Текст книги "Комбат. Олимпийский характер"

– Давно, – проговорил Ахмед.

– Может, съездить к нему? – заволновалась Марго.

– Да я только оттуда. Там никого нет, ни Химика, никого… Только цеха, лаборатории пустые стоят. И ни души нигде.

– Да, действительно странно, – проговорила Марго и спросила: – Ты к профессору сейчас или тут заночуешь?

– Могу и тут… – сказал Ахмед.

– Давай тогда завтра съездим. Посмотрим, что у них там. Девчонку в Москву отправим и съездим, – предложила Марго.

– Давай… – согласился Ахмед и спросил: – Так нашим что, не говорить про девчонку?

– Думаю, не надо, – сказала Марго. – Если мы ее отправим, меньше проблем будет. Главное, чтобы она болтать лишнего не стала…

Голоса постепенно начали отдаляться, и Ангелина наконец все-таки уснула.

Во сне она почему-то бродила одна по густым лесным зарослям и то и дело в кустах натыкалась на мертвых животных. Больше всего ей почему-то запомнилось, как чуть не наступила на чье-то гнездо, возле которого лежало несколько похожих на тетеревов мертвых птиц. А в гнезде лежали яйца. Ангелина боялась наступить на них, но все-таки не удержалась и наступила. И из яйца вдруг начала выползать змейка. Тут же и все остальные яйца начали трескаться, и из них начали выползать змейки…

Ангелина хотела вырваться из этого кошмара, но у нее ничего не получалось.

Марго разбудила ее еще затемно:

– Вставай, сейчас хорошие ребята в Москву фрукты везут. Тебя возьмут. Если какие вопросы, лучше прячься, как они скажут. А документами своими в Москве займешься!

Ангелина поднялась в холодном поту. После ночного кошмара она никак не могла понять, то ли правда ночью Марго разговаривала у ее двери с Ахмедом, то ли она это все нафантазировала.

Но когда она направилась умыться, в конце коридора мелькнула и скрылась за одной из дверей знакомая фигура. Ахмед действительно был и даже ночевал здесь.

Дальнобойщики, с которыми решила отправить Ангелину Марго, были оба ребята молодые и энергичные. Хотя, Ангелина это знала, обычно в пару к молодому ставят водителя более опытного и пожилого.

Когда Марго подвела Ангелину к машине, только-только начинало светать. И солнце изумительным нежным светом окрашивало острые вершины гор.

– Ребята, вот вам ваша пассажирка, – сказала Марго. – Довезти в Москву в целости и сохранности.

Круглолицый белобрысый парень, который, похоже, был за старшего, вытирая руки тряпкой, кивнул:

– Не волнуйтесь! Все будет по высшему разряду.

– Леонид, – представился второй – высокий рыжий голубоглазый парень, как только Марго ушла. – А это Миша, но он женат.

– Ангелина, – кивнула девушка.

– Тебя предупредили, что прятаться нужно будет? – спросил Миша.

Ангелина молча кивнула.

– Прятаться и в кабине, и в фуре придется, – уточнил Миша и добавил: – Только никаких капризов и фокусов.

Ангелина опять молча кивнула.

– Экая ты молчаливая, – покачал головой Миша.

– Ладно, до Москвы дорога долгая, так что разговоримся, – сказал Леонид, явно симпатизируя Ангелине.

– Пока еще рано, можешь в кабину к нам сесть, – взглянув на едва лишь подернутые светом горные вершины, проговорил Михаил.

А Леонид помог ей в кабину забраться.

Машину Михаил вел мастерски, и тени придорожных деревьев и кустов, казалось, сами летели под колеса.

Леонид включил радио, и, как оказалось, песни были одна бодрее другой. Одной Леонид, которому очень хотелось понравиться своей случайной попутчице, даже попытался подыграть. Голос у него был довольно приятный, а рожи корчил он вообще великолепно. Ангелина этой песни раньше никогда на слышала.

 
Я – грузин из магазин
У метро «Динамо».
Мало ел и мало пил,
Потому что беден был.
 

На припев Леонид, ухватив в рот на манер кинжала шариковую ручку, даже попытался исполнить что-то вроде лезгинки:

 
Хали-хали-хали-джан,
Манитуни-манитан.
 
 
И однажды я решил:
Сел на поезд дальний
И поехал на Кавказ,
Где гуляют дамы.
 
 
Хали-хали-хали-джан,
Манитуни-манитан.
 
 
Встретил барышен один.
Ай какой хороший!
Очень толстый и большой,
На арбуз похожий.
 
 
Хали-хали-хали-джан,
Манитуни-манитан.
 
 
«Вы красивая мадам,
Можно в вас влюбляться,
Так садимся на трамвай,
Будем покататься!»
 
 
Хали-хали-хали-джан,
Манитуни-манитан.
 
 
Я возил ее в трамвай,
Целовал ей ножки,
А потом я спер у ней
Два кольца и брошки.
 
 
Хали-хали-хали-джан,
Манитуни-манитан.
 
 
И теперь я стал богат
И построил дача.
Все, кто хочет, заходи,
Угощаю чачей!
 

Распевая, Леонид, заигрывая, попытался приобнять Ангелину, но она сразу дала ему понять, что ей сейчас не до того.

Затормозил Михаил уже у самого Сочи, заезжать в который он и не собирался. Но здесь было много постов, и Миша, чтобы не рисковать, попросил Ангелину пересесть в фуру.

– Я пока что закрывать тебя не буду. Пусть проветрится, – проговорил Леонид, помогая Ангелине забраться в фуру. – Проедем посты – опять к нам в кабину вернешься.

Ангелина осмотрелась и глазам своим не поверила. В фуре стояли ящики со знакомыми бутылками «Моей Московской». Ребята, очевидно, отошли покурить.

И Ангелина поняла, что это ее последний шанс. Двери распахнуты. Еще достаточно темно. Ребята отошли довольно далеко. А Сочи – вот он, рукой подать! Ангелина вынула из одного ящика бутылку «Моей Московской» и, выскочив, стремглав бросилась по направлению к городу.

Михаил и Леонид, очевидно, не были предупреждены насчет такой ситуации. Но почему-то не стали догонять Ангелину.

В Сочи Ангелина, хотя прекрасно понимала, что страшно рискует, первым делом побежала к отелю. И первый, с кем она едва не столкнулась в холле, был не кто иной, как ее редактор. У него в руках была свежая газета, и он был чем-то очень озабочен и даже испуган.

Его удивление и испуг стали понятны Ангелине, только когда она, наконец добравшись до все еще за ней записанного номера и открыв чемодан, с нескрываемым удовольствием начала перебирать свою одежду. В дверь постучали.

– Прессой интересуетесь? – спросил длинноногий нескладный парень.

– Интересуемся, – кивнула Ангелина, чтобы поскорее от него отвязаться.

Паренек положил перед ней газету, и она ахнула. На первой странице красовалась ее фотография и подпись с комментарием: «Известная российская журналистка Ангелина Сойкина попала в руки к бандитам. Они требуют баснословный выкуп». Дальше шел номер счета и слезная просьба перечислить деньги, чтобы ее спасти из плена.

Ангелина долго сидела, не зная, что ей делать. Это был абсолютно неожиданный поворот событий. Она почему-то сразу решила, что это объявление, несомненно, дали те, кому сейчас важно выйти на контакт с Рублевым, который начнет искать способы, чтобы спасти Ангелину, и сам может попасть в ловушку.

Ангелина пошла в душ, вымылась и легла в чистую постель. Она лежала в чистой постели и вспоминала все, что с ней произошло за последнее время. Хотя было утро, Ангелина твердо решила, что прежде, чем она начнет действовать, надо отоспаться.

Глава 10

О том, что для экстренных случаев в их цеху-лаборатории имеется подземный ход, Сергей Стычкин узнал совсем недавно. Когда он сказал Крышкину, который, казалось, имел над ним теперь полную власть, что некоторые приборы в лаборатории почему-то показывают повышенное содержание вредных химических веществ в воздухе и что возможна утечка, тот, вздохнув, ответил:

– Ну что ж, если что, будем прятаться под землю.

– Не понял, – насторожился Сергей.

– Ну, если что, придется спускаться в подземелье, – уточнил Крышкин.

– Степан Иллиодорович… – начал Сергей.

– Степан, просто Степан, – поправил его Крышкин раздраженно. – Я же просил тебя называть меня Степаном.

– Степан… – проговорил Сергей и запнулся. – Я не совсем понял. Вы хотите сказать, что здесь имеется подземный ход?

– Да что-то вроде того, – пожал плечами Крышкин. – Еще со времен военного комплекса осталось. На случай химической атаки. Так что ты не боись. Не пропадем. Советская власть позаботилась и о нас с тобой, ее потомках.

– А где вход в этот ход? – поинтересовался Сергей.

– Да прямо у меня под столом. Видишь, люк. Это и есть ход.

С этими словами он отодвинул ногой лежащий под столом коврик, и Сергей правда увидел там крышку люка.

Но что ему самому придется воспользоваться этим люком, да еще так скоро, Сергей и не предполагал.

Теперь, после всего пережитого, когда опасность миновала, Сергей, анализируя все, что произошло, больше всего удивлялся тому, что у него в экстремальной ситуации вообще появилось желание спасать свою и не только свою жизнь. И силы хватило, и воли, и сообразительности.

А ведь последнее время ему порой казалось, что он превратился в безвольное, бесхребетное существо. Он сам себе делался противен. Но измениться не было ни сил, ни желания.

После того как Крышкин превратил его, можно сказать, в своего раба, Сергей вдруг почувствовал, что ему напрочь расхотелось думать, принимать какие-то решения и даже действовать.

Когда-то в школе учитель истории для того, чтобы они лучше усвоили материал, придумал для них странную игру. Раз в месяц он проводил краткий письменный опрос. Те, кто отвечал на все вопросы, неделю считались рабовладельцами. Кто делал несколько ошибок, могли стать свободными крестьянами. А вот те, кто отвечал на все вопросы неправильно, считались рабами. Рабы должны были убирать класс, выносить мусор, каждый урок отвечать у доски – в общем, страшно унизительное положение.

Но это была игра. А в реальности, как понял Сергей, положение раба, если этот раб не нарушает установленных правил, не такое уж унизительное. Они бесправны. Но у них зато меньше обязанностей. Точнее, все их обязанности конкретно расписаны. Рабы знают, что должны делать, и отвечают лишь за самих себя. Их кормят, поят, их одевают. Им дают работу, которую можно просто тупо выполнить и отдыхать. А вот рабовладельцам нужно думать не только о себе, но и о своих рабах и о судьбе государства. Им нужно думать, как сохранить и приумножить свое богатство. Как воспитать и обучить своих детей. Да мало ли еще о чем нужно думать богатым рабовладельцам!

Да, вначале то, как с ним обходился Крышкин, Сергея унижало. Потом он просто привык к этому и стал воспринимать как данность. Ведь что-нибудь изменить он был бессилен. Это была его судьба, его крест.

А со временем ему его жизнь даже начала нравиться. Просыпаешься, умываешься, идешь в столовую или чаще прямо в номере завтракаешь. Выбирать не приходится. Что приготовили, то и ешь. Или не ешь. Но тогда полдня ходи голодный. Потом он шел в лабораторию. До обеда, как правило, проверяли результаты поставленных на ночь экспериментов. Измеряли содержание различных химических веществ, в последнее время еще и воздействие на организм добровольцев. Потом обед. Опять же, что дадут. Хотя, по правде сказать, кормили очень даже неплохо, вкусно кормили. Потом опять работа. Уборка. Ужин. Как правило, со спиртным. Ночь.

Слово «ночь» для Сергея теперь имело особый подтекст. Если бы раньше ему кто-нибудь сказал, что он смирится с таким положением вещей, он плюнул бы тому человеку в лицо. Но теперь ему было все равно. Самое удивительное, что он даже нашел своему поведению философское обоснование. Ведь так, как он теперь жил, жить спокойнее и безопаснее. Ведь не нужно принимать никаких решений, не нужно брать ни за что ответственность. Все решают за тебя. Да, он практически находился в положении раба, но рабам, как видно, жить не так уж и плохо. Если учесть, что за них все решают, их сытно кормят, да еще и не бьют.

Единственное, что могло его смущать, это ночь.

У них с Крышкиным были отдельные комнаты. Но Крышкин в любое время мог зайти к нему или позвать к себе.

Но если раньше все, что происходило ночью, приносило ему страдание, постепенно, как он теперь понимал, от специально модифицированной Крышкиным водки ему начинали даже нравиться их взаимоотношения. Сергей сам себя начинал бояться. Несколько раз ночью он сам пришел к Крышкину в комнату. А наутро проснулся в его постели.

Но в последнее время его пугали даже не эти его взаимоотношения с Крышкиным. Его пугало то, чем они занимаются.

Как-то за ужином за бутылкой ими самими созданной водки Крышкин разоткровенничался и признался, что их работа – это только начало очень серьезных экспериментов.

– Поверь мне, – говорил Крышкин, – то оборудование, которое здесь было установлено еще с советских времен, свидетельствует о том, что еще тогда проводились более чем серьезные эксперименты. К сожалению, те, кто здесь работал, после развала Союза, после того, как развалился военно-промышленный комплекс, я так понимаю, уехали за границу, прихватив с собой результаты всех своих экспериментов. И где-нибудь в США или Китае они используют их на полную катушку. Но оборудование-то осталось. И главное, тот продукт, с которым они экспериментировали, – это чисто русский продукт. И у нас есть народ, который все равно без этого продукта жить не может. И мы с тобой просто обязаны сделать так, чтобы этот продукт приносил не вред, а пользу.

– Вы хотите сделать, чтобы водка приносила пользу? – удивился Сергей. – Вы действительно верите в то, что водка может приносить пользу?

– А почему бы нет? – пожал плечами Крышкин. – В чем главная проблема? В том, что после водки многие делаются агрессивными, злыми, утрачивают контроль над собой. Такая водка тоже будет нужна. Но это на случай войны. А мы должны сделать так, чтобы каждый мог выпить своего напитка. Будет напиток, повышающий сексуальную активность, будет напиток, раскрепощающий творческую энергию, помогающий преодолеть стресс, повышающий настроение, помогающий что-нибудь напрочь забыть и, наоборот, обостряющий память, будет напиток для мужчин, которые занимаются тяжелым физическим трудом, для спортсменов, для женщин…

– Вы бы еще сказали – для детей… – скептически усмехнулся Сергей.

– А ты не смейся. Ты сходи посмотри, как работают с испытателями психологи. Там все налицо!

– Так что, эти газы, которые мы пропускаем через водку, эти добавки, они что, правда так сильно воздействуют на психику? – спросил Сергей.

– А ты думал! – гордо сказал Крышкин.

– Но ведь, кроме положительных результатов, у нас бывают и проколы. И куда мы будем девать отходы?

– Об этом пусть беспокоятся те, кто владеет этим заводом и этой лабораторией.

– То есть вы хотите сказать, что водка, воздействие которой не отвечает поставленным задачам, тоже пойдет в продажу?

– Нет, я бы это не рекомендовал… – проговорил Крышкин.

Но Сергей заметил, что, как выражался Крышкин, «неформат» куда-то тоже исчезает из бочек. Сергей даже хотел проследить, но как-то все не доходили руки. А понаблюдать, как воздействует водка на испытателей, он попросту боялся. Все, что было связано с психологией, его почему-то приводило в ступор.

Испытатели – люди разного возраста, в основном мужчины, жили в отдельном, похожем на барак здании. Опыты, как понял Сергей, проводились там же.

Крышкин похвалился, что ему прислали из Москвы одного из лучших психологов. Это был сухопарый, высокий, стриженный налысо молодой человек с высоким выпирающим лбом и довольно суровым взглядом холодных серых глаз.

Крышкин сказал, что этот психолог, Виктор Демарин, – сын и один из лучших учеников профессора Демарина, который как раз и занимался опытами здесь, в Сочи, еще в те времена, когда все эксперименты проходили под эгидой КГБ и военных.

– А теперь кто нас взял под свое крыло? – поинтересовался Сергей, понимая, что каждый эксперимент требует колоссальных затрат.

– Тебе об этом знать необязательно, – сказал Крышкин, и Сергей лишних вопросов не задавал.

А то, что Крышкин теперь много времени начал проводить с психологом Демариным, ему даже нравилось. Ведь в то время, когда он занимался с психологом, он не тревожил Сергея, и Сергей мог хоть немного побыть просто сам с собой.

В суть проводимых экспериментов Сергей не вникал. Крышкин поставил перед ним вполне конкретную задачу: следить, чтобы все лаборанты точно следовали инструкциям. Им нужно было пропускать через налитую в специальные емкости водку определенные газы, использовать те или иные добавки. Потом небольшие пузырьки с этой жидкостью отдавали психологу, который со своими помощниками проверял воздействие напитка на испытателей.

– У них своя Олимпиада, у нас своя Олимпиада! – гордо говорил Крышкин. – Чтобы удалась их Олимпиада, мы сначала должны выиграть нашу.

Сергей не вникал во все перипетии. Он знал одно: что эксперименты, которые они проводили, имеют государственное, а может, и мировое значение. Но и это его особо не вдохновляло. Его вообще ничто в последнее время не вдохновляло.

Ему хотелось одного – спокойствия. А его спокойствие самым непосредственным образом зависело от спокойствия и равновесия Крышкина. Тот, будучи в плохом расположении духа, если и не кричал, то очень сильно нервничал и раздражался.

Но в последнее время Крышкин разволновался. На работе стал невнимателен. На Сергея вообще, казалось, перестал обращать внимание. Как понял Сергей, это было связано с тем, кто будет хозяином их предприятия. Крышкин все время с кем-то нервно говорил по телефону, они с Демариным ездили несколько раз в город. Потом Демарин вообще улетел в Москву. А Крышкин стал еще более рассеянным и невнимательным. Сергей сам несколько раз выключал за ним приборы, которые никак не должны были работать вхолостую. Что случилось в тот день, неизвестно. Но Крышкин проглядел, если сам не спровоцировал аварию.

Но Сергей теперь думал о том, почему сам повел себя тогда именно так, а не иначе. Ведь судьба давала ему исключительный случай бросить все и сбежать! И никто бы его не нашел, никто бы ни в чем не обвинил. Он мог бы вернуться в Москву и забыть все, что с ним случилось в последние месяцы, как страшный сон.

Был обычный рабочий день. После обеда он вернулся в лабораторию и почувствовал, что у него вдруг начала болеть голова.

Крышкин, который, похоже, не ходил на обед, сидел за своим столом и тупо смотрел в стенку.

Сергей не стал ничего ему говорить, просто на минуту вышел на воздух. А когда вернулся, почувствовал странный пряный запах. Он надел респиратор и зашел в лабораторию. Несколько лаборантов, которые успели вернуться с обеда, лежали там без сознания.

Сергей окинул лабораторию оценивающим взглядом и заметил краник, с которого соскочила направленная в сосуд с водкой трубочка.

Сергей кинулся туда и закрутил краник.

А когда вернулся в кабинет Крышкина, понял, что тот, хотя и продолжает сидеть за столом и смотрит в одну точку, тоже находится без сознания.

Самым страшным было то, что даже в подобных экстраординарных ситуациях им всем строго-настрого было запрещено вызывать «скорую помощь» или тем более милицию. Спасаться можно было только своими собственными силами.

И вот тут, вместо того чтобы бежать не раздумывая, Сергей откинул ногой коврик, поднял крышку люка и, разглядев в тусклом свете, что внизу лежат маты, буквально вбросил Крышкина в люк, а потом сам спрыгнул и, поднявшись по железным ступеням, захлопнул изнутри крышку люка.

Внизу оказался довольно просторный коридор. И за первой же незапертой железной дверью был целый запас респираторов, противогазов и пакеты с уколами и кислородными масками для экстренной помощи при химическом отравлении. Лежали они там еще с советских времен. Но, взглянув мельком на срок годности, Сергей немедля вытянул кислородную маску и даже решился сделать Крышкину укол. То есть он спас Крышкина от неминуемой гибели.

А Крышкин, придя в себя и, очевидно, не разобравшись, что произошло, сразу набросился на Сергея с криком:

– Что ты себе позволяешь! Зачем сюда меня притащил?!

– Степан Иллиодорович, – заикаясь, проговорил Сергей, – там, наверху, в цеху, похоже, произошла авария. Все лаборанты без сознания.

– Они живы? – спросил Крышкин.

– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – Я правда понятия не имею, как они.

– Почему же ты пульс у них не потрогал? Или хотя бы прислушался! – продолжал возмущаться Крышкин, и Сергей всерьез пожалел, что взялся его спасать.

– Я же вас спасал!.. – возмутился Сергей.

Но Крышкин его оборвал.

– Я просто уснул, тупарь, я спал и видел сны, – хмыкнул Крышкин.

– Так может, лаборанты тоже уснули, – проговорил Сергей и предложил: – Хотите, я поднимусь наверх и попытаюсь их разбудить? Или сюда перетащу?

– Потом, ночью, – проговорил Крышкин и зашелся сухим удушающим кашлем. – Нет, все-таки чего-то я нанюхался, – покачал он головой.

– Да, там в цеху с одного из краников трубочка соскочила… – проговорил Сергей. – Я ее надел и кран закрыл. Но газ, очевидно, выплыл.

– Да, если это действительно авария, могут пострадать не только лаборанты, но и все, кто находится на территории лагеря. Надо бы предупредить, чтобы они все уходили.

– Так мне все-таки подняться и предупредить всех? – спросил Сергей.

– Нет, ни в коем случае, – сказал Крышкин и попытался кому-то дозвониться.

Через некоторое время он, похоже, все-таки дозвонился и попросил:

– Гарик, у нас ЧП. У нас авария в лаборатории. Нужно убрать заснувших или трупы, уж не знаю. Нам удалось уйти. Когда будет возможность, вернемся назад. Искать нас не надо.

– А почему вы не сказали, что мы под землей?

– Про этот ход никто не должен знать. Тем более местное милицейское начальство! – строго сказал Крышкин.

Сергей так и не понял, почему местной милиции не стоит знать о подземном ходе. Но он привык доверять Крышкину. Раз тот сказал, значит, так и нужно.

– Пусть думают, что мы в городе, – сказал Крышкин. – Так и им и нам спокойнее будет.

– А вы здесь были когда-нибудь? – спросил Сергей, оглядываясь по сторонам.

– Конечно. Откуда же у меня запасы респираторов.

– А я смотрю, здесь ход длинный. Может, пройти посмотреть, что там дальше находится?

– Пока что никуда не ходи. А то заблудишься.

– Ой, смотрите! – вдруг воскликнул Сергей, указывая на прибитую к двери металлическую табличку. – Демарин! Это что, наш психолог здесь, под землей, обосновался?

– Нет, это, как я понимаю, кабинет его отца. Его сын, наш психолог, говорил, что отец записи вел. И его дневник, как я понимаю, где-то здесь должен быть.

– А почему вы раньше за ним не спустились? – поинтересовался Сергей.

– А Демарин не знал, где кабинет его отца. Он мне говорил, что знал о дневнике. Отец перед смертью сказал, что у него дневник был. Только он успел сказать: «В кабинете». Ну, Демарин-младший весь его кабинет дома и перерыл. И ничего не нашел. А сюда приехал, обошел все здания, что остались, – кабинета нет. Он решил, что кабинет отца был в одном из тех зданий, что под снос пошли.

– И что, вы не думали, что кабинет под землей находится?

– А я, когда спускался, табличек не читал.

Они подошли к кабинету. Как ни удивительно, дверь была не заперта.

Они вошли и зажгли свет. Кабинет был обставлен по последнему слову техники конца 1970-х годов. У стены стоял огромный стол с удобным креслом с подлокотниками. Рядом со столом – мягкое удобное кресло. Вдоль стены – шкафы с журналами для записей. На одной тумбочке стоял телевизор и даже видеомагнитофон. На другой – магнитофон. На столе лежало стекло, под которым календарь на 1984 год.

Окон здесь не было, но на стене была сделана их имитация и висели солидные вишневые шторы.

У другой стены стояли складной диван и платяной шкаф.

Крышкин огляделся и начал один за другим открывать ящики стола. Там было абсолютно пусто.

Тогда Крышкин открыл шкаф, в котором стояли журналы. Как оказалось, это были только обложки. Все страницы были аккуратно вырезаны или вырваны.

– Кто-то здесь уже побывал до нас и хорошенько все вычистил, – проговорил Крышкин.

– А что вы так настойчиво ищете? – поинтересовался Сергей.

– Дневник. Что же еще, – вздохнул Крышкин.

– А что, там много ценной информации?

– Да пойми же, этот дневник – единственное, что осталось после многочисленных опытов, которые проводили наши предшественники в советское время. Мы можем сократить себе работу вдвое, а то еще и в большее количество раз. И я хочу первым найти этот дневник, пока Демарин-младший в Москве. Попади он ему в руки, неизвестно, как он с ним себя поведет.

И тут Сергей споткнулся о ковер и, чтобы не упасть, изо всех сил уперся в стенку. Что-то хрустнуло, и прямо из стенки выехал небольшой ящичек. В нем лежала обычная синяя общая тетрадь.

Крышкин ухватил ее и, сдувая пыль, развернул первую страницу.

– Мы нашли! – сказал он радостно. – Мы первыми нашли дневник Демарина-старшего.