Текст книги "Из варяг в хазары"

Глава 11
НАДЕЖДА КУПЦА БЕН КУБРАТА

Осень 862 г. Итиль, стольный горол Хазарии

Лишь иногда, в потемках лежа,

Не ставил он себе во грех

Воображать, на что похожа

Она в постели без помех.

Николай Заболоцкий. «Рубрук в Монголии»

Старому почтенному негоцианту Ибузиру бен Кубрату снова привиделся нехороший сон. Будто бы со всех щелей его дома лезут к нему страшные, отвратительного вида демоны, тянут свои когтепалые руки и злобно хохочут. Ибузир проснулся в холодном поту, пнул старческой костлявой пяткой прикорнувшую на полу, у ложа, нагую наложницу. Та встрепенулась испуганно, вскочила, упала на колени, простерлась пред ногами хозяина, заглянула в глаза вопросительно – надо ль чего?

– Прочь с глаз моих, – цыкнул на нее бен Кубрат, и женщина – желтокожая, темноволосая, с большой грудью, именно такие нравились Ибузиру, – мгновенно исчезла в женской половине дома, не забыв прихватить с собой разбросанную по полу одежду – платье, шальвары, пояс. Знала – хозяин беспорядка не терпит.

Старый Ибузир уселся на ложе, почесал под халатом впалую, поросшую рыжеватым волосом грудь. Протянув руку, взял с резного столика серебряный кувшин с яблочным холодным питьем. Приподнял дрожащими руками и принялся жадно пить прямо из горлышка, не замечая, как холодная жидкость стекает по усам, по длинной узкой бороде, сильно напоминавшей козлиную, капает на полы халата и на шелковое покрывало ложа. По углам ярко горели светильники – бен Кубрат не любил спать в темноте, – сквозняк шевелил пламя, и по потолку, по обитым атласными портьерами стенам ползали страшные черные тени. Посмотрев на них, купец вздрогнул и с воплем швырнул в стену недопитый кувшин.

– Езекия! Езекия, мальчик мой! – закричал он, накидывая вышитое серебром покрывало на костлявые плечи. – Езекия!

– Звал, досточтимый? – Протирая кулаками заспанные глаза, на зов явился Езекия, племянник Ибузира, тощий, большерукий юноша с бледным миловидным лицом.

– Звал, звал, – махнул рукой купец. – Садись. – Он указал на низенькую скамеечку перед ложем, пожаловался: – Опять тот же сон!

– Про демонов? – понимающе кивнул Езекия. – Ребе Исаак советовал сделать щедрое подношение синагоге.

– Подношение? – Бен Кубрат с визгом вскочил с ложа. – Этому жирному ишаку всё еще мало? Да на прошлой неделе, тебе ли не знать, я пожертвовал синагоге целых пять мешков древесных углей на зиму! Чтоб он подавился тем углем, этот ползучий гад Исаак! Стой... – Купец подозрительно посмотрел на племянника: – А это не он ли тебе посоветовал намекнуть про подношение?

– Что ты, что ты, дядюшка Ибузир! – испуганно замахал руками Езекия. – Да разве ж я враг тебе? – Нет, ничего не пожертвует бен Кубрат на синагогу, зря он, Езекия, пообещал это ребе Исааку, «ползучему гаду», как выразился про него купец. Езекия поднял глаза к потолку:

– Может, подарить что-нибудь...

– Чего еще подарить? – сварливо перебил бен Кубрат. – Если всем дарить, никаких подарков не напасешься.

– Нет, не всем. Что ты, – улыбнулся юноша. В глазах его отразилась какая-то мысль, и прожженный деляга купец это прекрасно заметил. Потому милостиво махнул рукой:

– Ну, говори, чего ты там придумал?

– Не всем, – продолжил Езекия. – А его святости – кагану!

– Кагану?!

– Ну да. Кто более угоден Яхве – великий каган Хазарии или ребе Исаак?

– А ведь ты прав, прав... – закивал бен Кубрат. – Хорошо придумал...

Езекия зарделся.

– Хорошо... – пробурчал себе под нос купец. – И от демонов ночных поможет, и кагана ублажим – о себе напомним, – тут жадничать не надо. И подарок надо с толком выбрать.

– Красивое золотое оружие, усыпанное самоцветами, – предложил Езекия.

Бен Кубрат с возмущением сплюнул:

– Ну, ты и глуп, парень! Любого оружия, любых драгоценностей у кагана хватает. И в гареме его – сотни красавиц... но все женщины разные, и каждая хороша по-своему... а новая наложница или жена, это ли не щедрый дар? И посмотреть приятно, и не наскучит – хотя бы первое время. И если с ней здесь подобающим образом обращаться, замолвит она пред великим каганом словцо за бедного купца Ибузира бен Кубрата. Так вот тебе задание, Езекия! Дам тебе денег, пойдешь сегодня на рынок...

– Так сегодня суббота же, достопочтенный!

– Да? Ну, тогда завтра. И вообще, не перебивай! – внезапно рассердился купец. – Слушай лучше, что тебе говорят.

– Внимаю с благоговением, – низко склонился юноша.

– Выберешь рабыню, юную, красивую – ну, тут не мне тебя учить. – Бен Кубрат засмеялся. – Да смотри, по дороге обращайся с ней ласково и почтительно, а то – знаю я тебя. Даже можешь взять мой паланкин с носильщиками или повозку.

– Лучше паланкин... – Езекия вдруг замялся. – Да, дядюшка Ибузир, поиски могут затянуться, ведь сейчас, сам знаешь, сезон заканчивается. Может, конечно, что хорошее и осталось, так ведь искать надо.

– Вот и поищи, – язвительно произнес купец. – И не затягивая, сегодня же и начни... И что с того, что суббота? Дашь потом Исааку дирхем – Бог и простит. На всё про всё даю тебе пять дней. Купишь рабыню сегодня – получишь от меня пять серебряных монет.

– Тяжелых дирхемоов? – тут же уточнил Езекия.

– Пусть так, – согласился купец. – Завтра – только четыре, послезавтра – три... ну, и так далее. Хорошо я придумал, а? – Бен Кубрат хлопнул в ладоши.

– О да, мудро, ничего не скажешь, – скривился Езекия. – Ну так я пойду тогда?

– Иди, иди, мальчик мой. Можешь уже и не ложиться, а как рассветет, начинать поиски. Ну, что скажешь?

– Благодарю за доверие, досточтимый! – Поклонясь, Езекия пошел к выходу. Оглянулся, застыв на пороге: – Это счастье, что я живу в твоем гостеприимном доме и пользуюсь твоим благородством... Чтоб ты поскорее подох, старый пес, – прошипел он уже за дверью.

Обширная усадьба Вергела, обнесенная высоким глинобитным забором и двумя воротами из крепкого дуба, располагалась на вершине небольшого холма, полого спускавшегося к реке. Жилой дом купца, большой, двухэтажный, с плоской крышей, по второму этажу был опоясан открытой галереей, с которой открывался замечательный вид на пристань, полную судов, на расположенный рядом с пристанью торг и на часть широкой городской стены, по которой, перекрикиваясь, неутомимо ходили стражники-лариссии. Если пройти на противоположную сторону галереи, то меж яблонями и вишнями можно было разглядеть вдалеке высокий дворец кагана, а за ним, в степи, белые шатры тарханов – знатных («белых») людей из рода кагана.

Каган «держал эль» – возглавлял союз всех хазарских родов, хотя, по сути, не правил, считаясь священной особой, лицезреть его запрещалось. Вся власть в Хазарии принадлежала каган-беку – шаду, который назначал тудунов – правителей городов, сборщиков податей, судей, и только он один имел право видеть кагана. Он же организовывал обряд удушения – претендента на звание кагана душили шелковым шнурком и, когда он находился уже на грани между жизнью и смертью, спрашивали, сколько лет он будет иметь священную силу. Будущий каган должен был ответить. Если он умирал до назначенного самим же срока – значит, на то Божья воля, если же нет – его душили, и шад назначал нового кагана.

Если в стране начинался страшный голод или мор – каган также считался утратившим магическую силу и его надлежало убить. Зная это, Вергел иногда задумывался: а что толку в священной власти кагана? Да, каган – это наместник Бога, и его желания – желания Бога. Но это, по мнению Вергела-купца, было не очень-то привлекательным. Задавая самому себе подобные вопросы, Вергел сознавал, что, громогласно провозглашая иудаизм, в душе он так и остался язычником, как некоторые из тарханов и как многие из «черного», простого, народа – крестьян, скотоводов, ремесленников.

Хельги-ярл, опираясь на резные перила галереи, смотрел вдаль, в унылые синие степи, тянувшиеся, казалось, до самого края мира. Вергел честно рассчитался с ярлом и его людьми и даже предложил постоянно исполнять обязанности охраны. Подобные предложения, впрочем, исходили не только от него одного – слава о военной доблести молодого варяга и его дружинников распространилась по всему Итилю довольно быстро. Богатство и слава... Хельги-ярл обещал это друзьям – и выполнил свое обещание. Теперь настало время выполнять другое. Черный друид, возмечтавший о власти Тьмы над миром. Он конунг в каком-то крупном городе страны русов – Гардаре. В Белоозере – нет. Эйнара-конунга хорошо знали Радимир и Снорри, да и сам Хельги-ярл кое-что слышал о нем и раньше. Тогда – Кенугард, Полоцк... и другие крупные города. Какой отсюда ближе? Кажется, Кенугард-Киев...

– О чем задумался, князь? – Красавица Халиса, подойдя сзади, положила руку на плечо ярла. Тот обернулся, почувствовав аромат благовоний. Жгучие глаза девушки, ее призывно открытые губы оказались совсем рядом, так, что в душе молодого ярла что-то вспыхнуло, словно бы загорелся не до конца притушенный костер.

– После, князь, – засмеявшись, отстранилась Халиса. – Поверь, уже недолго осталось... Недолго.

Услыхав внизу голос отца, красавица убежала на женскую половину дома. Хельги тоже спустился с галереи вниз, во двор, мощенный каменной плиткой. Вергел, в зеленом атласном кафтане и шелковом плаще, как раз слезал с лошади. Позади него толпились слуги, средь которых виднелось и круглое лицо приказчика Имата.

– У меня радость, князь! – увидев Хельги, широко улыбнулся Вергел. – Через три дня моя единственная дочь Халиса станет женой самого каган-бека Завулона!

– Очень рад за нее, – кивнул ярл. – И за тебя тоже. Сама-то Халиса знает об этом?

– Конечно! – ухмыльнулся Вергел, входя в дом и приглашая варяга последовать за собою.

А на женской половине дома радостно ухмылялась красавица Халиса. Наконец-то исполнились все ее планы. А сколько сил пришлось к этому приложить, знала только она сама. Как угощала вином стражников каган-бека – не сама, конечно, через слуг, – как свела знакомство с евнухом из гарема, как неоднократно показывалась каган-беку, хорошо зная, в какой день, в какой час и где он будет. Вызнала – шаду нравятся скромные и неглупые женщины, красавицы с томным взором. А ведь она – именно такая, так почему же об этом не знает шад? Непорядок. И снова потекло серебро в гарем – евнухам, воинам из охраны и слугам каган-бека. Потому в очень короткое время слава об уме, красоте и скромности дочери Вергела-купца достигла ушей шада.

– Дочь Вергела-купца? – удивленно переспросил он. – Почему не знаю? Завтра же поедем к этому Вергелу в гости.

Вот тут-то, встречая высоких гостей, и показала себя Халиса во всей своей красе. Нарочно оделась поскромнее, но так, чтоб выгодно подчеркнуть красоту тела. Оставляя на виду лишь большие жгучие глаза с лукавыми золотистыми искорками, половину лица красавицы скрывала полупрозрачная вуаль. Тугие темно-коричневые шальвары подчеркивали линию бедер, а обнаженный живот соблазнительно сверкал вставленным в пупок жемчугом. Скромненько, но со вкусом. Шад – толстый, как бурдюк, увалень с бритой головой и длинными черными усами – вовсе не понравился Халисе, однако умная девушка хорошо знала – муж, он вовсе не для того, чтобы нравиться. Он для защиты, заботы и неги. А для услады... для услады любая женщина из гарема может кое-кого и найти, если не уродка и не совсем уж полная дура.

На следующий день очарованный Халисой шад объявил Вергелу о своем желании стать его зятем. Купец, вызванный в белый шатер каган-бека, не в силах был скрыть свою радость. Породниться с шадом – самым влиятельным человеком в Хазарии! Об этом можно было лишь мечтать. Нет, не зря Вергел так берег дочь, и не зря Халиса берегла свою девственность.

Истома Мозгляк привел невольницу на торг засветло. Вначале постоял вместе с рабыней в сторонке, посмотрел, как шла торговля людьми – ни шатко ни валко, что и понятно: багдадские купцы давно уже купили что хотели, и многие из них уже покинули Хазарию, тем более что каган и шад в последнее время стали всё более неприязненно относиться к мусульманам. Хорошего товара – молодых и красивых девушек и юношей – на рынке уже не было, остались те, кого трудновато было продать, – толстые ленивые рабыни далеко не первой молодости, годные лишь в служанки, да дети, купив которых придется чему-то их учить. Видя такое дело, Истома повеселел и даже обнаглел настолько, что нарочито выставил на всеобщее обозрение сковывающие руки Ладиславы цепи, позаимствованные у Лейва Копытной Лужи. Чтоб было видно сразу, что это рабыня и что она не зря здесь маячит, а продается.

Тут же появились и покупатели – молодые воины. По-славянски говорили с горем пополам, больше объяснялись знаками. Угодливо улыбаясь, Истома велел девушке раздеться. Довольные хазары, цокая языками, принялись громогласно обсуждать достоинства рабыни, время от времени плотоядно поглаживая ее по груди и ягодицам. Вокруг быстро собралась целая толпа бездельников – свободные от несения караула стражники-лариссии, подмастерья, грузчики, мелкие торговцы, какие-то грязные, пахнущие навозом парни. Все старались потрогать красивую невольницу либо, на худой конец, громогласно высказать свое мнение.

Ладислава стояла, прикрыв глаза, словно отрешенная от всего этого позора. Крики, похотливые улыбки, щипки... Девушка старалась не замечать всего этого. Лишь поморщилась, когда кто-то из подмастерьев слишком сильно ущипнул ее за левую грудь. Истома тоже зыркнул глазами, зашипел недовольно – ну и людишки тут подобрались, одна шантрапа. Где ж настоящие покупатели? А настоящие покупатели, на его несчастье, давно уже плыли обратно домой по теплому Хвалынскому морю. Опоздал Истома Мозгляк со своим товаром, на рынке вряд ли нашелся бы сейчас кто, готовый дать за красивую невольницу настоящую цену. Уведя девушку подальше от назойливых зевак, Истома остановился около торговцев фруктами. Ароматные дыни, «ослиные огурцы» – так купцы из Персии почему-то называли арбузы, финики с далекого юга. День выдался солнечным, теплым, и над всем этим сладким великолепием, жужжа, кружили осы, мухи и пчелы. Одна из ос больно ужалила Ладиславу в плечо.

– Ой! – громко воскликнула та.

На этот девичий крик тут же обернулся высокий востроглазый юноша, черноволосый и смуглый, – Езекия, племянник и доверенное лицо старого негоцианта Ибузира бен Кубрата. Целый день, с самого утра, рыскал Езекия срди торговцев живым товаром, высматривая подходящую невольницу, да так пока и не высмотрел. То слишком старые попадались – целых двадцать лет, виданное ли дело, подарить кагану такую старушку, – то уродливые, то слишком худые. Как шакал, высунув язык, бродил по рынку Езекия, переходя от помоста к помосту. Увы, маловато было живого товара – кончался сезон. Промотавшись почти до вечера и устав, как пес, плюнул Езекия на всё это дело и решил на сегодня закончить, а завтра поискать кого-нибудь из знакомых баранджар-печенегов, были у него и среди них приятели, хоть бен Кубрат и не одобрял подобные знакомства. Приняв решение и от этого несколько повеселев, Езекия прошелся вдоль фруктовых прилавков, тщательно присматриваясь к дыням. Лично для себя, любимого, выбирал, не для кого-нибудь, потому и придирался: эта маловата, та кособока, эта недостаточно спелая, а вот та и на вид хороша и красива, да, вот беда, пахнет как-то не так...

– Да как не так-то? – обиженно переспрашивал лупоглазый армянин-торговец. – Отличная дыня, очень даже вкусная. За полцены отдаю, бери, не пожалеешь!

Услыхав про полцены, Езекия почесал затылок... и вот тут-то и услышал девичий крик. Обернулся – и сразу позабыл про дыню. В нескольких шагах от него стояла настоящая красавица, молодая, белокожая, с целой копной падающих на плечи золотистых волос. И на руках ее звенели невольничьи цепи! Рабыня?!

– Продаешь? – подойдя ближе, поинтересовался Езекия у стоящего рядом с красавицей тощего мужика. Тот кивнул, показав цену – три раз по десять пальцев. Многовато...

– Давай за половину, – попросил Езекия мужика. – Возьму сразу. Вряд ли сейчас кто даст больше. Вот если б ты с месяц назад пришел, тогда б понятно... Ну, так как, по рукам?

– За половину не отдам, – отрицательно покачал головой продавец. – Себе в убыток.

– Тощая какая-то. Вон и ребра торчат. А она, вообще-то, хоть девственна?

– А как же! – Продавец ответил так возмущенно, будто бы Езекия предложил ему здесь же вступить с собой в любовную связь.

Торговались долго, пока наконец не сошлись. Мужик чуть уступил – понимал, что не сезон, да и Езекия тоже не ломался, не дурак был. В общем, договорились.

– Ну, прощевай, девица. – Истома Мозгляк ласково погладил проданную невольницу по плечу, словно расставался с кем-то родным. Сам себе удивился Истома – никогда еще прежде не испытывал он подобного чувства.

– Прощай, – еле слышно ответила Ладислава... и вдруг с плачем кинулась к нему. Ведь этот злобный, нелюдимый человек стал близок ей за всё время плавания, заботился о ней, кормил, как мог защищал. Брр... Ладислава поежилась, вспомнив того огромного придурковатого парня, что пытался надругаться над ней, но был убит вовремя вернувшимся Истомой.

– Ладно, ладно, не реви, девка. – Истома погладил девушку по волосам. – Может статься, еще и каганшей будешь! – Он обернулся к Езекии: – Что стоишь? Купил – забирай, не трави душу.

Езекия не заставил себя долго упрашивать. Вмиг обернулся к сидевшим невдалеке у паланкина носильщикам. Целый день ведь балдеют, сволочи.

– Эй, Халмат, Исраил! А ну, живо сюда.

Носильщики шустро опустили паланкин у ног молодого приказчика. Исраил услужливо откинул полог. Езекия улыбнулся:

– Садись, красавица. Цепи, уж извини, дома снимем. Понимаешь по-нашему? Хм, вижу, что нет. А по-армянски, по-арабски? Тоже нет. А я вот по-вашему не знаю. Ладно, придумаем что-нибудь. Хочешь дыню? На вот, отрежу кусочек. Бери, бери, кушай... Ну как? Вкусно? То-то же! Еще дать? Бери, бери, не стесняйся. А ты красивая. И добрая. Только тощая больно. Ну, ничего, отъешься, успеешь. Были бы деньги – сам бы на тебе женился, честное слово. Ты ешь, ешь. Что это у тебя с плечом? Ага, вижу, оса укусила. На вот, приложи корку.

Пока довольный Езекия ехал в паланкине в обществе удачно приобретенной красавицы, над головой его дядюшки Ибузира бен Кубрата, а вернее, уже в его доме собрались черные тучи в лице черномазого Ханукки – начальника личной стражи самого каган-бека Завулона.

– П-прошу в дом, Ханукка-хакан. – Заикаясь от страха, склоненный в низком поклоне, купец лихорадочно соображал, что могло привести к нему столь незваного гостя.

Интриги завистников-конкурентов, того же Вергела, недавно вернувшегося из дальнего далека? Какие-нибудь недоимки? Так вроде еще и сроки не подошли. А может, написали доносы слуги? Или дело хуже, прознал каган-бек про взаимовыгодную сделку его, бен Кубрата, с людьми багдадского халифа. Если так, то никакие взятки не помогут, бежать надо! В тот же Багдад, по морю... Или, на худой конец, в Семендер, там тоже его попробуй достань...

– По важному делу послал меня к тебе сам каган-бек Завулон, купец Ибузир, – усевшись на почетное место, надул щеки Ханукка, – бывший когда-то чернокожим невольником, он с течением времени сумел выбиться в люди при каган-беке, в очень большие люди.

– Уши мои отверсты к словам твоим, словно горло потерявшегося в пустыне путника к сладостному источнику, – цветисто ответил бен Кубрат, лично подавая гостю серебряный сосуд с вином.

Ханукка сосуд взял, вино отпил. Хороший знак – купец повеселел.

– Три месяца назад написал ты каган-беку донос на некоего купца Вергела. Было такое? – грозно блеснув белками глаз, поинтересовался начальник стражи.

– Уж и не упомню, – виновато пожал плечами Ибузир. – Может, и писал. Да я уж за давностью и забыл, в чем там дело было.

– Так вот, – продолжал Ханукка. – Донос твой – лживый, и ежели ты будешь на нем настаивать, то... – Он чиркнул рукой по горлу.

– Я? Настаивать? Да упаси боже! – Бен Кубрат приложил руки к своей впалой груди. – Глупые слуги нехорошо сказали мне про Вергела, вот я и написал. Каюсь, не проверил, правда ли? Рад, что честным человеком оказался почтенный Вергел.

– Честнейшим! – Гость многозначительно поднял вверх палец. – Теперь дочь Вергела красавица Халиса – любимая жена каган-бека.

– Ах, вот оно что... Рад, от всей души рад за друга моего, Вергела!

– И вот еще что. – Ханукка словно невзначай отставил в сторону опустевшую чашу. По знаку бен Кубрата слуги проворно наполнили ее вином. – Каган-бек обижается на тебя, Ибузир, – одним глотком махнув полчаши, продолжал гость, теперь уже гораздо более благожелательно. – Давно ты не заходил к нему. А как приятно каган-беку было бы видеть одного из самых богатых купцов... как приятно получить достойный подарок. Через месяц в доме каган-бека праздник... Догадался, о чем я говорю, Ибузир?

Купец кивнул. Еще бы не догадался! Опять взятку вымогает эта толстая скотина, каган-бек Завулон. А ведь как хорошо они сотрудничали раньше, еще до интриг Вергела. Каган-бек давал охрану караванам бен Кубрата и, кроме оплаты, получал в подарок красивую рабыню. И никаких проблем со стражей, с налогами, с алчными тарханами. Теперь всё это будет у Вергела... Стоп! Ибузир чуть не подавился от внезапно осенившей его идеи.

– Вот что я тебе скажу, почтеннейший Ханукка, а ты передай это уважаемому каган-беку, – с достоинством произнес купец. – Давно уже хотел я подарить достойнейшему Завулону-хакану юную девственницу, красивую, как солнце. И три месяца уже ищу такую... Вот и мой родной племянник Езекия подтвердит – третий месяц не спит бедный юноша, всё ходит по невольничьим рынкам, ищет... Езекия, эй, Езекия! Ты уже вернулся?

– Да, хозяин. – Войдя в просторную залу, Езекия поклонился купцу и, увидев чернокожего Ханукку, упал на колени.

– Нашел ли ты уже красивую невольницу, парень? – вкрадчиво поинтересовался Ханукка. Езекия незаметно скосил глаза на хозяина. Тот кивнул.

– Нашел, достопочтенный, – радостно сообщил приказчик.

– Так покажи же, не прячь!

– Да, да, вели позвать, – махнул рукой бен Кубрат.

Поднявшись на ноги, Езекия быстро вышел и вскоре вернулся, ведя за руку только что купленную рабыню. Молодую, красивую, свежую – только что вымытую в бассейне. Не успевшие высохнуть волосы ее струились по спине и плечам мокрыми светлыми змейками. Полупрозрачный халат из зеленого шелка прикрывал стройное тело.

– Раздень ее, – щелкнул пальцами Ханукка, и Езекия поспешно выполнил требование.

Ханукка встал, подошел к зардевшейся невольнице, провел руками по животу, груди и спине. Поцокал языком.

– Да, она красива, – кивнул он. – Только больно уж тощая. Разумеется, девственна?

– А как же, разве ж мы бы осмелились...

– Ладно. Через месяц приведете ее каган-беку. Думаю, ему понравится подарок.

– Счастья твоему дому, почтеннейший Ханукка! – Купец лично вышел проводить гостя. Застучали по двору копыта коней, закричали воины. Подняв тучи пыли, всадники пронеслись по улицам Итиля и исчезли за воротами крепости.

Ибузир бен Кубрат, проводив взглядом гостей, еще долго стоял у ворот, и на морщинистом лице его играла довольная улыбка. Вот уж поистине – не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Говоришь, Вергел отдал за каган-бека свою дочку? А бен Кубрат подарит красивую наложницу. И еще неизвестно, кого каган-бек будет больше слушать!

– Эй, Езекия. – Купец хлопнул в ладоши.

– Звали, хозяин?

– Значит, так. Новую рабыню холить и лелеять. Хорошо кормить, развлекать, исполнять любое ее желание... хм... разумеется, кроме одного... – Бен Кубрат многозначительно посмотрел на племянника. Тот потупился. – Через неделю, когда девушка окажется наложницей каган-бека, она должна знать, что именно мы – я и ты, Езекия, – ее самые надежные друзья и защитники. Наш дом на этот месяц должен стать ее домом. Да, понимаю, что времени мало. И всё же... Это наш единственный шанс свалить Вертела. Ты всё понял, Езекия?

– Всё, досточтимый!

На заднем дворе купца, в саду, пели птицы. Светило солнце, приятное, еще теплое, не такое знойное, как летом. На широкой скамье у пруда Езекия учил языку хазар красивую невольницу Ладиславу, смешно изображая в лицах различных животных, людей и сказочных персонажей. Девушка улыбалась.