Текст книги "Черный престол"

Вот взять хоть ее саму. Вроде всем хороша – и не дура, и не уродина, стройная голубоглазая шатенка, ноги от шеи, – из тех, на кого так западают мужики... Ну и западают. И что с того? Много счастья она видела за свои, пусть еще и не старые, годы? Мыкалась в коммуналке с мамой и маленьким сыном, затем – Бог помог, вернее, знакомый мужик – Норвегия. Сначала обычная муниципальная больница, должность санитарки, затем – снова через мужика – клиника Норденшельда. Работа хорошая – чистота, порядок, достойная зарплата. Даже, чего уж говорить, очень достойная. И маме помочь можно, и взять на лето сына. А что время от времени приходится уступать настойчивости доктора Арендта – того самого мужика, через которого Марина и попала в клинику, – так это мелочь. Противно, правда. Но не противней, чем за гепатитными больными горшки выносить или делать уколы в таком количестве, что лекарствами разъедает пальцы. Слава богу, это всё в прошлом.

На пульте вдруг замигала красная лампочка. Левкина отбросила книгу – что-то случилось с одним из пациентов, с русским музыкантом, который вот уже около трех месяцев лежит в коме. И что же с ним такое могло случиться?

Медсестра бросилась на второй этаж, распахнула дверь... Всё нормально. И больной – вот он, на месте, весь опутанный проводами и датчиками. На экране компьютера привычно изгибались светло-зеленые линии энцефалограммы. То есть очень похоже, что ничего не произошло. Но тогда почему мигала лампа на пульте? Какое-нибудь замыкание? Или... Марина наклонилась над пациентом... и вздрогнула. Ей показалось, что он пристально наблюдает за ней, и веки его захлопнулись только что, как только рука ее коснулась ручки двери. Да и выражение лица музыканта, кажется, изменилось, хотя поверить в это было невозможно.

Нет, точно изменилось! Всегда спокойное, застывшее, словно восковая маска, лицо русского теперь словно напряглось, заострилось, губы разжались в немом крике, словно больной хотел выкрикнуть что-то очень важное, но не смог. Или смог? Но кому он кричал? Наверное, это усталость. Да, усталость... и нервы. Всё ж таки работу медсестры, даже и в частной клинике, нельзя назвать спокойной. Поправив простыню на койке больного, Левкина бесшумно – хотя кого она могла бы тут разбудить? – вышла из палаты, прикрыв за собой дверь. Только спустилась вниз, как раздался звонок внутреннего телефона. От ворот клиники звонил доктор Арендт – вот уж, поистине, помяни дурака, так он и объявится, – просил впустить. Марина на всякий случай позвала охранника, хотя прекрасно узнала голос молодого хирурга...

Доктор Арендт – некрасивый, тощий, маленький, непривычно бледный – вошел – нет, ворвался – в клинику, оставляя после себя мокрые отпечатки следов.

– Там, за мной... – Он кивнул на муниципальных санитаров, тащивших двое накрытых простынями носилок. – Пропустите их, Макс. – Он кивнул охраннику и устало опустился на стул. – У вас не найдется ничего выпить?

Марина молча пожала плечами. Молодой доктор прекрасно знал ответ.

– Это мои друзья... хорошие знакомые. Соседи по Снольди-Хольму. – Он снова кивнул на носилки. – Пожалуйста, побыстрее приготовьте реанимационную.

– Она и так всегда готова, доктор, – машинально одернув халат, заметила медсестра. – Вам ассистировать?

– Нет... Да, пожалуй...

Доктор Арендт обманывал себя – Левкина хорошо это видела, – его знакомым уже ничто не могло помочь. Оба – мужчина лет тридцати пяти и женщина примерно такого же возраста – были мертвее мертвого. К тому же и обожжены так, словно побывали в дуговой электросварке в качестве дуги. Спекшаяся лимфа покрывала всю кожу сплошной грязно-бурой коркой. Жуткое зрелище для непривычного человека, – впрочем, здесь все были привычные.

– Жаль... – Оставив, наконец, никчемные попытки реанимирования, доктор стащил с рук пластиковые одноразовые перчатки и еще раз повторил: —Жаль. – Посидел немного, потом поднялся к себе в кабинет на второй этаж... Немного погодя вызвал по внутренней связи медсестру.

– Посидите со мной, Марина, – устало попросил он. – Пожалуйста...

На столе пред ним стояла початая бутылка бренди и маленькая – с наперсток – серебряная рюмка.

– Будете? А... – Он махнул рукой, налил и залпом выпил. – Это были очень хорошие люди, Грейг и Юдит Йохансены, – немного помолчав, произнес он. – Всегда на годовщину свадьбы ездили к колледжу и там целовались, прямо в машине. Говорили, что вспоминали молодость. Потом, уже в Снольди-Хольме, приглашали гостей. Немного, самых близких... – Доктор снова выпил, и Марине вдруг стало жаль его, – не этих незнакомых ей Йохансенов, хотя и их тоже, а именно его, маленького, взъерошенного доктора, некрасивого и не нужного в этом мире никому, даже собственной жене. У таких людей обычно бывает мало друзей, и доктор Арендт в этом смысле не был исключением, а погибшие Йохансены, похоже, относились к числу тех немногих людей, с которыми доктор общался, и вот теперь не стало и их.

Марине захотелось сказать что-то утешительное маленькому, похожему на мокрого воробья, доктору, но никакие слова не приходили на ум, да и что тут было говорить? Лишь по русскому обычаю одно слово:

– Налейте.

– А? – Доктор оторвался от скорбных мыслей, торопливо налил. Переплеснувшись через край рюмки, бренди растекся по столу пахучей коричневой лужицей.

Марина выпила. Доктор налил себе...

– А, вот вы где, доктор Арендт. – В кабинет заглянул полицейский. Лейтенант или сержант – Левкина не очень разбиралась.

– У погибших есть, кажется, сын? – спросил полицейский.

– Да. Ханс. Ханс Йохансен. По-моему, тринадцати лет.

Полицейский кивнул:

– Он сейчас дома. Не проедете с нами туда? Вы ведь, так сказать, единственный друг семьи.

– Да, да, конечно. – Доктор засобирался. – Марина, приберетесь здесь?

– Не беспокойтесь.

– Спасибо вам.

Они ушли, лейтенант полиции и доктор, на ступеньках загремели быстро стихнувшие шаги, на улице послышался шум заведенного мотора.

Марина посмотрела в окно и вздохнула. Она всегда считала доктора обычным бабником и занудой и не могла даже представить, что тот способен хоть на какие-то чувства. Оказывается, способен. Хотя бы – на сострадание, что само по себе многое значит.

Гроза между тем кончилась, но дождь всё лил, барабанил по подоконнику и крыше, журчал в водосточных трубах, противный и промозглый ноябрьский дождь.

Хоронили через три дня на старом кладбище – оказывается, оно вовсе не было заброшенным, по крайней мере западная его часть, та, что ближе к Снольди-Хольму.

Священник из местной кирхи – Йохансены были лютеранами – прочел молитву, подойдя ближе, положил руку на плечо Хансу. Тот стоял, опустив заплаканное лицо, маленький, несчастный, непонятно кому теперь нужный – ведь близких родственников у него не было, если не считать двоюродного дядьку по матери, но тот жил где-то в Канаде, да и был ли теперь жив – неизвестно. Еще была бабка... но тоже где-то далеко, и не Ханса бабка, а его матери, Юдит. Ханс ее так никогда и не видел. Тоже маловероятно, что жива.

– Мальчика надо временно определить в приют. – Пастор наклонился к доктору Арендту. Тот рассеянно кивнул. Ну конечно же, он сделает для юного Йохансена всё, что возможно.

С моря дул ветер, холодный, пронизывающий до самых костей, и похороны завершились быстро. Доктор Арендт сказал пару слов, его поддержали еще несколько человек – соседи, – покойные Йохансены вели уединенный образ жизни и не имели широкого круга друзей.

На обратном пути Ханс Йохансен тронул доктора за рукав пальто:

– Можно я пока останусь в нашем доме?

Доктор обернулся:

– Конечно, можно. Ведь это твой дом...

«Потом всё равно придется куда-то определять парня, – подумал он. – Ну, это потом. А пока... Пусть побудет у себя, хотя бы пару дней... Кто только кормить его будет? Ладно, скажу Ханне».

Дом – родной дом, прежде такой ласковый и добрый – встретил Ханса угрюмым молчанием. Он казался сумрачным, хотя Ханс и включил везде свет. Вот с этой лестницы, ведущей на второй этаж, обычно спускалась мать, когда он возвращался из школы, молодая, веселая, напевая что-то из «АББЫ». А тут, в углу, у шкафа, стояло кресло отца – оно и сейчас стоит, и даже бутылка пива рядом, на подоконнике, которую он вытащил из холодильника, перед тем как раздался тот страшный телефонный звонок...

Ханс не плакал ни на кладбище, ни тогда, когда узнал о трагедии. Словно бы сжался в комок под холодным ветром. А теперь дома, в одиночестве, этот комок растаял. Стало так плохо, как не было, наверное, до того никогда, – да ведь и не было! – едко защипало глаза, а в горле сделалось вдруг жестковато и горько...

Кто-то позвонил как раз в этот момент. Не дожидаясь ответа, вошли – дверь была оставлена нараспашку. Черные джинсы, черная, с заклепками, куртка-косуха, темная грива волос – Нильс. И с ним – девушка, видно его подружка-одногруппница. Зачем они пришли? Зачем – именно в этот момент...

– Уходите! Чего приперлись? Что вам от меня надо? – закричал на них Ханс и, закрыв лицо ладонями, метнулся в спальню...

Он повалился на кровать, лицом вниз, и заплакал навзрыд, так, что худенькие плечи его содрогались от рыданий, а подушка скоро сделалась мокрой от слез. Родителей, любящих его родителей, больше не было. И не будет – никогда! Никогда, никогда, никогда... И кому он теперь нужен? Далеким родственникам? Которые еще есть ли на свете? Нет у него никого...

Когда слезы кончились, Ханс сел на кровати. Как это – нет никого? А друзья? Тот же Нильс... Так ведь он сам его только что выгнал. Может, Нильс теперь обидится и никогда больше не придет? А может, они не успели далеко уйти и еще можно догнать? Нужно, нужно догнать! Ханс выскочил из спальни...

– Мы тут хотим пожарить вашего палтуса, – обернулся к нему Нильс. А его девчонка, на вид вполне симпатичная и добрая, вопросительно вскинула ресницы:

– Можно?

Ханс ничего не сказал, лишь робко улыбнулся, не ощущая, как по мокрым щекам его катятся слезы.

Все сатанисты, в лице Толстяка и Торольва, с восторгом восприняли идею Вольфа отыскать сумасшедшую Магн и отобрать у нее какой-то там камень, то ли драгоценный, то ли черт-те какой. В общем, какой-то камень, до зарезу нужный темным, потусторонним силам и, как скупо объяснил Вольф, может быть, даже самому Князю Тьмы.

Сумасшедшую Магн в городе многие знали, особенно молодежь, и троица Вольфа отнюдь не была исключением. Несмотря на помешательство, а может быть, и благодаря ему, Магн была красива и слыла легко доступной, хотя, сказать по правде, ни один парень, ни из Гронга, ни из соседнего Намсуса, не смог бы сказать, что хоть раз переспал с ней. Тем не менее слухи такого рода ходили, вызывая нездоровое томление среди местных подростков, лишенных маленьких радостей больших городов, где каждый чувствует себя анонимным и безнаказанным. Хорошо им там, в столице, – ходи, встречайся с девчонками, никто тебе слова не скажет, да и не узнает никто – всем на тебя наплевать.

Совсем другое дело здесь, в маленьком Гронме, или в том же Намсусе. Родители, знакомые, родственники вычислят враз. Могут и морду набить, бывали случаи. Так что сумасшедшая Магн считалась среди местных подростков вполне подходящей кандидатурой для быстрого и необременительного секса. Хотя вроде и поводов не давала. Ну, не давала, так, может, даст. Лишь бы вот отыскать ее.

– А чего ее искать? – лениво поковырял в носу Торольв. – Позвонить в психушку, делов-то!

Он вытащил мобильник, поискал в справочнике нужный номер. Позвонив, поговорил пару минут и озадаченно обернулся к приятелям:

– В психушке ее нет!

– Это мы уже поняли, – хмуро кивнул Вольф. – Какие еще будут предложения?

Никаких осмысленных предложений от Торольва и Толстяка, конечно же, не последовало. Впрочем, Вольф не очень-то и рассчитывал на их мозги. Допив пиво, сам принялся перебирать варианты. Ну где в округе найти прибежище умалишенной? Причем не буйной, а обычной тихо помешанной. К тому же временами она вполне сходила за нормальную, только вот почему-то боялась автомобилей, телевизоров и больших городов, – ну, сумасшедшая, она сумасшедшая и есть. Но где же ее отыскать? Если в психушке нет, то, скорее всего, – на дальнем хуторе, репетирует с какой-нибудь группой, она же певица. Значит, надо смотреть афиши да порасспросить кого-нибудь из поклонников тяжелой музыки.

– Есть у меня один такой знакомый, – вспомнил Толстяк. – Его зовут Нильс, он раньше в нашей школе учился. Увижу – спрошу про Магн.

– Увидишь? – разъярился Вольф. – И долго нам ждать, когда ты соизволишь его увидеть? Быстро, прямо сейчас – побежал искать. Ну, что сидишь?

– Дай хоть пиво допить, – испуганно пролепетал Толстяк.

– Допивай, – смилостивился Вольф. – И проваливай. Тор, что у тебя? Никаких знакомых нет?

– Могу смотаться в клуб, – пригладив сальную шевелюру, лениво бросил Торольв. – Тот, что в Черном лесу. Только это ближе к ночи надо.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Вольф. – А я смотаюсь на рынок, поговорю с рыбаками. Может, и есть где на дальних хуторах сдвинутая по фазе работница. Вы, чего узнаете, сразу звоните, – на прощанье напутствовал он напарников.

Магн отыскалась на удивление легко, – еще бы, уж слишком колоритным персонажем она была. Знакомый Толстяка Нильс с уверенностью заявил, что девушка поет с ребятами из Намсуса, группа называется «Мьольнир». В клубе «Черный лес» ночью никого не оказалось – видно, концертов на этой неделе не было, – зато висела анонсирующая выходные афиша: суббота – 23.00, воскресенье – 22.00. Живые выступления. А среди списка команд – «Мьольнир». И даже не просто «Мьольнир», а « Мьольнир и Магн».

– Значит, в субботу. – Вольф потер руки. – И не забудьте взять с собой веревку – сумасшедшие, они сильные.

– А зачем нам веревка? – спросил Торольв, играя ножом.

– Убери! – прикрикнул на него Вольф. – И не вздумай взять с собой на концерт, там полиция шарит. Повяжут – враз.

Задолго до начала концерта в «Черном лесу» стали собираться люди. В основном молодежь, конечно, но был и народ посолидней, любителей блэка хватало и среди них. Да и многие добропорядочные хуторяне, вовсе не меломаны, объевшись вездесущей попсой, решили тряхнуть стариной – хватануть адреналинчика с пивом и послушать людей, которые играют живую музыку, без всяких поганых компьютеров. Для подобного контингента хозяева клуба специально пригласили пару хардовых и даже чисто блюзовых групп, которые и начали выступление, а дум с блэком ожидались во втором отделении шоу.

Аксель поставил машину – старый «сааб-900» – подальше от клуба, ну их, эту молодежь, запустят еще спьяну бутылкой в лобовое стекло. Вышел, не спеша зашел в бар, выпил кружечку пива, с удовольствием прислушиваясь к тому, как в зале настраивают аппаратуру. Рыкнул бас, раскатились голоса ударных.

– Вот, только что был хороший бас! – донесся из полуоткрытых дверей зала чей-то довольный голос.

– Лэнс, совсем не слышно вокала, ну сделай же что-нибудь! Вот... Уже лучше. Совсем хорошо.

– А бас? Бас где? Бас-то куда потеряли?

– Лэнс, прибавь звук на гитары!

– Да куда уж больше? Фронталы сожгу.

К стойке, рядом с Акселем, присел еще один посетитель, заказал пива, обернулся:

– Звук выставляют. Хороший звук, он в роке многое значит.

Аксель хмыкнул. Кто бы спорил? Незаметно оглядел собеседника: чуть помоложе его, лет тридцати-тридцати пяти, с бледным лицом, бородатый, растрепанный, в светлых джинсах и свитере, с длинным желтым шарфом с кроваво-красной надписью – «Соки и воды Гронма». Знакомая физиономия. Впрочем, в маленьких городках все друг друга знают, если не по имени, так по роже.

– В первый раз здесь? – осведомился бородатый.

Аксель холодно кивнул. Не любил бесцеремонности в общении.

– А я уже раз пятый, – похвастался сосед. – Приятно, знаете ли, провести время. Прошлым летом, кстати, здесь проездом был «Моторхед».

– Да ну? – искренне удивился Аксель. – Вот на Лемми я бы сходил. Жаль, не знал.

– Ничего, сходите еще. Коньячку?

Аксель замялся. Коньяк на пиво – как-то это...

– Ну, по рюмочке, за знакомство? – не отставал бородатый. – Я – Ральф. А вас как зовут?

Представившись, Аксель поперхнулся пивом. Ральф? Так вот почему он показался знакомым. Ну да – Ральф Гриль, местный телезвезда, известный скандальными шоу.

– Вижу, узнали, – усмехнулся Ральф. – Не пугайтесь, я не настроен сегодня эпатировать. Надо же когда-то и отдохнуть. Похоже, уже начинается! Идем?

Приглушив свет, со сцены грянули «Since I've Been Loving You», знаменитый ледзеппелиновский блюз. Играли неплохо, только вот вокалист – рыжий расхристанный парень – явно не дотягивал до Роберта Планта. Не такой у него был голос. Вроде бы и неплохой, но всё ж не то. Ральф согласился с Акселем:

– Лучше б свои песни пели. Тоже мне, «Новые Ярдбердз».

Таксист улыбнулся. А этот журналюга вроде ничего парень.

Следующая группа порадовала их обоих. Вот это звук! Напористый, мощный, яркий, настоящий хардовый драйв, от которого мурашки по коже, а душа в полном улете! Эти исполняли свое плюс джаггеровский медляк «А слезы капали», ну, его многие исполняют, даже Ванесса Парадиз.

– Ну где же, где же она? – волнуясь, вертелся на месте Торольв. – Должна же быть.

– И я ее на афише видел, – поддержал Толстяк. Вольф холодно оглядел их:

– Не мельтешите. Те группы, что нам нужны, будут ближе к ночи.

– Так еще сколько ждать!

– Ну, выйдите. Прошвырнитесь.

Толстяк с Торольвом так и поступили. В зале им было неинтересно, вот если бы рэп – другое дело. Впрочем, гуляли они недолго. Не успел закончиться очередной блюз, как сатанисты влетели в зал.

– Мы видели ее! – возбужденно зашептали они. – Она здесь.

– Да заткнитесь вы! – рыкнул на них Вольф. – Здесь, так здесь. Где же ей еще быть? Узнали, когда выступает?

– Да, «Мьольнир» – предпоследние.

– Будем ждать.

Нельзя сказать, чтоб «Мьольнир», вернее, «Мьольнир и Магн» поразили всех. Но играли вполне добротно: зло, агрессивно и технично. А вокал так вообще был выше всяких похвал. Публика помнила Магн по прошлым выступлениям, и на ее появление реагировала бурно – свистом, воплями, аплодисментами, что, впрочем, не производило на девушку никакого впечатления. Не поведя бровью, она подошла к микрофону и запела. В волшебном голосе ее, как всегда, сначала слышался мягкий шум волн, перерастающий в грозный рык бури, который, в свою очередь, сменился пронзительным воплем, долгим, тягучим, жутким, словно это пела не женщина, а выла молодая волчица! Высокий – высочайший, вполне даже оперный – звук этот, достигнув вершины небес, оборвался вдруг, словно лопнувшая струна... И на зрителей внезапно обрушилась тишина. И тьма, – освещавшие сцену прожекторы погасли, лишь тускло горели лампочки на пульте звукорежиссера да на шее Магн мерцал сиреневым светом кристалл.

– Вот он, Камень! – прошептал Вольф. – Ну, теперь он наш. Чего расселись? – Он ткнул локтем Торольва. – Давайте на выход. И проследите там, куда эта чертова Магн пойдет.

Не дождавшись окончания концерта, «чертова Магн» вместе с музыкантами «Мьольнира» уселась в синий микроавтобус «Фольксваген». Тихо зарычал двигатель...

– Вон Магн. – Нильс ткнул в бок своего младшего приятеля, Ханса. – Хочешь, возьмем автограф?

Ханс пожал плечами:

– Не знаю.

Он был благодарен Нильсу и за то, что тот вытащил его на этот концерт, и за то, что не бросил его в одиночестве, да вообще – за всё. Хансу было даже как-то неловко пользоваться таким благорасположением приятеля. Стыдно как-то. Словно бы из-за этого и погибли родители. Чушь, конечно, но...Вот и сейчас Нильс предложил взять автограф у Магн. Знал, что она нравится Хансу.

Пока Ханс раздумывал, микроавтобус скрылся за соснами. Ребята заозирались по сторонам.

– Такси! Такси! – призывно закричал Нильс, увидав выезжающий из леса «сааб».

– Нас до Гронма.

– Садитесь... О, знакомые всё лица! Рад видеть, – широко улыбнулся таксист – Аксель Йоргенсон. Он и в самом деле был рад видеть ребят. Мимо, приветственно просигналив, пролетел черный «порше» Ральфа.

– Вот это тачка! – заценили пассажиры. – Кто это?

– Да так, знакомый один. – Таксист усмехнулся. – До Гронма, говорите... Черт!!! – Он еле-еле успел свернуть в сторону: прямо под колеса чуть было не влетел мотоцикл – занесло на скользкой дороге.

– Ездят тут всякие, – неприязненно пробурчал Аксель, глядя, как незадачливые мотоциклисты поднимают свой экипаж.

Вырвавшись на шоссе, он прибавил ходу. По обеим сторонам дороги темной полосой тянулись угрюмые ели, блестела в свете фар холодная хмурая взвесь, а где-то внизу, ближе к морю, горели городские огни. Юные пассажиры на этот раз были какими-то притихшими – перебросились парой фраз о концерте, потом всю дорогу молчали. По просьбе старшего мальчика, Нильса, Аксель сначала завернул к Снольди-Хольму – высадил Ханса, а уж затем направился в город.

– Что-то твой приятель сегодня не в духе, – обернувшись, сказал Аксель.

– Да уж, веселиться-то ему не с чего, – хмуро отозвался Нильс. – Про погибших в недавнюю грозу слыхали?

Таксист кивнул.

– Его родители. Отец и мать. Обоих – молнией. – Нильс сглотнул слюну. – Сразу насмерть.

– А у него, у Ханса, есть здесь родственники?

– Дальние – дядька да прабабка. Дядька где-то то ли в Канаде, то ли в Штатах, а бабка вообще черт-те где. Так что можно считать, и нет никого.

– Как же он будет, один?

Нильс пожал плечами. Вопрос этот, честно говоря, занимал и его самого. Не хотелось бы терять басиста. И друга. Вот уже почти неделю Нильс с подружкой навещали его каждый вечер, что-то готовили на ужин из привезенных с собой полуфабрикатов, ели. Ханс радовался их приездам, улыбался даже, но, чем ближе к ночи, тем всё тревожней и чаще посматривал на часы, знал: ребята уедут, и он останется один. Один в осиротевшем доме. Совсем один.

– Мне здесь выходить, – кивнул Нильс около колледжа. Поблагодарил, расплатился и, защищая лицо рукой от ветра, быстро пошел вдоль по улице, ведущей к морю.

Поежившись, Аксель посмотрел ему вслед, развернулся и поехал домой. Он уже сворачивал к дому, когда по мобильнику из фитнес-клуба позвонила жена.

– Ты еще в клубе? – удивился Аксель. – В такое время?

– Ты понимаешь, мы тут решили заняться благотворительностью, ну, и немножко выпили... – В приглушенном голосе Марты звучали не свойственные ей виновато-беззащитные нотки. – Вот я и подумала – может быть, лучше оставить машину в клубе? Но если ты...

– Уже еду, – буркнул Аксель, не очень-то любивший поздние отлучки супруги. Да и какой муж это любит?

– Так у вас, похоже, был неплохой пикник, – с усмешкой бросил он, захлопнув за женой дверь.

– Да, был. – С улыбкой помахав кому-то – не разберешь, то ли подругам, то ли тренеру, – Марта поджала губы.

Аксель молча прибавил скорость. Вот так и начинаются ссоры, исподволь, незаметно, хотя вроде бы столько лет вместе. Ну да, столько лет... Тем более Марта должна бы соображать, что... Впрочем, ведь и он сам не так уж плохо провел этот вечер. Только об этом не должна знать жена! Пусть думает, что весь вечер пахал, в то время как она развлекалась в клубе. Пусть почувствует себя виноватой, пусть.

Нарочито медленно Аксель запер калитку, повозился с замком. Войдя в дом, сразу прошел в ванную и долго мыл руки. Из гостиной донеслась веселая музыка. «АББА», как всегда, когда жена чуть подопьет. И чего, спрашивается, веселиться на ночь глядя? Аксель словно заводил сам себя и вот уже поверил даже, что и в самом деле он сегодня трудился, не покладая рук, в то время как супруга... Прихватив из холодильника бутылку «Гиннеса», он молча уселся перед телевизором и сидел так, спиной к Марте, всем своим видом выражая усталость и недовольство. Ждал, когда жена съязвит что-нибудь по поводу пива. Но та почему-то помалкивала, что было на нее не очень похоже. Значит, и вправду чувствовала себя виноватой. А почему? Завела любовника?

Не выдержав, Аксель повернулся к жене. Та сидела на диване, держа на коленях ноутбук, и увлеченно щелкала клавишами. Интере-есно...

– Составляю списки нуждающихся. – Марта перехватила взгляд мужа. – Знаешь, дорогой, меня выбрали председателем нашего благотворительного фонда – это большая ответственность.

Аксель презрительно хмыкнул. Председатель благотворительного фонда, во, блин! Ну и где она наберет столько нуждающихся?

– А ты думаешь, их нет? – В устремленных на мужа глазах Марты, светло-синих, как небо ранней весной, вдруг вспыхнули молнии. – Старик Нибус, бывший шахтер, Ильма Хорексен, одинокая и больная, да мало ли никому не нужных стариков? Ты, конечно, скажешь сейчас про дом престарелых? Хм... А вот еще, к нам в клуб не так давно пришла медсестра из клиники доктора Норденшельда, русская. И тоже одинокая. Пойми, материально все они живут вроде бы и неплохо. Но им не с кем общаться. К ним никто не заходит, не навещает, не разговаривает, – ты представляешь, каково это?

Отложив в сторону ноутбук, Марта встала с дивана.

– Представляю. – Аксель поднял вверх руки – только скандала ему к ночи не хватало, а похоже, к тому и шло. Ну, женщины... И вдруг он вспомнил того мальчишку, Ханса. Ну, назвать его уж совсем одиноким было бы, наверное, не совсем точно: всё-таки у него остались друзья – тот же Нильс, – но людей взрослых, способных оказать реальную помощь, рядом не было.

– А, ты говоришь про того мальчика, чьи родители погибли в грозу? – По тону жены Аксель с облегчением понял, что, похоже, гроза миновала. Да ведь он же сам ее чуть было не вызвал! Хватило ума не доводить это нехорошее дело до конца. Черт с ней, с Мартой, пусть занимается своей благотворительностью.

– Нильс Йохансен, Снольди-Хольм. – Марта занесла адрес в компьютер. – Завтра же навестим его.

– Вряд ли он будет очень рад вас видеть, – скептически усмехнулся Аксель. – Хотя кто знает?

Пожав плечами, он в два глотка допил пиво и, подойдя к жене, обнял ее за плечи:

– Пошли спать, что ли? Поздно уже.

А по шоссе, что между Гронмом и Намсусом, следуя за синим микроавтобусом «Фольксваген», громко урча моторами, неслись сквозь заряды снега два мотоцикла. На одном, с желтым черепом на бензобаке, сидел Вольф, на другом – Толстяк и Торольв, оба грязные, нахохлившиеся, злые – навернулись у выезда на шоссе, чуть было не попали под колеса такси, хорошо, таксист оказался опытным.

Слева от шоссе, за скалами, промелькнули желтые огни Снольди-Хольма. Дальше дорога раздваивалась, делая крутой поворот.

– К Намсусу свернули! – обернувшись к Толстяку, прокричал сидевший за рулем Торольв. – Видно, тамошние... Нет, похоже, останавливаются.

На «Фольксвагене» вспыхнули красные огни. Притормозив, микроавтобус аккуратно свернул на обочину и остановился. Вышедшие из него люди отошли в сторону, как видно, по естественным надобностям.

Едущий впереди Вольф резко снизил скорость. Торольв торопливо последовал его примеру, да неудачно – едва не врезался в микроавтобус.

«Неужели Вольф решил напасть прямо сейчас? – тоскливо подумал Толстяк. – Уж больно силы неравные».

Но похоже, так оно и было. Подъехав к микроавтобусу ближе, Вольф выхватил нож... И, остановившись, неожиданно ловко проколол переднее колесо, после чего, резко прибавив скорость, скрылся за поворотом.

– Прячьте мотоцикл в снег, – дождавшись появления приятеля, приказал он. – Сейчас возвращаемся обратно.

– Да ведь далеко же!

– Молчи, Толстяк. Там и километра не будет! Я сказал – возвращаемся обратно, а кто не желает... – Вольф многозначительно поиграл ножом.

– Да я ничего, – испуганно забормотал Толстяк. – Просто спросил. Спросить уже нельзя...

Выл ветер, летели хлопья мокрого снега, дорога еле угадывалась во тьме. Метрах в семистах тускло светились огни «Фольксвагена».

– Бежим, – приказал Вольф, чувствуя, как в душе его нарастает какая-то непонятная радость, предвкушение ничем не объяснимого торжества пополам со злобой.

...За много веков до этого, в Киеве, на острых крышах детинца посреди ночи хором закаркали вороны.

– Он отыскал Камень, – проснувшись, прошептал Дирмунд-князь. – Отыскал... Но, хватит ли сил его взять? Слуги, эй, слуги, позовите Лейва!

Трое парней вылезли из «Фольксвагена», чертыхаясь, стали менять колесо. И три тени, хрипло дыша, приближались к ним из тьмы. Слева от микроавтобуса темным зубчатым забором тянулся еловый лес, а справа... справа была пропасть.

– Быстрее! Быстрей! – оборачиваясь к своим, шептал Вольф.

– Скорей, боярин-батюшка! Поспешай, – торопил Лейва верный челядин князя.

Дирмунд встретил его, пылая глазами:

– У нас есть кто-нибудь в подземелье?

– Никого, мой конунг.

– То есть как это – никого?

– Все казнены вчера по твоему приказу.

– А другие?

– А других еще не успели набрать.

– Вот незадача... – Князь нахмурился, – дело, важнейшее дело, на которое он потратил всё свое черное колдовство, находилось на грани срыва. Нужно было срочно что-то придумать. Срочно.

А они приближались – Вольф, Торольв, Толстяк. У двоих – Вольфа и Толстяка – были ножи, Торольв вертел в руке запасную мотоциклетную цепь. Магн, выйдя из микроавтобуса, молча смотрела, как парни меняют колесо. На груди ее в свете габаритных огней поблескивал Камень. Волшебный камень Лиа Фаль – символ Ирландии, многократно усиливающий чары.

– Эй! – кто-то вдруг позвал ее из темноты. Магн обернулась.

Чьи-то холодные пальцы сорвали с ее шеи колдовской камень. Магн закричала:

– А ну, стойте, подонки!

Трое музыкантов – явно не слабые парни лет по двадцати пяти – бросив домкрат, с места рванули вслед за сатанистами. Те прибавили ходу, но и музыканты не отставали.

Дирмунд, Черный князь Дирмунд, Черный друид Форгайл, метался по горнице, воздевая руки к дымоходу. Что же придумать, что? Хоть выбегай на улицу и лови первого встречного. Впрочем, зачем же первого встречного? Ведь есть же...

– Лейв, приведи мне одного из наших волков... гм... наименее верного.

– Понял тебя, князь, – поклонился Копытная Лужа. – Поскачем в капище? Велеть приготовить коней?

– Нет, – раздраженно бросил князь. – На капище нет времени. Вот что... Приготовь-ка какой-нибудь дальний амбар...

– Ну что, сволочи, попались? – Трое парней-музыкантов нагнали-таки шайку Вольфа и теперь, недобро усмехаясь, теснили их к скале.

– Сейчас за всё получите. И за колесо, и за кулон Магн. А ну, верни его, пока не поздно, лысая тварь!

Выставив вперед руку с ножом, Вольф чувствовал, как вся его уверенность в своей силе уходит, словно растворяется в промозглом воздухе ночи под спокойным взглядом светлых глаз идущего прямо на него музыканта.

– Не подходи! Не подходи! – отчаянно закричал Вольф, краем глаза заметив, как, держась за ухо, покатился по снегу Торольв, а Толстяк, громко, по-бабьи, вскрикнув, отскочил в сторону.

– Не подходи! Не...