеев (Византия), но россияне от мала до велика верили, что лишь царство Российское вводило народы в хранимый свыше удел Пресвятой Богородицы, издревле возлюбившей и избравшей Русь.

Юный царь получил слишком хорошее образование, чтобы надеяться потрясти христианский мир старой теорией «Нового Рима» (он сам рассматривал древний мир сквозь призму концепции «четырех монархий»). Неувядаемая идея «Святой Руси» выглядела сильнее, тем более что церковное понятие «Нового Израиля», вообще-то распространяющееся на все христианство, сужалось в XVII в. до рамок одной из основных конфессий, что само по себе отделяло православное Российское царство от Священной Римской империи германской нации, например.

Однако православие выходило за рамки объединенной Великой, Малой и Белой России не только на Западе (где православное духовенство подчинялось в 1676 г. патриарху Константинопольскому), но главным образом – на Ближнем Востоке. Святорусская идея годилась только для домашнего употребления, тогда как восточными православными понятие избранности неукоснительно переносилась на всю Церковь. «Святая Христова Церковь, язык свят и царское священство, Новый Израиль, – публично восклицал по поводу этого набора понятий греческий учитель и московский придворный оратор Софроний Лихуд, – святейший, глаголю, Вселенский собор Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и богохранимаго сего царствующаго града Москвы святейший престол» [338]338
  Памятники общественно-политической мысли. № 27. С. 215.


[Закрыть].

Общепризнанного сакрального центра, вроде Мекки и Медины, установив контроль над коими турецкий султан смог объявить себя «повелителем правоверных», в православии не было. Иерархически в православии первенствовал Константинополь: его патриарх оставался старшим на Востоке с византийских времен. Однако Царьград, увы, давно именовался Стамбулом… А патриарх Московский, вследствие просчетов политиков конца XVI в., усугубленных отцом царя Федора, числился на Востоке едва не последним в ряду вселенских православных патриархов. В свою очередь, и патриарху Иоакиму вовсе не хотелось тесно связывать харизму «святого царствия» с вселенским православием и тем более с невероятными размерами «расточенного» с римских времен внешнего наследия.

Обоих по разному мыслящих, но, безусловно, умных властодержцев – царя Федора и патриарха Иоакима – волновало, что понятие богопоставленности царя, при господстве родовой идеи наследия всех древних кесарей и великих князей, сводится к банальному признанию, что «всякая власть от Бога». Староверы, среди которых актуальным становился образ царя-Ирода и уже витала мысль об Антихристе (есть ведь и от него власть!), были своего рода барометром устаревания официальной идеологии. Неслучайно концепция «Нового» или «Третьего Рима», едва получив при Романовых признание на высшем государственном уровне, обернулась в устах староверов против самих властей [339]339
  Основной тезис концепции – «два Рима падоша, а третий стоит и четвертому не быти» (идущий от Послания Филофея: Идея Рима… № 24) – трактовался староверами как сбывшееся пророчество о «падении» Москвы (в никонианство), за коим следует приход Антихриста (зри: властей предержащих) и конец времен. См.: Три челобитные справщика Савватия, Саввы Романова и монахов Соловецкого монастыря. – СПб., 1862; Субботин Н. Материалы для истории раскола за первое время его существования. – М., 1878, 1885. Т. 3–4, 6–7; Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. (Исследования из начальной истории раскола по вновь открытым памятникам, изданным и рукописным). – СПб., 1898; Гурьянова Н.С. Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма. – Новосибирск, 1988; Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. Источники, типы и эволюция. – СПб., 1995; и др.


[Закрыть].

Но православного самодержавного царства (ведь царство могло быть, в глазах Федора, только самодержавным) нигде в окружающем мире не было. Российская держава была единственной, способной утвердить свою основу и миссию в качестве прообраза и предтечи земного царства Христа в мире православия и стать центром православной вселенной, надеющейся на освобождение от «агарянскаго мучительства».

Единственное во Вселенной Российское православное царство получило, по воле царя Федора, прочную и в принципе независимую от какого-либо наследования державного права (или трансляции империума) идеологическую основу. Абсолютное суверенное право существования прообраза и предтечи земного царства Христа позволяло претендовать на миссию центра православной вселенной, ждущей освобождения от «агарянского мучительства». При желании – учитывая потребность избавления народов от христианской схизмы вкупе с просвещением святым крещением мусульман, буддистов, иудаистов и язычников – Российское православное царство могло нести свет истинной веры по всей Ойкумене, до концов земли. Но в то же время законным становился тезис, что, как Уделу пресвятой Богородицы, России нечего больше желать и нет смысла расширять свои рубежи.

Россия в лице населявших ее народов [340]340
  Слово «Россия» было официально введено в название государства весной 1612 г. с целью выразить идею права выборных представителей всех уездов (административных единиц) страны решать ее судьбу и избирать государя. 7 (17) апреля 1612 г. страна, прежде именовавшаяся «Московским государством», была названа «Великой Российской державой». См.: Богданов А.П. Уроки Смутного времени // Благо. 2005. № 3. С. 50–61.


[Закрыть], процветающих в лоне священного православного самодержавия, представлялась царю Федору и его современникам не просто одной из империй (бывших и существующих) и даже не лучшей из них, но – несравненной в истории Вселенной державой. Так полагал и царь Петр, вполне довольный идейным основанием своей власти, сформулированным в чине венчания на царство летом 1682 г., написанным на основе чина венчания его старшего брата. Лишь стремление к новым и новым почестям побудило Петра после окончания Северной войны именоваться также Императором (в ознаменование полководческих достижений), Первым и Отцом Отечества.

К статусу России на мировой арене (утверждавшемуся многолетними усилиями в дипломатическом церемониале) и тем паче к самосознанию россиян титул императора ничего не прибавил. Употребляя его, благонамеренные россияне продолжали неофициально именовать государя царем, а Россию – царством. Куда более радикальный шаг сделал как раз Федор Алексеевич – и именно его державная идея стала фундаментальной основой российской государственной теории. Когда граф Сергей Семенович Уваров (1746–1855) употребил в 1830-х гг. крылатую формулу «православие, самодержавие, народность», он повторял расхожую со времен старшего брата Петра мысль, а вовсе не мнил себя преобразователем общества [341]341
  Формулу граф впервые употребил в докладе Николаю I о ревизии Московского университета в декабре 1832 г.: для соединения науки с нравственностью необходимо, «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны, к разрешению одной из труднейших задач времени, образование, правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплою верой в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего Отечества». В 1838 г., извещая попечителей учебных округов о своем вступлении в должность министра народного просвещения, Уваров писал в «Журнале народного просвещения»: «Наша общая обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности». Для верноподданных россиян в этих словах не было ничего нового, но они взбесили А.И. Герцена и были представлены в левой публицистике как призыв к «замедлению умственного развития».


[Закрыть].

Между состоявшимся и «несостоявшимся» императорами, между старшим и младшим братьями, один из которых царствовал чуть более 6, а другой – более 40 лет, много схожего и в образе мысли, и в направленности реформ. В частности, оба любили объяснять мотивы и смысл своих преобразований. Но если в указах Федора Алексеевича главным побудительным мотивом выступали «общее благо» и «всенародная польза» всех россиян, то Петр апеллировал к «государственной пользе» конструируемой им дворянско-крепостнической, военно-полицейской державы.

Различными были для подданных и итоги царствований двух энергичных братьев. Итог второму подвел Верховный тайный совет во главе с А.Д. Меншиковым. Собравшись после смерти Петра, он констатировал, что подданные из-за налогов, повинностей и свирепства военно-полицейского аппарата пришли «в непоправляемое бедствие»: еще немного усилий этих «волков» (по выражению светлейшего князя) – и брать налоги будет не с кого [342]342
  См.: Богданов А.П. Крепостная Россия // Автократов М.И., Буганов В.И. Сокровища документов прошлого. – М., 1986. С. 155–170.


[Закрыть]. Итог первому красноречиво изложен в надписи на стене Архангельского собора, над гробницей царя Федора:

«Тот, чей образ и гроб зрите, – благочестивейший великий государь царь и великий князь Федор Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, по отце своем… Алексее Михайловиче… восприял скипетродержавство царства Российского от рождения своего в 15-е лето.

Был от… Бога… одарен постоянством царским, незыблемым благоговением христианским истинным, бодростью в службе божьей, долготерпением и милосердием дивным. И в правду сказать можно, что он был престолом мудрости, совета сокровищем, царских и гражданских устоев охранением и укреплением, прениям решением, царству Российскому утверждением.

Кратко сказать – то ему любезно было, что мать нашу Православную церковь увеселяло, мир, тишину и всякое народа благополучие умножало. И во всем его царском житии не находилось такого времени, когда бы ему всему православию памяти достойного и церкви любезного дела не сотворить. К тому же неприятелям Российского царства был страшен, в победах счастлив, народу любезен. Он от многолетних войн царству Российскому мир достохвальный сотворил. Из тьмы магометанства и идолопоклонства множество людей не принуждением, но христианским благочестивым промыслом в свет православной веры привел.

Православных христиан, которые были магометанам подданные, многие села и деревни от их подданства освободил. И из басурманского плена много лет там страдавших многое число православных христиан выкупил. Многие церкви Божьи пречудно всяким благолепием украсил. О научении свободным мудростям российского народа постоянно помышлял, и монастырь Спасский, что в Китай-городе, на это учение определил, и чудную и весьма похвалы достойную свою царскую утвердительную грамоту со всяким опасным веры охранением на то учение написал.

Дома каменные для пребывания убогих и нищих с довольным пропитанием сотворил и таковых упокоил многие тысячи. Царские многолетние долги народу простил и впредь налоги облегчил. Братоненавистные, враждотворные и междоусобные местнические споры прекратил. Царский свой дом, и град Кремль, и Китай-город преизрядно обновил, и убыточные народу одежды переменил, иное многое достохвальное и памяти достойное сотворил – и на все полезное и народу потребное все предуготовлял.

Пречудно со всяким христианским душеспасительным к исходу души своей предуготовлением жизнь сию скончал. Царствовал же этот благочестивейший и милостивый царь 6 лет, и месяца два, и дней 28. Преставился же… всего народа с жалостным рыданием и со многоизлиянием слезным в лето 7190 (1682) месяца апреля в 27 день в 13 часу дня в первой четверти» [343]343
  ДРВ. Ч. XI. С. 229–231; Тромонин К. Царь Федор Алексеевич. – М., 1836; Снегирев И.М. Архангельский собор в Московском Кремле. – М., 1865. С. 28–31; и др.


[Закрыть].

Можно предполагать, что на появлении столь содержательной эпитафии Федору настояла его родная сестра царевна Софья, правившая в 1682–1689 гг. Но ее неизвестный автор был далеко не одинок в оценке выдающегося самодержца. Показательно, что текст надписи воспроизвели летописцы патриарха Иоакима – стойкого политического противника царя Федора и царевны Софьи [344]344
  ИРЛИ. Древлехранилище. Оп. 23. № 257. Л. 972 об.-975; ср.: РГАДА. Ф. 181. Кн. 20/25. Л. 826; и др. списки.


[Закрыть]. Надпись использовал в «Хронографце» (1688) и близкий к патриарху Чудовский иеромонах Боголеп Адамов, вскоре занявший место казначея патриаршей резиденции [345]345
  Богданов А.П. «Хронографец» Боголепа Адамова. С. 381–399.


[Закрыть].

Уже после падения Софьи, в 1690-х гг. автор Беляевского летописца утверждал, что строитель и реформатор Федор Алексеевич «был… государь кроткий, в делах рассудительный, премудростью и разумом подобный Соломону» [346]346
  Богданов А.П. Россия при царевне Софье. С. 39–40.


[Закрыть]. Тогда же высокая оценка царствования Федора была внесена в Латухинскую Степенную книгу – обширный исторический труд патриаршего казначея Тихона Макарьевского. Эти похвалы, основанные на панегирике Федору Алексеевичу в первой печатной книге по русской истории – «Синопсисе» (Киев, 1680) – присутствуют во множестве списков Латухинской Степенной [347]347
  ГИМ. Синодальное собр. № 293; Российская национальная библиотека (РНБ). F.IV.221; ИРЛИ. Древлехранилище. Оп. 23. № 171; РНБ. Собр. Погодина. № 1559; РНБ. Собр. Толстого. F.221; РГАДА. Ф. 181. № 3/3; и др.


[Закрыть], не исчезая из ее многочисленных переработок в XVIII в. [348]348
  Ср.: Васенко П.Г. Трегубовская «Степенная» // Известия Отделения русского языка и словесности императорской Академии наук. – СПб., 1907. Т. XII. Кн. 2. С. 360–367; РГБ. Ф. 218 (собр. ОР). Пост. 1967 г. № 46. Л. 123–130 об.; РНБ. Собр. Вострякова. № 852. Л. 366 об.-367 об.; и др.


[Закрыть].

В начале самостоятельного правления Петра (с 1695 г.) появляется и новый взгляд на царствование его старшего брата, в котором упоминание реальных достижений сменяется жалостливым описанием слабого здравия Федора. Уже в 1699 г. английский историк России Крюлль приводит сообщение одного из участников Великого посольства Петра за границу, что, несмотря на многообещающие качества, Федор из-за болезни и ранней смерти ничего, по существу, не успел [349]349
  Crull J. The present conditions of Moscovite Empire, till the year 1699, in two letters. – London, 1699. P. 5–6.


[Закрыть].

В чеканном виде позиция, на века завоевавшая господство в сознании общества, была сформулирована в летописи 1730-х гг.: Федор Алексеевич, «хотя весьма слабой комплекции и худого здравия был, однако же славы родителя своего и попечения о пользе государства не утратил, но насколько сила его здравия и краткость времени допустили, во введении лучших обычаев, в учреждении некоторых изрядных зданий и в перемене древней неудобной одежды, особенно же жестокого и вредного обычая местничества, который как закон почитали, заботу свою о государственной пользе показал. И если бы болезни и прекращение жизни не были ему препоной, то бы со временем и большую пользу государству своему сочинил» [350]350
  ГИМ. Собр. Черткова. № 156.


[Закрыть].

Нет ничего удивительного, что в новых по форме (и служебных по существу) исторических сочинениях XVIII в. культивировалось представление, что слабый и больной Федор явился лишь добрым родственником юного Петра. Впоследствии историки, не обращая внимания на отдельные попытки разобраться в личности и царствовании Федора, фактически вычеркнули старшего брата Петра из истории государства как «несостоявшегося» императора [351]351
  В «Курсе русской истории» В.О. Ключевского, например, деяниям Петра посвящено 10 лекций, характеристике его «предшественников» – 3 лекции, а личности и трудам царя Федора – ни единого абзаца.


[Закрыть]. Надеюсь, что эта книга отчасти устранит историческую несправедливость.