Текст книги "Тайный код Кёнигсберга"

Профессор забылся. Сказалась усталость последних дней. Тяжелый липкий сон окутал его сознание. Он как будто сполз в глубокую черную яму, провалился в бездну…

Очнулся профессор Конрадт, когда уже ночь опустилась на землю. От воды веяло сыростью. Профессор поднялся с земли, почувствовав наконец, что плащ уже почти совсем не греет и все тело ломит от холода.

Взобравшись на дамбу, профессор прошел немного по дороге в сторону Росгартена. В ночной тиши было слышно, как тоскливо воет собака. Где-то в районе Трагхайма[46]46
  Трагхайм – территория центральной части Калининграда, ограниченная улицами Черняховского, Сергеева и Ленинским проспектом.


[Закрыть] виднелись отблески пожара – горел очередной дом, пораженный чумной заразой. Кое-где на улицах мерцали зажжённые масляные фонари. Дважды профессор Конрадт натыкался на патруль, но предписание действовало, и его беспрепятственно пропускали. Уже подходя к Росгартенскому рынку, профессор услышал крики и какую-то возню в одном из стоящих в глубине сада домов.

Услышав сдавленный женский крик, профессор Конрадт замер. Голос призывающей на помощь женщины был очень похож на голос жены. Противореча щий всякому здравому смыслу лучик надежды затеплился в сердце придворного королевского лекаря. А вдруг? Может быть, его Луиза с дочками жива? Может быть, что-то напутали врачи? А может, ему вообще весь этот ужас приснился?

Мимо пробежала темная фигура с мешком за плечами. Профессор повернул к дому и четко увидел на стене размашисто выведенную краской букву «Р» и остановился в нерешительности. Дверь, которой надлежало быть крепко запертой, была распахнута настежь. В доме слышался тихий говор и чей-то слабый жалобный плач. Профессор громко прокричал в темноту:

– Кто здесь? Может быть, нужна помощь? Я врач, придворный королевский лекарь доктор медицины профессор Конрадт!

– Помогите, доктор, здесь грабители! – совершенно неожиданно в ответ прозвучал слабый женский голос. Конечно, это не был голос его жены. Чуда произойти не могло. Его Лизхен и дочери несколько часов назад были вывезены на одной из «повозок смерти» на окраину Кёнигсберга и, наверное, уже погребены в громадной яме вместе с сотнями других горожан, умерших от чумы.

Профессор, конечно, слышал о все учащающихся случаях нападений шаек грабителей и воров на дома, в которых лежат беспомощные люди, мечущиеся в чумной лихорадке. Не обращая внимания на стоны этих несчастных, иногда даже на их глазах, подонки в человечьем обличье шарили по шкафам и сундукам, набивали мешки чужими вещами. Теперь в дверях этого неизвестного до сих пор ему росгартенского дома профессору пришлось лицом к лицу столкнуться с человеческой низостью и вероломством.

Придворный королевский лекарь профессор Конрадт был не из трусливого десятка: он рванул в распахнутую дверь. Навстречу ему метнулась тень. Профессор выставил вперед руки и бросился на бандита. Завязалась борьба. В лицо ударил запах винного перегара. Брызжа слюной, противник, зажатый сильными руками профессора, прохрипел:

– Убирайся отсюда, ублюдок. А то сгинешь здесь с этими подыхающими тварями!

Женщина кричала все громче и громче. На улице послышалось приближающееся цоканье копыт. Наверное, это был отряд городской милиции, оповещенный о разбое, творящемся в Росгартене. Грабитель, изловчившись, нанес профессору резкий и сильный удар кулаком в лицо. Тот, пошатнувшись на миг, слегка отпустил руки и сразу получил еще один сильный удар по голове. Падая на пол и теряя сознание, он слышал голоса спешившихся конников, крики и чей-то громкий возглас:

– Ага, попался!

Только через двое суток профессор пришел в себя. Он лежал на широкой кровати в небольшой продолговатой комнате с узким окном. Первое, что он увидел, – это был портрет герцога Альбрехта в доспехах и с мечом в правой руке. Портрет был красочный в большой золоченой раме.

Из книги Свиллуса «Наша Восточная Пруссия». Том II. Кёнигсберг, 1919 год

«Альбрехт Бранденбургский был Великим магистром Тевтонского рыцарского Ордена. Он превратил в 1525 году распадающиеся духовные орденские земли Пруссии в светское евангелическое герцогство. В 1544 году он основал наш университет, который в честь него был назван Альбертиной.

Герцог Альбрехт был другом и покровителем наук. Кёнигсберг при нем достиг наивысшего расцвета…

Альбрехт дожил до глубокой старости и умер в замке Тапиау[47]47
  Тапиау – ныне город Гвардейск Калининградской области.


[Закрыть]. Через 16 часов после этого в Нойхаузене[48]48
  Нойхаузен – в настоящее время город Гурьевск под Калининградом.


[Закрыть] умерла и его жена. Оба они похоронены в княжеском фамильном склепе в кёнигсбергском соборе».

Герцог Альбрехт Бранденбургский

«Где же это я?», – подумал профессор Конрадт. Мысли в голове путались, и он никак не мог ухватить что-то главное, очень важное для него. В мозгу проносились обрывки каких-то фраз, чьи-то искаженные яростью лица, отблески пламени пожара и тихая гладь воды.

«Так! Правильно: вода – пруд – деревья – ночь – открытая дверь – плачь женщины. Стоп! – Профессор Конрадт, напрягая память, вдруг, кажется, поймал ускользающую от него мысль: – На женщину напали грабители. Он ее защищал. Завязалась борьба. Потом – все. Провал».

Он попробовал приподняться, но почувствовал страшную слабость и головокружение. В горле стоял твердый ком, подташнивало.

«Да, сильно он меня двинул», – как-то совершенно отстраненно, без злобы подумал профессор про бандита и сам удивился, насколько отчетливо встали перед ним события недавней ночи.

За дверью слышались какие-то приглушенные вздохи, слабый стон монотонно доносился откуда-то снизу. «Где же все-таки я?» Профессор попытался позвать кого-нибудь, но изо рта у него вырвался лишь слабый клокочущий звук. Страшная догадка неожиданно поразила его сознание. «Нет, не может быть. Я абсолютно здоров. Это лишь последствие удара тогда ночью», – успокаивал он сам себя, все более отчетливо понимая, что самое худшее неотвратимо наваливается на него, пудовой тяжестью придавливает к постели, мутит рассудок и парализует волю. Откуда-то из дальних уголков сознания пришла на ум фраза из библейского писания: «Да умрет душа моя смертию праведников, и да будет кончина моя, как их!»

Дверь стала медленно, со скрипом открываться. Сначала в проеме появилась рука, держащая крест, затем профессор увидел расплывающийся у него перед глазами силуэт священника, а рядом с ним человека с остроносым хищным клювом. Ему показалось, что человек-птица протягивает к нему свои руки. Они тянутся к его горлу – костлявые руки с длинными пальцами, на концах которых профессор Конрадт явно увидел остро загнутые когти. Он попытался оттолкнуть их, эти ужасные руки, рванул что есть мочи и бессильно упал на подушку. Силы покинули его.

– Он опять потерял сознание, – тихо сказал священник, повернувшись к вице-бургомистру Кнайпхофа Таму. С минуту они разглядывали бледное лицо больного. Напоследок священник сделал крестное знамение и прошептал молитву. Затем они тихо удалились, прикрыв за собой дверь.

Придворный королевский лекарь, профессор Кёнигсбергского университета доктор медицины Христоф Конрадт скончался 13 сентября 1709 года в одном из чумных лазаретов Кёнигсберга, в возрасте тридцати восьми лет.

Он так и не узнал, что преступники, которым помешал ограбить дом вблизи Росгартенского рынка, а также другие бандиты, пойманные к этому времени, были жестоко наказаны, как это подобало в то время. Одни из них получили по тридцать шесть ударов плетью у позорного столба, а затем были провезены по улицам и площадям города. Другие, получив свои удары на замковом дворе, были закованы в кандалы и выставлены на всеобщее обозрение. Причем часть награбленных вещей была подвешена над их головами на специальной перекладине.

Двое главарей банды, в том числе тот, который ударил профессора, были повешены на виселице, установленной на Альтштадтском рынке. Других бандитов и воров под конвоем направляли в чумные лазареты, где они должны были исполнять самую грязную работу – выносить экскременты и мусор, чистить помещения и менять подстилки из соломы. Справедливый перст судьбы, как правило, в конце концов находил каждого из тех, кто смог преступить грань, отделяющую человечность от подлости.

«И найдет его мститель… и убьет убийцу сего мститель за кровь: то не будет на нем вины кровопролития»[49]49
  Четвертая книга Моисеева. Числа. Гл. 35: 27.


[Закрыть].

Профессор Конрадт не мог знать, что городу пришлось пережить в последующие месяцы один из самых страшных периодов своей истории. Число жертв эпидемии увеличивалось с каждым днем, превысив в конце октября шестьсот человек в неделю. В ночь с 14 на 15 ноября берлинское правительство приняло решение вопреки мнению Санитарной коллегии и городского самоуправления, окружить Кёнигсберг плотным кольцом оцепления, никого не впускать в город и не выпускать из него. Двойной кордон милиции прервал всякие связи с внешнем миром. Через несколько дней в городе, лишенном запасов продовольствия, начался голод. Десятки людей, пытавшихся прорваться через кордон, подвергали наказаниям. Процветала спекуляция хлебом и солью, неслыханных размеров достигли грабежи и убийства.

Снадобья средневекового лекаря

Профессор теологии доктор Лизиус, тогдашний директор новой Коллегии Фридриха, прочитал в одно из воскресений после Троицы проповедь, в которой призывал вешать не тех, кто пытается прорвать оцепление и вырваться из города, а тех, кто дал указание установить кордон и тем самым увеличил во много раз страдания населения. В согласии с прусским правительством, находившимся в городе Велау[50]50
  Велау – город Знаменск Калининградской области.


[Закрыть], Санитарная коллегия обратилась 19 ноября в министерство с письмом, в котором сообщала: «Люди падают на землю как листва с деревьев, мрут как мухи пред надвигающимся мором от голода и ужаса…»

Страшную плату «черной смерти» заплатил Кёнигсберг в 1709 году. Чума унесла жизни девяти тысяч восемьсот двадцати семи жителей города – мужчин, женщин, детей. На плахе «кровавого дракона» погибло около четверти всех горожан. Но если бы не мужество и самоотверженность таких людей, как профессор Конрадт, смерть собрала бы гораздо большую жатву.

* * *

Через два-три дня после происшествия в районе Музея янтаря, когда Нина, спрятавшись, разбила коленку и испугалась дракона, высеченного на сером камне, мы наконец-то собрались в зоопарк. Дочка очень обрадовалась, потому что поход в зоопарк сулил ей не только встречу со смешными обезьянками и медвежатами, но и традиционное лакомство – мороженое. Так уж у нас всегда получалось: если в Москве идем гулять в Измайловский парк или на ВДНХ, обязательно покупаем мороженое. Вот и теперь Нина предвкушала получение сладкой радости.

С полчаса мы наблюдали за резвящимися медвежатами на детской площадке, которые играли в мяч, качались на качелях и выпрашивали лакомства у посетителей. Потом мы прошли по аллее через мостик до слоновника. Нина с интересом, но не без опаски смотрела на серых исполинов, протягивающих свои длинные хоботы через каменную ограду, усеянную частоколом ржавых металлических шипов. Она впервые видела настоящих слонов. Ведь всего полтора года назад, увидев как-то в поле гуляющих коров, Нина (городской ребенок!) воскликнула: «Смотрите, слон!»

Неподалеку от слоновника в густых зарослях виднелся маленький домик-многогранник с синим цоколем – аквариум-террариум.

– Нина, пойдем посмотрим рыбок, разных змей и черепах, – предложил я дочке.

Она охотно согласилась. В павильоне было темно и тесно. По обеим стенам на высоте груди размещались окна аквариумов и террариумов. Мне пришлось взять Нину на руки. Без этого ей, конечно, ничего не было бы видно. Среди экзотических подводных растений и сказочных гротов плавали яркие меченосцы, полосатые макроподы, «четырехглазые» цихлазомы, змеевидные угри, золотистые и бархатистые барбусы… Дальше за стеклами террариума замерли под яркими лампами серые вараны, живородящие и скальные ящерицы, большая кавказская агама, маленькие каспийские геккончики, многочисленные змеи… Дочка во все глаза смотрела на представителей мира пресмыкающихся. Я мельком пробегал глазами поясняющие надписи под освещенными окошками и говорил Нине, как называется то или иное существо.

Вдруг мой взгляд непроизвольно остановился на маленькой табличке под стеклом, за которым среди нагромождения больших камней виднелся пятнистый чешуйчатый хвост какого-то пресмыкающегося. Что-то неожиданнотревожное почудилось мне в коротком тексте. Сначала я ничего не понял. Однако спустя мгновение меня словно током ударило. На табличке было написано: «Американский, или шлемоносный, василиск (Basiliscus mitrates). Чешуйчатая ящерица из семейства игуанов. Обитает в горах, лесах, пустынях».

Василиск! Это слово я уже слышал однажды. И слышал от Нины, когда она что-то невнятное бормотала во сне. Или мне это показалось?

Дочка же не проявила особого интереса к спрятавшейся между камнями редкой ящерице и уж подавно не знала, как она называется.

Из книги Станека «Иллюстрированная энциклопедия животных». Прага, 1972 год

«Василиск… распространен в джунглях Центральной Америки и кормится преимущественно насекомыми. Он очень ловко лазает по деревьям и отлично плавает. Вместе с хвостом он составляет в длину примерно 80 см. Своим названием эта игуана обязана тому, что несколько напоминает сказочное чудовище василиска…»

В Калининградском зоопарке

Шлемоносный василиск в террариуме

– Василиск? – переспросила Ниночка. – Какое смешное имя!

Да и откуда нам с ней было знать, что перед нами – редчайший представитель мира пресмыкающихся, с древнейших времен считавшийся чудовищем, одаренным сверхъестественной силой. В Средние века люди считали василиска способным заражать своим ядом воздух, от соприкосновения с которым гибнут птицы, сгорают травы и деревья, замертво падают на землю люди и всадники. Недаром в Книге пророка Иеремии сказано: «Я пошлю на вас змеев, василисков, которые не боятся заклинаний, и они будут уязвлять вас».

С тех пор я несколько раз бывал в Калининграде, но больше ни разу не видел ни редчайшей ящерицы василиска, ни выбитого в камне дракона с готической буквой «Р» на стене, расположенной в нише старого дома на месте бывшего района Росгартен.

Мститель

…Видеть было страшно,

как Прегель тек, от горя почерневший,

вдоль свай обугленных и вдоль твоих сокровищ

в складах, горящих жертвенным огнем.

Агнес Мигель (1879–1964). Прощание с Кёнигсбергом

– Завтра выходной день. Но вы все-таки сходите на Нижний пруд, посмотрите, что там делается, – напутствовала нас Мария Ивановна. – Только, смотрите, осторожно. А то в прошлом году на том самом месте подорвался ребенок.

Мария Ивановна, грузная женщина с короткой стрижкой, была начальником Калининградской экспедиции, которая занималась поисками Янтарной комнаты. А мы с Витей уже больше трех недель работали в этой экспедиции, получив столько впечатлений, что казалось, нам с ним хватит этого на всю жизнь. Обследование подземелий разрушенного Королевского замка, поиск тайных бункеров в районе имения нацистского главаря Эриха Коха, осмотры фортов, казематов, старинных имений, кирх – все это составляло калейдоскоп событий, которые влекли нас все дальше и дальше в пучину приключений и опасности.

Подрыв сводов подземелий замка. Экспедиция. 1969 год

Экспедиция ведет раскопки на месте замка

Обнаружен очередной подземный ход

Всю неделю мы работали среди едва возвышающихся над землей руин Королевского замка прямо в самом центре Калининграда. Саперы закладывали тротиловые шашки в те места, на которые им указывало экспедиционное начальство, и подрывали заряды. Потом в работу включались солдаты, да мы с Виктором. Кирха, лопата, лом – вот тот бесхитростный инструмент, с помощью которого рассчитывали обнаружить спрятанные гитлеровцами сокровища. Параллельно работал экскаватор, переваливая своим ковшом груды кирпича и щебня с одного места на другое.

Иногда взрыв приносил обнадеживающий результат: в том месте, куда закладывалась шашка, вдруг образовывался чернеющий пролом, наполненный пороховым газом. Когда дым выветривался, туда спускались саперы. Они быстро проверяли, нет ли в проломе взрывоопасных предметов, и после этого давали добро на спуск в подземелье работников экспедиции. Чаще всего первыми в неизвестность доводилось спускаться именно нам.

Но сейчас разговор шел о другом. Наступал конец недели. После обеда в субботу уже никто не хотел продолжать работать. Экскаваторщик прикрывал дверь кабины своей могучей машины и отправлялся пить пиво. Офицер-сапер, изнывающий от безделья и жары, торопился отвести солдат в казарму и поскорее отправиться с молодой женой на море. Солдаты же, которым уже изрядно надоело ковыряться в пыли, поснимали гимнастерки и блаженно загорали под палящими лучами солнца. Работников же экспедиции вообще не было видно с самого утра. Долгая и нудная работа не привела пока к каким-либо ощутимым результатам, и у многих сотрудников пропала охота к дальнейшим поискам. Каждый занимался своими делами. Да и у Марии Ивановны, надо думать, было немало своих домашних забот.

Автор книги в Калининградской экспедиции. 1969 год

Виктор Купцов с обнаруженным фаустпатроном

Анатолий Михайлович Кучумов

Только мы с Виктором были готовы день и ночь вести поиски. Именно для этого мы и приехали в Калининград. У меня были летние студенческие каникулы после окончания первого курса истфака МГУ, а у Вити – обычный отпуск. Жили мы в Доме пионеров, друзей у нас здесь не было, и спешить нам было некуда.

– Будете там, расспросите ребят, где они все это находят. Осмотрите находки, заметьте места, – продолжала напутствовать нас Мария Ивановна, торопливо посматривая на часы.

– Все ясно, Мариванна. Только, может быть, мы пойдем вместе с Анатолием Михайловичем. Все-таки он хорошо разбирается, что где находится, – ответил я, посмотрев на Кучумова.

Анатолий Михайлович Кучумов, так же как и мы, не был калининградцем. Он приехал сюда немногим более десяти дней назад из Ленинграда, вернее из города Павловска. Когда-то, еще до войны, он работал в Екатерининском дворце в Царском Селе. В 1941-м занимался эвакуацией музейных предметов и культурных ценностей из пригородов Ленинграда, но вывезти Янтарную комнату не смог. Он был почти единственным специалистом, хорошо, не понаслышке, знающим этот выдающийся художественный шедевр, не раз бывал в Кёнигсберге – и сразу после войны, и потом, когда город стал немного отстраиваться.

– Пожалуй, я тоже схожу с ребятами, – после непродолжительного раздумья сказал Анатолий Михайлович. – Только вы зайдите за мной в гостиницу. Я живу в «Москве». Знаете, напротив зоопарка? Триста шестнадцатый номер. В котором часу?

Мы с Виктором переглянулись. Вставать мы привыкли рано, как правило, не позже шести часов утра. Но сейчас – не тот случай. Да и так рано мы, скорее всего, никого не встретим.

– Часов в десять, Анатолий Михайлович, – предложил я.

Кучумов в ответ согласно кивнул. На том и расстались.

На месте поиска Янтарной комнаты. 1969 год

* * *

Воскресное утро было не таким жарким, как вчера, хотя солнце уже начинало ощутимо палить. Выручал свежий ветерок со стороны моря. Листья высоких и густых тополей от нестерпимой жары, стоящей последние недели, стали несколько вялыми, потеряли сочность красок, покрылись налетом серой пыли. Трава вокруг Замкового пруда пожухла и только у самой воды была сочной и яркой. Значительная часть пруда заросла илом, покрылась ряской. Мусор, бутылки, ржавое железо, гнилые палки и доски усеивали заиленную поверхность пруда, усиливая ощущение запустения и заброшенности, будто пруд находился не в самом центре Калининграда, а где-нибудь далеко за городом.

Когда-то здесь был мост, соединяющий оба берега – в широкой части пруда хорошо сохранились быки – бетонные балки, положенные на деревянные опоры-столбы. В том месте, где были видны остатки моста, грязи и ила было особенно много, как будто перед нами не пруд, а непроходимое болото.

Из книги Армштедта и Фишера «Краеведение Кёнигсберга в Пруссии». Кёнигсберг, 1895 год

«Деревянный мост Замкового пруда, покоящийся на семи быках, никоим образом нельзя назвать красивым… До 1753 года острой потребности соединить оба берега Замкового пруда мостом не возникало. Именно в том году и был построен первый мост. Однако все более возрастающая интенсивность движения восточнее и западнее его рано или поздно вынудит построить каменный транспортный мост».

Замковый пруд, быки моста и руины «Парк-отеля»

Вот сюда-то и пришли мы утром 27 июля 1969 года.

Мальчишки уже были на месте. Создавалось такое впечатление, что они вообще отсюда никогда не уходили. По меньшей мере три группки копошились в разных местах пруда – с обоих концов бывшего моста и чуть дальше, возле зияющего пустыми глазницами окон бывшей немецкой гостиницы «Парк-отель», которую, впрочем, уже пытались восстанавливать.

Дело в том, что с некоторых пор, скорее всего, после того, как пруд стал мелеть и заиливаться, люди стали находить здесь различные интересные предметы: пивные кружки, старинные монеты, фарфоровые пробки от бутылок. Но ладно бы это! Среди спрессованного мусора и грязи вдруг стали все чаще обнаруживаться часы, браслеты, кольца, броши, портсигары, медальоны… По городу поползли слухи о том, что в недрах пруда спрятаны неимоверные сокровища. Сначала мальчишки, а потом и взрослые стали пытать счастье найти что-нибудь ценное. С лопатами и сачками, ведрами и совками они приходили сюда и буквально процеживали каждый квадратный метр ила. И что-то обязательно находили.

Разговор с мальчишками на берегу пруда

Из моих дневниковых записей. 5 августа 1969 года

«…Мы прошли вдоль Schloßteich… Увидев у берега, как копаются ребята, мы решили посмотреть. На наших глазах один нашел цепочку (может быть, золотую), другой – монету. Все наперебой хвалились своими находками – золотыми кольцами, медалями и пр. Там же была табличка (белая, с надписью). Ее мы тоже решили взять, и Витя припрятал ее от посторонних глаз. Сделав несколько снимков, мы пошли к Парк-отелю…»

«Искателей затопленных ценностей» стала гонять милиция. Несколько раз ее наряд задерживал неопрятно одетых, обросших мужиков с ведрами и мешками. Находки, конечно, изымались в пользу стражей порядка, а ведра с размаху бросались в воду подальше от берега.

Но охота к столь легкой наживе не проходила. Жители окрестных домов слышали по ночам хлюпанье и скрежет в районе быков разрушенного моста, видели свет фонариков между деревьями и в кустах. Но в ночное время милиционеры, видимо, не решались посещать это глухое место. Кто знает, что за личности околачиваются в темноте и что на уме у людей, которые ковыряются в грязи, чтобы выудить сокровища! Помешай им – можно бутылкой или палкой схлопотать по голове, а то еще хуже: найдут наутро в прибрежной тине твое окоченевшее тело.

А убийств в этом месте города в то время действительно было немало. Не проходило и года, чтобы в районе пруда не обнаруживался труп человека: то парня с разбитым до неузнаваемости лицом, то девушки, над которой надругались насильники, то старика в старом костюме с вывернутыми карманами. Опасное место!

Теперь же, когда вдруг «золотая жила» в районе пруда оказалось открытой, как будто все темные личности Калининграда устремились сюда, чтобы поживится: не найти, так отнять у того, кто нашел.

Но пруд таил в себе еще одну опасность: как и вся калининградская земля, он был буквально нашпигован боеприпасами со времен войны – неразорвавшиеся мины, гранаты, ящики с патронами и черт знает какие еще опасности таили в себе недра старинного Замкового пруда.

Герб из осколков Кёнигсберга работы автора

Мы с Анатолием Михайловичем подошли к группке мальчишек, копошащихся в грязи около второго быка. Их было трое: один постарше, лет четырнадцати, в линялой рубашке цвета хаки, а двое других – совсем малыши, наверное, учились классе в третьем. Старший, держа в одной руке ведро на веревке, стоял на широкой доске, положенной прямо на густой грязный ил. Другой рукой он придерживался за выступ опоры моста. Его напарники расположились ближе к берегу. У одного из них в руках был грязный мешок, похоже, пока пустой.

Мы остановились. Парень в военной рубашке, не обращая на нас внимания, резко бросил ведро вверх дном метра за два от себя. Длинной палкой он быстро топил его в серой жиже, пока ведро, по-видимому, не наткнулось на какое-то естественное препятствие. Потом, с трудом выбирая веревку, стал тянуть ведро из глубины. Да, нелегко доставать сокровища! Мускулы на руках у парня напряглись, он весь как-то сжался, собирая все силы, чтобы вытянуть наружу тяжелую ношу.

Наконец, ведро появилось на поверхности. Оно доверху было забито илом, из него торчали какие-то ошметки, обрывок телефонного провода. Тут мы заметили, что вода потихоньку сочиться по обеим сторонам ведра, проникая через отверстия, пробитые, вероятно, гвоздем и превратившие ведро в настоящее решето. Доска прогнулась под тяжестью, парень, удерживая равновесие, отпустил веревку и вытянул левую руку. Тяжело неся наполненное ведро, он продвинулся ближе к берегу.

Тут в дело включились его напарники. Черпая воду из лунки, они стали поочередно поливать содержимое ведра: один из старого облупившегося зеленого бидона без ручки, а другой из большой консервной банки из-под масляной краски. Вода, постепенно размывая илистую жижу, стекала сначала через края ведра, а потом потекла ручейками через пробитые в нем отверстия.

Мы подошли поближе. Парень слегка покосился в нашу сторону, но продолжал делать свое дело, всем видом невозмутимо показывая, что ему совершенно безразличны люди, наблюдающие за его работой. Младшие же, наоборот, с некоторым испугом уставились на нас.

– Ну что застряли? Серый, лей же! – буркнул парень и в упор посмотрел на нас. В его взгляде была досада на то, что трое взрослых мешают ему.

– Ребята, здравствуйте! – проговорил Анатолий Михайлович.

Никто из троих ничего не ответил, но все выпрямились и ожидающе посмотрели на Кучумова. Мы с Виктором по сравнению с Анатолием Михайловичем тоже выглядели мальчишками, и ребята, естественно, не принимали нас всерьез.

– Что ищите? Нашли что-нибудь? – продолжал Анатолий Михайлович.

– Да так, ничего, – как-то вяло ответил парень в рубашке цвета хаки, – бутылки, монеты всякие…

– Ребята, мы из экспедиции Исторического музея. Вы тут ничего не находили ценного, экспонаты какие-нибудь, может быть, старинную посуду? – продолжал допытываться Анатолий Михайлович.

– Да нет, ничего… Только вот Мишка, – и он указал на одного из своих напарников, – нашел вазу разбитую. Но мы ее выбросили. У нее ручек нет и половинка отбита. Но картинка была красивая – рыцарь на коне…

– А еще я нашел… – начал было другой парнишка, которого старший назвал Серым, – картины…

У опор разрушенного моста через Нижний пруд. 1969 г.

– Молчи! – вдруг перебил его парень в военной рубашке.

Тот испуганно взглянул на него и, наверное, поняв, что сказал лишнее, замолчал.

– Ребята! Вы зря скрываете, что нашли что-то ценное. Я специально приехал из Ленинграда, а они вот, – Анатолий Михайлович кивнул в нашу сторону, – из Москвы. Если вы нашли какие-нибудь экспонаты или картины…

– …или книги, – добавил я.

– …вы нам скажите. Это очень важно для государства. Вы ведь знаете, что немцы здесь, в Калининграде, спрятали несметные богатства, которые они во время войны вывезли со всех стран Европы.

Парень сначала ухмыльнулся, пожал плечами, а потом, будто что-то вспомнив, спросил:

– А это вы там копаете на замке трех королей?

– Мы, мы, – заторопился я, почувствовав, что контакт, похоже, может наладиться. – Это мы копаем, ищем Янтарную комнату. Это наша экспедиция…

– Вы сказали что-то про картины, – укоризненно посмотрев в мою сторону, перебил Анатолий Михайлович. – Какие картины? Где вы их нашли? Где они?

Ребята некоторое время молчали. Мишка, как бы решившись на что-то, проговорил:

– Боб, я расскажу?

– Рассказывай, – разрешил парень в рубашке цвета хаки, которого, как теперь мы знали, зовут Боб.

– Я нашел их в подвале, вон там. – Мишка указал на противоположную сторону пруда, где возвышалась серая громада «Парк-отеля». – За этим домом. Там есть пролом такой… Туда можно спуститься. Только очень узкий…

– Ты лучше расскажи про коробку, – сказал Боб.

– Коробка была такая круглая, как труба. С ручкой. Только одна сторона вся смятая, как будто кто-то жевал ее…

Ребята засмеялись.

– Так, нашли тубус. Ну и дальше что? – поторопил Анатолий Михайлович.

– Никакой тубус мы не нашли, только коробку. Когда мы открыли ее… А у нее был железный замок, как у портфеля. Ржавый только. Мы его обломали, и коробка открылась. Там внутри были картинки…

– Не картинки, а картины, – поправил Боб.

– Да, картины… – продолжил Мишка, – они были нарисованы на материи. Только с одной стороны краска вся слезла. А так очень красивые картины…

– И что же на них было изображено? – взволнованно воскликнул Анатолий Михайлович.

Мальчишки, не ожидая такой реакции, испуганно посмотрели на Кучумова.

– На одной нарисованы люди в старинной одежде. Все держат сабли…

– Шпаги, – поправил Боб.

– Да, шпаги, – продолжил Мишка. – Они будто бы все стоят в каком-то зале, а на полу лежит человек.

– Кто лежит? – переспросил Анатолий Михайлович.

– Человек в такой же старинной одежде, как они. Вот и все. Больше ничего… На другой картинке – мужик с длинными волосами. Толстый такой. В руке держит… Ну, как это?

– Сфиток, – помог Боб.

– Свиток, – поправил Анатолий Михайлович.

– Да, свиток, – продолжал Мишка. – А на третьей картине вообще какая-то мазня…

И все заулыбались, кивая.

– Настоящая мазня, – подтвердил Боб, – там нарисованы какие-то треугольники, кружочки, квадратики… Циркуль еще…

– И черепушка с костями, – вдруг подал голос до того молчавший паренек по кличке Серый.

– Да, там была черепушка, какие-то свечки, молоточки, шарики… В общем – мазня, – заключил Боб.

– Там еще был глаз, – вдруг вспомнил Мишка, – такой большой, смотрит прям из облака…

– А где же сейчас эти картины? – По лицу Анатолия Михайловича было видно, что он больше не может терпеть с этим вопросом.

Да и мы с Витей, затаив дыхание, слушали ребят. Вот оно! Наконец! Не там, в подземельях замка, а здесь, прямо на берегу пруда, от каких-то мальчишек мы раздобудем картины, настоящие художественные полотна. Для нас было не важно даже, о каких мастерах идет речь. Ясно одно: мальчишки нашли старинные картины, и теперь надо обязательно заполучить их.

– Так где же они? – повторил вопрос Анатолий Михайлович.

– А их нет, – снова подал голос почти все время молчавший Серый, – мы их два дня назад сожгли.

– Что-о-о? – воскликнули мы все хором. – Что сделали? Сожгли?

Ребята молчали. Мишка пожал плечами. Боб хмуро смотрел в одну точку.

– Сожгли? Зачем? – упавшим голосом спросил Анатолий Михайлович.