Текст книги "Черный престол"

Музыкант достал его ногой. Вольф упал в снег и остался лежать, чувствуя, как подбежавшие парни выворачивают его карманы в поисках Камня.

– Гады! – получив пинок под ребра, заверещал он. – Гады...

– За «гадов» получишь особо, – зловещим шепотом пообещал кто-то из парней, и Вольф заткнулся. – Где кулон?

– Всё готово, мой конунг, – войдя, поклонился Лейв.

– Хорошо. Жди меня там, я сейчас буду. – Удовлетворенно кивнув, Дирмунд проводил верного Лейва взглядом и метнулся к сундуку, стоявшему у его ложа. На самом дне сундука лежали острые железные прутья. Прутья для человечьих сердец...

Взяв один прут, Дирмунд спрятал его под плащ и, сойдя по крутой лестнице вниз, быстро прошел по двору к амбару. Несшие караульную службу дружинники почтительно приветствовали его, поднимая копья.

В дальнем амбаре тускло горел факел, отбрасывая вокруг себя оранжево-черные тени, прыгавшие по потолку, стенам, мешкам невесть с чем, наскоро сдвинутым в сторону. Амбар был вместительный, крышу его поддерживал мощный столб, вкопанный посередине. К столбу был привязан Кипрен – один из отроков-«волков», оставшихся в живых после недавних воинских игрищ. Обнаженная грудь его, с изображением волка над самым сердцем, мерно вздымалась, глаза были скрыты черной повязкой, на губах играла еле заметная улыбка.

– Почему он так спокоен? – по-норвежски спросил Дирмунд.

– Он думает, что это всего лишь новое испытание, – с поклоном ответил Лейв и коротко хохотнул.

– Что ж, начнем. – Князь вытащил из-под плаща прут, примерился. – Жаль, у нас мало времени. – О Кром Кройх! – воскликнул он. – Прими же эту торопливую жертву и не сердись. Только ты можешь помочь мне... так помоги же!

С этими словами Черный друид всадил острие прута прямо в сердце юноше. Тот так и умер с улыбкой на устах, ничего не успев понять. Лишь чуть дернулся и повис на веревках, безжизненно уронив голову на левое плечо.

Вороны, каркнув, взлетели над детинцем, загомонили, кружась, и исчезли непонятно куда, словно их никогда здесь и не было.

Вольф поначалу так и не понял, откуда появилась у него эта дерзкая сила, эта наглая, с примесью превосходства, уверенность. Увидев, как вытащенный из кармана его куртки Камень заблестел тусклым сиреневым светом на ладони одного из парней, Вольф незаметно нащупал в снегу нож... И прыгнул, далеко и резко, как прыгает оголодавший за долгую зиму волк, вложив в прыжок всё свое отчаяние. Три раза он ударил ножом, и каждый раз удар попадал в чье-то бьющееся теплое сердце. Три удара... И три трупа упали в снег...

Ухмыляясь, Вольф поднял с земли Камень. Оглянулся на оклемавшихся своих приятелей, глядящих на него с нескрываемым ужасом.

– Теперь девчонку, – хмуро приказал он. – Да поторапливайтесь, скоро утро.

Троица рванула к микроавтобусу... Но Магн там не было! Не оказалось ее ни рядом и нигде надороге. Девушка исчезла. Неужели со скалы в пропасть?

– Нет, вы как знаете, а я туда не полезу, – заглянув в черный провал, освещаемый серебристой луною, произнес Толстяк. – Там сам черт никого не отыщет.

– Сам черт? – задумчиво повторил Вольф. – А ведь ты прав, Толстый! – Лицо его просияло. – А ну, хватайте тех, тащите в автобус...

– Понял тебя, Вольф, – держась за ушибленный бок, усмехнулся Торольв. – Отличная идея...

Они отметили свою победу неумеренным количеством пива, как всегда, в гараже у дома Толстого. Вольф ликовал и испытывал такой прилив счастья, какой, наверное, не испытывал никогда прежде – ведь Камень был теперь у него. Хозяин будет доволен. И скажет, как его передать. Иногда, украдкой, Вольф рассматривал Камень, который, казалось, не представлял собой ничего необычного, кристалл как кристалл, чем-то похожий на горный кварц или, нет, – на застывшую слезу моря! Он был теплый, а иногда холодел, сам по себе, – вне зависимости от окружения, Вольф ощущал это, время от времени засовывая руку в карман куртки по дороге домой. И это ощущение делало его еще радостнее, как бы возвышало над всеми остальными жителями городка и даже над собственной компанией. Здорово!

Оставшиеся в гараже допивать пиво Толстяк и Торольв после уходя Вольфа почувствовали себя гораздо более раскованно. Толстяк неожиданно предложил сотворить сегодня еще что-нибудь такое, значительное. Ну, хоть, к примеру, разукрасить маркерами городскую площадь... нет, лучше не площадь, там могут быть полицейские, лучше всего, скажем... промышленный колледж! Самое удобное место – крыльцо там, стены...

– Пошли, а? – Рыгнув пивом, Толстяк вопросительно взглянул на приятеля. Торольв приоткрыл дверь и поежился – на улице отнюдь не стало теплее, по-прежнему хлестал дождь, а ветер, воспользовавшись моментом, зашвырнул прямо в лицо Торольву пригоршню мокрого снега.

– Не, не пойду, – покачал головой Торольв. – К себе пойду, спать.

Толстяк похолодел. Он и сам не очень-то хотел выходить сейчас на улицу, но оставаться одному после всего случившегося было выше его сил. Он бы предложил Торольву остаться ночевать у него, но тот ведь не согласится спать в гараже, хотя здесь имеется обогреватель, а домой мать точно не пустит.

– Ладно, – неожиданно смилостивился Тор. – Хочешь, пойдем, порисуем. Только не к колледжу и не на главную площадь. Лучше в сквер, к фонтану.

– Но это же далеко!

– Ну, как хочешь. – Торольв пожал плечами. Он жил неподалеку от сквера, потому и согласился на предложение Толстяка, – и правда, чего одному-то в этакую даль переться?

Они изрисовали весь фонтан и памятник рядом с ним. Памятник был установлен в честь какого-то писателя или поэта, широко известного лишь в узких кругах местных патриотов, остальные жители о нем ничего не знали, да и не очень-то и стремились узнать. Памятник так и называли – Памятник. Влюбленные парочки частенько назначали возле него свидания, и всем было ясно, о каком памятнике шла речь.

Пьяные подростки, разрисовав памятник сатанинскими символами, направились вдоль по улице, освещенной несколькими раскачивающимися на ветру фонарями. В этом районе не было общественных зданий, лишь какой-то мелкий магазинчик – рыбная лавка – уныло мигал красным неоном вывески.

Допив пиво, Торольв с размаху бросил бутылку в фонарь. И – на удивление – попал! Раздался звон, осколки стекла посыпались на головы хулиганам.

– Бежим! – испуганно вскрикнул Толстяк и, не дожидаясь ответа, петляя, как заяц, понесся прочь.

– Эй, постой! – заорал ему вслед Торольв. – Постой же... Уфф. Еле догнал! Между прочим, никто за нами не гонится!

Тяжело дышавший Толстяк осторожно заглянул за угол. Действительно, улица была пустынной, какой ей и следовало быть в столь позднее время.

– Ого, смотри-ка, «порше»! – Торольв хлопнул приятеля по плечу. Вздрогнув от неожиданности, тот обернулся: рядом с фонарем, небрежно припаркованный около тротуара, стоял автомобиль, чем-то похожий на хищную морскую рыбу.

– Вот бы нам такой, – завистливо протянул Толстяк.

Торольв нагнулся, подобрал с асфальта обломок кирпича:

– Спорим, попаду в лобовое?

– Да ты с ума...

Не слушая Толстяка, Торольв метнул кирпич... Стекло «порше» треснуло с каким-то сухим жалобным звуком, словно порвался кусок полиэтилена. Завыла сигнализация.

– Вот теперь – бежим! – довольно крикнул Торольв.

А Вольфу ночью явился Хозяин. И объяснил – как передать ему Камень.

Следующий день выдался теплым, почти весенним. Прошел дождь, а после него неожиданно для всех выглянуло солнце. Желтое, радостное, оно отразилось в витринах, сверкнуло золотом в шпиле городской кирхи, юркими светлыми зайчиками пробежалось по автомобильным бокам. Зачирикали на проводах воробьи, и синь небес весело отразилась в лужах. Словно бы и впрямь – весна. Хотя до весны еще было ого-го как далеко! И тем не менее...

– Славный денек! – улыбались друг другу прохожие. – Действительно, славный.

– Эй, парень, куртку потеряешь!

Крутящий педали велосипеда Нильс тормознул, оглянулся. Нет, всё в порядке – куртка, как лежала, свернутая, на багажнике, так и лежит, значит – пошутил кто-то. Нильс подтянул рукава свитера – уж слишком толстый сегодня надел, жарко, вон и куртку пришлось снять, кто же знал, что такой день будет?

Однако вот и школа. Он остановился у ограды – поджидал Ханса. Тот жил по-прежнему у себя дома, что-то ни полиция им не интересовалась, ни социальные службы, – забыли, что ли? В школе-то всем сказал, что живет с прабабкой, приехала, мол, наконец, хотя кое-кто из живущих в Снольди-Хольме ребят знал, конечно, что нет у Ханса в доме никакой бабки, а если кто и приезжает, так только Нильс да две женщины из какого-то благотворительного фонда. Поначалу Ханс побаивался их, думал – забирать приехали, потом, правда, разобрался, что к чему. С тех пор они его навещали – готовили еду, стирали, даже убирались по дому, вернее, заставляли убираться самого Ханса. А он и не противился особо, наоборот, только рад был и лишь со страхом ждал визита муниципальных служащих из отдела опеки. Но те что-то не приходили. И слава богу, как считал Ханс.

– О, кого я вижу? – Нильс обернулся.

Со школьного крыльца ему махал рукой Толстяк. Как его зовут, Нильс не знал, да и вряд ли кто помнил, привыкли все – Толстяк да Толстяк. Неприятный парень – губастый, с приплюснутым носом и маленькими поросячьими глазками, да и по характеру подлый. Не очень-то кто с ним водился.

– Ханса ждешь?

Нильс кивнул, отворачиваясь.

– И не страшно ему одному жить? – не отставал Толстяк. – Я б не выдержал. У него что, совсем-совсем никого?

– Да, совсем-совсем никого! – не выдержав, передразнил Нильс. – Тебе что за дело?

– Да ничего. – Толстяк пожал плечами. – Так спросил, просто... А вот он, кстати, идет. Ну, пока. Тороплюсь.

Он спрыгнул с крыльца, словно сорвавшаяся с крючка рыба. Впрочем, Нильс не смотрел на него – улыбался, завидев появившегося на том же крыльце Ханса...

Вечер оказался такой же, как и день. Синий, прозрачный, тихий. По-прежнему весело чирикали воробьи да, крича, играли в парках дети. За парком, за домами, за кирхой садилось солнце, оставляя в небе золотистый расплавленный след.

Перламутровый двухдверный «фольксваген-гольф» прошмыгнул перекресток и, выехав на загородное шоссе, шустро покатил в гору. И катил бы, ежели б не спустившее колесо. Где прокололось? Черт...

Остановив машину на обочине, Марта набрала телефон сервисной службы... Два мотоцикла промчались мимо, обдавая «фольксваген» грязью.

«Вот сволочи», – подумала Марта и засмеялась собственной злости – ну не хотелось сегодня злиться, уж слишком вечер был для этого чуден и тих.

А мотоциклисты между тем подъезжали уже к Снольди-Хольму.

– Во-он его дом, за деревьями, – показал сидевший позади Толстяк.

– Это хорошо, что за деревьями, – нехорошо усмехнулся Вольф. – Он точно один?

– Скорее всего, – пожал плечами Толстяк. – А кто там с ним еще может быть? Ну, разве что этот придурок Нильс.

– Вот и проверишь, – прищурив глаза, кивнул Вольф. – А мы за углом постоим. Черт, маркер забыл! Вы тоже, конечно, не прихватили?

– У него спросим. – Кивнув на дом, Торольв поправил свои вечно сальные волосы и мерзко захихикал.

Подойдя к двери, Толстяк нажал кнопку звонка и жал, не отпуская, пока не открыли.

– Чего тебе? – удивленно посмотрел на него Ханс. Вот уж кого никак не ожидал увидеть.

– Ты один?

– Ну, один.

– У тебя, случайно, не будет красного маркера?

– Чего?

– Спокойно, пташка! – Метнувшиеся к двери Торольв и Вольф схватили Ханса за руки.

– Э, вы чего это?

– Заткни пасть! – Вольф ударил мальчишку в челюсть. Тот упал, вскрикнув.

– Вяжите ему руки, – приказал Вольф. – И рот не забудьте, не жалейте скотча.

Минута – и обескураженный Ханс был спеленут, словно младенец.

– Поведем уже? – поинтересовался Торольв.

– По-моему, рановато, – стуча зубами, произнес Толстяк. – Светло еще!

– Какое там светло? – усмехнулся Вольф. – Пока дойдем. Сейчас темнеет быстро. Маркер нашел?

Толстяк кивнул.

По знаку Вольфа они схватили хозяина дома под руки и, вытащив за порог, повели к старому кладбищу. Ханс упирался, что-то мычал, мотая головой. Вольф несколько раз сильно ударил его в живот, после чего достал нож и приставил к горлу:

– Еще раз трепыхнешься, убью, понял? – Ханс кивнул, глотая слезы.

Вокруг быстро темнело, на шоссе зажглись фонари, от деревьев протянулись по всему скверу длинные тени. Похолодало – изо рта уже шел пар, а Ханс был лишь в безрукавке и джинсах. Чем дальше они шли, тем гуще становились деревья, непроходимей кусты, и вот уже стали видны покосившиеся прутья ограды. Старое кладбище...

– Пришли, – сказал Вольф, когда они оказались в самом дальнем углу заброшенного погоста. Высокие деревья заслоняли черное небо, делая его еще чернее.

– Вон, подходящее дерево. – Торольв кивнул на старый тополь, к которому и привязали несчастного Ханса, вернее, торопливо примотали скотчем.

– Хорошо.

Вольф холодно посмотрел на жертву и, достав из кармана сиреневый кристалл, вложил его в ладонь будущей жертвы. Тщательно сложил холодные пальцы, перевязал скотчем. Удовлетворенно кивнув, резким движением разорвал безрукавку на груди Ханса. Взял в руки маркер... и озадаченно замер.

– Кто-нибудь умеет рисовать? – спросил он.

– Я, – кивнул Толстяк. – Умел когда-то, в детстве.

– Рисуй. – Вольф передал ему маркер. – Прямо на нем, на груди, слева.

– А... а что рисовать? – дрожащим голосом поинтересовался Толстяк.

– Волка! Сможешь?

Тот кивнул, чувствуя, как под пальцами яростно бьется сердце Ханса. Глаза мальчишки смотрели прямо на Толстяка. Он дернулся всем телом, как только маркер коснулся груди.

– Мама! – испуганно вскрикнул Толстяк и уронил маркер в снег. И тут же почувствовал у своего горла острое жало ножа.

– Не надо-о! – громко заверещал он. – Не надо-о-о!!!

– Не ори. – Вольф легонько ударил его по щекам и подал маркер: – Рисуй!

Толстяк, утерев сопли, принялся рисовать, больше уже не обращая внимания на несчастного Ханса. Он даже высунул язык от усердия, не отрывая маркера от тела до тех пор, пока на груди жертвы не получилось что-то отдаленно напоминающее собаку.

– Молодец, – похвалил Вольф и достал из-за пояса тонкий железный шкворень с блестящим, остро заточенным концом. Размахнулся...

Ханс ойкнул и обмяк, теряя сознание.

– Слабак! – презрительно бросил Вольф, примерился снова...

– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался голос.

– Полиция!!! – завопил Толстяк и первым кинулся прочь. За ним поспешил Торольв, а следом уж и бритоголовый Вольф, а куда ему было деваться?

– Стойте, вы, остолопы! – орал он им вслед. – Никакая это не полиция, голос-то женский...

– Ой, кто ж это тебя так? – Марта Йоргенсон ловко разрезала скотч маникюрными ножницами и похвалила себя – хорошо, прихватила с собой сумочку, не оставила в машине, побоявшись воров. Похлопала мальчишку по щекам. Тот открыл глаза...

– Ну, как ты?

– Нормально, – слабо улыбнулся Ханс. – Нам бы надо... поскорее убраться отсюда... г-госпожа Марта.

– Ты думаешь, они могут вернуться? – Ханс кивнул.

– Тогда идем.

Закинув себе на плечо руку Ханса, Марта повела, вернее, поволокла мальчика за собой. И снова не удержалась, похвалила себя – всё-таки как хорошо, что она вот уже третий год занимается фитнесом. А позади между тем слышались уже чьи-то шаги.

– Не успеем, – покачала головой Марта. – Их там много?

– Трое.

– Н-да-а... А это что там такое? – Замедлив шаг, она мотнула головой куда-то направо, где в зарослях рябины темнело какое-то небольшое строение.

– Сарай... Родители там хранили грабли, лопаты и прочее... – Ханс уже почти совсем оклемался, только передвигался с трудом.

– Туда! – оглянувшись, решительно бросила Марта и прибавила шагу.

– Вот они, Вольф! – закричали сзади. – И вправду – баба! И – одна!

– Лови их, лови! Вон куда-то свернули!

– Эй, вы! Стойте, хуже будет!

– Быстрее, Ханс... – шептала на бегу Марта. – Быстрее, родной.

Они едва успели забежать в сарай и забаррикадировать изнутри дверь. Но успели всё-таки... Как и говорил Ханс, в сарае оказались садовые инструменты: грабли, лопаты, секаторы. Покойные Йохансены любили возиться в саду...

Снаружи попытались выбить дверь.

– Только попробуйте! – решительно предупредила Марта. – У нас здесь лопаты. Первому, кто сунется, тресну по башке, так и знайте.

Она сунула руку в сумочку... черт возьми, мобильник-то остался в машине, на торпеде.

– Но те-то об этом не знают, госпожа Марта! – утерев слезы, прошептал Ханс.

– Молодец. – Марта взъерошила ему волосы и закричала, громко, как могла: – Але, полиция? Тут у нас, в Снольди-Хольме, такое!

– У нее мобила, Вольф! – в растерянности произнес Торольв. – У нее мобила.

– Не паникуйте. – Тяжело дыша, Вольф схватил за плечо собравшегося бежать Толстяка. – Полиция еще когда будет. – Он накинул на защелку сарайчика валявшийся в снегу замок. Чиркнул спичкой. – В доме наверняка найдется что-нибудь типа растворителя или бензин в гараже...

– Так ты хочешь...

– Они, между прочим, нас видели. По крайней мере Ханс. Это я о тебе пекусь, Толстяк! Давай быстро в гараж...

Марта и Ханс сидели, тесно прижавшись друг к другу напряженно прислушивались к тому, что происходило снаружи. В руках оба держали устрашающего вида секаторы. Сняв куртку, Марта накинула ее на холодные плечи Ханса. Тот благодарно кивнул.

– Что-то они там притихли... Может, ушли? – Он попытался чуть приоткрыть дверь. Та не поддавалась. – Заперли! – Мальчик вздохнул. – Теперь как бы нам не замерзнуть.

– Да, пожалуй, это самое страшное... – произнесла Марта и вдруг уловила резкий запах бензина. Снаружи вспыхнуло пламя.

– Одно хорошо, – обняв Ханса, сказала она. – Теперь уж мы точно не замерзнем.

Синий «сааб»-такси, прошуршав шинами по мокрому асфальту, затормозил перед лохматым бородачом, который возбужденно размахивал руками, на самой середине улицы, напротив рыбной лавки.

– Привет, Ральф. Чего шумишь? – высунулся из машины Аксель. – «Порше» твой угнали? Нет, вроде на месте.

– «Порше»-то на месте, – поздоровавшись, мрачно махнул рукой журналист. – Только лобовое стекло – на куски. Видно, какой-то гад бутылку кинул.

– Так вызови ремонтников.

– Уже. – Ральф усмехнулся. – Слушай, Аксель. Такое дело – видал, памятник с фонтаном кто-то ночью раскрасил? Пентаграммы, три шестерки, перевернутые гробы, козлы какие-то рогатые и прочая нечисть.

– Наверняка твои любимые сатанисты, – хохотнул таксист. – Которые и на старом кладбище постарались. Смотрел твой репортаж... с девчонками в мини-юбках!

– Девчонки – девчонками, а сатанисты – дело серьезное. – Журналист пригладил бороду. – Интересно, это одна и та же банда? Смотаться бы на кладбище, сравнить рисунки. Да, может, и там что-нибудь новое появилось.

– На кладбище? – неожиданно улыбнулся Аксель. – Так в чем же дело? Садись, поехали. Заодно заедем в Снольди-Хольм, у меня там жена на машине. Что-то задерживается, и трубку не берет. Вот я и думаю – не случилось ли чего? Вон, на той неделе микроавтобус свалился с кручи. Три трупа! Думаю, до этого вряд ли дойдет, но в кювет съехать может. Сидит сейчас в сугробе – не выехать, а в мобильнике аккумулятор сел.

Ральф задумался:

– Поехать, говоришь, с тобой? Впрочем, почему бы и нет? Дождемся только ремонтников.

– Да вон они едут! – Аксель кивнул влево, где из-за поворота как раз показалась желтая машина сервисной службы.

Дом покойных Йохансенов встретил приятелей распахнутой настежь дверью. Аксель еще издали заприметил темно-зеленый «гольф» жены, даже углядел мобильный телефон на торпеде, – осуждающе покачал головой: о, женщины, женщины...

– Однако тут, похоже, кого-то тащили! – Журналист внимательно осматривал гостиную. Ну да, вон, кресло перевернуто... На полу – скотч.

– Кстати, скотчем очень удобно кого-нибудь вязать. – Аксель с тревогой взглянул на Ральфа.

Быстро осмотрев дом и больше не обнаружив там ничего подозрительного, таксист с журналистом выбежали во двор.

Холодало. Желтая луна, похожая на фару-искатель, ярко освещала сад – ограду, кусты, черные силуэты деревьев.

Ральф потянул носом воздух:

– Кажется, пахнет горелым. – Аксель принюхался и согласно кивнул:

– Похоже, вон там. – Он кивнул за ограду. – Где-то в стороне старого кладбища.

Не говоря больше ни слова, мужчины быстро направились туда. Аксель снова ощутил смутную тревогу. Вокруг не было ни души, лишь далеко, за оградой сада, разгоняли мрак придорожные фонари да в желтом свете луны чернели на снегу темные тени деревьев.

Они уже не шли – бежали, поскольку увидели за кустами синие огоньки догоравшего пламени.

Миг – и они оказались возле обгоревшего сарая, на крыше и стенах которого временами вспыхивали желто-оранжевые огоньки. Крыша и часть стены строения были покрыты железом – может, это и приглушило пламя? Даже дверь уцелела, с навешенным на нее солидным замком...

Изнутри вдруг послышался стон.

Дрожащими руками Аксель Йоргенсон сбил, отбросил замок:

– Марта! – Он бросился: – Ты как?

– Я-то в порядке, – слабо улыбнулась та. – А вот мальчику требуется немедленная помощь. – Она кивнула на лежавшего без сознания подростка.

– Да, да, конечно!

Бережно подхватив жену под руку, Аксель повел ее прочь. Впереди них, неся на руках наглотавшегося угарного газа мальчишку, быстро шагал Ральф.

Какой-то маленький, тщедушный человечек – довольно молодой – неожиданно встретил их на крыльце:

– Что с ним?

– Угарный газ. А вы, собственно...

– Я – доктор Арендт. Давайте ребенка в машину – и к нам в клинику. Больше никто не пострадал?

– Марта?

Вместо ответа Марта Йоргенсон тяжело вздохнула и мягко осела на снег.

– Странно всё это. – Полицейский комиссар внимательно выслушал Акселя, Марту и Ральфа. – Очень странно...

Он замолчал. Версия о сатанистах комиссару явно не нравилась, возиться с этим не хотелось, куда лучше – обычный разбой или попытка похищения с целью выкупа, что, скорее всего, и имело место. А сатанисты? Ну, уж это явный бред.

– Я только что был в клинике. – Комиссар закурил сигару. – Мальчик упоминал про какой-то драгоценный камень... Вы не в курсе, про какой?

Ему никто не ответил.

– Кстати, угощайтесь. – Полицейский пододвинул к краю стола изящный деревянный ящичек с сигарами. – Кубинские!

Йоргенсоны отказались, а тележурналист с удовольствием закурил, пуская в потолок кольца ароматного дыма.

– Что за камень, комиссар? – небрежно поинтересовался он.

– Камень? Какой камень? – Полицейский недоуменно посмотрел на него, потом засмеялся, вспомнив: – Ах, да... Мальчишка говорил, что неизвестные подростки вложили ему в руку какой-то кристалл, то ли стекло, то ли и вправду драгоценный камень, крепко обмотав пальцы скотчем.

– Я сама разматывала ему этот скотч, – исподлобья взглянула на комиссара Марта, ей не очень-то нравился табачный дым. – Смею вас уверить, никакого кристалла там не было – пустая ладонь. И по пути он выпасть никак не мог, уж слишком надежно были стянуты пальцы.

– Так куда же он делся?

– А уж это выясняйте сами, комиссар. В конце концов, обыщите сарай и сад.

– Уже делается, – кивнул комиссар. – Говорят, после смерти родителей мальчик жил в доме совсем один? Непорядок... Мы, кстати, отыскали наконец его родственницу, кажется, бабушку.

– Отыскали?! – с радостным удивлением одновременно спросили супруги. – Отлично! Теперь Ханс может жить с ней.

– А вы не теряли времени даром, комиссар, – похвалил Ральф. – Не согласитесь выступить перед телекамерами?

– Нет, нет! – Полицейский со смехом замахал руками. – Увольте, увольте, увольте. Не люблю, знаете ли, излишнего шума. Да и вас попрошу молчать о том, что произошло. – Он обвел всех бесстрастным взглядом холодных светло-голубых глаз. – По крайней мере, до окончания расследования. Ну-с, не смею больше задерживать.

Встав, полицейский склонил голову:

– Мои сотрудники снимут с вас официальные показания. – Выпроваживая посетителей из кабинета, он напомнил: – Кстати, если вспомните всё-таки про камень...

– Обязательно! – заверила Марта.

– Ваш ход. – Ханс улыбнулся, лукаво посмотрев на медсестру, и Марина задумчиво тронула ферзя:

– А если так?

– Тогда я съем вашу ладью!

– Ой, нет! – Марина отдернула руку от фигуры. – Тогда вот так. – Она переместила ладью на несколько клеток влево.

– Так, да? – азартно переспросил мальчик. – Так?

– Ну, так.

– Тогда вам мат! Еще партию?

– Давай чуть позже. Вечером. Если не заснешь.

– Не засну. А если засну, тогда обязательно разбудите.

– Ага, как же! – засмеялась Марина. – Доктор тебе что сказал? Покой и сон. Вот и спи себе.

– Ага, испугались! – в свою очередь засмеялся Ханс. Медсестра, забрав упаковки от лекарств, вышла из палаты.

Поправив на голове лыжную шапку, Вольф бросил прощальный взгляд на таявший в туманной дымке город. «Магнус Вир» – небольшое рыболовецкое судно из тех, что прозывают «лоханками», – утробно урча «мановским» дизелем, вышло из гавани Тронхейма, взяв курс в Норвежское море. Судно принадлежало Магнусу Беренсену, дальнему родственнику Вольфа, который, вняв просьбе парня, взял его на корабль без всяких комиссий, разрешений и прочих формальностей, на которые так горазды береговые чиновники-крючкотворы, сто тысяч чертей им в дышло, как любил выражаться капитан Беренсен. Чиновников он не жаловал, еще больше не любил полицию, догадываясь, что именно с этим государственным учреждением вступил в конфликт его непутевый родственничек. Потому он его и взял. Да и лишние руки помехой не будут – рыбацкий труд нелегок.

– Шел бы ты пока спать, парень, – положив на плечо новоявленному матросу огромную руку, произнес капитан. – Ночью – твоя первая вахта. Проспишь – выброшу за борт, – пошутил он.

Поспать? Вольф усмехнулся. А и в самом деле – не помешает. Спустившись в рассчитанную на четверых матросов каморку, Вольф стащил свитер и, не раздеваясь, забрался на верхнюю койку. Улегся, подложив под голову руки, уставился в потолок. Снаружи доносился шум ветра, заглушаемый мерным стуком дизеля. «Магнус Вир» карабкался на волну, чтобы снова провалиться вниз, да так, что замирало сердце. Впрочем, Вольф довольно быстро привык к качке. Она совсем не мешала думать, скорее, наоборот, помогала.

Эх, Толстяк, Толстяк. Он попался-таки в лапы полиции и сразу же выдал Торольва. От него-то Вольф всё и узнал. Полицейские крутили их на попытку шантажа и кражи. Что ж, надо их уверить, будто всё так и было. Вот пусть Торольв с Толстяком этим и занимаются, а он, Вольф, скроется на время, пока всё уляжется. Да, неудачно получилось с тем парнем, да еще баба откуда-то взялась. Жаль, конечно, что они не сгорели в сарае! Вольф скрипнул зубами. Жаль... А еще хуже то, что осталась невыполненной воля Хозяина... Это страшнее всего!

Он и не заметил, как уснул под шепот волн и стук дизеля. Неожиданно привиделся густой лес, черный и страшный, со следами недавнего пожарища, – даже во сне Вольф явственно ощутил, как пахнет горелым. Посреди леса, на поляне, высился огромный дуб с вросшими в кору челюстями какого-то зверя. На ветвях дуба висели обезглавленные тела, а перед ними стоял человек в черном плаще и серебристом шлеме. Именно к нему, к этому человеку, и влекла спящего непонятная злая сила! Стоявший у дуба обернулся – Вольф вздрогнул, узнав обжигающий взгляд Хозяина. Вот оно – наказание за неудачу! Недаром на ветвях дуба висят трупы.

Хозяин вдруг улыбнулся.

– Ты выполнил мое поручение, – прошелестел в мозгу Вольфа приглушенный голос. – И достоин награды.

Награды? Выполнил?

О чем он говорит, неужели не знает, как всё было на самом деле?

– Вот он, Лиа Фаль – волшебный камень древних богов Ирландии! – С этим словами Хозяин вытащил из складок плаща... сверкающий сиреневый кристалл, тот самый, что Вольф забрал у Магн.

– Я многое смогу с этим камнем, – задумчиво произнес Хозяин. – А ты... – Он усмехнулся. – Ты мне еще понадобишься. И вот тебе моя награда – те, кто для тебя опасен, погибнут.

«Кто именно?» – хотел было спросить Вольф, но не успел – черная фигура Хозяина растаяла в зыбком, туманном мареве.

– Погибнут, – проснувшись, повторил Вольф. – Погибнут.

Выйдя из отделения полиции, Толстяк не спеша направился к автобусной остановке. Полицейский комиссар допытывался о сообщниках. Крайне интересовался, куда подевались его дружки – Карл-Густав Рейсинг, так звали Торольва, и Вольф Маллеме. Толстяк ответил почти честно – не знает. Он и в самом деле не знал, куда исчез Вольф, а вот про Торольва догадывался – наверняка тот скрывается в его же, Толстяка, гараже, больше негде. Надо будет запастись пивом. Хотя, наверное, Тор прихватил с собой пару упаковок...

Выпрыгнув из автобуса, Толстяк оглянулся по сторонам и, не заходя в дом, свернул к гаражу.

Ну да, так и есть! Судя по незапертой двери, внутри кто-то был. Кто-то? Торольв, кто же еще! Карл-Густав Рейсинг. У него одного и были запасные ключи, да еще у Вольфа, но Вольф черт знает где, а Торольв...

– Эй, Тор! Просыпайся. – Толстяк хлопнул по плечу приятеля, спавшего на топчане лицом вниз. – Да хватит спать-то!

Торольв не шевелился. Под топчаном валялся использованный шприц. Но ведь Тор не был наркоманом. Решил попробовать?

Охваченный нехорошим предчувствием, Толстяк рывком перевернул приятеля на спину – и испуганно ойкнул, увидев перед собой бесцветные глаза Торольва. Широко открытые, пустые, мертвые.

Отпрянув, Толстяк споткнулся и замахал руками, ища точку опоры. Такую точку он быстро нашел – свисающий с потолка электрический провод, идущий к разъему розетки. И всё бы обошлось, да вот только изоляция провода оказалась нарушенной. То ли протерся от времени, то ли мыши...

Толстяк не почувствовал боли. Яркая фиолетовая искра вспыхнула на миг меж его ладонью и холодным металлом. Один только миг... Одна вспышка... Удар... И мертвое тело Толстяка, выгнувшись дугой, тяжело упало на грязный, заплеванный пол.

Ханс оторвался от шахмат – ему почудилось вдруг, что кто-то зовет его с улицы. Подняв голову, мальчик прислушался... Нет, наверное, показалось. Да и кто мог появиться здесь поздним ноябрьским вечером, злым и холодным, когда ночь окутывает темной пеленой город, а промозглый ветер швыряет в лицо пригоршни снега? Нильс с подружкой были с утра, а вечером приходили Йоргенсоны, госпожа Марта и ее муж, таксист Аксель, которого они с Нильсом, оказывается, давно уже знали.

Снова кто-то позвал его, на этот раз уже более громко.

Ханс отдернул штору.

Внизу, под самым окном, в зеленом пуховике и джинсах стояла... сумасшедшая Магн! Та самая певица, что так нравилась Хансу. Интересно, что она тут делает?

Сгорая от любопытства, мальчик открыл окно, впуская в палату темный холод ночи.

– Привет, Ханс. – Девушка помахала ему рукой.

– Привет... Магн. Ты здорово поешь, и я... Но откуда ты меня знаешь?

– Вы выступали в клубе, с Нильсом.

– А, вот оно что! Ну как?