Текст книги "Год 1492-й: конец света или начало истории?"

Швеция в это время становится активным игроком на Балтике, стремясь поставить под свой контроль вывоз товаров через Балтийские порты, как польские, так и прибалтийские, через которые теперь шел русский экспорт.

Еще в 1610 году шведский король Карл IX распорядился найти в устье Невы место для строительства крепости. Здесь, на слиянии Невы и Охты, на территории современного Санкт-Петербурга, она и начала строится в 1611 году для контроля торгового пути, который шел из Балтийского моря по Неве вглубь русских земель, на Волгу. Крепости дали имя Нюен (так по-шведски зовется Нева). В 1632 году Густав II Адольф принимает решение о строительстве у этой крепости города. «Главной причиной следует считать попытку Швеции вовлечь в сферу своего торгового влияния производственные области Северо-Западной и Западной России при помощи пограничного города, связанного с системой внутренних водных путей России. Создание города в устье Невы было частью программы Густава II Адольфа по переводу российской транзитной торговли в шведские города» (Энн Кюнг Нюен – центр транзитной торговли в устье Невы (1632–1703) Культурно-исторический журнал TUNA Спецвыпуск по истории Эстонии Национальный Архив, Тарту-Таллинн, 2006). В Нюене «в конце 1680-х годов начался настоящий бум приобретения кораблей» (там же). Под его флагом ходило до 30–40 кораблей. Причина этого бума вполне очевидна – в связи с блокированием англичанами торговли через Архангельск, Швеция собиралась взять всю российскую торговлю с Европой в свои руки.

Естественно, это не входило в планы ни голландцев, ни Габсбургов. В 1700 году начинается Северная война. В 1702 войска Петра I захватывают шведскую крепость Нотебург у истока Невы на Ладожском озере. В 1703 взят Нюен. В 1704 – Нарва. В ходе военной кампании 1710 года армии Петра I удалось взять семь прибалтийских крепостей, в том числе Выборг, Ригу, Ревель (Таллин). Были полностью заняты Эстляндия и Лифляндия.

Мы не случайно употребили выражение «войска Петра I», а не «русская армия». Была ли эта армия русской? Судите сами. Вот как Россия готовилась к войне: «Уже в 1698 году в Россию прибыло около 700 иностранцев. Великое посольство закупило за границей 10 тыс. мушкетов и другого оружия. К августу 1698 года основные подготовительные мероприятия по реформе армии были завершены. Стрелецкие полки были распущены и в 1699 году начали набирать людей в «прямое регулярное войско» (Ростунов И. И. История Северной войны 1700–1721 гг. М., Наука, 1987, гл. 1).

Заглянем и в известную работу Карла Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века»: «До настоящего времени Голландия осталась банкиром России. Во времена Петра она снабжала Россию судами, офицерами, оружием и деньгами, так что его флот, как замечает писатель того времени, следовало бы скорее называть голландским, чем московитским».

– Хорошо, – скажешь ты, читатель, – офицерский состав в этой армии был иностранный, снабжалась она голландским оружием и воевала на голландские деньги, корабли ее были построены тоже голландцами. Но Петр I был несомненно русский!

А вот в этом, любезный читатель, большие сомнения. Ты, вероятно, думаешь, что эпоха Петра I хорошо документирована и все тут известно до мельчайших деталей. Должны тебя разочаровать. «В одном государстве царственный ребенок, вследствие семейной вражды, гонения от родственников, подвергался страшным опасностям, спасся чудесным образом, воспитывался в уединении, среди низких людей, набрал себе из среды этих людей новую храбрую дружину, одолел с нею противников и стал основателем нового общества, нового могущественного государства, проводил всю свою жизнь в борьбе и оставил по себе двойную память: одни благословляли его, другие проклинали», – пишет С. М. Соловьев в «Истории России с древнейших времен» и продолжает: «О ком это идет речь? что это хотят нам повторять старую сказку о Кире и Ромуле: кто ей теперь верит? Сказывается не сказка, не о Кире и Ромуле идет речь, приводятся неоспоримые известия о русском царе Петре Алексеевиче» (т. 14, гл. 2).

В 2.1.1 мы отметили, что у истоков истории о Лжедмитрии стоял Лопе де Вега. А откуда достались нам «неоспоримые известия о русском царе Петре Алексеевиче»? Из Франции, любезный читатель. И сочинил их хорошо знакомый тебе Вольтер. Правда, не только он, но и его французские предшественники.

Процесс создания истории Петра I описан в книге С. А. Мезина «Взгляд из Европы: французские авторы XVIII века о Петре I» (Саратов, СГУ, 2003).

«…смерть царя вызвала появление моды, которая просуществовала вплоть до периода империи (Наполеона – А. П.): Петр Великий стал героем пьес, опер, эпических поэм…», – цитирует Мезин современного французского историка и добавляет, что мода на Петра I появилась во Франции еще до его смерти (Мезин, гл. 2).

Заметим, что миф о Петре развивался в двух направлениях: поначалу Петр изображался как дикий азиат. Что и не удивительно, поскольку Россия и Франция находились в противоборствующих коалициях. Де ла Невилль в своих «Любопытных и новых известиях о Московии» (1698) дал такой портрет русского царя: «Несмотря на то, что ему только 20 лет, голова у него постоянно трясется. Любимая его забава заключается в натравливании своих любимцев друг на друга, и весьма нередко один убивает другого из желания войти к царю в милость».

(Добавим, что в сочинении Невилля в полном виде изложена история царевны Софьи, Голицына и стрелецкого бунта).

«Французская публика читала о победах Карла XII в России, узнавала полуфантастические подробности о жизни Меншикова в романе «Le prince Kouchimen», приписываемом аббату Ф.-Т. де Шуази (1710), питалась слухами об экстравагантных выходках русского царя. В «Memoires du Chevalier Hasard» (1703) их автор, некий С. де Куртильз, якобы присутствовавший на встрече Петра I с курфюрстом Бранденбурга, нарисовал такой портрет русского царя: «Несколько дней спустя приехал царь Московии, что обеспечило нам развлечение на пять или шесть дней. Никогда мы не видели столь необычных манер… Он въехал в город втихомолку на смехотворном экипаже; он был больше похож на медведя, чем на человека, он был одет в шкуры и колпак на голове. Одежда волочилась по земле вместе с саблей колоссальных размеров. Усы его закручивались вокруг ушей… Он приблизился к курфюрсту не снимая с головы колпака, с испанской важностью, не сгибаясь, словно аршин проглотил». Царь грубо вел себя с дамами, пил перцовую водку, словно простую воду, и все время грозил всех повесить и убить» (там же).

В книге Ф. Бюше «Краткий очерк истории царя Петра Алексеевича» (1717), как и у Невилля, содержится история Софьи и стрелецкого бунта, а также рассказывается о походах Петра на Азов и строительстве в Воронеже русского флота.

В 1716 году в Амстердаме выходит книга якобы состоявшего на службе в русской армии француза Ж. Н. Моро де Бразе «Записки политические, забавные и сатирические»: «Россия для него – далекая, «затерянная» страна Севера. Автор начинает описание событий с похода Карла XII на Россию, который обернулся для короля «печальной катастрофой», потерей армии и многих прибалтийских провинций. Энергичные завоевания царя, по словам автора, удивили турецкого султана, который не желал иметь столь сильного соседа и объявил войну России. Описание Моро де Бразе наполнено подробностями похода на Прут… Причину катастрофы русской армии на Пруте автор видит в том авантюрном решении идти через «пустыню» на Прут, которое царь принял на военном совете под давлением своих министров и «русских генералов» вопреки мнению «немецких генералов» о необходимости оставаться у берегов Днестра. Когда дела у них идут хорошо, – пишет де Бразе, – русские ради своего честолюбия не хотят слушать иностранцев, но как только они из-за своей неопытности попадают в трудное положение, вся ответственность возлагается на «немцев». К тому же он упрекает русских в безмерном пьянстве. Французский автор приписывает царским министрам коварный план: русские любят спокойствие и лень, они не склонны к военным занятиям; министры специально хотели втравить Петра в дело, заранее обреченное на провал с тем, чтобы отбить у царя природную склонность к войне и побудить его к мирной жизни… автор вместе с тем отмечает, что в самых трудных обстоятельствах Петр «щадил себя не больше, чем самый смелый солдат его армии». Во время битвы он появлялся повсюду, ласково и дружески говорил с генералами, офицерами и солдатами, требовал отчета о том, что происходило на их посту» (там же).

Отметим еще книгу Ф. Вильбуа – мемуар о пребывании на русской службе (книга эта хранилась в библиотеке Вольтера): «В первую очередь автор сообщает о причине смерти царя: Петр умер от венерической болезни (гонореи), полученной от генеральши Чернышовой. А обострение болезни вызвали «несколько стаканов водки». Автор в подробностях живописует безобразия Всешутейшего и всепьянейшего собора. С претензией на точность сообщается, что после стрелецкого бунта в один день было казнено 7 тысяч стрельцов. Сам царь зарубил «около ста этих несчастных». По утверждению автора, Петр не был лишен и порока содомии, которому предавался с Меншиковым. Царь «являлся настоящим чудовищем сладострастия. Он был подвержен, если можно так выразиться, приступам любовной ярости, во время которых он не разбирал пола» (там же).

То есть в написанных в первые два десятилетия 18 века во Франции трудах содержится практически все, что мы знаем о Петре Первом. Соединены вместе все эти истории были в книге Ж. Руссе де Мисси "Записки о царствовании Петра Великого, императора России, отца отечества…" (1725–26, Гаага). Автором «Записок» был представлен русский барон Иван Иванович Нестесураной, чье имя стояло на титульном листе и от чьего имени велось повествование. «Первый том своего труда Руссе де Мисси посвятил описанию истории допетровской России… в целом материал изложен на редкость четко и ясно. Причем события XVI–XVII вв. описывались особенно подробно и при этом удивительно достоверно для исторического сочинения начала XVIII в… можно утверждать, что в России первой четверти XVIII в. отсутствовало столь ясное и достоверное прагматическое (без попыток обобщения) изложение русской средневековой истории. Рядом с ним «Синопсис» и даже "Краткий Российский летописец" М. В. Ломоносова кажутся архаичными» (Мезин, гл. 6). В очередной раз мы убеждаемся, что «русская история» изначально создавалась где угодно, но только не в России.

Посмотрим, что же сообщают «Записки», отметив восклицательными знаками свидетельства того, что сочинение де Мисси является одним из первоисточников истории Петра. Итак, в нем описывается «регентство царевны Софьи, стрелецкие бунты, борьба за власть и первые самостоятельные шаги юного Петра до начала Северной войн. Материал здесь изложен в духе романизированной биографии с описанием чувств и мотивов поступков главных героев. Впрочем, психологизм этот довольно примитивный, и главное достоинство раздела видится в том, что автор в данном случае не испытывал недостатка в фактическом материале, положив в основу своего труда какой-то неизвестный(!) нам повествовательный источник. Соблюдена правильная (!) последовательность главных событий, некоторые из них изложены с любопытными подробностями (Крымские походы В. В. Голицына и связанные с ними международные дела, планы Шакловитого погубить Петра и Нарышкиных, начало петровских реформ и др.) Можно отметить даже некоторые оригинальные для того времени суждения и оценки. Так, автор говорит о "больших планах", задуманных царем Алексеем Михайловичем, которые начал выполнять Федор, а затем продолжил Петр. Царевна Софья и Голицын вопреки официальной русской традиции рисуются не одной только черной краской. Но с самого начала изложения истории петровского времени бросается в глаза большое количество фактических ошибок, начиная с того, что автор неправильно назвал дату рождения Петра, а во втором издании, «исправляя» эту неточность, ошибся еще больше. Описывая Крымские и Азовские военные походы, автор называет сильно завышенные, прямо-таки фантастические данные о численности русских войск и т. д. В «Записках» чувствуется особое пристрастие автора к дипломатическим сюжетам… Руссе де Мисси вполне адекватно оценивает значение основных сражений Северной войны (Калиш, Головчино, Лесная, Полтава и др.) Очень невыразительно представлена Полтавская битва(!)… большое место в книге Руссе де Мисси отведено измене Мазепы, путешествию царя во Францию (здесь слово в слово повторены сообщения "Nouveau Mercure" за июнь 1717 г.), официальной версии дела царевича Алексея. Что же касается событий внутренней жизни страны, то в книге мы имеем лишь случайный перечень некоторых из них. Сообщаются некоторые подробности строительства Петербурга… "Начало этого нового города стоило жизни более чем 200 тыс. этих несчастных ("работников, согнанных со всех концов страны"), которые были вынуждены работать без отдыха, не имели пропитания, не имели даже ни палаток, ни хижин, где бы могли расположиться", – писал Руссе де Миссе… Руссе де Мисси пустил в оборот(!) цифру 200 тыс., и она перешла в труды А. Катифоро, Вольтера и других авторов… Собственно реформы Петра I освещены в книге французского автора крайне поверхностно. Он ограничился лишь беглыми упоминаниями о "полезных установлениях". Автор дважды повторял, что государственное управление царь перестраивал по французским образцам, что не соответствует действительности. "Находя, что он извлечет большие преимущества из учреждения коллегий ("conseilles") по образцу тех, что ввел герцог Орлеанский во Франции в начале Регентства, царь, следуя этому плану, учредил Берг-коллегию, состоящую из способных людей…". Отрывочные известия об учреждении полиции в Петербурге, о порче монеты и реформе монетного дела, о переводе торговли из Архангельска в Петербург, о строительстве Ладожского канала и другие теряются(!) в море военно-дипломатических материалов» (там же).

В ноябре 1725 г. Парижская Академия наук поручила своему секретарю Бернару де Бовье де Фонтенелю произнести посмертное «Похвальное слово царю Петру I».

Именно Фонтенель считается создателем второй стороны мифа о Петре – как о великом преобразователе, строителе новой нации. В это время во Франции становилась модной тема союза монарха и философа, и прославление Петра, как покровителя наук, несомненно, была с намеком адресовано французскому королевскому двору. Кроме того, именно в марте 1725 Екатерина I дает аудиенцию французскому посланнику Кампредону, предлагая заключить союз России и Франции. Так что на место мифу о чудаковатом азиате вполне своевременно приходит миф о великом просветителе. «Фонтенель начинает с того, что характеризует положение России до Петра. Крестьяне, рожденные рабами и не заинтересованные в своем труде; господа, угнетенные деспотической властью; всякое производство задавлено; чахлая коммерция находится в руках иностранных купцов; военное искусство находится в небрежении; флот отсутствует, – такова мрачная картина «варварской» Московии накануне преобразований. «Повсюду царствовала крайняя развращенность нравов и чувств, которая даже не была прикрыта внешней благопристойностью…» «Все нужно было делать заново в Московии, улучшать было нечего. Речь идет о создании новой нации, причем надо было действовать одному, без помощи, без инструментов»… Автор говорит о путешествиях Петра по Европе, беседах с учеными, о тщательном изучении географии своей страны, о создании грандиозных планов по соединению русских рек каналами, об организации научных экспедиций. Фонтенель лишь перечисляет нововведения царя: новые органы государственного управления, школы, учебные заведения в Москве, Петербурге и Киеве, обсерватория, Кунсткамера, Ботанический сад, типографии, библиотека» (Мезин, гл. 2).

Мы полагаем, уже нет нужды доказывать, что все сведения о Петре, которыми мы располагаем, были написаны французами, проживавшими за тысячи километров от «далекой северной страны», по преимуществу, в городе Париже.

Коснемся теперь деятельности Вольтера. Петр I – один из центральных персонажей его «Истории Карла XII», первый том которой вышел в 1730, второй – в 1731 г. В новом издании 1739 г. разделы, посвященные России и Петру I, были значительно расширены.

К тому, что мы уже знаем о Петре из произведений его французских предшественников, Вольтер добавил историю о Ле Форте (мы полагаем, что эта фигура как раз имеет отношение к реальности – см. 2.8.13): воспитание, полученное Петром, склоняло его к усилению варварства, но на счастье он встретился с приехавшим в Московию женевцем Ле Фортом. Ле Форт быстро объяснил Петру преимущества западной политической и экономической систем. В 1698 году Петр отбыл в Амстердам, где изучал морские науки под именем Петра Михайлова. Вдобавок посетил Англию, а затем вернулся в Россию с целой толпой западных мастеров. Они стали строить корабли и здания правильной архитектуры. Ряд живописных деталей (характеризующих, однако, степень достоверности сведений) добавил Вольтер в описание Северной войны: под Смоленском в 1708 году Карл XII вступает в бой с отрядом калмуков. После победы над калмуками и русскими ему открывается дорога на Москву. Но из-за нехватки провизии он не идет на Москву, а отправляется на юг на Украину – в страну казаков.

С 1745 года Вольтер начинает предлагать Елизавете Петровне написать историю ее отца Петра Великого. Но только в 1757 году получает от фаворита Елизаветы Ивана Шувалова такой заказ. Первый том «Истории Петра» написан в 1759 году (и прислан в Россию в 1760), второй – в 1763-м.

С. А. Мезин так комментирует творческий метод Вольтера: «В начале своей «Истории» Вольтер утверждает, что она написана только по русским источникам… Это утверждение не соответствует действительности… его ссылки на рукописные «мемуары», полученные из России: «Извлечено полностью из материалов, присланных из Москвы и Петербурга»; «в секретных мемуарах, которые доверил мне русский двор, содержится утверждение…»; «мои мемуары свидетельствуют»; «в моих мемуарах говорится» и т. д… были сплошь и рядом мифическими!» (Мезин, гл. 3)

Известно о переписке Вольтера с Петербургской Академией наук, в том числе с Миллером и Ломоносовым. Из России Вольтеру в помощь его работе были послан «почти исчерпывающий список книг о Петре I, вышедших в Европе (особенно в Германии) в первой половине XVIII в», а также «Описание стрелецких бунтов», «Описание Камчатки», «Описание России» и «Экстракт из журнала Петра Великого» («Гистории Свейской войны»). Однако «при написании истории России, французский автор явно отдавал предпочтение европейским свидетельствам» (там же). Да и то сказать, если мы заглянем в присланное Вольтеру Ломоносовым «Описание стрелецких бунтов», то в примечаниях прочтем, что при их написании Ломоносов использовал «Донесение о печальной трагедии в Москве» Бутенанта фон Розенбуша, напечатанное в 1691 году во Франкфурте-на-Майне. Так что Вольтер совершенно оправданно предпочитал пользоваться при написании «Истории Петра» трудами своих непосредственных французских предшественников, а не пришедшими к нему по кругу из России перепевами более ранних европейских сочинений.

Заметим, что «Краткий российский летописец» Ломоносова был отпечатан в России только в 1760 году и Петру Первому в нем посвящено 2.5 страницы текста, к которых не содержится ничего (!), чего бы не было в трудах французских историков начала 18 века. Что касается якобы посланной Вольтеру «Гистории Свейской войны», то, по всей видимости, это предположение современных историков основано на фразе из письма Вольтера, где он выражал недовольство присланными русскими источниками: «Они полагают, что дают историку материалы, когда посылают вьюк военных деталей, маршей и контрамаршей…» (к Альгаротти, 14 сентября 1761 г.)» (Мезин, гл. 3). Эта «Гистория» была впервые издана в России в 1770–1772 гг. Считается, что работа над ней началась еще при личном участии Петра Первого и шла с перерывами до 1731 года, после чего неоконченные материалы хранились в архиве, где и были найдены ее издателем М. М. Щербатовым в 1768 году. Странно, однако, что Вольтер проигнорировал в своей работе источник, к которому приложил руку сам Петр Первый. «Гистория» или «Поденная записка Петра Великого», действительно, представляет собой почти поденное последовательное описание событий, происходивших с 1700 по 1721 годы во время Северной войны. Однако по нашему мнению, автором был вовсе не коллектив, возглавляемый Петром Первым, а «творец мифов истории» и «алхимик от истории» (по выражениям современного исследователя П. А. Кротова) «новгородский дворянин» П. Н. Крекшин (1684–1763).

Судите сами: «Примерно с середины 30-х годов XVIII в. и вплоть до кончины П. Н. Крекшин стремиться воплотить в действительность свой грандиозный замысел 45-томной истории первого русского императора – «Журналов велико славных дел великого государя императора Петра Великого…». В них он предполагал буквально день за днём излагать деяния своего кумира. По всей вероятности, П. Н. Крекшин предполагал в каждом томе освещать один год из 44 лет правления Петра Великого (1682–1725)… В июне 1759 г. он упомянул, что «блаженных дел» Петра Великого «до сорока пяти книг труда моего в собрании и имеетца…» (С. А. Мезин О первых историках Петра Великого (заметки на полях современных изданий) История Петербурга № 1(47) 2009 г.) Однако до нас отчего-то дошли лишь два «Журнала» Крекшина – за 1683 и 1709 годы (издание датировано 1753 годом), а также два «Экстракта» из «Журналов» – за 1682, датированный 1754-м, и за 1710 год, датированный 1758 годом, и названный «29 томом». Где же остальные 42 тома? Вероятней всего, они и были использованы при написании «Гистории».

Вполне вероятно, что какие-то «Экстракты» Крекшина были посланы Вольтеру, не усмотревшего в них ничего другого, кроме нагромождения неизвестно на чем основанных однотипных описаний стычек и перемещений войск.

Итак, истории о Петре Великом стали переносится в российские сочинения в 1750-е годы в правление Елизаветы Петровны. В эти же годы они начинают обрастать «мясом», то есть «подлинными документами», вроде тех, которые кропал Крекшин. Одна из идеологических задач, которые при этом решала российская власть – возведение своей родословной к Рюриковичам и через них к Цезарю Августу, что давало российским самодержцам права на императорский титул, причем более «старые» по сравнению с Гольштейн-Готторпами, которыми они на самом деле являлись.

Единственным связующим звеном правивших в России немецких княжеских династий с Рюриковичами мог быть только Петр Алексеевич Романов.

(На полях заметим, что в качестве источника своих «древнерусских летописей» Татищев, наряду с «от раскольника в Сибири», «от раскольника в лесу», «купленный у разносчика на площади» указывает и «8-й, Новгородский (манускрипт), взят был от Крекшина». По-видимому, после писаний историй о Петре, Крекшин переключился на создание древнерусской истории, и дело его подхватил Татищев).