Текст книги "РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937"

«Стремление иметь политически благонадежных командиров, – подвел в 1934 г. общий итог русский военный писатель полковник А.А. Зайцов, – приводит к замещению командных должностей лицами, по своему происхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии – ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим [выделено мной. – А.С.]. При желании иметь «пролетарский» командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»…»²⁶⁷.

Проведенные в 1931–1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые одновременно были бы и коммунистами, и рабочими (или вчерашними рабочими) и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже направили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года – часть которого поглотили школы ВВС – хватило лишь на 7 специальных школ сухопутных войск (4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи), да и их первые курсы спецнабором удалось укомплектовать лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50 % присланных туда по спецнабору; 26 % имели неполное среднее, а 24 % курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100 % состоявшего из членов и кандидатов в члены ВКП(б) и на 95,8 % – из рабочих) пришлось все же рекрутировать из лиц с низшим образованием. К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4 %) совсем без образования²⁶⁸…

В 1932-м коммунистов из рабочих со средним или неполным средним образованием удалось наскрести еще меньше; такие лица составили лишь 70 % спецнабора этого года²⁶⁹. Уровень их реальных знаний тоже был ниже; так, если в 1931 г. из курсантов спецнабора, прибывших в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, неудовлетворительные знания по арифметике, алгебре и геометрии показали соответственно 21 %, 55 % и 59 %, то в 1932-м – 43 %, 74 % и 82 % (а «по русскому языку с неудовлетворительными познаниями, доходящими у отдельных лиц почти до безграмотности, оказалось» 35 %)²⁷⁰.

Вообще, у тех лиц со средним или неполным средним образованием, которые вышли из рабочих (и которые встречались тогда, как правило, среди студентов техникумов, рабфаков и вузов), контраст между формальным образованием и реальными знаниями был особенно велик. Ведь в те времена – когда «в средней школе черт знает что делалось», а «пролетариев» в высшую и среднюю специальную школу тянули буквально за уши и требования при приеме и учебе предъявляли к ним чисто символические – и на рабфаке и в вузе могли учиться (и «учились») и совершенно безграмотные выходцы из рабочей среды. Это из них получались потом помянутые И.П. Уборевичем инженеры и техники, «которые не знали, под каким соусом едят термодинамику, не знали дробей»…

Впрочем, из приведенных выше цифр видно, что идея спецнаборов в конечном счете вылилась все в тот же «классовый подбор», что главным критерием при спецнаборах оказалось все же не наличие среднего образования, а «социально-классовое лицо» и партийность.

Дальнейший поиск способов разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии» свелся (как и следовало ожидать) к чистой маниловщине.

Ужасающие результаты учебы «пролетарских кадров», принятых в военные школы в 1931 г. – наиболее безграмотных с середины 20-х, – в феврале 1932-го заставили-таки Б.М. Фельдмана заявить, что «необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы набор 32 года дал бы» курсантов «с обязательной грамотностью не ниже семилетки» (выделено мной. – А.С.). Но «повысить требования к общеобразовательному уровню поступающей в школы молодежи» Фельдман собирался… «всемерно повышая и улучшая партийно-комсомольскую, рабочую (дети рабочих и военнослужащих) и колхозную прослойку»!²⁷¹ Перестать обманывать самих себя никак не решались. Приведя в проекте своего доклада на пленуме РВС СССР осенью 1932 г. огромные цифры рабочей и партийно-комсомольской прослойки, Фельдман заученно провозглашал, что «в целом» комплектование военных школ «дает такой состав курсантов, с которым можно добиться самых высоких результатов в боевой подготовке». В датированном мартом 1932 г. акте инспектирования Бакинской пехотной школы – зафиксировавшем, что 59 из 73 командиров и начальников и 386 из 398 курсантов имеют низшее образование, что «курсанты слабо владеют устной и письменной речью» и «не имеют прочных навыков в работе над книгой»! – столь же заученно заявлялось, что «наличие подавляющего большинства рабочей прослойки» и «высокая партийная и комсомольская прослойка» «являются базой для успешной военно-политической учебы»²⁷²…

И только осенью 1932 г. – после приема, давшего контингент, еще более безграмотный, чем в 1931-м, и впоследствии на 40–50 % отчисленный по неуспеваемости²⁷³ – советскому руководству стало ясно, что от того оголтелого «орабочивания командных кадров», которое началось в 1928-м, придется все же отказаться. Общеобразовательный ценз для поступающих в военные школы впервые за все годы советской власти подняли до 7 классов, то есть неполного среднего образования.

Правда, в первый год действия этого ценза – 1933-й – выдержать его полностью не удалось, так как К.Е. Ворошилов приказал, как и раньше, «преимущество отдавать рабочим, детям рабочих и военнослужащих», а РВС СССР установил невероятно жесткие требования к партийности принимаемых (не менее 60 % членов и кандидатов в члены ВКП(б) и не менее 35 % членов ВЛКСМ, в артиллерийских, бронетанковых, технических и авиационных школах – соответственно 80 % и 20 %; из беспартийных же принимать только рабочих, передовых колхозников и лучших ударников – да и то лишь «тщательно проверенных и имеющих положительные рекомендации» партийных, комсомольских и профсоюзных организаций)²⁷⁴. Для заполнения всех имевшихся в военных школах вакансий таких сверхблагонадежных «в социальном и партийном отношении» и в то же время имеющих неполное среднее образование лиц хватить не могло, и 40 % принятых оказались все-таки с низшим образованием (при этом за 1932/33 учебный год из школ отчислили 437 «классово чуждых» и 244 «политически неустойчивых элемента» – хотя, как беззастенчиво признал Б.М. Фельдман, «все эти элементы очень хорошо сумели замаскировать свое лицо отличной учебой»²⁷⁵…).

Но все же (как видно из таблиц 17 и 18) ради того, чтобы общеобразовательный уровень будущих командиров заметно повысился, власть в 1933 г. смирилась с тем, что доля рабочих в приеме уменьшилась, а процент «прочих» вырос в три раза!

В том же 1933-м уже определенно выяснилось, что это начало отказа от попыток разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии», начало пути к окончательному выбору в пользу потребностей армии («при желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»). В своем докладе об итогах 1932/33 учебного года Б.М. Фельдман еще осудил попытки исключать из военных школ «социально близких» «только по признакам малоуспеваемости» (sic! – А.С.) – но принимать вновь лиц с образованием менее 7 классов, малограмотных, твердо потребовал прекратить. А сообщая в другом своем докладе об отсеивании на приемных испытаниях половины кандидатов, направленных осенью 1933 г. в военные школы войсковыми частями, подчеркнул, что это «есть результат такого действительно тщательного отбора в школы не только по социально-классовому признаку, но и по общеобразовательному», который стоит на повестке дня²⁷⁶.

Подобная «генеральная линия» была выдержана и в 1934–1935 гг.

Необходимого числа лиц с неполным средним образованием, подходящих по «социально-классовому признаку», не сумели найти и в 34-м, а сменивший Б.М. Фельдмана в качестве главы военно-учебных заведений начальник УВУЗ РККА Е.С. Казанский еще и 13 августа 1935 г. грозно писал начальникам военных школ: «Еще раз предупреждаю, что формальный подход к отбору курсантов, с точки зрения их общеобразовательной подготовки, в настоящих условиях больше, чем когда-либо, нетерпим. Весь ценный по своим социальным и партийным признакам, желающий учиться в школе и подающий надежды на быстрое повышение своей общеобразовательной подготовки контингент – должен быть безусловно принят в школы»²⁷⁷. Согласно инструкции, утвержденной наркомом обороны 17 июня 1935 г., от поступающих требовалась партийная или комсомольская характеристика (обсужденная на общем собрании трудового коллектива и утвержденная парторганизацией), их кандидатуры должен был лично проверять районный военный комиссар (при помощи представителя НКВД!), а утверждать – райком или горком партии…

Однако на практике «социально-классовый признак» при отборе учитывали в еще меньшей, а «общеобразовательный» – в еще большей степени, чем в 1933 г. (см. табл. 17 и 18). Среди принятых в школы связи и в военно-инженерную долю «прочих» (то есть прилично образованных) решились увеличить почти до половины – до 46–48,5 %!²⁷⁸ А лиц с образованием менее 7 классов в 1935-м принимали уже не по политическим, а по деловым соображениям – из-за увеличения числа вакансий в школах (вызванного, в свою очередь, резким увеличением численности РККА) и из-за стремления зачислить в школы побольше лиц с опытом службы в армии и командования подразделением – младших командиров действительной службы.

Таблица 17

Социальный состав принятых в сухопутные военные школы РККА в 1932–1936 гг. (в %)²⁷⁹

* Согласно другому составленному в УВУЗ РККА документу (докладу об итогах комплектования сухопутных военных школ РККА курсантским составом в 1936 г., подписанному начальником УВУЗ РККА 5 октября 1936 г.) – рабочих 41,9 %, крестьян 25,4 % (всего рабочих и крестьян 67,3 %), прочих 32,7 %.

** Согласно докладу начальника УВУЗ РККА от 5 октября 1936 г. – рабочих 21,7 %, крестьян 7,2 % (всего рабочих и крестьян 28,9 %), прочих 71,1 %.

Таблица 18

Общеобразовательный уровень принятых в сухопутные военные школы РККА в 1932–1936 гг. (в %) ²⁸⁰

* В том числе студенты техникумов, рабфаков и вузов. Первый выпуск лиц с 10-классным (вместо 9-классного) полным средним образованием общеобразовательные школы произвели в мае 1935 г.

** Согласно другой составленной в УВУЗ РККА справке («Выводам по итогам комплектования сухопутных военных школ РККА курсантским составом в 1936 г.», подписанным начальником 5-го отдела УВУЗ РККА интендантом 2-го ранга Сулоевым), с 7 классами тогда было принято 26,5 %, а с 8—10 классами – 73,5 %.

И, наконец, в 1936 г. прямо стали стремиться к тому, что раньше считалось нежелательным – поставили специальную задачу «вовлечь в школы учащихся старших классов гражданских учебных заведений (полной средней школы, техникумов)»²⁸¹, то есть лиц, не являвшимися по своему социальному положению ни рабочими, ни крестьянами (и в лучшем случае писавших «из рабочих» или «из крестьян» в анкетной графе «социальное происхождение») – но имевших приличное общее образование. Львиную долю тех «прочих», которых в 1936-м приняли (см. табл. 17) больше, чем раньше принимали рабочих (!), составили именно учащиеся, а вообще среди принятых в сухопутные военные школы РККА в 1936 г. учащихся оказалось больше половины – 52,1 % (по другим данным, 55,2 %), то есть в 5 раз больше, чем в 1935 г., когда их было 10,9 %²⁸².

Именно благодаря этому почти неприкрытому «отбрасыванию «пролетарских норм» в 1936-м и удалось, наконец, выполнить поставленную осенью 1932 г. задачу принимать в военные школы исключительно лиц с образованием не менее 7 классов (то есть как минимум с неполным средним образованием)! При этом принятые в артиллерийские и технические школы в большинстве своем имели за плечами 8—10 классов (см. табл. 19).

Таблица 19

Общеобразовательный уровень принятых в 1936 г. в военные школы различных родов войск (в %) ²⁸³

* По данным отчетного доклада УВУЗ РККА за 1936 г. (октябрь 1936 г.). Согласно докладу об итогах комплектования сухопутных военных школ РККА курсантским составом в 1936 г. (подписанному начальником УВУЗ РККА 5 октября 1936 г.) – с 7 классами 14–19 %, а с 8—10 классами 81–86 %.

** В том числе студенты техникумов и рабфаков.

*** В том числе студенты вузов.

Больше того, в 1936 г. военные школы попытались укомплектовать людьми не с формальным, а «с проверенным образованием не ниже 7 классов» – и тем самым «прекратить прием в школы безграмотных людей»²⁸⁴. Ведь среди принятых в 1935-м, как и раньше, оказалось «большое количество формально окончивших 7 и больше классов средней школы, а фактически не обладающих достаточной и удовлетворительной подготовкой»²⁸⁵. Многие из окончивших 9 или 10 классов (и зачисленных поэтому на сокращенное, двухгодичное обучение) показали такие знания, что Белорусская объединенная военная, Рязанская пехотная и 1-я и 2-я Киевские артиллерийские школы уже в январе 1936-го ходатайствовали о переводе их на трехгодичное (где в бóльшем объеме преподавались общеобразовательные дисциплины). В 1936-м, подчеркнул в отчетном докладе УВУЗ РККА за этот год И.Е. Славин, все кандидаты «принимались с серьезными испытаниями, что не имело места в 1935 и в прошлые годы» (почему «фактический общеобразовательный уровень принятых резко отставал и разнился от формальных данных») ²⁸⁶.

Правда, утверждение Славина о том, что весь прием 1936 года имеет «твердые знания в объеме семилетки и выше», было все же натяжкой: в 23 сухопутных военных школах 11,2 % курсантов были зачислены с фактическими знаниями ниже уровня 7 классов²⁸⁷. Фактические знания принятых в 36-м, как и раньше, часто были ниже тех, которые должно было дать полученное ими образование. Лиц с реальными знаниями в объеме 7 классов оказалось вдвое больше (58,0 % против 28,6 %), а лиц с реальными знаниями в объеме 8—10 классов, наоборот, в 2,3 раза меньше (30,8 % против 71,4 %), чем обладателей документов об окончании соответствующего числа классов²⁸⁸. Однако по сравнению не только с 20-ми – началом 30-х гг., но даже и с 35-м и это был огромный скачок вперед!

А в начале 37-го решили поднять планку еще выше и принимать в военные школы (которые с 16 марта 1937 г. назывались военными училищами) лиц с общим образованием не ниже 8 классов (а также увеличить с 1 до 5 число артиллерийских школ, комплектуемых исключительно лицами с полным средним образованием).

Согласно справке, подписанной 25 января 1938 г. врид начальника УВУЗ РККА комбригом С.А. Смирновым, после начала чистки РККА эта планка была практически достигнута: 99,2 % принятых осенью 1937-го в сухопутные военные училища, окончили 8—10 классов (и лишь у 0,8 % была только семилетка). При этом среди зачисленных в артиллерийские училища 72 % (вдвое больше, чем в 1936-м) имели полное среднее образование²⁸⁹.

Однако на общеобразовательный уровень комсостава «предрепрессионной» РККА этот происшедший в 1933–1936 гг. отказ от подготовки командиров исключительно из рабочих и крестьян повлиять уже не успел. Ведь из всех принятых в военные школы в 1933–1936 гг. до начала массовых репрессий были выпущены лишь прием 1933-го да ускоренные курсы бронетанковых школ приема 1934 года. А это была не просто лишь малая часть принятых после 1932-го. Это были те, чей общеобразовательный уровень меньше всего отличался от уровня безграмотных приемов предыдущих лет и труднее всего поддавался повышению. Курсантам приема 1933 года не только надо было работать здесь больше, чем последовавшим за ними; их в большей степени успели затронуть последствия педагогических экспериментов 20-х. Восстановленную в 1932/33 учебном году урочную систему преподавания с ее домашними заданиями и учебниками еще в 1933/34-м во многих школах игнорировали: преподаватели слишком привыкли к описанному нами выше «лабораторному» методу. Работники УВУЗ ГУ РККА, инспектировавшие военные школы зимой и весной 1934 г., докладывали одно и то же:

– «урок по-настоящему не задается, урок по-настоящему не поверяется, урок [поэтому. – А.С.] не готовится курсантами»; вместо учебника пользуются лишь сделанными в классе записями (Татаро-Башкирская объединенная военная, январь 1934 г.);

– «урока – как такового в школе не существует», «задания курсантам даются редко и не всеми»; «занятия, как правило, не начинаются с поверки качества усвоения урока, а поэтому и значение самоподготовки в глазах курсантов понижено [то есть, видя, что их не проверяют, курсанты выполняли домашние задания спустя рукава. – А.С.]» (Московская пехотная, конец января – начало февраля 1934 г.);

– лабораторный метод с его «активными беседами» еще не изжит, в Бакинской школе урочная система применяется в искаженном виде, а в Закавказской урок как таковой вообще фактически отсутствует; учебник находится в загоне и курсанты готовятся по своим «безграмотным и искаженным по содержанию» записям; впрочем, в Закавказской домашние задания «очень часто совершенно не задаются», а в Бакинской не проверяются; «в результате ни в той, ни в другой школе в большинстве случаев уроки курсантами не учатся» (Закавказская объединенная военная и Бакинская пехотная, март 1934 г.);

– «учебником большинство преподавателей и курсанты пользоваться не умеют, а потому он в загоне, его игнорируют»; «урок не задается» и вообще «есть тенденция ограничить получение знаний только занятиями в классе», да и то лишь «тренировкой в определенных положениях и правилах»; словом, «урока нет», а есть полный «организационно-методический разврат» курсантов» (Омская пехотная, апрель 1934 г.);

– «уроки задаются не всегда» (артдивизион Объединенной военной школы имени ВЦИК, июнь 1934 г.);

– «уроки не всегда задаются» (Среднеазиатская объединенная военная, июль 1934 г.)²⁹⁰.

«Лабораторный» метод вместо урочного еще в январе 1934-го применяли и преподаватели математики Рязанской пехотной школы. Как и в Татаро-Башкирской объединенной, они не объясняли теорию, «не добивались изучения правил, их четкой формулировки, их обоснований», а лишь натаскивали курсантов в решении задач с применением механически зазубренных формул (которые быстро забывались после перехода к следующей теме). «В результате, – констатировал 10 февраля 1934 г. проверявший Рязанскую врид начальника УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнов, – ни математических знаний, ни формул»²⁹¹… Точно так же еще в марте преподавали математику и русский язык в Томской артиллерийской школе (где не давали и домашних заданий).

Правда, зимой 1934 г. многие школы все еще не были обеспечены стабильными учебниками (в частности, по математике и географии).

Согласно докладу начальника УВУЗ РККА Е.С. Казанского начальнику Штаба РККА от 15 мая 1935 г., в 1934/35 учебном году урочная система в военных школах привилась, и лишь в Белорусской объединенной все еще были «нередки случаи», когда не задавались домашние задания²⁹². В действительности, однако, в этой школе весной 1935 г. были налицо и другие пережитки «лабораторного» метода (вместо термина «выучить» все еще в ходу расплывчатый «проработать», «еще не изжита «беседа» и потому при такой лекции наблюдается болтовня и преподавателя и курсантов, без какой-либо пользы для последних»). И пережитки эти зимой, весной и даже летом 35-го фиксировались УВУЗ РККА не в одной, а в целом ряде военных школ:

– до сих пор курсанты не учат новый материал, а «прорабатывают» его; нередки случаи, когда домашнее задание вообще не задается (Татаро-Башкирская объединенная военная, январь 1935 г.);

– «лекции подменяются безответственными «беседами» (которые фигурируют [даже. – А.С.] в расписании занятий»; «уроки новые иногда совсем не задаются или задаются так, что не поймешь, что же курсант должен выучить к следующему уроку» (Школа червонных старшин, март 1935 г.);

– «уроки также задаются не всегда» (Орджоникидзевская пехотная, апрель 1935 г.);

– домашние задания часто не задаются, курсанты все еще не учат материал, а «прорабатывают» (Томская артиллерийская, июль 1935 г.)²⁹³.

И лишь с 1935/36 учебного года можно, пожалуй, говорить о реальном утверждении в советских военных школах урочной системы преподавания – которая, как показал опыт, только и могла обеспечить сколько-нибудь прочные знания обучаемых. Но наиболее малограмотные из курсантов, принятых после 1932-го – набор 1933 года – общеобразовательную подготовку в это время уже завершали…

От сведения в одну учебную группу курсантов с совершенно различным общеобразовательным уровнем (из-за чего многие зря теряли время, проходя то, что уже знали) удалось отказаться только в 1936/37 учебном году. Ведь только к его началу 1-е и 2-е курсы военных школ удалось укомплектовать лицами, чей общеобразовательный уровень колебался лишь в небольших пределах (от 7 до 10 классов) – что позволяло создать для каждого уровня отдельную учебную группу, обеспеченную преподавателями и классными помещениями.

Ну а от еще одного порока советских военных школ – слабой требовательности к обучаемым – избавиться не удалось до самой чистки РККА.

Преподаватели, отмечал в 1933 г. Б.М. Фельдман, часто либеральничают, «ставят подчас отметки по принципу – не ссориться с курсантом»²⁹⁴.

На устроенной в марте 1934 г. начальником УВУЗ ГУ РККА Е.С. Казанским в Бакинской пехотной школе контрольной работе больше половины курсантов 3-го курса не смогли решить арифметических примеров – а «по школьной оценке большинство курсантов признаны усвоившими программу вполне удовлетворительно». Работа, проведенная в июле 1934-го помощником начальника 1-го сектора УВУЗ РККА С.С. Гулевичем в Среднеазиатской объединенной военной школе, принесла 50 % «неудов» по математике и 17 % по русскому языку – а «по школьной оценке процент неудовлетворительных оценок очень мал»²⁹⁵… В январе 1934 г. выявилось, что в Татаро-Башкирской объединенной военной школе не ставят «неуд» за неподготовленность к уроку; в апреле – что в Омской пехотной тоже мирятся с неподготовленностью и завышают оценки. «Большего и резкого повышения личной учебной требовательности к курсанту» пришлось тогда потребовать и от преподавателей русского языка Объединенной военной школы имени ВЦИК. «Слишком много пятерок» при «плохих» результатах общеобразовательной подготовки обнаружили и при проверке Е.С. Казанским в марте 1935 г. Белорусской объединенной военной²⁹⁶…

По крайней мере, в 1934–1935 гг. общим явлением были крайне либеральные требования к устным ответам курсантов:

– «основной формой поверки является вопросно-ответная форма», не приучающая «к связному изложению»; «при ответах допускается свободное пользование записями в тетрадях»; «зачастую довольствуются отрывочным, малопонятным ответом; допускают бесконечное число наводящих вопросов» (Татаро-Башкирская объединенная военная школа, январь 1934 г.);

– «вопросы ставятся в простой форме, и руководители удовлетворяются самыми поверхностными ответами» (Московская пехотная школа, январь 1934 г.);

– урок «поверяется неверно»: «разрешается пользование записями; применяется в основном вопросно-ответная форма», «связанного, последовательного изложения темы урока от курсанта не требуют, и он этого делать не умеет» (Рязанская пехотная школа, февраль 1934 г.; Омская пехотная и Томская артиллерийская, апрель 1934 г.);

– преподаватели удовлетворяются самыми общими, короткими ответами (Бакинская пехотная и Закавказская объединенная военная школы, март 1934 г.);

– «поверка усвоения заданного урока, как правило, проходит при пониженных требованиях»; «преподавателя зачастую удовлетворяют односложные ответы […] преподаватели больше говорят сами, чем курсанты»; «слабо идет борьба за грамотность изложения» («Татбашшкола», январь 1935 г.);

– «курсанта спрашивают поверхностно, не требуя всей полноты знания» (Школа червонных старшин, март 1935 г.);

– «при поверке усвоения требовательность преподавателей недостаточная […] преподаватель больше говорит, чем отвечающий курсант» (Белорусская объединенная военная школа, март 1935 г.);

– «при опросе заданных уроков» «удовлетворяются поверхностными и даже односложными ответами»; из-за разрешения подглядывать в записи курсанты «не умеют отвечать урок без конспекта» (Орджоникидзевская пехотная школа, апрель 1935 г.);

– «поверке усвоения к[оманди]рами и курсантами уделялось совершенно недостаточное внимание» (Киевская объединенная военная школа, апрель 1935 г.);

– проверка домашних заданий часто осуществляется при помощи отдельных вопросов (Томская артиллерийская школа, июль 1935 г.)²⁹⁷.

В Татаро-Башкирской пехотной (бывшей объединенной) школе еще и в феврале 1937 г. не требовали «формулировать математическое обоснование той или иной формулы или вывод по тому или иному решению» – в связи с чем у курсантов «абсолютно отсутствовали» навыки такого, вырабатывающего четкость мышления, формулирования. А начальник 3-го отдела УВУЗ РККА полковник Грановский, инспектируя в том же месяце Рязанскую пехотную школу, стал свидетелем того, как во время диктанта каждую фразу повторяли по четыре раза. Это, справедливо указал Грановский, «не приучает курсантов к внимательности, а главное, не приучает их сразу схватывать и запоминать небольшое предложение или небольшую фразу, что для будущего командира весьма важно»²⁹⁸.

Напомним, что «лабораторный» метод обучения – последние остатки которого в военных школах исчезли только в конце 1935 г. – уже сам по себе означал непредъявление к обучаемому достаточно жестких требований. Об отсутствии в школах «грамматического режима» не стоит и говорить. Допускаемые курсантами ошибки в произношении или написании слов и построении фраз исправлялись только преподавателями русского языка; прочие преподаватели и командиры на это не обращали внимания…

Впрочем, к малограмотной части приема 1933 года (и приемов последующих лет на ускоренные курсы бронетанковых школ) сколько-нибудь серьезные требования предъявлять было бессмысленно: из-за слишком низкого исходного уровня справиться с программой общеобразовательной подготовки она не могла. Так, при выпуске осенью 1936 г. принятых в 33-м в артиллерийские школы выяснилось, что:

– из-за «низкого уровня общеобразовательной подготовки при поступлении» «значительная часть курсантов не достигла уровня предъявленных к ним требований» и не имеет даже навыков грамотной разговорной речи (Томская школа);

– знания по математике «исчерпываются в основном 7–8 классами средней школы» (вместо 10. – А.С.), русский язык «усвоен еще недостаточно», «значительным числом курсантов слабо усвоены синтаксис и орфография» (2-я Киевская школа);

– у курсантов «бедный язык», «недостаточно связное изложение», «пунктуация – слабое место», некоторые же и вовсе пишут «керпичи», «виревка», «москва» (со строчной буквы) и т. д. (Московская школа)²⁹⁹…

Выпускные испытания ускоренного курса Саратовской бронетанковой школы в июне 1936 г. выявили, что выпускники обладают «слабыми знаниями грамматики, слабой культурой речи и исключительно слабым знакомством с художественной литературой», по математике тоже «подготовлены слабо» (хотя задания им дали элементарные). Расследование показало, что в ходе учебы к «ускоренникам» предъявляли низкие требования и завышали им оценки – но иначе и быть не могло: та же раздача выпускникам «достаточно серьезных» математических задач, «по заявлению преподавателей, могла принести массовые неуды». Ведь из 46 экзаменовавшихся лишь от 8,5 до 12,8 % имели к моменту поступления в школу полное или неполное среднее образование; 23,9 % закончили лишь 5 классов, 21,7 % – лишь 4 класса, 28,2 % – всего 3 класса, а 6,5 % вообще никогда не учились в общеобразовательной школе³⁰⁰.

Столь же закономерно провалилась и попытка дать полное среднее образование принятым после 1932 г. «ускоренникам» Горьковской бронетанковой школы. «Выпускаемый весной ускоренный выпуск малограмотен, – признал 10 марта 1936 г. инспектор автобронетанковых войск РККА комкор К.А. Стуцка. – Большинство будут иметь хорошую подготовку за низшую школу или за 5 лет»³⁰¹.

При охарактеризованных выше условиях реальное (а не на бумаге) полное среднее образование не могли получить и преобладавшие среди приемов 1934–1936 гг. лица с 7–8 классами.

Конечно, их уровень был значительно выше, чем у поступавших до 1933-го. «1-й курс в целом имеет приличную общеобразовательную подготовку […], – отмечал, например, 31 января 1935 г. инспектировавший Татаро-Башкирскую объединенную военную школу начальник 1-го отдела УВУЗ РККА С.А. Смирнов. – Только этим объясняется удовлетворительное усвоение им вопросов общей тактики, стр[елково] – арт[иллерийского] дела и курса математики»³⁰². Впоследствии выявилось, что эти курсанты приема 1934 года слабо владеют графикой оформления карт, но у приемов 1935–1936 гг. не было и этого недостатка. В изучении математики, значилось в акте инспектирования Томской артиллерийской школы (январь 1936 г.), «в лучшую сторону выделяется первый курс, имеющий лучшую математическую подготовку при поступлении»³⁰³… Но нельзя забывать, что прилично образованы приемы 1934–1936 гг. были лишь по сравнению с совсем неграмотными наборами предыдущих лет. Ведь прочных знаний тогдашняя общеобразовательная школа не давала. На испытаниях при приеме в артиллерийские школы в 1934 г. выявилось не только неглубокое знание кандидатами в курсанты алгебры и геометрии («главные формулировки, голые примеры без понимания внутреннего содержания и связей законов и формул» и все), но и «слабая проработка арифметики, являющейся фундаментом дальнейшего развития курса, ключом к ясному пониманию алгебры и геометрии. […]

Многие, например, кандидаты не могут правильно написать 5—6-значное число, в особенности, если в середине встречаются нули.

Слабо справляются и с устным счетом.

Нет четкой техники письменных вычислений. Нет представления о правилах десятичной системы. Смутное знакомство с метрическими мерами. Путаница [в. – А.С.] терминологии четырех действий [арифметики. – А.С.]. Неосведомленность о законах действий.

Непонимание действий с обыкновенными и десятичными дробями. Незнакомство с такими важными понятиями как отношение, пропорция.