Текст книги "РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937"

Низкий уровень дисциплины

На протяжении последних ста лет в отечественных уставах дисциплина трактуется как точное и строгое соблюдение военнослужащими порядка и правил, установленных законами и воинскими уставами. Это предполагает, в частности, точное выполнение приказов начальников и добросовестное выполнение служебных обязанностей.

Между тем характерной чертой «предрепрессионной» РККА было халатное выполнение, а то и невыполнение комначсоставом требований, предъявлявшихся вышестоящими инстанциями (в уставах и наставлениях, приказах, указаниях, планах и т. п.) к содержанию, организации и качеству боевой подготовки. «[…] Вы знаете, что одно дело требовать, а другое дело – выполнять на практике», – кратко охарактеризовал 4 августа 1937 г. на совещании политработников РККА эту особенность Красной Армии член Военного совета КВО корпусной комиссар Е.А. Щаденко⁴⁰⁷. «Посмотрите, какое у нас отношение к приказу, – призывал 24 сентября 1935 г. на разборе маневров начальник политуправления СКВО А.Л. Шифрес. – Возьмем любую часть и проверим, какое количество приказов наркома и наших не выполнено. У нас есть такое отношение к приказу, что его можно не выполнять или наполовину выполнять, а можно брать только в основном»⁴⁰⁸…

Нарушать дисциплину здесь побуждала элементарная лень, стремление облегчить себе жизнь (комбриг К.Д. Голубев из УБП РККА смотрел в корень, когда писал в докладе об итогах инспектирования в октябре 1936 г. 59-й стрелковой дивизии ОКДВА, что, нарушая требования курса стрельб, комсостав создает «более легкие условия» прежде всего себе⁴⁰⁹). «Принцип делать «как легче», а не как требуют уставы, наставления, инструкции и приказы, к сожалению, имеет очень большое распространение», – подтверждалось в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.⁴¹⁰

О том, насколько часто возникал соблазн «делать, как легче», можно судить и по немногим сохранившимся документам «предрепрессионной» 100-й стрелковой дивизии УВО/КВО (все они относятся к 1934–1935 гг.). Из 32 лиц комначсостава и младшего комсостава, привлеченных в первом квартале 1935 года дивизионной парткомиссией к партийной ответственности, 13 (10 командиров и 3 политработника) пострадали за халатное отношение к служебным обязанностям. В их числе оказались даже командир 100-го артиллерийского полка Андреев и его помощник Спалит – которые «благодаря своей халатности и безответственности допустили срыв учебных планов 1-й ступени обучения». Из пяти командиров и младших командиров, чьи дела парткомиссия рассмотрела на заседании 22 ноября 1934 г. (единственном, от которого сохранился протокол), четверо обвинялись в халатном отношении к боевой подготовке (у врид командира 2-го батальона 299-го стрелкового полка Н.Ф. Жарова оно привело к тому, что «в 2-х ротах б[атальо]на отмечался стрелковый прорыв»)⁴¹¹…

О распространенности стремления «делать «как легче» говорят и многочисленные указания источников на такое прямое следствие этого стремления, как низкая требовательность комначсостава к подчиненным.

В пехоте «вредительство в боевой подготовке шло по линии: а) низкой требовательности […]», – прямо отмечалось, например, в докладе политуправления КВО от 31 июля 1937 г.⁴¹², и это отнюдь не было натяжкой, призванной еще сильнее очернить «врага народа Якира». О том, что «низка еще требовательность начсостава к своим подчиненным», говорилось и в вышедшей еще при И.Э. Якире директиве начальника политуправления КВО армейского комиссара 2-го ранга М.П. Амелина от 23 июля 1936 г.⁴¹³ Она, правда, была посвящена вопросам сбережения техники и снижения аварийности в танковых частях, но другие документы «предрепрессионного» КВО свидеельствуют, что так было и в других родах войск.

Таков, например, доклад начальника политотдела 7-й стрелковой дивизии бригадного комиссара А.М. Подзюнского от 26 января 1936 г. – отметивший «наличие у значительной части мл[адших] командиров элементов панибратства, недостаточной требовательности, стремления казаться крас[ноармей]цам своим человеком». Это, уточнял начподив, «исходит в большей мере из факта землячества (подавляющее большинство младших командиров из тех же районов и сел, откуда красноармейцы)»⁴¹⁴, но схожая картина фиксировалась и в частях, не являвшихся территориальными. В 24-й и 58-й стрелковых дивизиях, докладывал 11 февраля 1936 г. И.Э. Якиру помощник командира 17-го стрелкового корпуса по политической части дивизионный комиссар И.В. Сафронов, «очень низкая требовательность во время учебы, я бы прямо сказал, существует либеральное отношение к недочетам в учебе»⁴¹⁵. Проверяя в июне 36-го боевую подготовку 44-й стрелковой дивизии, комиссия начальника штаба 8-го стрелкового корпуса комбрига И.С. Кособуцкого вскрыла «слабую требовательность» младшего комсостава 44-го отдельного саперного батальона, а штабисты 15-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона 9 января 1937 г. и сами отмечали на партсобрании, что в их части «слаба требовательность младшего к[ом] состава к себе и к подчиненным»⁴¹⁶.

На партсобрании, прошедшем 8 июня 1937 г. во 2-м стрелково-пулеметном батальоне 135-й стрелково-пулеметной бригады, то же самое говорилось уже о средних и старших командирах («отсутствует требовательность со стороны ком[андного] состава»); в директиве начальника политуправления КВО дивизионного комиссара И.М. Горностаева от 1 августа 1937 г. отмечалось, что в 15-м артиллерийском полку 15-й стрелковой дивизии «продолжает [выделено мной. – А.С.] существовать и культивироваться низкая требовательность в боевой и политической учебе»⁴¹⁷…

А вот протокол общего собрания комначсостава частей 45-й стрелковой дивизии, стоявших в Новоград-Волынске, 27 марта 1937 г. «У нас получается в полку так: если командир требовательный к подчиненным, то его старшие начальники не поддерживают», – заявил командир батальона 133-го стрелкового полка капитан А.Д. Шеменков. «[…] Требовательность у нас еще недостаточна», – заметил вслед за ним командир батареи 45-го артиллерийского полка Бростерман, а затем в нетребовательности сознался и сам командир дивизии комдив Г.М. Зусманович: «Моя вина в том, что я в каждом случае щадил людей. Вот в артполку много недостатков […] нужно было бы с [командиром 45-го артполка полковником. – А.С.] Барсуковым резче поговорить»)⁴¹⁸.

То, что атмосфера, царившая в 45-й дивизии, царила и в «дорепрессионном» БВО, признал сам комвойсками последнего И.П. Уборевич. «Нужно повысить требовательность высшего и старшего командного состава, – заявил он 9 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны. – […] А часто у нас в полку «шляпы». Благодаря этому бывает отставание»⁴¹⁹.

Впрочем, недостаток требовательности в БВО явно был характерен и для средних командиров. Так, из приказа по 109-му стрелковому полку 37-й стрелковой дивизии № 44 от 20 апреля 1935 г. видно, что нетребовательностью, «мягкотелостью» в нем отличались и командиры рот; обследовавший 5-ю механизированную бригаду старший инструктор ПУ РККА Э.М. Ханин доложил 5 марта 1935 г., что у командиров танков из числа среднего комсостава «требовательности мало»⁴²⁰. Инструкторская группа начальника 1-го отделения 1-го отдела АБТУ РККА полковника Л.А. Книжникова, работавшая в апреле 1937 г. в 3-й мехбригаде, отметила «низкую требовательность всех звеньев командиров»; командир 23-го стрелкового корпуса комдив К.П. Подлас, констатировав после проведенного им 7—13 мая 1937 г. смотра боевой подготовки 111-го и 156-го стрелковых полков (соответственно 37-й и 52-й стрелковых дивизий) отсутствие в этих частях требовательности, также не оговорил, что это относится только к старшему комсоставу⁴²¹…

Для третьего из крупнейших военных округов – ОКДВА – недостаток у комсостава и младшего комсостава требовательности устанавливается (в силу лучшей сохранности документации) еще определеннее. Изданный в ноябре 1936 г. приказ по ОКДВА № 0302 об итогах осуществленной штабом армии проверки боевой подготовки 18-го стрелкового корпуса, помимо прочего, потребовал «не допускать послабления требований в боевой подготовке», а помощник начальника 2-го отдела штаба армии майор В. Нестеров 27 марта 1937 г. в качестве второй из четырех «основных причин неудовлетворительной одиночной подготовки бойца в частях ОКДВА» назвал «совершенно неудовлетворительную требовательность со стороны всех ступеней командования и штабов»⁴²².

«Командный язык и требовательность у младших командиров неудовлетворительны», отмечалось и в обобщавшей результаты майских и июньских проверок справке «Состояние боевой подготовки войск ОКДВА к 15 июля 1937 г.»; у среднего комсостава требовательность тоже низка⁴²³… И появилась эта проблема там не в 36-м: мы сталкиваемся с ней в документах первого же взятого нами соединения ОКДВА за 1935 год. «Нет […] повышенных требований со стороны старшего начсостава […]», – значится в приказе по 40-й стрелковой дивизии № 062 от 1 июля 1935 г.; несколькими строками ниже вновь говорится, что старшие командиры «мало требуют»⁴²⁴…

В 6-й стрелковой дивизии МВО – одной из двух, проверенных в этом округе в конце апреля – начале июня 1937 г. комиссией начальника 3-го отдела УБП РККА комдива М.А. Рейтера – требовательность была «слабо привита» даже у младшего комсостава полковых школ⁴²⁵ – у тех, кто готовил главных учителей бойца! (Это, впрочем, встречалось не только в МВО. «Требовательности нет и к командирам даже полк[овой] школы, нет требовательности со стороны нач[альника] школы», – читаем мы в протоколе партсобрания 62-го стрелкового полка 21-й стрелковой дивизии ОКДВА от 9 мая 1937 г.⁴²⁶)

Стремление «делать «как легче» проявлялось прежде всего в самовольном упрощении содержания боевой подготовки, а именно в игнорировании тех требований приказов, уставов и т. п., которые предписывали ставить бойца и войска в целом в условия, максимально приближенные к боевым. Ведь для создания таких условий нужно было приложить особенно большие усилия!

«Первые же уроки тактики, – подчеркивалось в приложении к директиве начальника Штаба РККА А.И. Егорова от 29 декабря 1934 г. об организации, планировании и методике боевой подготовки РККА в 1935 году, – должны ставить бойца перед лицом живого, активного противника, а не манекена, действующего лишь в соответствии с нашими желаниями. Элементы внезапности, военной хитрости, неустойчивости достигнутых в бою результатов должны уясняться бойцами на практике с первых же уроков». Того же требовал в своем приказе № 03 от 6 января 1935 г. и комвойсками БВО И.П. Уборевич: «Характер всех занятий – маневр, внезапность, неожиданный, исключительно активный противник. […] Тематику тактической подготовки разнообразить частными случаями, особенно требующими самостоятельных действий бойцов и мелких подразделений»⁴²⁷.

А как были выполнены эти распоряжения? «В тактике мелких подразделений, – констатировали работники 2-го отдела Штаба РККА, инспектировавшие весной 1935 г. войска БВО и УВО, – практикуется преимущественно механическая тренировка в технике действий. Нет ежедневного обучения на острых и наглядных положениях. Нет упора на развитие инициативы и сообразительности бойцов. Элементы внезапности отрабатываются только случайно. Мало двусторонних занятий»⁴²⁸…

То же самое было и в 1936-м. Необходимо, значилось в утвержденных 20 января 1936 г. «Указаниях начальника Генерального штаба РККА по методике боевой подготовке», «ведение всего обучения (даже одиночного бойца и отделения) всегда на фоне кризисной обстановки, требующей быстрого, ясного и короткого решения от каждого бойца и командира. С самого начала полевой подготовки – ведение двусторонних занятий или [хотя бы занятий. – А.С.] с обозначенным противником»; «противник» должен демонстрировать «активность, изобретательность, стойкость, подвижность и хитрость»⁴²⁹.

Однако еще в июне 36-го стажировавшийся в 3-м танковом полку МВО японский майор Суми констатировал, что в танковых войсках РККА «тема учений и обстановка выбираются крайне простые»⁴³⁰. В 133-й механизированной бригаде КВО «всякое учение репетировали и проводили по разработанной и проигранной схеме»⁴³¹, то есть все действия «противника» были известны заранее и «кризисной обстановки» создать не могли… Из доклада замнаркома обороны М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» видно, что «по разработанной и проигранной схеме» часто проводились и батальонные учения в стрелковых войсках – а на крупных учениях 1936 года (корпусных и окружных) так поступали еще чаще. Войска на них очень часто заранее знали, когда, где и в какую именно «кризисную ситуацию» они попадут и как будут в ней действовать – а то и репетировали эти свои действия.

В докладе Тухачевского от 7 октября значилось, что «опасная тенденция репетировать предстоящие действия» «в подготовке больших тактических учений» «наблюдается» лишь «иногда»⁴³², но резкий тон дававшего указания по боевой подготовке на следующий год приказа наркома обороны № 0106 от 3 ноября 1936 г. свидетельствует о куда большей распространенности этого явления. «Категорически воспрещаю, – подчеркивалось в приказе, – всякого рода «показные» учения с репетициями, проводимыми по расписанию. Равно категорически воспрещаю в какой бы то ни было форме репетиции учений и маневров […]»⁴³³.

И снова: должного действия не возымели ни этот запрет, ни вновь выдвинутое приказом № 0106 требование учить бойца и войска на сложных, «кризисных ситуациях». По тактике «все занятия проводились в легких условиях» – эта оценка, данная врид начальника 2-го отдела УБП РККА полковником А.К. Меднисом на партсобрании УБП и инспекций пехоты, физподготовки и Осоавиахима 28 июня 1937 г.⁴³⁴, отнюдь не может быть сочтена преувеличением, призванным опорочить курировавшего ранее боевую подготовку М.Н. Тухачевского. То же самое значилось и в подведшем итоги зимних и весенних проверок ряда округов директивном письме начальника Генштаба РККА А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.: «Подготовка бойцов и подразделений проводится в облегченных тактических условиях, не вырабатываются смелость, решительность и инициатива». То же самое значилось и в посвященном итогам проверок частей ОКДВА в мае и июне 37-го июльском приказе В.К. Блюхера: «Тактическая подготовка бойца проходит в обстановке, не вырабатывающей у него ценных боевых качеств, то есть смелости, упорства, мужества, находчивости и дерзости. Сплошь и рядом тактические занятия с бойцами проводятся без мешающего воздействия огня и живой силы противника, а в большинстве своем сводятся к бессмысленному хождению, к малопоучительным перебежкам и к ничего не дающим атакам обороняющегося противника»⁴³⁵.

Нельзя считать натяжкой и сообщение годового отчета БВО от 15 октября 1937 г. о том, что при подготовке весной и в начале лета мелких подразделений «обучение велось на фоне упрощенной тактической обстановки и не способствовало привитию навыков хитрости, инициативы, дерзости». «Допускаются условности в тактической обстановке на занятиях на местности», «обозначенный противник пассивен», – читаем мы и в изданных еще до ареста И.П. Уборевича приказах командира 23-го стрелкового корпуса БВО К.П. Подласа № 04 от 15 января и № 021 от 16 мая 1937 г. (об итогах проверки боевой подготовки соответственно 109-го и 111-го стрелковых полков 37-й стрелковой дивизии)⁴³⁶…

А вот лишь три сообщения о том, как организовывались еще в первой декаде июня 37-го тактические занятия в КВО и МВО:

– «Вместо сложной тактической обстановки и напряженного проведения хода занятий дается простая обстановка» (287-й стрелковый полк 96-й стрелковой дивизии КВО);

– «Занятия проходят в медленных темпах без острых кризисных положений. Допускаются условности там, где они могли бы не иметь места» (55-я стрелковая дивизия МВО);

– «На тактических учениях, вопреки приказу НКО [№ 0] 106 [19] 36 г., допускается масса условностей. Не учитываются потери и реальная обстановка. Раз по плану положено наступать, то тут никакой огонь и контрдействия противника помешать не могут» (6-я стрелковая дивизия МВО)⁴³⁷…

Что же до запрета на репетиции учений, то выделенный для участия в тактическом учении батальон 76-го стрелкового полка 26-й стрелковой дивизии репетировал свои действия еще и в мае 1937 г. («Правда, говорили в прошлом году, что не нужно такого тренированного учения», – как-то меланхолически-безнадежно завершил свой рассказ об этом на 3-й партконференции ОКДВА заместитель начальника политуправления ОКДВА дивизионный комиссар И.Д. Вайнерос⁴³⁸…)

Комсоставу явно не хотелось возиться и с организацией учений в таких сложных условиях, как ночные. Директива начальника Штаба РККА об организации, планировании и методике боевой подготовки РККА в 1935 году (от 29 декабря 1934 г.) требовала проводить ночью не менее четверти, а в ОКДВА треть всех тактических занятий. Однако составителям приказа наркома обороны о ходе боевой подготовки РККА в зимнем периоде 1934/35 учебного года (подписанного К.Е. Ворошиловым 17 мая 1935 г.) пришлось констатировать, что ночные учения практически не проводятся. И даже в конце 1935-го 2-й отдел Штаба РККА вынужден был заключить, что «тренировке войск ночью и в особенности технической выучке командиров и мелких подразделений уделялось совершенно недостаточно внимания»⁴³⁹…

Указания по боевой подготовке танковых войск ОКДВА на зимний период 1936/37 учебного года требовали отводить на ночные занятия не менее 15 % учебного времени в декабре – феврале и не менее 30 % – в марте – мае, а после успешной ночной атаки японцев в конфликте у Турьего Рога 26–27 ноября 1936 г. В.К. Блюхер приказал резко усилить подготовку войск ОКДВА к действиям ночью⁴⁴⁰. Однако принявший в апреле 1937 г. одну из двух дальневосточных механизированных бригад (2-ю) полковник В.Г. Бурков обнаружил иное: «Мы имели полное игнорирование ночной подготовки» (кстати, то, что командиры «мало учат и тренируют для действий в ночных условиях», отмечали в те же самые дни и в 4-й мехбригаде БВО) ⁴⁴¹. А проверив в марте 37-го 103-й стрелковый полк 35-й стрелковой дивизии, заместитель Блюхера комбриг Э.Я. Магон выявил, что указания командарма там выполняют чисто формально – и вместо тактических занятий проводят по ночам… политические, строевые и занятия по изучению материальной части оружия! «Задачи ночной подготовки не поняты», – заключал, докладывая об этом Блюхеру, Магон⁴⁴², но здесь явно сказалось другое – желание «делать «как легче»…

Сказывалось оно и при решении такой сложной задачи, как организация совместных учений разных родов войск. Так, утвержденные 6 января 1936 г. начальником Генштаба РККА «Указания по боевой подготовке автобронетанковых войск РККА» требовали «широко внедрить практику проведения боевых стрельб танков совместно с боевой стрельбой пехоты (конницы), артиллерии и авиации»⁴⁴³. Однако подведший итоги 1935/36 учебного года приказ наркома обороны № 00105 от 3 ноября 1936 г. констатировал, что участие танков и артиллерии в совместных с пехотой занятиях было недостаточным. При этом в ОКДВА «тренировка танковых частей во взаимодействии с другими родами войск» в 36-м оказалась «совершенно недостаточной», а японский майор Суми, закончив в июне 1936 г. стажировку в 3-м танковом полку МВО, отметил, что совместные учения с пехотой, артиллерией и авиацией танкистами, несмотря на имеющиеся возможности, вообще не проводятся (отчего создается «разрыв между тактическими взглядами, принятыми для танковых частей в РККА, и их фактическим состоянием») ⁴⁴⁴…

Приказ № 00105 потребовал «поставить боевую подготовку, воспитание, тактическую и специальную выучку пехоты во взаимодействии с другими родами войск» «в центре внимания» и «увеличить число ротных, батальонных и полковых учений с артиллерией и танками» – но еще 26 марта 1937 г. начальник штаба ОКДВА комкор С.Н. Богомягков докладывал В.К. Блюхеру, что «до сих пор КОЛИЧЕСТВО СОВМЕСТНЫХ ЗАНЯТИЙ ПЕХОТЫ С ТАНКАМИ И АРТИЛЛЕРИЕЙ еще недостаточно»⁴⁴⁵. А в 96-й стрелковой дивизии КВО стрелковые полки (хотя условия им это позволяли) до самого начала чистки РККА вообще не провели ни одного совместного занятия с другими родами войск…

Именно лень комсостава «предрепрессионной» РККА превращала в откровенную профанацию боевые стрельбы – учения, «венчающие всю боевую подготовку» пехотных и танковых подразделений⁴⁴⁶, учения, на которых бойцу и подразделениям приходилось, как в настоящем бою, демонстрировать и огневую, и тактическую, и элементы инженерной выучки, а командирам – управлять и огнем и движением подразделений. Стремясь «делать «как легче», командиры часто «ограничивались требованиями только отличного поражения цели», а не «искусного маневра в строгом сочетании с огнем», заботились «главным образом о числе пораженных мишеней, в ущерб боевой стрелково-тактической подготовке подразделений»⁴⁴⁷.

В 6-й стрелковой дивизии МВО 10 июня 1937 г. пренебрежение к тактической составляющей боевых стрельб дошло до того, что перед броском в атаку взвод или роту… останавливали, отбирали у бойцов (чтобы они случайно не подстрелили кого-нибудь во время атаки) боевые патроны – и после этой 20—30-минутной остановки как ни в чем не бывало продолжали наступление! Нам, правда, удалось обнаружить лишь три упоминания о подобных упрощениях, но хронологический и географический разброс этих трех случаев так велик (тут и 5-я стрелковая дивизия БВО в сентябре 1935-го и танковые части ОКДВА в мае – июне 1937-го, и 6-я стрелковая дивизия МВО в начале июня 1937-го), что у нас нет сомнений в широкой распространенности этого пренебрежения тактической подготовкой в условиях, максимально приближенных к боевым. В 5-й дивизии проигнорировали даже прямое требование приказа комвойсками БВО № 03 от 6 января 1935 г. «резко насытить» «стрелковую подготовку войск» «тактическим содержанием»⁴⁴⁸…

Впрочем, стремление комсостава «делать «как легче» сводило на нет пользу и огневой составляющей боевых стрельб. «Эти стрельбы, – признавал 8 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны начальник Генштаба РККА А.И. Егоров, – проводились еще в большинстве в полигонных условиях на знакомой местности, в условиях, когда расстояния известны, когда ряд других моментов, сопровождавших стрельбу, начсоставу тоже известен. Это облегчало повышение результатов выполнения стрельб. Поэтому и задача – крепко освоить сложные, высшие формы огневого дела – осталась нерешенной. Она дала сдвиг в некоторых округах и частях, где боевые стрельбы начали выносить на незнакомую местность […] но это только отдельные случаи, а в основном» боевые стрельбы проводились в «облегченных условиях»⁴⁴⁹.

Приказ наркома обороны № 00105 от 3 ноября 1936 г. потребовал «увеличить» число ротных, батальонных и полковых боевых стрельб «на незнакомой местности», а изданный в один день с ним и конкретизировавший его установки приказ № 0106 – проводить боевые стрельбы стрелковых батальонов «по возможности» на такой местности⁴⁵⁰. Однако ничего не изменилось и в первой половине 37-го! «Каждый из нас знает, – напоминал 21 декабря 1937 г. Военному совету при наркоме обороны комвойсками КВО командарм 2-го ранга И.Ф. Федько, – что по боевой стрельбе войска всегда дают хорошие и отличные результаты»: ведь противник на этих стрельбах расположен не так, «как он будет расположен в боевой обстановке», блиндажи и мишени не замаскированы, и стреляющим частям даже незачем организовывать наблюдение за полем боя⁴⁵¹…

По замыслу Штаба РККА, комплексной проверкой выучки и одиночного бойца и войск должны были являться и маневры. Одиночный боец и подразделения на них должны были действовать как в настоящем бою (за исключением лишь стрельбы боевыми патронами). Однако, констатировалось в составленном в ПУ РККА обзоре партполитработы на маневрах 1935 года, «ни средний, ни младший командир не научились еще каждый шаг бойца, каждое действие подразделения использовать для поднятия боевой выучки красноармейцев. Редкий случай, чтобы от бойца требовали правильно применяться к местности, определять дистанцию до цели, ставить нужный прицел, чтобы осознанно стрелять. В танке, например, командир башни, как правило, бездействует, а командир машины не ставит ему огневой задачи, увязанной с тактической обстановкой». «И чем крупнее учения, – подчеркивалось в составленном в том же ПУ РККА обзоре политико-морального состояния РККА в 1935 г., – тем меньше на этих учениях командир занимается учебой одиночного бойца и даже низовых подразделений (отделение, взвод)»⁴⁵².

На маневрах, подтверждал в сентябре 1935 г. помощник командира 3-го стрелкового корпуса МВО по политической части Т.К. Говорухин, боец «главным образом маневрирует, то есть ходит. Отработка его как активного и подготовленного в тактическом отношении бойца не проводится» – и из-за недостаточной методической подготовленности его непосредственных учителей (младших командиров), и из-за «недооценки» названной задачи старшим комсоставом⁴⁵³.

«Недооценка» прямых указаний Штаба РККА может быть квалифицирована только как недисциплинированность. Этим же словом следует заменить и деликатные замечания политработников о том, что командиры и младшие командиры «не научились» выполнять эти указания. Ведь на маневрах бойцу уже не надо было что-либо показывать, от него теперь надо было только требовать – применяться к местности, ставить прицел и т. п. И, если этого не делали, то явно в силу того же нежелания перегружать себя, что и на боевых стрельбах (только там игнорировали тактику, а здесь огневое дело) …

Нежелание комсостава перегружать себя на учениях приводило и к игнорированию им инженерной подготовки бойца и подразделений пехоты. «Элементы инженерных работ на текущих тактических учениях, – отмечалось в годовом отчете «инжвойск» ОКДВА (характеризовавшем также инженерную подготовку других родов войск этой армии) от 8 октября 1935 г., – вносятся условно и фактического выполнения не находят»⁴⁵⁴.

«В подготовке обозов и тыловых учреждений, – требовали указания начальника Генштаба РККА на 1935/36 учебный год от 6 января 1936 г., – тренировать личный состав в работе, которую ему придется выполнять в боевой обстановке»⁴⁵⁵. Однако в конце года, 7 октября, замнаркома обороны М.Н. Тухачевский вынужден был констатировать, что «практическая тренировка в этой области [служба тыла. – А.С.] совершенно недостаточна», в частности, холостые боеприпасы на всех учениях расходовались «без учета подвоза и подноса». Известно также заключение майора Г.Е. Прейсмана из штаба ОКДВА, согласно которому в танковых частях этой армии «тренировка тыловых подразделений по обеспечению действий своих частей» была в 36-м «совершенно недостаточной»⁴⁵⁶.

Одной из самых типичных черт «предрепрессионной» РККА было самовольное упрощение командирами содержания индивидуальной огневой подготовки бойца-пехотинца. Из 8 стрелковых дивизий и бригад «предрепрессионного» КВО, боевая подготовка которых освещается документами «для внутреннего пользования» (приказы, протоколы партийных и комсомольских собраний и собраний комначсостава и т. п.), занижение требований к огневой выучке бойца пехоты этими документами фиксируется в 5 (в 24-й, 44-й, 45-й и 96-й стрелковых дивизиях и 135-й стрелково-пулеметной бригаде). При этом по шестому соединению – 58-й стрелковой дивизии – названные документы представлены только одним протоколом партсобрания полка, по седьмому – 7-й стрелковой дивизии – только протоколами комсомольских собраний, где выступали в основном бойцы и младшие командиры, то есть лица, стрельб не организовывавшие и с правилами их проведения не знакомые, а для восьмого – 100-й стрелковой дивизии – занижение требований устанавливается по другим источникам.

Недостаток «требовательности в рамках требований КС [курса стрельб. – А.С.] к бойцам со стороны начальствующего состава», «послабления в условиях стрельб»⁴⁵⁷ были выявлены и в 2 из 3 проверенных осенью 1935 г. 2-м отделом Штаба РККА стрелковых дивизий БВО (в 5-й и 29-й). Освещающие боевую подготовку документы «для внутреннего пользования» сохранились лишь по одному из шести стрелковых корпусов «предрепрессионного» БВО (23-му) – но из 6 его стрелковых полков занижение требований к стреляющему они фиксируют в 3. Комсостав, читаем мы в приказе командира 109-го стрелкового полка 37-й стрелковой дивизии М.А. Сиряченко № 44 от 20 апреля 1935 г., «допускает мягкотелость, послабления и отступления от требования КС-35 [курса стрельб 1935 года. – А.С.]»⁴⁵⁸. На инспекторском смотру боевой подготовки 111-го и 156-го стрелковых полков в мае 1937 г. комкор-23 К.П. Подлас обнаружил, что некоторые мишени чрезмерно приподняты над землей…

В ОКДВА из 6 проверенных в мае – июле 1936 г. штабом армии учебных батальонов шести разных стрелковых дивизий (1-й Тихоокеанской, 21-й, 26-й, 32-й, 40-й и 105-й) упрощение условий выполнения стрелковых задач было выявлено во всех 6. Из 5 стрелковых дивизий, проинспектированных в октябре 1936 г. Москвой (39-й, 40-й, 59-й, 66-й и 92-й) – в двух (39-й и 59-й), но, как позволяют заключить другие источники, оно имело место не менее, чем в 4. «От работы некоторых средних командиров, – докладывал, проверив 13 августа 1936 г. огневую подготовку учебного батальона и 3-й пулеметной роты 198-го стрелкового полка 66-й дивизии, майор С.С. Зайковский из штаба ОКДВА, – осталось впечатление, что вместо продумывания наиболее трудных вопросов огневой подготовки и направления на это усилий всего состава в боевой подготовке допускались послабления в требовательности […]»⁴⁵⁹. Не могло их тогда не быть и в 40-й дивизии: ведь они бытовали там и (см. выше) в мае 36-го и в начале 37-го («[…] Занижаются требования при проведении стрельб самими командирами», – отметил в своем политдонесении от 10 марта 1937 г. начальник политотдела 40-й дивизии дивизионный комиссар К.Г. Руденко⁴⁶⁰). Кроме того, точно известно, что в 1936 г. требования к стреляющему занижали еще и в 69-й дивизии, а в первой половине 1937-го, предположительно – и в 35-й (справка «Состояние боевой подготовки войск ОКДВА к 15 июля 1937 г.» – отметившая, что в ряде частей занижали требования курса стрельб – основывалась в том числе и на результатах июньской проверки 35-й дивизии). Таким образом, эта практика бытовала не менее, чем в 9—10 из 14 стрелковых дивизий «предрепрессионной» ОКДВА.

Одним из самых распространенных упрощений требований курса стрельб было увеличение степени заметности мишени. С этой целью мишени:

– красили вместо защитного в черный цвет (21-я стрелковая дивизия ОКДВА, май 1935 г.; 1-я особая стрелковая дивизия ОКДВА, апрель 1936 г.; 60-я стрелковая дивизия и другие стрелковые соединения КВО, первая половина 1937 г.),