Текст книги "РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937"

– если иметь менее 5 классов кандидатам в юнкера не позволяли еще с 1901 г., а менее 4 классов – с 1860-х гг.,

то в СССР в декабре 1924 г. пленум Реввоенсовета СССР (РВС СССР) вынужден был установить для поступающих в пехотные и кавалерийские школы общеобразовательный ценз в объеме всего лишь 3 классов (то есть ниже начального образования), а для тех, кто поступал в специальные (артиллерийские и инженерные) военные школы – в объеме 4 классов (то есть начальной школы)! Таблица 13 наглядно показывает, что при проводимой тогда политике «социального расизма» (О.Ф. Сувениров) другого выхода и не было…

Таблица 13

Социальный состав принятых в военные школы РККА в 1925–1932 гг. (в %)²²⁶

* Без школ ВВС и военно-морских; по данным УВУЗ ГУ РККА. По данным отдела статистики ГУ РККА – рабочих 51,0 %, крестьян 38,8 % (всего рабочих и крестьян 89,8 %), прочих 10,2 %.

** Без школ ВВС и военно-морских.

Знак · означает отсутствие данных.

В апреле 1926 г. Реввоенсовету СССР пришлось все-таки «повысить к поступающим в школы общеобразовательные требования» (в марте начальник артиллерии РККА В.Д. Грендаль прямо заявил, что без наличия у поступающих знаний в объеме 7–9 классов «нормальных условий обучения в артшколах» не создать)²²⁷. Однако повышение требований привело (см. табл. 13) к двукратному увеличению среди приема 1926 и 1927 годов доли «прочих». Она и после этого осталась очень небольшой, но власти предержащие все равно озаботились столь «угрожающей» тенденцией – и с 1928-го, выдвинув «задачу орабочивания командных кадров» (и, соответственно, «орабочивания курсантского состава военных школ»), откровенно стали считать показателем качества кандидата в командиры не уровень его образования, а социальное положение. Начальник отдела статистики ГУ РККА Айзенберг 19 марта 1930 г. так прямо и заявил: «качественный подбор» комначсостава заключается в обеспечении роста в нем «рабоче-батрацкой» (а также и партийной) прослойки²²⁸… Рабочих среди курсантов теперь должно было быть не менее 60 %.

Как видно из таблицы 14, это привело к отказу даже от тех сверхминимальных требований к общему образованию будущих командиров, которые были приняты в 1924 г. (Впрочем, как показывает вторая колонка этой таблицы, они часто не соблюдались уже и в 1927-м, когда каждый сороковой принятый образования не имел вообще.)

Таблица 14

Общеобразовательный уровень принятых в военные школы РККА в 1927–1932 гг. (в %) ²²⁹

* Без школ ВВС и военно-морских.

** Специальный прием кандидатов из воинских частей.

К сожалению, в большинстве случаев источники не позволяют отдельно установить число принятых с неполным (7–8 классов) средним образованием и отдельно – число принятых с полным (9 классов). Однако из таблицы 16 (см. ниже) явствует, что в 1929–1933 гг. 90–95 % курсантов сухопутных военных школ полного среднего образования не имели. Следовательно (и это подтверждают данные по приему 1932 года), среди лиц, принятых в 1927–1932 гг. в сухопутные военные школы, полное среднее образование имели не более 5—10 %. При этом в пехотных и кавалерийских школах (как видно из таблицы 15), 5—10, как правило, не превышал и процент принятых с полным и неполным средним образованием, вместе взятых.

Иными словами, свыше 90 % лиц, принимавшихся в конце 20-х гг. для учебы на пехотных и кавалерийских командиров РККА (из которых вышло потом немало командиров-танкистов) имели лишь низшее образование или не имели никакого.

Именно никакого: с 1928 г. командиров чем дальше, тем больше стали готовить и из людей вообще без какого бы то ни было образования! 6-месячные «батрацкие» подготовительные курсы при военных школах (через которые пропустили, например, «грамотных без образовательного ценза», принятых в 1930 г.) и тем более 3-месячные курсы ликвидации безграмотности (через которые прошла другая часть принятых «без образования») общим образованием считать не приходится.

Людей, которые ни дня не учились в общеобразовательной школе, стали принимать даже в такие военные школы, которые требовали серьезных физико-математических знаний – артиллерийские (программа которых включала элементы высшей математики), инженерные и школы связи (см. табл. 15)!

Таблица 15

Общеобразовательный уровень принятых в 1928–1930 гг. в военные школы по родам войск (в %) ²³⁰

* В том числе студенты рабфаков и слушатели школ советского и партийного актива (совпартшкол).

В военно-инженерных школах, признавали в своем докладе о личном составе военных школ РККА на 1 января 1930 г. начальник отдела статистики ГУ РККА Айзенберг и его помощник Болотов, лица без образования будут, конечно, «балластом». Но тем не менее надо поставить всем военно-учебным заведениям (и «особенно техническим») «задачу сохранения этой категории курсантов, т[ак] к[ак] как раз эта группа курсантов в классовом отношении (рабочие, батраки, бедняки) является для армии ценной»!²³¹

Комментарии к этому пассажу излишни – как излишни они и к одному из выводов отчета Ленинградской артиллерийско-технической школы за 1931/32 учебный год: около 40 % курсантов младших курсов – с трудом могущих осилить учебу ввиду полного отсутствия образования, «но принятых в школу ввиду их полноценности во всех других отношениях» – надо дотягивать до выпуска²³²…

Результаты подобного подбора курсантов видны из таблицы 16.

Таблица 16

Общеобразовательный уровень курсантов сухопутных военных школ РККА в 1927–1933 гг. (в %) ²³³

* В том числе окончившие школы ФЗУ (фабрично-заводского ученичества).

** В том числе студенты рабфаков и слушатели совпартшкол.

*** По данным УВУЗ ГУ РККА. По данным отдела статистики ГУ РККА – без образования 10,6 %, окончивших менее 7 классов 66,0 % (всего без образования и с низшим образованием 76,6 %), с неполным средним и средним образованием 23,4 %.

Знак · означает отсутствие данных.

Правда, военные школы пытались повысить общеобразовательный уровень курсантов, преподавая им общеобразовательные дисциплины с конечной целью дать всем, кто его не имел, полное среднее образование. Но толку от этого было немного; «это место, – подытожил в апреле 1936-го новый начальник УВУЗ РККА армейский комиссар 2-го ранга И.Е. Славин, – преподаватели завалили»²³⁴.

Преподавательский состав действительно был зачастую недостаточно требователен и к курсантам и к себе. То, что «в ряде школ» завышают оценки, признавалось даже в докладе начальника ГУ и ВУЗ РККА об итогах 1932/33 учебного года, а Славин в октябре 1936-го доложил наркому обороны, что вплоть до этого года и не «в ряде школ», а «сплошь и рядом в поверке знаний исходили не из того, что должны были пройти по программе, а из того, что прошли фактически»²³⁵. Проведенная в декабре 1932 г. проверка 12 школ показала, что преподаватели и сами не всегда готовятся к занятиям…

Общеобразовательной подготовке мешала и недооценка ее командованием школ. Так, в 1932/33 учебном году «значительное число школ» отводило на самоподготовку по общеобразовательным дисциплинам слишком мало времени, а кое-где самоподготовка вообще «сознательно отменялась» – что не только приводило «к неглубокому усвоению», но и «поощряло […] личную безответственность как у курсантов, так и у преподавательского состава»²³⁶. Но главная вина в «заваливании» общеобразовательной подготовки в военных школах лежала отнюдь не на преподавателях и не на командовании школ.

Куда бóльшую роль сыграли здесь упомянутые выше педагогические эксперименты 20-х гг. – отбросившие под предлогом борьбы с «гимназической зубрежкой» урочную методику преподавания (изложение преподавателем нового материала – домашняя работа ученика по заучиванию этого материала и/или усвоению его путем выполнения практических заданий – проверка преподавателем усвоения материала на следующем уроке) и не заменившие ее чем-либо более эффективным. Урок с изложением обязательного для усвоения нового материала был заменен мало к чему обязывающей беседой, четкое требование заучивать материал – расплывчатой установкой «прорабатывать материал» (в связи с чем почти не использовались учебники), а проверка усвоения проводилась лишь путем выдачи практических заданий. При фактическом игнорировании предварительного изучения теории эффекта они не давали, и результатом применения этого «лабораторного метода» было «недостаточно глубокое и сознательное усвоение» – а также «неуменье курсантов в достаточной мере самостоятельно закреплять и приобретать новые знания» из-за отсутствия «прочных навыков в работе над книгой и в самостоятельной работе вообще». «Наблюдения за знаниями курсантов старшего курса установили, – докладывали в феврале 1935 г. работники УВУЗ РККА, инспектировавшие 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, – что вопросы программ, пройденные ими на 1 курсе [то есть в 1931/32 учебном году. – А.С.], забыты»²³⁷…

К урочной системе вернулись только в 1932/33 учебном году; таким образом, основной массе курсантов с низким общеобразовательным уровнем – принятым до 1932 г. – общеобразовательные дисциплины преподавали по порочной методике.

При этом до 1932 г. широко использовался и такой совершенно абсурдный метод обучения, как бригадный, – являвшийся, по существу, методом избавления от обучения. Появившись на волне обожествления рабочего коллектива и заключаясь в коллективном, всей ученической бригадой, выполнении учебных заданий, он позволял слабым ученикам ничего не делать, но числиться успевающими за счет выполнявших всю работу способных. Ведь оценка выставлялась бригаде в целом…

Усилия преподавателей заранее обесценивала и крайняя пестрота общеобразовательного уровня курсантов 20-х – первой половины 30-х гг. Для того, чтобы отдельно учить прошедших лишь через курсы ликбеза, отдельно – окончивших 1 класс, отдельно – окончивших 2 класса и т. д., не хватило бы ни преподавателей, ни помещений. Поэтому в одну и ту же учебную группу зачисляли и по одной и той же программе учили лиц с самым разным уровнем знаний – от выпускников курсов ликбеза до окончивших 8 классов! При таком составе начинали, естественно, с элементарного; при изучении, например, математики – с четырех действий арифметики, знакомства с простыми и десятичными дробями, с понятиями процента, пропорции, площади, объема. Бывало, что проходить простые дроби заставляли и бывших студентов, которые в вузе уже начали изучать высшую математику! В итоге одни зря теряли время, не получая новых знаний, а другие все равно не успевали пройти за 2–3 года программу семи – девяти классов.

Нетрудно понять, что подобная ситуация не возникла бы, если бы в военные школы не принимали хотя бы людей с образованием ниже 7 классов. Да и вообще главной причиной провала попыток дать курсантам тех лет столь необходимое командиру ХХ века полное среднее образование следует считать слишком низкий общеобразовательный уровень принимаемых в военные школы.

О каком получении всего за 2,5–3,5 года образования в объеме 9 классов могла идти речь, если еще в 1927/28 учебном году большинство курсантов до поступления в военную школу окончили лишь 4 и менее классов²³⁸ и если на изучение общеобразовательных дисциплин отводилось лишь 15–30 % учебного времени (для военной школы и это было недопустимо много)?

О каком достижении за это время сколько-нибудь приемлемого уровня знаний и общего развития могла идти речь, если из учившихся в 1931–1932 гг. курсантов от одной седьмой до одной пятой части вообще не окончило ни одного класса общеобразовательной школы (не получив при этом и домашнего образования, которое получали такие юнкера до революции)?

Тут не помогли бы ни передовая методика обучения, ни сколь угодно большое количество преподавателей и помещений (позволяющее дифференцировать программы обучения) … Будучи вынуждены (по выражению начальника 1-й Ленинградской артиллерийской школы Н.Н. Воронова) проноситься по программе бегом, малограмотные курсанты не только не могли получить полное среднее образование, но и (как отмечал тот же Воронов) не успевали ликвидировать элементарную неграмотность в целом ряде вопросов.

В самом деле, что показало, например, инспектирование в апреле 1932 г. комиссией начальника штаба Среднеазиатского военного округа (САВО) С.А. Пугачева Среднеазиатской объединенной военной школы? Что ситуация, когда 66,3 % курсантов не имели до поступления в школу никакого образования, а 7–9 классов закончили лишь 4,5 % – это наличие даже на 2-м курсе лиц, которые «с трудом читали устав, плохо его понимали, тратили больше часа на черчение пустяковой таблицы (одной страницы тетради […]), в конце концов путались в понимании того, чем они, собственно, занимаются», – это ситуация, когда «составляемые частью курсантов донесения почти невозможно понять», когда русские по национальности курсанты вообще плохо знают русский язык… При столь низком уровне умственного развития, констатировала комиссия, усвоение общеобразовательных дисциплин оказывается неудовлетворительным²³⁹.

А вот выдержки из политдонесения военного комиссара Иркутских курсов подготовки командиров пехоты от 29 мая 1932 г. (подписанного замвоенкома Н. Попковым): значительная часть курсантов (общеобразовательный уровень которых «чрезвычайно низок») не в состоянии самостоятельно работать с книгой, так как «может прорабатывать в час не больше трех страниц несложного материала учебника»; курсанты «очень медленно читают газету, иногда не понимая прочитанного»²⁴⁰. К донесению была приложена копия рапорта, написанного одним из курсантов (с сохранением орфографии подлинника)²⁴¹, которую мы воспроизводим ниже и которая не нуждается в комментариях.

«Командиру ботольона

Иркутских курссов

подготовки командирв

Пехоты

от дижурного по ботольону

курсанта 4 взвода 1-й роты

23 мае 1932 года № 1

Иркутск

Рапорт:

Доношу вам отом, что курсант 1-й роты ешечнка [Ещенко. – Примеч. снявшего копию] опоздаль из городского отпуска 20 мин.

Приобходи мной коньюшни быль обнарушн дневальный спящим. Дижурныи Покуфни низналь своих обезанасти накуфне было грязна. дижурныи не умель одать рапорта.

Дижурнаи Поботольону

Перетолчин

Верно: Начальник Строевого Отделения (подпись) (Николаев)».

Из обучавшихся в 1926/27 учебном году «многие курсанты с трудом читали устав и плохо понимали прочитанное», «простейшие боевые документы составлялись очень медленно, безграмотно, их невозможно было прочесть»²⁴². Курсанты, проверенные в марте 1932 г. в Бакинской пехотной школе, не только «слабо владели устной и письменной речью», не только «не имели прочных навыков в работе над книгой и в самостоятельной работе», но и не обладали еще установившимся почерком²⁴³, то есть, по существу, с трудом умели писать!

При таком составе курсантов типичной была ситуация, отраженная в докладе начальника Орловской бронетанковой школы от 15 декабря 1932 г.: из-за низкого общеобразовательного уровня «степень усвоения по дисциплинам общеобразовательного цикла в ряде отделений первого курса очень низкая». Или в докладе врид начальника УВУЗ ГУ РККА С.А. Смирнова об итогах инспектирования им в январе 1934 г. Татаро-Башкирской объединенной военной школы: несмотря на правильную методику преподавания курсантам приема 1932 года тригонометрии, «результаты усвоения слабы, причиной чего, безусловно, является общая слабость математической подготовки и, в частности, недостаточность знаний по арифметике (простые и десятичные дроби, пропорции и т. д.)»²⁴⁴.

А бывало, что до тригонометрии и тому подобных вещей не удавалось даже и дойти. «В силу недостаточной предварительной (до поступления в школы) общеобразовательной подготовки курсантов, – отмечал, подводя итоги 1932/33 учебного года, начальник ГУ и ВУЗ РККА Б.М. Фельдман, – школам не под силу оказались программы с некоторыми разделами математики, которые оказались непройденными»²⁴⁵. Комиссия САВО, проверявшая в апреле 1934 г. Среднеазиатскую объединенную военную школу, констатировала, что 2-й и 3-й курсы (значительная часть которых на момент приема окончила лишь курсы ликбеза) отстают в прохождении программы по математике настолько, что даже на 3-м, выпускном курсе так и не пройдены тригонометрия и значительная часть алгебры. Больше того, нуждаются в повторении такие разделы арифметики, как дроби и пропорции! «Общий уровень культуры языка даже на III курсе – низок»; неправильно произнося слова «в повседневном быту» («хотишь» вместо «хочешь», «трудящий» вместо «трудящийся» и т. п.), курсанты искажают их и при написании (пишут «сумлевался», «склизкая» и т. п.)… А «причина – фактическое отсутствие у большинства курсантов соответствующей подготовки при поступлении в школу. Это обстоятельство весьма осложняет работу преподавательского состава»²⁴⁶.

Во 2-й Ленинградской артиллерийской школе – где к февралю 1932 г. у 83 % обучаемых было лишь низшее образование, а у 7,8 % не было никакого – курсанты «слабо владели устной и письменной речью». Большинство принятых туда в 1931 г. еще и в апреле 1934-го характеризовалось так: «делаются ошибки в самых простых словах, в изложении искажается смысл», «особенно слабы знания и навыки в арифметике: действия с простыми и десятичными дробями»…

В 1-й Ленинградской артиллерийской многие из принятых в 1931–1932 гг. (когда в военные школы набрали особенно много людей без образования), еще и к сентябрю 1934-го «весьма слабо знали элементарную грамматику», а некоторые «неверно произносили военные термины» и вообще отличались «некультурной речью, с искажением слов». Даже к февралю 1935-го эти курсанты не только сплошь и рядом искажали слова («много танок» и т. п.), но и вообще плохо владели русским языком – нагромождая в своих записях столько стилистических, синтаксических и орфографических ошибок, что записи подчас полностью искажали смысл сказанного преподавателем! «В отношении курсантов этих групп, – подытоживал 13 апреля 1934 г. помощник начальника 1-го сектора УВУЗ ГУ РККА С.С. Гулевич, – нужно откровенно сказать, что из них полноценных командиров подготовить не удастся, даже если бы и был прибавлен им срок обучения»²⁴⁷…

О том же писал 9 февраля 1934 г. и проинспектировавший Московскую пехотную школу начальник 2-го сектора УВУЗ ГУ РККА И.Р. Салитан: «Совершенно несомненно, что 2 и 3 курсы [то есть приемы 1931–1932 гг. – А.С.] пройти установленную программу» общеобразовательной подготовки «не сумеют»: они до сих пор пишут с грубыми ошибками и «путаются в элементарных математических задачах». А С.С. Гулевич 15 января сделал тот же вывод в отношении 2-го и 3-го курсов артиллерийского отделения Орджоникидзевской пехотной школы (из-за «недостаточного» уровня развития курсантов общеобразовательные дисциплины там уже «несколько запоздали в их прохождении») ²⁴⁸.

Типичный же конечный результат отражен в докладе председателя выпускной комиссии артиллерийского отделения Омской пехотной школы полковника А.А. Вейса: из-за низкого (4 класса и ниже) общеобразовательного уровня на момент поступления (1932 г.) курсанты апрельского выпуска 1936 года так и не смогли приобрести математические знания, необходимые командиру батальонной и полковой артиллерии…

Или в докладе об итогах проверки комиссией Северо-Кавказского военного округа (СКВО) Орджоникидзевской пехотной школы в январе 1932 г.: из 10 проверенных курсантов выпускного курса соответственно 6, 9 и 9 показали лишь слабые или удовлетворительные знания по математике, физике и географии, причем некоторые даже не могли изобразить прямоугольный треугольник, назвать число градусов в окружности и найти на карте Европу²⁴⁹…

В общем, распоряжение Наркомата просвещения СССР, согласно которому, окончившие военные школы считались лицами с полным средним образованием, в РККА никогда всерьез не принимали. Уже в обзоре состояния Красной Армии, составленном в ГУ РККА в октябре 1928 г., указывалось, что «фактически это будет неверно»; то же признавал и Б.М. Фельдман и в 1931-м (для выпусков и прошлых лет» и 1931 года «характерна» «недостаточная общеобразовательная подготовка»), и в 1933-м («общий уровень общеобразовательной подготовки выпускаемых в этом году командиров заставляет желать много лучшего. Даже простейшие задачи на простые и десятичные дроби, составление простейших уравнений 1-й степени, а также осмысленное изложение из отрывков литературных произведений многим курсантам не под силу. […] Знания курсантов по математике и русскому языку крайне поверхностны и неглубоки»)²⁵⁰.

В октябре 1936 г. начальник УВУЗ РККА И.Е. Славин в докладе наркому обороны выразился еще определеннее: «Огромное количество курсантов не могло справиться с программой общеобразовательной подготовки и, больше того, не могло ликвидировать своей элементарной неграмотности и малограмотности. В армию выпускались безграмотные и малограмотные командиры»²⁵¹…

Ни о каком реальном получении полного среднего образования не было и речи; так, из принятых в 1932-м в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу при выпуске в октябре 1936 г. 19,4 % обладали знаниями по русскому языку лишь в объеме 7 классов, 58,2 % – в объеме 6 классов и 22,4 % – в объеме 5 классов (при этом 41 % написал экзаменационную работу на «неуд»). По математике лишь у 3,0 % знания соответствовали уровню выпускника полной средней школы; 17,6 % имели их в объеме 8 классов, 36,8 % – в объеме 7 классов и 42,6 % – в объеме 6 классов (а экзаменационную работу 52 % написали на «неуд») ²⁵².

Факты «выпуска безграмотных и малограмотных командиров» мы уже приводили в первом разделе главы I; вот еще два. Около трети выпущенных в мае 1936 г. из Тульской оружейно-технической школы ухитрились получить «посредственно» и «плохо» даже по арифметике, а знание алгебры и геометрии у них не стали даже не проверять! А от выпускавшихся тогда из Ленинградской артиллерийско-технической (обладавших к моменту поступления в 1932 г. «крайне низким» общеобразовательным уровнем) «общее впечатление» было «таково, что большинство курсантов не имеет навыков в умении четко и ясно излагать свои мысли на бумаге и не обладает сколько-нибудь установившимся почерком» (то есть с трудом держит в руках перо и карандаш! – А.С.)²⁵³…

Провалы в общеобразовательной подготовке, указывал в своем октябрьском докладе 1936 года И.Е. Славин, «плохо отражались и на уровне специальных военных знаний, приобретаемых курсантами»²⁵⁴. Еще 25 июля 1928 г. РВС СССР признал, что преобладающий в школах «неподготовленный курсант не может охватить в рамках существующих сроков всех вопросов учебы и вместо сознательного усвоения часто берет зубрежкой» – что ведет лишь к «формальному усвоению знаний»²⁵⁵.

Многие не могли брать и зубрежкой: не хватало сил. На почве «вынужденной учебной перегруженности курсанта, имевшего до поступления в школу слабую общеобразовательную подготовку», отмечал в 1930 г. начальник УВУЗ ГУ РККА А.И. Тодорский, у такого курсанта «развиваются неврастения и болезни сердца; это вторая по распространенности (после неуспеваемости) причина отчислений!²⁵⁶

Особенно тяжело приходилось, конечно, будущим командирам артиллерии. Из-за отсутствия времени на последовательное изучение чуть ли не с нуля всего курса математики многим из них приходилось, «не зная элементарных вещей из арифметики (действия с дробями и вычисление %)», проходить… логарифмы: ведь это им было «повседневно необходимо как артиллеристам»!²⁵⁷ Получить так прочные математические знания было нельзя; соответственно, нельзя было и овладеть теорией стрельбы – а значит, и искусством решать любые, в том числе и нестандартные, огневые задачи (см. первый раздел главы I). Оставалось обходиться механически зазубренными решениями нескольких типовых задач, да и это было подчас недостижимо. Как отмечал в феврале 1932 г. инспектор артиллерии РККА Н.М. Роговский, «отсутствие теоретической базы» (которой курсант, «благодаря слабому знанию математики, овладеть не может») не позволяет твердо запомнить и эти решения: при механическом зазубривании «курсант быстро забывает усвояемое». О том, что «попытки зазубривания теоретических вопросов без их понимания» «ведут к немедленному забыванию пройденного», в Инспекции артиллерии РККА кричали все 20-е гг.; убедились в этом и работники УВУЗ РККА, инспектировавшие зимой 1935 г. 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу²⁵⁸…

В Ленинградской артиллерийско-технической школе при выпуске в октябре 36-го приема 1932 года тоже обнаружилось, что выпускники «сравнительно легко и быстро оперируют формулами и решают задачи на применение формул», но делают это зачастую механически: «теоретическими основами устройства орудий и боеприпасов» они с их «слабой дошкольной общеобразовательной подготовкой» овладели «все еще некрепко». («Задача 100 %-ного и прочного усвоения программ по таким дисциплинам как основания устройства, механика, электротехника», предупреждал еще в феврале 1935 г. начальник школы А.Н. Ильинский, для этого курса «не является посильной»…) «Очень часто, – констатировал председатель выпускной комиссии полковник Г.М. Черемисинов, – знания не доходят до такого глубокого сознания курсантов, при котором создавалось бы полное понимание причинности различных конструкций вооружения и всей суммы явлений при выстреле и при действии снарядов у цели». А ведь «такое понимание необходимо [артиллерийскому. – А.С.] технику для совершенно сознательного выполнения своих функций, ибо оно значительно расширяет технический кругозор курсантов и позволит им легко и быстро осваивать в будущем новые образцы вооружений»…

Впрочем, что говорить о техническом кругозоре, если эти арттехники и пиротехники вообще имели «недостаточно законченные технические знания и представления о работе орудий при выстреле и о работе орудийного расчета при стрельбе» (это, указывал Черемисинов, приведет «к неумению техников объяснить и показать правильные приемы обращения с материальной частью и правильное техническое применение орудий в бою»). Что говорить о техническом кругозоре, если курсанты приема 1932 года даже и к выпуску не научились толком ни писать, ни говорить по-русски! Как показали выпускные испытания, они не умели «четко и ясно излагать свои мысли» не только на бумаге, но и устно – «не сохраняли необходимую последовательность в изложении вопроса», не умели отделять главное от второстепенного и даже «не имели навыков во внятном произношении фраз и в правильном произношении технических терминов»! В итоге как инструкторы красноармейцев и командиров они оказывались совершенно «немощными»²⁵⁹.

То же самое отмечал Черемисинов и в Тульской оружейно-технической школе (в выпускной комиссии которой председательствовал в апреле 36-го): в том, что 90 % выпускников «не умеют понятно и поучительно вести занятия» по устройству, эксплуатации и ремонту стрелкового оружия, «немалую» роль играет «слабость подготовки по русскому языку». Диктант из 120 слов и изложение отрывка из художественной литературы 50 % написали на «плохо», а 30 % – на «посредственно»… В общем, налицо «неполноценность подготовки выпускников – оружейных техников в мае 1936 г.»²⁶⁰.

То же и с будущими командирами-танкистами. Курсантам Ульяновской бронетанковой школы в 1932 г. из-за недостаточного общего развития с трудом давались не только электротехника и усвоение работы зажигания двигателя и электрооборудования танка, но и составление письменных и графических боевых документов. «Недостаточная общая грамотность» тогдашних курсантов Нижегородской бронетанковой – также, доходившая, видимо, до слабого владения языком и неумения держать в руках карандаш – обусловила как недостаточность у них навыков в составлении письменных и особенно графических боевых документов и работе с картой, так и недостаточную четкость отдаваемых распоряжений. А начальник Орловской бронетанковой 15 декабря 1932 г. доложил, что из-за низкого общеобразовательного уровня курсантов «ряд вопросов по дисциплинам технического цикла приходится опускать (например, понятие о мощности двигателя), так как они оказываются для курсантов непосильными»²⁶¹.

Из «материала» с низким общеобразовательным уровнем (как отмечалось, например, в докладе начальника штаба Ленинградского военного округа (ЛВО) С.П. Урицкого об инспектировании им в феврале – марте 1932 г. Ленинградской пехотной школы²⁶²) было «исключительно трудно» подготовить и «современного командира» пехоты.

Наличие у 63 % курсантов приема 1930 года лишь низшего образования и отсутствие у 14 % их образования вообще, значится в тезисах доклада начальника ГУ и ВУЗ РККА Б.М. Фельдмана об итогах 1930/31 учебного года, затрудняло усвоение и стрелкового дела, и топографии, и тактики. Показательна последовательность перечисления в этих тезисах «основных недочетов», «характерных» и для «выпускаемых командиров прошлых лет» и для выпуска 1931 года. Непосредственно за «недостаточной общеобразовательной подготовкой» идут «непрочные навыки быстро ориентироваться на местности и в обстановке, четко и кратко отдавать приказания», «неумение грамотно и быстро составлять письменные распоряжения, кроки, схемы» и «слабая подготовка в ведении пулеметного огня с закрытых позиций» (требовавшего хорошего знания математики. – А.С.)²⁶³. «Имеются совсем не разбирающиеся в карте, не знакомы с компасом, не умеют высчитывать процентов», – указано в докладе комиссии помкомвойсками СКВО М.Д. Великанова об итогах обследования в январе 1932-го Орджоникидзевской пехотной школы (где 52,2 % курсантов осеннего приема 1931 года были вообще без образования) ²⁶⁴…

Проверенные в апреле 1934 г. курсанты 3-го курса Среднеазиатской объединенной военной школы задачи по управлению пулеметным огнем решать научились, но нехватка общего образования все равно сказывалась: расчеты выполняли медленно, нужные данные в таблицах искали долго, линейкой пользовались несноровисто, графические документы из-за все еще «неуверенного владения карандашом» оформляли медленно… Явной выглядит и связь между двумя фактами, отмеченными в тезисах доклада начальника Ленинградской пехотной школы И.И. Кальвана на заседании РВС СССР 16 апреля 1932 г. – между «низким общеобразовательным уровнем поступающих» и «неумением курсантов-разведчиков просочиться, высмотреть и донести»²⁶⁵.

Вообще, подчеркивал 25 апреля 1936 г. врид начальника 2-го отдела УВУЗ РККА полковник С.С. Гулевич, существует «закономерная зависимость между качеством подготовки выпускников и степенью их же подготовленности ко времени поступления в школу». К примеру, «большой процент» курсантов артиллерийского отделения Орджоникидзевской объединенной военной школы (бывшей пехотной), получивших на апрельских выпускных испытаниях 1936 года «одну и более плохих оценок, во многом объясняется» тем, что «в 1932 г. при поступлении в школу эти курсанты имели крайне низкую общеобразовательную подготовку» («самоучки, прошли ликбез или 2–3 группы [так в советской школе до 1934 г. именовались классы. – А.С.] гражданской школы»)²⁶⁶.