Текст книги "Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны"

13 октября 1945 года СНК СССР принимает постановление «О концентрации и специализации поисково-разведочных работ на радиоактивное сырьё». Этим постановлением в составе Госкомитета по геологии было создано Первое Главное геологоразведочное управление (Первый Главк), призванное решить проблему обеспечения сырьём зарождающуюся атомную промышленность. Постановлением определялись также беспрецедентно высокие темпы развития геологоразведочных работ на уран. Уже к апрелю 1946 года предусматривалось организовать 270 специализированных полевых геологических партий, охватив ревизионными и поисковыми работами практически всю страну. В 1947 году ряд таких полевых партий был передан в непосредственное подчинение Первому Главку, в составе которого были созданы специализированные территориальные экспедиции – Кольцовская (Ессентуки), Октябрьская (Ленинград), Волковская (Алма-Ата), Берёзовская (Новосибирск), Сосновская (Иркутск), Шабровская (Свердловск).

Стратегия «массированного удара» вскоре принесла свои результаты. Уже в 1946–1947 годах были выявлены новые ураноносные районы. Так, на Украине при ревизии железных рудников геологами Л.В. Ивановой и Я.Н. Белевцевым были обнаружены проявления повышенной радиоактивности, что привело к открытию Первомайского и Желтореченского месторождений урана – первых относительно крупных по запасам урановорудных объектов в СССР. Первые открытия были сделаны в Сибири – месторождение Усть-Ангарское (Енисейский кряж) и в Колымско-Чукотском районе – месторождения Северное и Бутугычаг.

К 50‑м годам произошёл революционный сдвиг в технологии поисков и разведки урана, обусловленный внедрением в практику работ первых отечественных приборов – радиометров. Массовое их использование вскоре привело к целому ряду открытий. В Кызылкумах было открыто крупное месторождение урана Учкудук, положившее начало разведке крупнейшей в мире Притяньшанской провинции урановых месторождений инфильтрационного типа. На её сырьевой базе был построен Навоийский горно-химический комбинат.

20 августа 1945 года, сразу после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, выходит распоряжение ГКО № 9887сс/ов «О специальном комитете [по использованию атомной энергии] при ГКО», председателем которого был назначен народный комиссар внутренних дел СССР Маршал Советского Союза Лаврентий Павлович Берия, а заместителем председателя – нарком боеприпасов СССР генерал-полковник Борис Львович Ванников. Научное руководство было возложено на академика (тогда ещё профессора) Игоря Васильевича Курчатова. Комитет получил чрезвычайные полномочия и неограниченное финансирование.

Исполнительным органом Спецкомитета стало Первое Главное управление (ПГУ), начальником которого был назначен генерал-полковник Борис Львович Ванников. В ПГУ были переданы все структуры Д. у. НКВД СССР. Однако уже 19 декабря 1945 года СНК СССР принимает постановление «О 9‑м управлении НКВД СССР», в соответствии с которым это управление в составе НКВД СССР организовывалось вновь. Начальником 9‑го управления НКВД СССР по совместительству был назначен заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант Авраамий Павлович Завенягин, а с 13 апреля1946 года – академик АН УССР Александр Ильич Лейпунский. Проведя значительный объём работ по Атомному проекту в составе НКВД – МВД СССР, 9‑е управление с подчинёнными структурами 15 августа 1948 года было передано в ПГУ при СМ СССР. Многие его работники стали крупными руководителями, специалистами и учёными ядерной отрасли страны.

При ПГУ был образован Научно-технический совет (НТС) и Бюро № 2. Рабочим аппаратом Бюро № 2 стал Отдел «С», образованный на базе группы «С» Павла Анатольевича Судоплатова. Туда же из 3‑го (англо-американского) отдела внешней разведки были переданы наиболее важные оперативные материалы, в том числе 200 страниц из оперативного дела «Энормоз». Заместителями Судоплатова были полковник Лев Петрович Василевский, в 1945–1947 годах начальник научно-технической разведки НКГБ-МГБ СССР, и подполковник Яков Петрович Терлецкий, доктор физико-математических наук, который обобщал все материалы разведки и докладывал их на заседаниях НТС. Председателем НТС вначале был один из первых трижды Героев Социалистического Труда, генерал-полковник Борис Львович Ванников, а его заместителем, а затем председателем – академик Игорь Васильевич Курчатов, возглавлявший НТС до конца своей жизни. Кроме них в НТС входили заместители Берия – Василий Алексеевич Махнёв и Авраамий Павлович Завенягин, а также академики Абрам Фёдорович Иоффе, Абрам Исаакович Алиханов, Исаак Константинович Кикоин, Виталий Григорьевич Хлопин и Юлий Борисович Харитон.

По словам одного из руководителей «атомного шпионажа» Леонида Романовича Квасникова, которые приводит директор Мемориального дома-музея академика И.В. Курчатова, доктор исторических наук Раиса Васильевна Кузнецова, «…когда Яков Петрович [Терлецкий] докладывал материалы по атомному оружию… они [академики] поднимали руки и говорили: “Просим прислать этот материал”. Поняли? Составлялся список желающих. Они приходили и у меня работали… Терлецкий на Совете докладывал все материалы. Пятьсот шестьдесят материалов – это тысячи, тысячи страниц информации, которые обрабатывались мною, когда я был за границей и оттуда передавал материалы в Центр. А в Центре был создан специальный отдел, которым руководили четыре генерала и один полковник. Он назывался Отдел “С”. Полковник работал по научно-технической разведке, а генералы – все приближенные Берии. Перед отделом стояли задачи: первое – перевести все эти материалы. Для этого существовало переводческое бюро, которое было в Отделе “С”. Потом их обрабатывали физики-теоретики – Терлецкий и Рылов. Все эти материалы в конечном итоге проходили через Терлецкого. Он их докладывал на Совете, а все, собравшиеся там, вставали и говорили: “Этот доклад запишите мне!” Они приезжали ко мне на работу, знакомились с материалами и их использовали. “Нет” – сегодня утверждают. А я говорю: “Ну как же тебе не стыдно, ты же у меня сидел, знакомился с материалами, а теперь говоришь, что ты их не использовал!”».

Леонид Романович Квасников (оперативный псевдоним Антон) был заместителем резидента внешней разведки НКВД СССР в Нью-Йорке и в рамках агентурной операции «Энормоз» руководил сбором данных по атомной тематике («атомным шпионажем»). Связь с источниками осуществляли Александр Семёнович Феклисов (Калистрат) и Анатолий Антонович Яцков (Яковлев), а также граждане США Гарри Голд (Раймонд) и супруги Моррис и Леонтина Коэн (Луис и Лесли).

Большой агентурной сетью в американских научных кругах располагал работавший там с 1938 года выпускник Массачусетского технологического института майор Семён Семёнов (Таубман) – оперативный псевдоним «Твен». Именно он установил код Манхэттенского проекта и местонахождение его главного научного центра – бывшей колонии для малолетних преступников Лос-Аламос (штат Нью-Мексико). Завербованный Твеном и получивший приглашение в Лос-Аламос 19‑летний физик-вундеркинд из Чикаго Тед Холл (Theodore Alvin Hall) на первой же встрече в городе Альбукерке в 1944 году передал Лоне Коэн чертежи плутониевой бомбы. Через двенадцать дней после сборки в Лос-Аламосе первой атомной бомбы «Штучка» (Gadget), работавшей на основе распада плутония-239 и имевшей имплозивную схему подрыва, Центр получил её описание, причем по двум независимым каналам – от агентов Чарльз (Клаус Фукс) и Млад, он же Персей (Тед Холл). Первая шифрограмма поступила в Центр 13 июня, вторая – 4 июля 1945 года.

Испытание «Штучки» было проведено 16 июля 1945 года на горе Аламогордо (Нью-Мексико). Вскоре Центр получил подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва. То же самое устройство имела бомба «Толстяк» (Fat Man), сброшенная 9 августа 1945 года на Нагасаки.

11 августа 1992 года в газете «Красная звезда» было опубликовано интервью с главным конструктором первой советской атомной бомбы РДС-1 академиком Юлием Борисовичем Харитоном. Он впервые упомянул о том, что немецкий коммунист, физик-теоретик Клаус Фукс, работавший с 1943 года в Лос-Аламосе, в 1945 году передал нашей разведке «достаточно подробную схему и описание американской атомной бомбы». Харитон, в частности, произнёс такие слова: «…наша первая атомная бомба – копия американской».

В 1993 году Квасников побывал на торжественном заседании учёного совета Курчатовского института, посвящённом 90‑летию академика Курчатова. Вечером того же дня он позвонил Раисе Васильевне Кузнецовой и сказал, что доклад Харитона и Смирнова смутил его и привёл в недоумение… «И пригласил меня с магнитофоном и видеокамерой к нему домой», – рассказывает Раиса Васильевна. В интервью явно сквозит раздражение в отношении академика Харитона. Цитируя слова Харитона «ну что уж там Клаус Фукс, он же этого вообще не мог вам ничего сказать!..», Леонид Романович восклицает: «А вы, Юлий Борисович Харитон, забыли, как знакомились с материалами? И до сих пор используете это дело, благодаря этим материалам подробным! Поняли? А об этом никто не скажет вам теперь. Когда я ездил в Кыштым (Комбинат “Маяк” по производству оружейного плутония. – А.В.), возил с собой одну из работ – специально по плутонию. И спектру нейтронов. И по расширению ТВЭЛов. Это – работа целая! Он что, с ней не знаком? Он же просил, чтобы ему ее дали… Вопрос по литию. Использование лития. Вот он. Записан. Идет под таким-то номером, и есть номер тома, в который собирали, – номер такой-то. Или вот материал – технология производства атомных бомб. Вот технология идёт. И по диффузии идёт (показывает записи в тетради). Харитон – это руководитель одного из ряда отдельных работ. В этом плане я рассматриваю любого, и академиков. Я со многими встречался и их мнения знаю. И когда говорят: “Это все делал я сам!” – я думаю: “А что вы сами делаете-то?” Я же знаю, откуда вы этот материал получили. Этот материал с фирмы такой-то, а вы его хотите воспроизвести».

Как рассказала Раиса Васильевна автору этих строк, она сама не искала встречи с Леонидом Романовичем. Но ей показалось, что в нём самом к началу 80‑х годов созрело желание несколько приоткрыть завесу тайны над деятельностью научно-технической разведки, в которой он работал с 1938 года. «И вот это его желание, видимо, и привело его к мысли снова побывать в том доме, в котором он не раз беседовал с научным руководителем Атомного проекта Игорем Васильевичем Курчатовым. Сам Леонид Романович тоже был человек незаурядный – строгий, сдержанный, с высоким чувством гражданственности и патриотизма. Судя по всему, талантливый – окончил Московский институт химического машиностроения, затем поступил в аспирантуру. Но когда его вызвали в ЦК и предложили работать в НКВД по линии научно-технической разведки – он сразу почувствовал, что это нужно Родине. А ведь раньше, когда говорили: “Надо Родине!” – люди понимали. Для поколения, которое создавало страну, созидало на своей земле, защищало её – для наших дедов и отцов понятие Родина было святым. И когда они ходили босиком по родной траве и чувствовали под ногами свою землю, то понимали, что “не нужен им берег турецкий…”. И хотя Квасников впоследствии несколько лет провел в США, носил американскую шляпу, видел заокеанский образ жизни – но не упал же он перед ними на колени, и не дал поставить на колени свою Родину, потому что считал, чувствовал, знал и верил, что прекраснее нашей земли нет. В этом с Курчатовым они были схожи. Они защитили страну, когда она была ослаблена войной, оккупацией, разрухой, а на США работал весь Запад и лучшие умы со всего мира. Более того, США засекретили все свои разработки по урановой тематике ещё до начала войны, но использовали наши – например, Флёрова и Петржака, которые в 1940 году под руководством Курчатова открыли явление спонтанного деления ядер урана. И если бы американцы по дну Атлантического океана не получили бы сведения об этом открытии – сколько бы лет они шли к нему? А без него невозможно было осуществить атомный проект. Насколько я помню, США ведь реализовывали английский атомный проект. Воспользовавшись всеми этими разработками, они убили население двух японских городов, чтобы показать – русские, смотрите, что с вами будет! Это как? Так что уж извините, но разведка всегда и везде решает поставленные перед ней задачи, помогая обеспечить необходимый ядерный паритет».

И во главе созданной им национальной разведывательной службы страны, разработавшей технический проект для наших физиков, все эти годы находился Генеральный конструктор Государственной безопасности Лаврентий Павлович Берия. Да, украли «чертежи». Но ведь это, возможно, самая «крутая» операция в мире военно-промышленного шпионажа, которым занимаются все цивилизованные страны.

Вялотекущая исследовательская работа сразу же сменилась энергичным инновационным рывком вперёд. 9 апреля 1946 года было принято постановление Совета Министров СССР № 805—327сс о создании КБ-11 при Лаборатории № 2 АН СССР, которому поручалась сборка и испытание атомной бомбы. Причём вначале надлежало сделать плутониевую бомбу. Такой выбор был предопределён тем, что в Лаборатории № 2 имелась подробная схема американской плутониевой бомбы «Толстяк», сброшенной на Нагасаки. Начальником КБ-11 был назначен Павел Михайлович Зернов, а главным конструктором – Юлий Борисович Харитон.

Строительство КБ-11 на базе оружейного завода № 550 в посёлке Саров возлагалось на Главпромстрой НКВД СССР. Для проведения всех строительных работ была создана специальная строительная организация – Стройуправление № 880 НКВД СССР. С апреля 1946 года весь личный состав завода № 550 был зачислен рабочими и служащими Стройуправления № 880. Помимо вольнонаёмных работников основной контингент составляли заключённые. На 1 июля 1947 года численность заключённых в составе ИТЛ при Су‑880 составляла 10 098 человек, из них 9044 мужчины и 1054 – женщины.

Для участников проекта были созданы комфортные бытовые условия. По указанию Берии при Стройуправлении № 880 было создано специализированное подразделение по строительству жилья. За три года заселили более 200 жилых домов. Были они разными – и двухквартирные коттеджи, и финские сборно-щитовые, и многоквартирные каменные и брусчатые. Рядом со старыми монастырскими строениями встали трёх– и четырёхэтажные дома. Были построены медицинский городок, стадион, клуб, библиотека, театр и парк. Сам монастырь с храмами, часовнями, колокольней, келейными домами и трапезной оказался в самом центре объекта.

Для испытаний атомной бомбы и проведения необходимых измерений поражающего и разрушающего действия атомного оружия в казахской степи, в 170 км от города Семипалатинска, был построен испытательный полигон № 2 Министерства обороны СССР.

К лету 1949 года были решены и отработаны все вопросы, связанные с конструкцией бомбы. 29 августа 1949 года ровно в 7.00 атомная бомба РДС-1 (Реактивный Двигатель Сталина) была взорвана. Вся местность озарилась ослепительным светом. В момент взрыва на месте башни появилось светящееся полушарие, размеры которого в 4–5 раз превышали размеры солнечного диска, а яркость была в несколько раз больше солнечной. Огненная полусфера золотистого цвета превратилась в тёмно-красное пламя и столб дыма и пыли. Испытание первой отечественной атомной бомбы известило весь мир о создании в СССР ядерного оружия.

29 октября 1949 года Президиум Верховного Совета СССР принял четыре закрытых указа о награждении наиболее отличившихся участников Атомного проекта. Второй Золотой медалью «Серп и Молот» были награждены Герои Социалистического Труда:

•• Ванников Борис Львович – начальник ПГУ при СМ СССР

•• Музруков Борис Глебович – начальник комбината № 817 (ныне ПО «Маяк») по производству оружейного плутония

•• Духов Николай Леонидович – заместитель главного конструктора атомной бомбы (КБ-11)

По второму указу звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали «Серп и Молот» получили еще 33 человека, среди них:

•• Завенягин Авраамий Павлович — первый заместитель начальника ПГУ

•• Александров Анатолий Сергеевич – заместитель начальника ПГУ

•• Борисов Николай Андреевич — заместитель начальника ПГУ

•• Первухин Михаил Георгиевич — министр химической промышленности

•• Махнёв Василий Алексеевич – начальник секретариата Спецкомитета

•• Курчатов Игорь Васильевич – научный руководитель Атомного проекта, председатель НТС

•• Бочвар Андрей Анатольевич – научный руководитель разработки металлургии чистого плутония

•• Виноградов Александр Павлович – директор Института геохимии

•• Доллежаль Николай Антонович – директор НИИ химического машиностроения, главный конструктор атомного реактора

•• Хлопин Виталий Григорьевич – директор Радиевого института, разработавший технологию выделения плутония из металлического урана

•• Славский Ефим Павлович – главный инженер комбината № 817

•• Громов Борис Вениаминович – главный инженер радиохимического завода «Б» комбината № 817

•• Зернов Павел Михайлович – директор КБ-11

•• Харитон Юлий Борисович – научный руководитель КБ-11, главный конструктор атомной бомбы

•• Зельдович Яков Борисович – руководитель теоретического отдела КБ-11

•• Щёлкин Кирилл Иванович – заместитель главного конструктора атомной бомбы (КБ-11)

•• Алфёров Владимир Иванович – заместитель главного конструктора атомной бомбы (КБ-11)

•• Комаровский Александр Николаевич – генерал-майор инженерно-технической службы, начальник Главного управления исправительно-трудовых лагерей промышленного строительства МВД СССР

•• Кузнецов Иван Кузьмич – инженер-полковник, первый заместитель начальника Дальстроя МВД СССР, Магадан

•• Чирков Борис Николаевич – подполковник госбезопасности, начальник комбината № 6 МВД СССР по добыче и переработке урановой руды (ныне «Востокредмет»), Таджикистан

•• Мальцев Михаил Митрофанович – директор советско-германского акционерного общества «Висмут» по добыче урана

•• Каллистов Анатолий Назарович – директор завода № 12 в городе Электросталь Московской области

•• Николаус Риль – заключённый, начальник лаборатории завода № 12, наладивший производство металлического урана

Орденами Ленина были награждены:

•• Семёнов Николай Николаевич – академик, директор Института химической физики

•• Ландау Лев Давидович – академик

•• Соболев Сергей Львович – академик, директор ИОНХ

•• Черняев Илья Ильич – заместитель научного руководителя металлургии плутония на комбинате № 817

•• Фурсов Василий Степанович – научный руководитель создания атомного реактора на заводе «А» комбината № 817

•• Александров Анатолий Петрович – заместитель научного руководителя создания атомного реактора на заводе «А» комбината № 817

•• Никитин Борис Александрович – заместитель научного руководителя комбината № 817, автор технологии химического выделения плутония

•• Лейпунский Овсей Ильич – автор методики измерений атомного взрыва

и другие.

Всего орденами были награждены 808 человек, из них орденом Ленина – 260 человек, орденом Трудового Красного Знамени – 496 человек (в том числе академик Фрумкин Александр Наумович, директор Института физической химии) и орденом «Знак Почёта» – 52 человека.

Заместитель Председателя СМ СССР, председатель Спецкомитета при СМ СССР Лаврентий Павлович Берия получил орден Ленина отдельным указом.

Вышло также Постановление ЦК ВКП(б) и СМ СССР № 5039—1925сс/оп «О выражении т. Берия благодарности, выдаче ему Почетной грамоты ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР, награждении орденом Ленина и присвоении звания лауреата Сталинской премии первой степени».

В ответ награждённые участники Атомного проекта 18 ноября 1949 года направили Сталину благодарственное письмо, в котором говорится: «Горячо благодарим Вас за высокую оценку нашей работы, которой Партия, Правительство и лично Вы удостоили нас». Последовательность имён тех, кто подписал это письмо, в целом указывает на степень их личного вклада в Атомный проект. Вот эти имена: Берия Л.П., Курчатов И.В., Харитон Ю.Б., Ванников Б.Л., Бочвар А.А., Виноградов А.П., Завенягин А.П., Доллежаль Н.А., Первухин М.Г., Славский Е.П., Громов Б.В., Никитин Б.А., Махнёв В.А., Черняев И.И., Фурсов В.С, Соболев С.Л., Александров А.С., Зельдович Я.Б., Зернов П.М., Щёлкин К.И., Духов Н.Л., Алфёров В.И., Фрумкин А.Н., Семёнов Н.Н., Ландау Л.Д., Садовский М.А., Петровский И.Г., Тихонов А.Н., Каллистов А.Н., Голованов Ю.Н., Шевченко В.Б.

Ознакомившись с письмом, Сталин написал в левом верхнем углу красным карандашом: «Где Риль (немец)?»

Ни один член Политбюро, да и вообще ни один человек в СССР даже близко не подходил к Берии по важности решаемых задач, по объёму полномочий, да, очевидно, и просто по масштабу личности. С марта 1946 года Берия входил в состав «семёрки» Политбюро, включавшей Сталина и шесть приближённых к нему лиц. На этот «ближний круг» замыкались все важнейшие вопросы государственного управления и финансов, в том числе внешняя политика, внешняя торговля, госбезопасность, вооружённые силы.

Такая власть, естественно, не могла не вызывать зависти. В своих мемуарах Никита Хрущёв вспоминает свой первый приезд в Москву. Когда-то нэпманская столица поразила его разгульной, бесшабашной жизнью – это врезалось в память Никиты на всю жизнь. Времена НЭП’а, точнее жизнь со швырянием денег и потоками шампанского, потом ярко проявлялись в среде амбициозных партийных функционеров. Вернуть себе право распоряжаться финансами, почувствовать себя в роли «хозяина» великой страны стало основной целью первого секретаря ЦК КП(б) Украины, а с декабря 1949 года – первого секретаря Московского обкома ВКП(б) Никиты Хрущёва.

Несмотря на то что формально после смерти Сталина первым человеком в стране стал безынициативный Маленков, реально политикой руководил Берия. Уже через неделю после смерти Сталина Берия направил несколько предложений в СМ СССР и ЦК КПСС, стал инициатором целого ряда законодательных и политических инициатив, прямо или косвенно изобличавших репрессии 30‑х годов. Многие его предложения были реализованы в соответствующих нормативно-правовых актах. Например, приказ от 13 марта 1953 года о пересмотре «дела врачей», в результате чего все фигуранты соответствующих уголовных дел были реабилитированы.

27 марта 1953 года на основе записки Берии вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии». В течение 1953 года по этому указу из мест заключения было освобождено 1 млн 201 тыс. 738 человек, что составляет 53,8 % общей численности заключенных на 1 апреля 1953 года. Всего же за 1953 год было освобождено 1 млн 610 тыс. 616 человек. В переписке Берии со своим первым заместителем Кругловым с апреля по июнь 1953 года чётко выражалось намерение провести осенью 1953 года крупномасштабное освобождение спецпоселенцев. Были подготовлены проекты Указа Президиума Верховного Совета СССР и постановления Совета Министров СССР, на которых была проставлена предварительная дата – август 1953 года. Предполагалось освободить по амнистии 1,7 млн человек, но данным планам не суждено было сбыться.

Незадолго до трагических событий 26 июня 1953 года Лаврентий Павлович официально пригласил известного писателя Константина Симонова и предъявил ему расстрельные списки 30‑х годов за подписью Сталина и других членов ЦК партии. Группа Хрущёва, Маленкова и Булганина стала реально опасаться, что Берия придаст огласке архивные документы, подтверждающие их участие в репрессиях 1937–1938 годов. Серго Берия рассказал в одном из интервью, что отец сообщил ему утром 26 июня на даче о том, что на предстоящем заседании он собирается потребовать у Президиума санкции на арест бывшего министра госбезопасности Игнатьева. Дело в том, что Игнатьев ведал охраной Сталина в последний год его жизни. Именно он был человеком, который знал, что произошло на даче Сталина в ночь на 1 марта 1953 года, когда у вождя случился инсульт. А произошло там, как пишет Елена Прудникова, нечто такое, по поводу чего и много лет спустя оставшиеся в живых охранники продолжали бездарно и слишком очевидно врать. И уж Берия, который целовал руку умирающему Сталину, сумел бы добраться до истины. Этот страх перед неизбежным разоблачением подтолкнул Хрущёва к активным действиям.

Из стенограммы июльского Пленума ЦК КПСС 1953 года, выступление Хрущёва: «В четверг мы с ним – Маленков, я и Берия – ехали в одной машине, а распрощались мы с ним знаете как. Он же интриган, он меня интригует против Маленкова и против других, но он считал главным Маленкова, что надо против него. Прощается, он мне руку жмет, только я это слышу, я ему тоже отвечаю “горячим” пожатием: ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех) Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем. Товарищи, с вероломным человеком надо было так поступить. Если бы мы сказали, когда уже увидели, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Вы не думайте, он умеет. Я уже некоторым товарищам говорил, и мне говорили, что я преувеличиваю: смотри, не будь чудаком, похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит – здесь покоится деятель партии и правительства, а потом скажет – “дурак”. И покойся там. Он способен на это. Он способен подлить отраву, он способен на все гнусности. Дело мы имели не с членом партии, с которым надо партийными методами бороться, а мы имели дело с заговорщиком, с провокатором, а поэтому не надо было разоблачать себя. Агентура, как они говорят. Это значит: агентура – начальник МВД в ЦK. Вот до чего мы дошли. Обстановка такая создалась» (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 29. Л. 1—74; Д. 30. Л. 1—161; Д. 31. Л. 1—111; Д. 32. Л. 1—85; Д. 33. Л. 1–5. Подлинник).

В запале своего выступления Хрущёв говорит о Берии в прошедшем времени, как будто того уже нет в живых: «Вот, товарищи дорогие, поэтому это провокатор был, и большой, крупный, не упрощайте – это крупный был провокатор» (там же). На воре Хрущёве, как говорится, шапка горит. У него предательство на лбу написано. В настоящее время существует достаточно свидетельств, что никакого ареста Берии 26 июня 1953 года не было – его просто расстреляли во дворе собственного дома. Поэтому остаётся только гадать, кого судили 23 декабря 1953 года специальным судебным присутствием Верховного суда СССР под председательством Маршала Советского Союза Ивана Степановича Конева. В любом случае, арест и казнь Берии происходили незаконно: ордера на его арест никогда не существовало, протоколы допросов и письма существуют только в копиях, описания ареста его участниками кардинально отличаются друг от друга, обязательный в таких случаях врач при расстреле Берии отсутствовал – да и вообще не засвидетельствовал смерть, что произошло с телом после расстрела – никакими документами не подтверждается (справки о кремации нет).

Нина Теймуразовна, вдова Лаврентия Павловича, в своём уже цитированном выше интервью отмечает: «Я никогда не вмешивалась в служебные дела моего мужа. Тогдашние руководители не посвящали жен в свои дела, поэтому я ничего не могу рассказать об этом. То, что его обвинили в государственной измене, конечно, демагогия – в чем-то нужно было обвинить. В 53‑м случился переворот. Боялись, как бы после смерти Сталина Берия не занял его место. Я знала своего мужа: он был человеком практического ума и понимал, что после смерти Сталина стать грузину главой государства – дело невозможное. Поэтому, наверное, он пошел навстречу нужному ему человеку, такому, как Маленков.

В июне 53‑го меня и моего сына Серго внезапно арестовали и поместили в разные тюрьмы. Сначала мы думали, что произошел государственный переворот и власть захватили антикоммунистические силы.

Я сидела в Бутырке. Каждый день приходил следователь, который требовал от меня показаний против мужа. Говорил, что “народ возмущен преступлениями Лаврентия”. Я ему ответила, что никогда не дам сведений – ни плохих, ни хороших. <…>

Как-то в тюрьму пришел один мой “доброжелатель” и посоветовал, чтобы я написала заявление с просьбой о переводе в больницу, так как в тюрьме невыносимые условия. Это правда, я находилась в очень тяжелых условиях. О карцере, об “одиночке” слышали? Так вот, в “одиночке” я и была. Ни лечь, ни сесть. И продолжалось так больше года. Но я от больницы решила отказаться, потому что надзиратель мне тайком поведал, будто меня хотят поместить в психиатрическую больницу.

А в один день надзиратель рассказал мне, что 760 женщин признали себя любовницами Берии. Удивительное дело: Лаврентий день и ночь был занят работой, когда ему было заниматься любовью с легионом этих женщин?!»

 
В тёмно-красном своём будет петь для меня моя дали,
В чёрно-белом своём преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я и умру от любви и печали.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
 

«Спустя год меня посадили в товарняк и повезли в Свердловск. <…> Мы очень нуждались – без квартиры, без работы. <…> Между прочим, до ареста Серго был доктором технических наук. <…> После ареста его лишили всех степеней…»

«Когда я вспоминаю об отце, – пишет Серго Берия, – выплывают в памяти давно забытые картины детства. Скажем, я с детства интересовался техникой, и отец это всячески поощрял. Ему очень хотелось, чтобы я поступил в технический вуз и стал инженером. Довольно характерный пример. Понятное дело, ему ничего не стоило тогда разрешить мне кататься на машине. Как бы не так… Хочешь кататься – иди в гараж, там есть старенькие машины. Соберешь – тогда гоняй. Старенький “фордик” я, конечно, с помощью опытных механиков собрал, но дело не в этом. Отец с детства приучал меня к работе, за что я ему благодарен и по сей день < … > Отец самостоятельно выучил английский, французский и немецкий языки. На этих языках он мог читать любую литературу. По-русски отец говорил с грузинским акцентом, но писал абсолютно грамотно. Часа два-три с утра он всегда работал, читал различные материалы; но не за письменным столом, а обычным, хотя имел прекрасный кабинет. В общей сложности, за день набегало 300–400 страниц, включая сводки ТАСС, донесения разведки. Читал он, как правило, с карандашом, делая какие-то выписки, заметки».

И когда заклубится закат по углам золотея,

Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву,

Синий буйвол и белый орёл и форель золотая.

А иначе зачем на земле этой вечной живу?

«После нескольких лет пребывания в Свердловске нам разрешили жить в любом городе Советского Союза, кроме Москвы, – продолжает мать Серго – пожилая женщина со следами неувядающей красоты на лице. – Естественно я захотела вернуться в Грузию. Приехала в свой родной Мартвили. Попросила секретаря райкома партии выделить мне немного земли. Надеялась с помощью добрых людей поставить маленький домик, там жить, там же и умереть. Но не сбылись мои ожидания. Вскоре из Кутаиси приехали два сотрудника органов и добровольно-принудительно отправили меня обратно в Россию…»