Текст книги "Доктор Смерть"

Новый главный именно что мучил – допекал придирками, требовал досконального исполнения всех инструкций, которые не то, чтобы исполнить, запомнить невозможно, а из любой жалобы устраивал шоу с показательной экзекуцией виновных (или назначенных виновными). Ясно, что нынешняя должность для тебя всего лишь очередная карьерная ступень на пути к креслу директора департамента, но зачем же так свирепствовать? Народ не крепостной – разбегаться начнет, а высокая текучесть кадров является серьезным препятствием для карьеры. Кто захочет расширять твои полномочия, если ты с подчиненными сработаться не можешь? Строгость и принципиальность – ценные качества для руководителя, но все должно быть в меру. Недаром же говорится, что в капле – лекарство, а в ложке – яд.

Беда, как известно, не приходит одна. Примерно через полтора месяца после смерти дяди Миши у Кирилла случилась неприятность – снова споткнулся на ровном месте, там, где не ожидал ничего плохого.

Дело было так. Пациент Матюшин, отставной капитан второго ранга с трансмуральным инфарктом в анамнезе, явился на прием после возвращения из кардиологического санатория с жалобами на некоторое ухудшение самочувствия, которое сам пациент связывал с пережитым недавно стрессом. Сын обещал забрать Матюшина из санатория на машине, но сильно запоздал, и разозлившийся Матюшин вернулся домой на автобусе, благо от Зеленоградска до Калининграда ехать всего два часа. Дома он высказал сыну все, что о нем надумал за время тряски в автобусе, сын что-то ответил, невестка добавила свои пять копеек (какая женщина останется в стороне при семейной ссоре?) и в результате Матюшин сумел заснуть только под утро…

В целом старикан выглядел неплохо, но Кирилл все же решил снять кардиограмму, которая ничем не отличалась от предыдущих. Усилив терапию и посоветовав Матюшину меньше нервничать по пустякам, Кирилл с легким сердцем отпустил его, назначив контрольную явку на следующей неделе. Пациент вернулся домой, прилег на диван подремать, да так и не проснулся. Вскрытие показало, что причиной смерти стала острая сердечно-сосудистая недостаточность, вызванная повторным трансмуральным инфарктом миокарда.

Умер – и умер, все мы смертны, а после семидесяти так особенно, но приехавшая по вызову сына бригада скорой помощи, узнав о том, что Матюшин сегодня был на приеме у врача Кардиоцентра, накрутила осиротевшего мужика так качественно, что тот написал жалобу в департамент. Что творится в вашей епархии, люди добрые? В Кардиоцентре у моего любимого отца проглядели свежий инфаркт и, вместо того чтобы срочно госпитализировать, отпустили домой, где он вскоре и умер! Прошу разобраться и принять меры.

Кирилл угодил в жернова классовых противоречий между амбулаторной и скоропомощной службами. Эти службы, мягко говоря, недолюбливают друг друга, так уж сложилось исторически. Скорики считают поликлинических врачей круглыми дураками, которые ничего не знают, ничего не умеют и ничего не могут сделать правильно. Госпитализируют тех, кто в этом не нуждается и оставляют дома тех, кого нужно срочно доставить в стационар. Для них и прозвище особое придумано – «полуклиницисты».

Полуклиницисты, в свою очередь, называют сотрудников скорой помощи «извозчиками», поскольку считают круглыми дураками, которые ничего не знают, ничего не умеют и могут только перевозить пациентов из точки А в точку Б.

Разумеется, обе службы бдительно следят за действиями противной стороны (противной в обоих смыслах этого слова). Если скоропомощная бригада необоснованно откажет пациенту в госпитализации, то участковый терапевт постарается раздуть из этой условной мухи большущего слона. И скорики точно так же готовы сделать из любой оплошности полуклинициста грандиозный хапарай. И начальству своему сообщат, чтобы оно передало информацию дальше, и самого пациента или его родственников подобьют нажаловаться в департамент. Ничего личного, просто традиция такая. Как говорил французский король Карл Пятый, прозванный Мудрым: «Я воюю с Англией, потому что это предопределено».

Марат Светланович, верный своему обыкновению обсасывать каждую жалобу до косточек, собрал собрание, на котором обрушил на голову Кирилла водопад начальственного гнева. Заведующей тоже досталось за слабый контроль, но не так уж и сильно, видимо главный пока еще не подобрал кандидатуру на ее место.

– Вы с людьми работаете, а не с дровами! – вопил Марат Светланович с побагровевшим до свекольного цвета лицом. – Вы должны были госпитализировать Матюшина, но вы отпустили его домой умирать! Таким, как вы, в медицине не место!..

И так далее. И тому подобное. В стиле крещендо, то есть – по нарастающей.

Кирилл сидел в первом ряду, обстреливаемый злорадными и сочувственными взглядами коллег (вторых было меньше, люди не могли забыть, что он ходил в любимчиках у предыдущего главврача). Дав главному выговориться и отдышаться, он встал и спокойно спросил:

– Ко мне лично какие претензии, Марат Светланович?

– Как это какие?! – снова завелся главный и повторил свое гневное выступление в несколько сокращенном виде.

Подхалимы качали головами – какая наглость! Нормальные люди удивленно смотрели на Кирилла – он, что, с ума сошел? Но Кирилл прекрасно сознавал, что он делает. Нужно было, чтобы главный выпустил весь пар и стало бы возможно вести с ним конструктивный диалог.

– Вам все ясно или еще раз объяснить?! – с сарказмом спросил главврач, закончив обличать.

– Давайте я изложу вам свое видение событий, – предложил Кирилл, так и продолжавший стоять, словно бы следуя народному: «а мы постоим – на своем настоим». – Ко мне пришел хроник-пациент с жалобами на небольшое – небольшое, я подчеркиваю! – ухудшение состояния. Я его осмотрел, снял кардиограмму, увидел, что динамики нет…

– Что там можно было увидеть на фоне рубца от предыдущего инфаркта?! – рявкнул главврач, но уже без прежнего задора. – Надо было срочно направить его на «эхо»![8]8
  «Эхо» – жаргонное название эхокардиографии (ультразвукового исследования сердца).


[Закрыть]

– Как вы себе это представляете, Марат Светланович? – вежливо улыбнулся Кирилл. – Если бы я попробовал подойти к узистам с такой просьбой, не имея для этого веских оснований, меня просто послали бы… хм… туда, куда Макар телят не гонял. Да еще бы и вам нажаловались, что я им работать спокойно не даю…

Тут главному крыть было нечем – узисты мнили о себе невесть что (разбаловал их покойный Михаил Александрович) и на все просьбы коллег обычно отвечали отказом в стиле: «вас много, а я один и у меня – очередь!».

– Но зачем бы я вообще стал отправлять его на «эхо»? – продолжал Кирилл. – Показаний не было. Ну – понервничал человек, с кем не бывает? Ну – по дороге от остановки присел разок на скамейку дух перевести. Это же обычное дело…

– Но, вернувшись от вас, он умер! – вставил Марат Светланович.

– И что с того? – парировал Кирилл. – У любого из нас в любой момент может случиться закупорка артерии тромбом. Ваш предшественник за несколько минут до смерти был бодр и весел. Закончил административное совещание, ушел в кабинет отдохнуть – и скоропостижно скончался. От инфаркта, к слову будь сказано. Инфаркт – дело внезапное, это вам не пневмония. Закупорка сосуда произошла, когда Матюшин был дома или, в крайнем случае, на подходе к нему. Но разве я мог это предугадать?

– Должны были! – Марат Светланович переглянулся со своими заместителями, сидевшими рядом с ним в президиуме. – На то вы и врач!

– Врач, – кивнул Кирилл, – но не предсказатель. Судьбы по звездам читать не умею…

– Вы просто пытаетесь уйти от ответственности! – встряла заместитель по экспертной работе, назначенная пару недель назад и потому очень активная. – Имейте мужество признаться в своих ошибках!

– В каких, Нонна Эдуардовна? – с вежливой улыбкой спросил Кирилл. – Я не понимаю, где я допустил ошибку!

– Да вы что?! – хором удивились заместители, а главный врач картинно развел руками.

– Вот представьте! – в тон им ответил Кирилл. – Выслушал жалобы, осмотрел, снял кардиограмму, усилил терапию и назначил явку на следующей неделе. Все по канону, как положено. А если уж вы говорите о том, что я пропустил повторный инфаркт, то будьте любезны доказать, что инфаркт произошел до моего осмотра. Иначе я опротестую выговор в суде…

– Да я вас уволю! – главный стукнул кулаком по столу. – Сегодня же!

– Очень хорошо, – Кирилл снова улыбнулся. – Я отдохну несколько месяцев, а затем восстановлюсь по суду и получу зарплату за все время вынужденного прогула. И если вы думаете, что все это время буду молчать, то сильно ошибаетесь. Я буду рассказывать людям правду о том, что скрывается за красивым фасадом. Например, о том, как диагносты отказываются проводить срочные исследования. Или о том, как руководство центра пытается манипулировать госпитализацией…

– Что за бред! – возмутился главврач. – Чушь собачья! Где вы видели манипуляции?

– Например в требовании ограничить госпитализацию лиц, старше семидесяти лет, – напомнил Кирилл. – И в какой форме это было сделано? Нам валежник не нужен! Это наши ветераны – валежник? Простите, но у меня просто нет слов! Вот вы, Марат Светланович, сказали, что Матюшина нужно было срочно госпитализировать. Но разве при отсутствии динамики на пленке[9]9
  «Пленка» – жаргонное название кардиограммы.


[Закрыть] мне это удалось? Коллеги напомнили бы мне ваши слова про валежник…

– Я такого не говорил!

– Говорили, – вздохнул Кирилл. – Три недели назад, на утренней конференции, когда узнали, что в четвертом отделении пришлось в коридор пациентов укладывать.

По залу прокатился сдержанный гул.

– С каждым может случиться, – успокаивающим тоном сказал Кирилл. – Слово, как говорится, не воробей. Но дело же не в этом, правда? Дело в том, что мы, врачи, должны поддерживать друг друга в рамках нашей корпоративной солидарности. Если мы начнем друг друга под монастырь по необоснованным жалобам подводить, то просто погрязнем в судебных разборках. Одно дело повлечет за собой другое… и так без конца, потому что каждого есть в чем упрекнуть. Но разве так надо? Разве так должно быть? Я понимаю Матюшина-младшего и не обижаюсь на него за эту необоснованную жалобу. Человек потерял отца, это тяжелая травма, невосполнимая утрата. Он не медик и не разбирается, что к чему. Какой-то дурак со «скорой» надул ему в уши чепуху, а он поверил… Но здесь же не дураки сидят, а умные люди с медицинским образованием, – Кирилл обвел взглядом зал. – Нам-то положено разбираться, а не гнать волну на крайнего. Спасибо за внимание и надеюсь на понимание. У меня все.

Вместо того, чтобы сесть в кресло, Кирилл быстро вышел из зала, прикрывая лицо правой рукой. Пусть видят, гады, что человек переживает, что он на взводе, на пике эмоций… В туалете умылся холодной водой и ободряюще подмигнул своему отражению в зеркале – победа будет за нами, дружище!

Пронесло – даже выговора не дали, не говоря уже о увольнении. Правда главный глядел волком, а заведующая отделением снова начала придираться по пустякам, но Кирилл уже знал, что надолго ее не хватит, посвирепствует неделю-другую, да и угомонится.

Всем, кто жаловался хотя бы на малейшее ухудшение состояния, Кирилл отныне предлагал срочную госпитализацию. Большинство отказывалось под роспись, а тех, которые соглашались, в приемном отделении оформляли без разговоров, невзирая на возраст.

О заведовании отделением Кирилл мечтать не перестал. А что такого? Главный врач не вечен и не факт еще, что он уйдет руководить департаментом. Могут и пинком вниз сбросить, провидение любит подшутить над человеком.

Да – любит.

Кирилл не раз уже в этом убеждался.

Интермедия третья. Кто ты какой?

– Барканский! Давай разберем предложение «Я – умный мальчик». О ком идет речь?

– Обо мне, Светлана Евгеньевна.

– Хм! Давай скажем так – речь идет о мальчике. О мальчике, который говорит, что он умный. «Я» – это личное местоимение первого лица единственного числа. Его также можно назвать местоименным существительным, поскольку оно отвечает на вопрос… На какой вопрос, Кирилл, отвечает «я»?

– «Какой?»

– Почему «какой?»? Подумай лучше.

– Какой мальчик? Я!

– Подожди! Вопрос «какой?» можно отнести к слову «умный». Какой мальчик? Умный! А «я» отвечает на вопрос… На какой вопрос отвечает «я»?

– На вопрос «какой мальчик»?

– Нет! Давай подумаем вместе. «Мальчик» – это существительное?

– Да!

– Что обозначает существительное?

– Предмет!

– Правильно, Кирилл! Существительное обозначает предмет, а также лицо или явление. На какой вопрос отвечает существительное?

– На «кто?» или «что?», Светлана Евгеньевна.

– Правильно! Кто? Мальчик! Значит и местоимение «я» отвечает на вопрос…

– «Какой?»

– Ну почему же «какой?», Кирилл? Я же сказала, что местоимение «я» называют местоименным существительным. Су-ще-стви-тель-ным! А ты сказал, что существительное отвечает на вопрос «кто?» или «что?». Кто?

– Мальчик.

– Правильно! Какой мальчик?

– Я!

– Садись, Барканский. И запомни, что местоимение «я» отвечает на вопрос «кто?». Кто? Я! Даже песня такая была: «Если не я, то кто же?».

Глава седьмая. Квипрокво̀

Некоторые пациенты не просто поражали, а убивали наповал своим наивным идиотизмом. Вроде бы взрослые, адекватные люди, а как дело дойдет до здоровья – начинают выкидывать такие фокусы, что хоть «караул» кричи. Взять, хотя бы, господина Гасанова. Деловой человек, секонд-хенд из Европы гонит вагонами (а ведь это занятие большого ума требует!), в бизнесе все у него расписано, как по нотам… Но при всем этом он не способен регулярно принимать назначенные ему препараты, которых всего три, причем два из них принимаются один раз в сутки. В результате имеем то понос, то золотуху, точнее говоря – то сильный приступ стенокардии, то гипертонический криз, а иногда и то, и другое разом.

– Юнус Алекперович! – ахнул Кирилл, едва взглянув на входящего в кабинет Гасанова. – Вам не сюда, вам в приемное надо!

Сказать, что пациент выглядел нехорошо, означало не сказать ничего. Более уместным было бы выражение «краше в гроб кладут». Бледный, на лбу испарина, губы синие, руки подрагивают, ноги еле ходят. С одной стороны сын под руку поддерживает, а с другой – какая-то незнакомая Кириллу восточная женщина средних лет, наверное, дочь или невестка.

– В приемное потом, – тихо сказал Гасанов. – Успеется. Сначала хочу с вами поговорить.

Усадив его на кушетку, женщина вышла из кабинета, а сын остался – сел рядом с отцом, не давая ему завалиться на бок.

– «Скорую» надо было вызывать! – строго сказал сыну Кирилл.

– «Скорая» неизвестно куда увезет, – ответил сын. – Они в последнее время какие-то дурные стали, везут туда, куда им начальство скажет. Не договоришься, на все один ответ: «у нас инструкция». А отец привык здесь лечиться, он здесь всех знает и его все знают. Да и разве моя машина хуже «скорой»? Шевроле персональной сборки.

Внедорожники Шевроле Тахо собирались на одном из местных автозаводов. Желающие расстаться с энной суммой денег, могли лично наблюдать за сборкой автомобиля, который им предстояло купить. Эта неофициальная услуга называлась «персональной сборкой».

– «Скорая» вашего папу на носилках бы транспортировала, а не пешком, – заметил Кирилл, щупая пульс пациента.

– Организуем! – пообещал сын и умолк под строгим взглядом отца.

Обычно врачи сначала расспрашивают пациентов, а затем уже приступают к осмотру. Кирилл поступал иначе – сначала устраивал общий осмотр – оценивал пульс, измерял давление, выслушивал легкие и сердце, щупал живот, смотрел нет ли отеков на ногах – и лишь затем переходил к расспросам. Этому его научил один доцент во время переподготовки в кардиологи.

– Пациенты зомбируют нас своими жалобами, – говорил доцент. – Мы идем на поводу у их жалоб и потому совершаем диагностические ошибки. Сначала нужно осмотреть пациента, составить общее представление о его состоянии, а потом уже слушать жалобы.

Когда Кирилл надавил рукой на живот, пациент вздрогнул.

– Болит? – спросил Кирилл.

– Здесь болит, – Гасанов положил руку на середину груди. – А там – так, пустяки, у меня же колит хронический.

– Очень острое кушает, – пожаловался сын. – Без перца и чеснока за стол не садится.

– Мне без перца еда в рот не лезет! – ответил Гасанов. – Доживешь до моих лет – поймешь.

Закончив осмотр, Кирилл вызвал по телефону «пианистку» (так здесь называли снимающих кардиограмму медсестер) и пока та шла, выслушал жалобы пациента. Собственно, жалоба была всего одна – ночью возникла сильная жгучая боль в груди, отдававшая в живот. Домашние хотели вызвать «скорую», но Гасанов запретил – проглотил несколько таблеток и попросил оставить его а покое. К утру ему стало лучше, но сын все-таки настоял на том, чтобы показаться врачу и привез отца в поликлинику Кардиоцентра к Кириллу Мартыновичу (Гасанов лечился только у мужчин, поскольку женщинам он не доверял, и предпочитал иметь дело не с обычными врачами, а с кандидатами или докторами наук).

На кардиограмме данных за острый инфаркт не было, но, тем не менее, Кирилл настоятельно предложил Гасанову госпитализироваться. Настоятельно, то есть – не формально, для галочки, а с уговорами и объяснениями. Но упрямый старик стоял на своем – если был бы инфаркт, тогда бы я согласился, а раз инфаркта нет, лучше дома отлежусь. На всякий случай, чтобы подстраховаться от возможных неприятностей, Кирилл пригласил в свой кабинет заведующую отделением. Та явилась раздраженная – ну что вы меня дергаете?! – отчитала Гасанова за несознательность, постращала последствиями, но тоже ничего не добилась. Осматривать Гасанова она не стала, удовлетворилась рапортом Кирилла и показанной кардиограммой. Кирилл записал в амбулаторную карту Гасанова осмотр, который завершался фразой: «в присутствии заведующей консультативно-поликлиническим отделением Письмѐнной М. Г. пациенту трехкратно предлагалась экстренная госпитализация, от которой он категорически отказался; тяжесть состояния и необходимость стационарного лечения разъяснены».

Сначала под этим подписался Гасанов, затем – Кирилл, а после и заведующая поставила подпись, заверяя отказ. Когда она ушла к себе, Кирилл написал поверх своей записи: «Совместный осмотр с зав. отделением Письмѐнной М. Г.». Так ему было спокойнее, уж очень нехорошо выглядел пациент.

– Если передумаете, то вызывайте «скорую»! – предупредил Кирилл на прощанье.

С носилками Гасанов-младший заморачиваться не стал, организовал транспортировку отца до машины на каталке. Но предварительно выкинул фортель – попытался «отблагодарить за беспокойство» на глазах у медсестры, которой Кирилл не доверял. Пришлось вернуть засунутые в карман халата купюры со словами: «это совершенно лишнее». «Оно и к лучшему, – подумал Кирилл, никогда не отказывавшийся от материального выражения благодарности. – Не тот случай…».

Если пациент, нуждающийся в экстренной госпитализации, отказывается от нее, то просто так отпускать его домой нельзя – нужно передать вызов участковому терапевту. Такие вызовы, поступившие не от пациентов или их родственников, а из медицинских учреждений, называются «активами». Кирилл дал поручение старшей медсестре, которая передавала активы по назначению и регистрировала их в особом журнале, и забыл о Гасанове, поскольку и без него дел хватало. Это Пушкин считал ноябрь скучной порой, а врачам в ноябре скучать не приходится, поскольку начинается пора респираторных инфекций, а на их фоне обостряются хронические болячки.

Сын Гасанова явился на следующей неделе. Один, без отца. Выглядел он как-то странно – был небрит и смотрел исподлобья. Повел себя тоже странно – вошел без традиционного: «можно, доктор?» и не поздоровался, а молча подошел к сидевшему за столом Кириллу и начал сверлить его глазами. «Обкуренный? – обеспокоенно подумал Кирилл, вглядываясь в глаза Гасанова-младшего. – Или что другое?». Глаза были узкими, темно-карими, да еще и стоял Гасанов боком к окну, так что оценить состояние зрачков Кириллу не удалось. Но и без этого было видно, что человек в неадеквате.

С людьми, находящимися в одурманенном состоянии, следует вести себя спокойно и вежливо.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – Кирилл указал рукой на стул. – Как папа себя чувствует?

– Отец умер, – тихо и зло сказал Гасанов-младший. – Похоронили уже.

Правой рукой он сделал какое-то странное движение… Что было дальше, Кирилл не помнил. Очнулся он в незнакомом месте, которое оказалось реанимационным залом скоропомощной горбольницы. Дежурный врач рассказал, что Кирилл получил удар кастетом по голове и несколько ударов ногами по ребрам. Ничего страшного, череп цел, сломано всего одно ребро, пока отдыхайте, коллега, а завтра утром определимся, что с вами делать – оставлять или переводить в отделение.

Потом приходил капитан полиции, должность и фамилию которого Кирилл не запомнил, в память врезалось только звание. Капитан спрашивал о были ли у Кирилла конфликты с семьей Гасановых или какие-то иные поводы для возникновения личной неприязни.

– Не было никакой неприязни, – ответил Кирилл. – Отец раз пять или шесть был у меня на приеме, всегда в сопровождении сына. Никаких конфликтов, оба очень вежливо себя вели. В последний приход я уговаривал отца госпитализироваться и предупредил, что дома он рискует умереть. Не понимаю, какие могут быть ко мне претензии?

– Он здесь умер, – капитан ткнул указательным пальцем в пол. – В реанимации. Готовили к операции, да не успели.

«К операции? – удивился Кирилл. – А, наверное, шунтирование[10]10
  Аортокоронарное шунтирование (АКШ) – операция, позволяющая восстановить нормальное кровоснабжение сердечной мышцы посредством обхода места сужения кровеносного сосуда с помощью сосудистых протезов, называемых «шунтами».


[Закрыть] хотели сделать… Но почему здесь?.. Здесь же нет никакой кардиохирургии…».

Ситуацию прояснил заведующий отделением во время утреннего обхода.

– Гасанова вашего к нам привезли с перитонитом, – сказал он. – В критическом состоянии. На вскрытии обнаружилось прободение язвы желудка…

После обхода Кирилла перевели в отделение сочетанной травмы. Он просил выписать его домой, но заведующий наотрез отказался, сославшись на инструкцию, запрещавшую выписку из реанимационных отделений – переведем в обычное отделение, полежите там пару дней, а тогда уже можно и о выписке думать. Сотрясение мозга – штука коварная, последствия проявляются не сразу.

На второй день пребывания в отделении к Кириллу явился гасановский адвокат, которого звали Сергеем Сергеевичем, и фамилия у него была под стать имени – Сергеев. Адвокат сообщил, что его клиент сильно сожалеет о содеянном в состоянии аффекта, вызванного смертью отца, просит прощения за свой поступок и готов компенсировать нанесенный ущерб в рамках разумного, а также обещает не писать на Кирилла жалобы в вышестоящие инстанции.

– Аффект наступает сразу и длится недолго, – осадил адвоката Кирилл, писавший на пятом курсе доклад по аффективным психозам. – А он меня хотел убить уже после похорон отца. И кастет прихватил. Налицо осознанное намерение. В аффекте бью не заранее приготовленным оружием, а тем, что под руку подвернется. Пусть ваш клиент жалуется на меня куда хочет – я его отца смотрел вместе с заведующей отделением, ей и отвечать. А я, в свою очередь, прослежу за тем, чтобы он сел, реально и надолго.

– И что вам это даст? – всплеснул руками адвокат. – Месть – это непродуктивное чувство!

– Объясните это своему клиенту! – парировал Кирилл. – И вообще давайте отложим этот разговор, а то у меня голова травмированная начала болеть.

Торговаться Кирилла научил дедушка Леша, отец матери, зубр советской торговли, ни разу не бывший под следствием за сорок лет служения Меркурию. Правила были простые. Никогда не соглашаться ни на первое, ни на второе предложение, никогда не соглашаться сразу и никогда не демонстрировать особого интереса к сделке. К тому же Кириллу нужна была пауза для ознакомления с Уголовным кодексом.

Согласно пункту «б» части второй статьи сто двенадцатой за умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности, Гасанов-младший (впрочем, теперь уже старший) мог получить до пяти лет лишения свободы. Это с одной стороны, а с другой его действия можно было расценивать как покушение на убийство – кастетом-то по голове со всей дури-то! – а за это можно и все восемь лет получить… По большому счету ему вообще садиться нельзя, ему отцовским бизнесом заправлять нужно. Так что пусть раскошеливается, мститель хренов!

В конечном итоге мститель раскошелился на двадцать пять тысяч долларов, которые Кирилл получил до суда. В этом отношении его позиция была непоколебима – или всю сумму авансом, или не договоримся. Мол, если вы мне не доверяете, то почему я должен вам доверять?

На суде Кирилл сказал, что он все понимает и не держит зла на гражданина Гасанова, искреннее сочувствует его невосполнимой утрате и просит оказать снисхождение. Гасанов получил год лишения свободы условно. Сам он никуда на Кирилла не жаловался, но в департаменте узнали о случившемся по внутренним каналам – чай не каждый день врачей на приеме кастетами вырубают! – и приняли меры. Заведующую отделением отправили на пенсию, выдав ей в качестве последнего утешения выговор. Кирилл тоже получил выговор за ненадлежащее исполнение своих обязанностей, к которому прилагался «добрый совет» главного врача – валить на все четыре стороны, пока по инициативе работодателя не уволили.

– Вы работали абдоминальным хирургом, потом стали кардиологом, но, тем не менее, не смогли отличить стенокардию от прободной язвы! Нам такие «специалисты» в кавычках не нужны.

На сей раз Марат Светланович поостерегся устраивать доктору Барканскому публичную выволочку на собрании, а сделал это в кабинете, с глазу на глаз. И правильно сделал, потому что Кирилл снова не стал молча сносить упреки.

– В условиях амбулаторного приема трудно провести полноценную диагностику, – ответил он тоном, которым принято объяснять детям прописные истины. – Марина Григорьевна тоже не разобралась, а уж она-то просто выдающийся диагност…

На самом деле в плане диагностики Марина Григорьевна была тупой, как пробка, но ситуация требовала ее восхваления.

– Но я настойчиво предлагал госпитализацию, – продолжал Кирилл, – а после того, как пациент наотрез отказался, попросил Эльвиру Эвальдовну передать актив в поликлинику…

– А она забыла это сделать! – вставил главный врач. – А вы не проконтролировали!

– Контролировать старшую медсестру?! – притворно удивился Кирилл. – Простите, но это функция заведующей отделением. А Эльвиру Эвальдовну вообще лишний раз лучше не трогать, она чуть что срывается в истерику. Я информацию передал, в карте про актив указал, а дальше уже не мое дело.

– А чье же тогда?! – ехидно поинтересовался Марат Светланович.

Напросился – и огреб по полной программе. С мужеством приговоренного к смерти, которому нечего терять, Кирилл объяснил главному врачу, что руководитель из него, как из дерьма пуля и посоветовал валить с руководящей работы пока в шею не поперли. Марат Светланович от неожиданности оцепенел, так что до истеричного вопля: «Вон отсюда!» Кирилл успел сказать ему все, что хотел. Ну и дверью уходя хлопнул знатно – как из пушки выстрелил. Уходить – так с музыкой.

После недельного хождения по медицинским учреждениям Кирилл понял, что другой работы он в Калининграде не получит. По телефону отвечали, что кардиологи требуются и приглашали на собеседование, на котором сразу же давали от ворот поворот. Никто из потенциальных работодателей не удосужился вникнуть в суть дела и понять, что Кирилл не был ни в чем виноват. Покойный Гасанов жаловался на боли в груди, обострения язвенной болезни у него не было уже несколько лет (во всяком случае так выходило по амбулаторной карте), болезненность живота при пальпации была небольшой и, что самое главное, пациент сам отказался от госпитализации. А если бы согласился, то в стационаре его бы обследовали с ног до головы и нашли дырку в желудке… Это же не халатность, а типичное квипрокво̀,[11]11
  Квипрокво́ (от лат. qui pro quo – «кто вместо кого») – фразеологизм латинского происхождения, обозначающий путаницу, вызванную тем, что кто-то или что-то принимается за нечто другое.


[Закрыть] как выражался в подобных случаях отец.

«Ну и ладно! – сказал себе Кирилл. – Не на «скорую» же идти! Да и туда, скорее всего, не возьмут. Загостился я на Балтике, пора возвращаться домой».

Родители пребывали в неведении. Кирилл им о случившемся не рассказывал, а местные средства массовой информации (не иначе как благодаря стараниям Сергея Сергеевича) это дело не освещали. В телефонном разговоре с отцом Кирилл сказал, что без дяди Миши здесь стало совсем тухло, перспектив никаких и вообще он соскучился по родным людям и родным местам. Отец пообещал «организовать место» в областном кардиологическом диспансере.

За перенесенные страдания Кирилл вознаградил себя двухдневным прощальным туром по полюбившимся ему заведениям Калининграда. Попрощался так качественно, что едва успел на свой утренний рейс до Домодедова.

«Какой-то я невезучий, – грустно думал Кирилл, пока самолет набирал высоту. – Стараюсь-стараюсь, все делаю, как положено, а выходит боком… Ну что за непруха?! Сглазили меня, что ли?..».

Вообще-то он не верил в сглазы и прочую мистику, но при таких раскладах впору и поверить.

На подлете к Домодедову мысли приняли другое направление. Не так уж все и плохо, правда дядю Мишу очень жаль… Кардиологического опыта набрался? Набрался. Деньжат подкопил немного? Подкопил, особенно с учетом того, что получил от Гасанова-младшего. Пожил в красивом городе, хорошо его изучил, интересно было… Руководство научно-практической группой – полезный штрих в биографии. Ну и характер закалился, это тоже полезно. Разумеется, все могло бы сложиться более благоприятным образом, но менее благоприятным тоже могло. Если бы Гасанов, едрить его растак, ударил чуть левее, то попал бы в чешуйчатую часть височной кости, а она хрупкая… Или мог бы вместо кастета нож взять, а то и волыну, с него сталось бы… Нет, все не так уж и плохо. Надо быть оптимистом.