Текст книги "Комбат. Олимпийский характер"

Глава 16

Комбат не понаслышке знал о существовании при советских военных объектах подземных ходов и даже целых подземных городов. В советское время самой большой опасностью представлялось ядерное оружие. Хотя не меньше жертв могло принести химическое и биологическое. Но, так или иначе, специально оборудованные бомбоубежища были в каждом микрорайоне. А уж правительственные учреждения и военные части, особенно засекреченные, все советские годы жили по принципу «если завтра война». Запасы продовольствия постоянно пополнялись и обновлялись, именно в подземных бункерах проверялись новейшие средства защиты, средства связи и даже модернизированный транспорт.

Но после развала Союза, а вместе с ним и военно-промышленного комплекса подземные бункеры и города пришли в запустение. Где-то запасы продовольствия успели вывезти и даже продать. А где-то они так и остались на засекреченных, а иногда еще и закрытых на кодовый замок складах.

Несмотря на новомодное ограждение с видеонаблюдением, Комбат с первого взгляда понял, что завод, который у Пышкина хотят выкупить местные, в свое время был стратегическим объектом. Поэтому он нисколько не удивился наличию лаза и подземного хода. Водитель Егор оставался наверху, и это в определенной степени было гарантией того, что, если даже под землей с ними произойдет что-то непредвиденное, Егор скажет, где их нужно искать.

Спрыгнув вниз, в освещенный всего несколькими мутными от пыли лампочками тусклый коридор, первое, что услышал Комбат, были голоса.

– Слышишь? – тихо спросил он у Пышкина.

Тот молча кивнул.

Люди кричали, шумели, топали ногами, хлопали. Бросившись на голоса, Комбат и Пышкин увидели плотно закрытую, но не запертую железную дверь, даже двое дверей. Пышкин распахнул одну из них. За дверью была железная решетка.

За решеткой стояли и кричали, плакали, посылали проклятия женщины. Некоторые – в белых халатах. Те, что были в первом ряду, буквально прилипли к решетке, они протягивали руки, молили о помощи. Глаза у всех были красные и слезились.

Первым желанием Пышкина было выпустить их. И он уже поднес руку к красной кнопке, которая должна была поднять решетку.

Но Комбат остановил его:

– Подожди. Что-то они мне не нравятся. Глаза у них какие-то мутные… И говорят, кричат чистую несуразицу.

– А какие будут глаза, когда тебя заперли под землей, да еще за решеткой! – проговорил Пышкин.

– И знаешь, мне кажется, это и есть те пострадавшие, которых мы здесь оставили. Я запомнил вон ту молодую девушку с яркими голубыми сережками, – высказал предположение Комбат.

– Да, похоже, – кивнул Пышкин и пожал плечами. – Но как они сюда попали – вот в чем вопрос. И кто, каким образом привел их в чувство?

– Привел в чувство, а потом запер за решеткой… – продолжил Комбат.

– Значит, они еще все находятся под воздействием того газа.

– Возможно…

– В таком случае выпускать их действительно опасно.

– Давай посмотрим, что за второй дверью, – предложил Комбат.

– Давай, – согласился Пышкин, прислушиваясь.

Из-за второй двери доносились мужские голоса, мужчины кричали, ругались и, похоже, пытались раскачать решетку.

– Там мужчины, – заметил Комбат.

– Похоже на то, – кивнул Пышкин и, соблюдая осторожность, приоткрыл одну створку двери.

Мужчины, очевидно, находились в лучшем психическом состоянии. Один из них, здоровенный детина в сером свитере, резко крикнул:

– Открывай, а то хуже будет!

Но тут Пышкин, вместо того чтобы подчиниться его просьбе, чисто интуитивно отпрянул в сторону. И таким образом устранился от удара, который готовил стоящий слева от детины невысокий лысоватый мужичок.

– Погодь, – сказал кто-то у них из-за спины, – мы счас договоримся.

И к решетке пробился упитанный мужчинка в спортивном костюме.

– Мужики, – проговорил он, подмигивая, – может, договоримся а?

С этими словами он вытянул откуда-то из-за пазухи бутылку «Моей Московской».

– Вы такой нигде не попробуете! Это эксклюзив! – проговорил он и снова подмигнул.

– Ладно. Давай! – решил подыграть ему Комбат, которого, ясное дело, заинтересовала каким-то чудом попавшая за решетку бутылка.

– Так у тебя еще одна была! – как бы опомнившись, закричали мужчины.

– Не, мужики, эта бутылка энзэ. Это за то, чтобы нас отсюда выпустили, – проговорил он, изо всех сил проталкивая бутылку в отверстие решетки.

Проталкивал он сначала донце, бутылка не пролезала и в конце концов застряла горлышком в камеру.

Тут же чья-то рука отвинтила пробку, и мужики один за другим начали припадать к горлышку и пить, а потом высасывать, похоже, для них живительную жидкость.

Комбат сразу заметил, что у тех, кто делал хотя бы пару глотков, глаза не мутнели, а, наоборот, яснели.

– Слышь, Комбат, тебе не кажется, что мужики более адекватные, чем бабы? – проговорил Пышкин, кивая на занятых, по всему видно, приятнейшим для них делом мужчин.

Самое удивительное, что, строго соблюдая очередь и делая всего пару глотков, они все смогли приложиться к горлышку. Чтобы не пропало ни одной капли, они всякий раз подставляли пригоршни, которые тоже считались глотком.

Последним подошел мужичок в спортивном костюме, который предлагал бутылку в качестве выкупа. Он попытался наклонить бутылку. Потом пососал. Попало ему что-то или нет, неизвестно.

– Вот так… – вздохнул мужичок в спортивном костюме. – Не обессудьте. Но выпустить нас выпустите. Мы ж нормальные.

– Их, по-моему, можно выпустить, Комбат, – сказал Пышкин.

Тут же кто-то в глубине комнаты загорланил:

– Комбат, батяня, батяня, комбат!

– Выпустить, конечно, выпустить! – закричали мужики.

А тот, что был в спортивном костюме, добавил:

– Там кнопка есть красная, нажмите, решетка поднимется.

– И откуда вы все знаете? – покачал головой Комбат.

– Да мы тут еще раньше все облазили, – сказал мужчина в спортивном костюме. – Только от этой химии память нам отшибло. Начисто не помним, как тут оказались. Одно точно скажу, не вы нас сюда заперли. Тоже мужики были. Но точно не вы. Да, если выпустите, мы в долгу не останемся. Здесь, если дальше пройти, склад есть. Еще с советских времен. И там водочка отменная. Живительная. Аккуратненько в ящички упакована. Да еще записочка к каждому ящичку. Что будет, когда испробуешь напиток сей. Водка ж, она не портится. Только еще вкуснее и полезнее делается. Я в водке разбираюсь. Она мне даже работу помогла найти. Испытателя… О! – сам себе обрадовался мужчина в спортивном костюме. – Так я же вспомнил! Я испытателем работал. Водку на себе испытывал. И такая, я вам скажу, водка была замечательная! Мне наверняка самую лучшую испробовать давали! А вот что потом было и как мы здесь оказались, не помню…

– Хорошо, – кивнул Комбат, – мы вас выпустим. Только сначала точно скажите, где водку брали. Чтобы мы вам и женщинам в соседней камере принесли.

– Лады! – кивнул мужчина в спортивном костюме и, подозвав Комбата, тихо проговорил: – Отсюда кабинет третий будет.

– А где водка стоит, которая вас в чувство привела? – уточнил Комбат.

– Там отдельная полка с красными ящиками. Антихимия называется. Там в одном из ящиков я и взял. В каком, точно не помню, – пожал плечами мужичок.

– Ладно, ты и так много чего рассказал. Попробуем разобраться, – кивнул Комбат, и они с Пышкиным пошли в указанном направлении.

Но прежде чем войти в третий кабинет, они остановились возле полуоткрытой двери кабинета, который располагался прямо возле мужской камеры. Свет там горел как-то странно, все время мигая. Комбат заглянул туда и понял, что маленькая комнатка служила раньше чем-то вроде наблюдательного пункта. Там было множество экранов, благодаря которым, надо понимать, можно было наблюдать за всем, что происходило и на территории завода, и здесь, в подземелье. Такой вывод Комбат сделал, прочитав подписи под экранами. Но теперь большинство экранов мигало. А на одном красным было написано одно слово: «Авария». В комнате никого не было. И Комбат попробовал включить один, потом второй экран. На первый передавалась информация с видеокамеры, установленной в женской камере. Большинство женщин все еще шумели, топали, хлопали и кричали. А вот во второй камере мужчины вели себя вполне адекватно. Некоторые сидели на нарах, некоторые ходили из угла в угол в ожидании, надо понимать, спасателей.

– Надо идти! – напомнил Пышкин и, прислушавшись, тихо-тихо добавил: – Там вроде как кто-то ходит…

Комбат оторвался от монитора и тоже прислушался. А потом пожал плечами:

– Я не слышу.

Но в коридор они выходили более чем осторожно.

Дверь третьего кабинета была приоткрыта. Там горел свет. И было похоже, что кто-то там все-таки есть или только что был.

Комбат на всякий случай приготовил пистолет. Пышкин последовал его примеру. Но, распахнув дверь и стремительно прижавшись к стене, они поняли, что в комнате никого нет. На полках, которые стояли вдоль стен, были ящики с бутылками водки, еще той, знакомой каждому советскому человеку. Но на каждом ящике была прикреплена, как вскоре понял Комбат, краткая характеристика воздействия того или иного напитка на организм человека.

Пышкин, осмотрев помещение и убедившись, что в нем никого нет и спрятаться в нем негде, тоже подошел к одной из полок и начал читать прикрепленную к ящику с водкой характеристику.

Комбат, бегло просмотрев комментарий, произнес:

– Просто не верится, что в советское время такое было. Ты только посмотри, Пышкин, что здесь написано: «Водка отлично стимулирует мышечную и притупляет умственную деятельность, практически исключает чувство страха. Рекомендована для использования при выполнении рискованных операций, где военные должны, особо не задумываясь, действовать по выполнению приказов командования. Прошла апробацию во время боевых действий в Афганистане». Ну, как тебе такое?!

– Нам, помню, хотя это было не в Афгане, как-то тоже перед одним из боев давали водку, – вспомнил Пышкин. – Я, правда, свою вылил. Сам не знаю почему. А те, кто выпил, сражались, как звери. Но все погибли. Хотя у каждого из них был шанс выжить. А они, как дети малые, как мотыльки, сами на огонь летели. Страшно подумать, что над ними попросту могли проводить эксперимент.

– Да, как говорится, век живи, век учись… – покачал головой Комбат. – Если в советское время уже была специально разработанная водка, то что говорить о сегодняшних изобретениях!

– Я одну бутылку вот этой не удержусь, возьму! – покачал головой Пышкин, вынимая из ящика бутылку.

– И что за водка такая? – поинтересовался Комбат. – Неужели написано, что она увеличивает потенцию?

– Перестань, с этим у меня, как и у тебя, все в порядке, – сказал Пышкин. – Здесь другое! Написано: «Эту водку можно использовать для повышения степени доверия с собеседником». Проще говоря, я думаю, для развязывания языка! Я бы и пару бутылок захватил. Представляешь, как мне славненько будет вести переговоры с моими партнерами. По сути, это, можно сказать, эликсир правды.

– Да, эта водка, несомненно, полезная, – улыбнулся Комбат. – Уверен, что еще КГБ активно использовал ее в своих целях и его агенты не один язык с ее помощью развязали. Представляешь, приходит в кафе какой-нибудь советский начальник, неважно, какого ранга. А к нему подсаживается красавица. Официантка водочку подает, прозрачную, запотевшую, прямо из холодильника, закуску… Слово за слово, и наш начальник уже и про семью свою все выболтал, и про сослуживцев. Одним словом, на крючке он у этой девицы. А на банкетах разных как удобно всю информацию было изымать. Ведь доказано, что самую большую власть над нами имеют люди, которые о нас много чего знают. В общем, можно было потом этим начальником как хочешь манипулировать. И не только с начальниками, но и с творческой интеллигенцией так обходились. Один мой хороший знакомый говорил, что в советское время, если появлялся молодой талант, его или спаивали, или бабу ему подсовывали, чтобы семью разрушить или подточить. В общем, думаю, эта водка сыграла свою роковую роль в судьбе не одного советского человека.

С этими словами Комбат подошел к ящику и тоже взял одну бутылку.

– А, и ты не удержался! – обрадовался Пышкин.

– Ну, нашу, я думаю, мы с какими-нибудь клиентами разопьем очень скоро, – пожал плечами Комбат и добавил: – Если есть так искусно разработанное оружие, грех им не воспользоваться.

– Я вот думаю, нужно будет одну бутылочку с одной моей знакомой дамочкой распить, – проговорил Пышкин. – А вдруг узнаю что-нибудь интересное из ее прошлой и сегодняшней жизни?

– Ну, с дамочкой, которая, я так понимаю, тебе дорога, я этот напиток тебе распивать не рекомендовал бы! – пожал плечами Комбат.

– Это почему? – удивился Пышкин. – Ты же сам только что говорил про то, как дамочки с помощью этого напитка советских начальников на откровенность вынуждали.

– Ты вот читаешь, что как действует, а с обратной стороны каждого листочка есть предупреждение, какие негативные последствия имеет эта водка, – проговорил Комбат, переворачивая листок. – Вот здесь черным по белому написано: «Возможны высыпания на коже аллергического типа, ломкость волос и ногтей. В некоторых случаях – угнетение сексуальной деятельности». Ну и что тебе даст, если твоя любовница расскажет тебе, как она кувыркалась с каким-нибудь заезжим генералом, а потом покроется сыпью и будет смотреть на тебя как на бревно?

– Да, такая перспектива меня не очень-то устраивает, – пожал плечами Пышкин.

– Так что ты, друг, прежде чем применять сие стратегическое оружие, просто обязан взвесить, стоит ли игра свеч, – сказал Комбат.

– Да ладно, не сейчас и, скорее всего, даже не сегодня я буду встречаться с дамой моего сердца, – отступил Пышкин. – Там посмотрим. Давайте лучше искать, где находится водка, которая приведет в чувство наших пленниц.

– И здесь нужно быть предельно внимательными, – предупредил Комбат. – Ведь может так быть: что русскому мужику жизнь, русской бабе смерть. Когда найдем ящик, нужно будет комментарий повнимательнее изучить!

– Я, кажется, вижу! – радостно проговорил Пышкин. – Вон та полка, где написано «Антихимия»! Там есть красные ящики.

– Только не спеши. Нам нужно найти ящик, в котором не хватает бутылок, – заметил Комбат.

Подтянув стремянку, которая стояла прямо у полок, Комбат залез наверх и осмотрел все ящики на одной, потом на второй, третьей верхних полках. Наконец он сказал:

– Есть! Здесь не хватает бутылок, и, как я вижу, много не хватает. Неужели они столько выпили?

– Может, еще кто-то брал? – высказал предположение Пышкин.

– Может быть…

– А рекомендация там есть? – поинтересовался Пышкин.

– Есть, – кивнул Комбат, он оторвал и бегло прочитал рекомендации, – и названы симптомы, практически совпадающие с тем, что мы видели. Пострадавшие впадают в состояние, напоминающее летаргический сон. А потом даже после использования адсорбентов продолжают пребывать в прострации. А этот чудодейственный напиток, который разлит в бутылки с обычными советскими этикетками, представь себе, проясняет сознание.

– А как на счет М и Ж? – спросил Пышкин.

– Какого М и Ж? – не сразу понял Комбат.

– Ну, подействует ли он на женщин так, как на мужчин?

– Ничего не сказано, – пожал плечами Комбат. – Сколько брать бутылок?

– Я бы и ящик забрал, – сказал Пышкин. – Там, не забывай, в больнице еще пострадавшие…

– Да, я представляю картину, когда мы с тобой завалим в больницу и будем предлагать пострадавшим водку! – покачал головой Комбат, аккуратно подавая Пышкину четыре бутылки, и успокоил его: – Ее же не нужно много. Да еще женщинам. Им мензурки хватит.

– Ну ты прям как химик заговорил, – улыбнулся Пышкин. – Может, тебя на этот химический заводик поставить управляющим?

– А ты что, не будешь его, этот заводик, продавать? – удивился Комбат.

– А что?

– Да вот не пойму, зачем тебе такая головная боль? Это же, надо понимать, территория подконтрольная. Те, кто его купить хочет, ими, поверь, большие начальники, как марионетками, руководят.

– А что же мне с ним делать? – растерянно произнес Пышкин.

– Думай, Пышкин, думай. И я вместе с тобой думать стану. Что-нибудь да придумаем, – проговорил Комбат, слезая с лестницы и отряхивая от пыли руки.

– Да уж. Я думаю, – покачал головой Пышкин, – но пока Кравчинский невменяем, я один вряд ли что сделать смогу. Я говорю тебе, давай ему водки возьмем. Ну хотя бы Кравчинского приведем в чувство. Это же он здесь всем заправлял.

– Я думаю, что, если бы Кравчинский здесь действительно всем заправлял, он бы давно весь этот советский стратегический запас распродал. Я думаю, что о подземном ходе и этих складах до последнего времени вообще никто ничего не знал. А если и знал, то забыл.

– Ладно, пошли, – махнул рукой Пышкин.

Но в коридоре их поразила тишина, которая неожиданно повисла вокруг. Перестали кричать и топать не только мужчины, но и женщины.

Комбат сразу схватил Пышкина за плечо и затащил опять в комнату, где находились экраны наблюдения. Там по-прежнему никого не было, но экраны работали почти все. И самое удивительное, что на том экране, где была женская камера, происходило что-то еще каких-то полчаса назад невообразимое. Женщины передавали одна другой кружки с какой-то жидкостью, которая, стоило сделать несколько глотков, приводила их в чувство.

– Интересно, и кто им что подсунул?.. – покачал головой Пышкин.

– Меня больше всего волнует не что им подсунули, а кто им подсунул. И где он сейчас сам находится, – проговорил Комбат, вглядываясь то в один, то во второй экран.

– Что вы тут делаете?! – вдруг раздался сзади громкий грубый голос.

Оба, нащупав пистолеты, резко повернулись. На пороге стоял здоровый, почти квадратный, парень-амбал.

Он, ни слова не говоря, резко пошел в наступление и двумя одновременными точными ударами рук выбил пистолеты прежде, чем они успели выстрелить. Комбат с Пышкиным, уклонившись от следующего удара, попытались сами применить несколько действенных приемов. Но амбал, несмотря на свои габариты, был изворотлив и ловок. Однако двое подготовленных и не раз обстрелянных в боях бывших спецназовцев, хотя бывших спецназовцев не бывает, в конце концов справились и с амбалом. Скрутив и связав валявшейся на полу веревкой ему руки, они усадили его на его же кресло. Амбал ничего не говорил и только тяжело дышал. От него просто-таки разило перегаром. В конце концов он, кивнув на предусмотрительно поставленные Комбатом и Пышкиным на верхнюю полку бутылки, прохрипел:

– Дайте водки!

Комбат внимательно посмотрел на него и, взглянув на бутылки, выбрал ту, в которой была водка, говоря проще развязывающая язык. Еще на складе они с Пышкиным, чтобы не перепутать, поставили на бутылках специальные знаки. На бутылках, которые были предназначены для налаживания доверительной беседы, они весело нарисовали язык.

– Дайте водки! – повторил амбал.

Комбат осмотрел комнату в поисках стакана. Но потом, чтобы не тратить времени, дал все-таки выпить прямо из горлышка.

Амбал сделал несколько жадных глотков, а потом покрутил головой и сплюнул:

– Не то! Гады! Не то!

На какое-то мгновение он вдруг как бы отключился, а потом вдруг посмотрел на присутствующих вполне осмысленно и тяжело вздохнул:

– Да, мужики, не думал я, что меня хоть кто-нибудь когда-нибудь скрутить сможет! Старею… Видно, совсем старею. Только водка не старится. А я спиртовался-спиртовался, а вы меня взяли и скрутили.

– А что ты думал, ты непобедим? – пожал плечами Пышкин.

– Да я, Амба, почти пятьдесят лет непобедим! – гордо заявил амбал.

– Амба? – переспросил Пышкин.

– Пятьдесят лет? – удивился Комбат.

– Да, я Амба, – ответил мужчина, – и я охраняю эту территорию уже более тридцати лет.

– Странно, – покачал головой Пышкин.

– Что именно? – уточнил Комбат.

– Кравчинский как-то с кем-то в разговоре по мобильнику называл это имя или кличку Амба… Только в связи с чем, не помню… – в задумчивости проговорил Пышкин.

– Кравчинский встречался со мной, – вдруг проговорил Амба, – но там, наверху, в лаборатории. Сюда я никого не пускаю.

– А нам там мужчины говорили, что лазили сюда, – вспомнил Комбат.

– Они лазили без моего разрешения, тайно, – проговорил Амба, – и это началось совсем недавно… Раньше такого не было.

– Ты нам лучше скажи, зачем вы с Кравчинским встречались? – спросил Пышкин.

– Это получилось случайно. Я выхожу наверх редко, в основном ночью. Так, немного подышать. Но благодаря этим экранам я точно знаю, что где делается, что и в каких количествах производится, где хранится… – проговорил Амба.

– А ты кому подчиняешься? – спросил Комбат. – Кто теперь здесь руководит производством?

– Раньше, в советское время, здесь главными были военные, КГБ, а работами руководил профессор Демарин, умнейший человек. Но я ему не подчинялся. Теперь там, в лаборатории, заправляет всем Крышкин и его друг Сергей. Они геи. Но химики. И работу свою знают. Тоже водку делают редкую, только отходов у них больше, чем у Демарина. А так все, как у профессора.

– Так вы что, этому Крышкину подчиняетесь? – уточнил Комбат.

– Нет, – покачал головой Амба, – ни в коем случае. Он, кажется, понятия не имеет о моем существовании. Я подчинялся и теперь подчиняюсь очень высоким начальникам в Москве. Но я их тоже по имени не знаю. Только по голосу.

– Хорошо, а что этих людей из Москвы интересует? – спросил Комбат.

– Теперь у них есть специальная аппаратура, – проговорил Амба, – но я ею не владею… Так вот, эта аппаратура позволяет скачивать у меня с экранов всю информацию. А что они с ней там делают, я не знаю. Я за порядком слежу. Вот авария была. Но я не успел ничего сделать. Крышкин со своим помощником как-то сами догадались, что нужно делать, чтобы привести в чувство своих работников. Хотя память им уже вряд ли удастся восстановить…

– Ты сказал, что у тебя какие-то переговоры с Кравчинским были, – напомнил Пышкин.

– Нет, – покачал головой Амба, – это не переговоры. Просто я увидел на экране, что в одной из лабораторий кто-то из сотрудников начал в бутылки сливать отходы. Всегда, когда эксперименты проводятся, отходы остаются. А они их в бутылки, потом в ящики. А ящики – в фуры. И вот Кравчинский с кем-то обсуждал, куда эти фуры отправлять. Я к нему, говорю, водка же эта отходная, паленая. От нее крышу снести может так, что человек погибает. А он как наедет на меня, кричит: «Да кто ты такой! Да ты знаешь, кто я?! Я Кравчинский! Я здесь самый главный! Я знаю, какой товар куда грузить и отправлять!» Я в Москву сообщил. А что там потом было, не знаю.

– Понятно… – кивнул Пышкин. – Значит, у меня за спиной тут такое творится… Если бы знал, что здесь происходит, как только купил эту территорию для олимпийских объектов, сразу бы всю территорию расчистил, как рядом везде. За лето все в руины превратили. А здесь, видишь ли, объект важный, заводик выгодный… Вот и получили! Шило в зад. Сейчас местные на него позарились, потом вообще какие-нибудь заокеанские богатеи решат к рукам прибрать. Нет, надо все подчистую бурить, и все!

– И это, тебе скажу, будет единственно правильное решение, – кивнул Комбат. – Ты же эту территорию для чего купил? Для олимпийских объектов. Вот и расчищать надо было сразу!

– Вы про что это тут базарите?! – включился в разговор Амба. – Как это «расчищать»? Эту территорию невозможно расчистить!

– То есть? – не понял Пышкин.

– Если бы вы начали расчищать, тут же бы взлетели на воздух вместе с этими всеми зданиями. Я бы лично включил самоликвидацию.

– Что это такое? – не совсем понял Пышкин.

– Это если кто-то посторонний захочет завладеть лабораторией, включается план самоликвидации… – проговорил Амба. – Без согласования с Москвой нельзя ничего рушить.

Самым удивительным было то, что, несмотря на выпитую водку, говорил он вполне внятно и четко.

– Скажи, а для тебя что, тоже какую-то водку придумали, что ты пьешь и не стареешь? – спросил Комбат.

– Да вроде того, – пожал плечами Амба. – Но сейчас вы мне что-то другое дали… Разболтался я, разболтался… Но вы мне за это пару приемов покажете. Я таких не видел…

– Ну да, тогда же столько внимания восточным единоборствам не придавали, как сейчас.

– Да вы же тоже вроде не молодые… – проговорил Амба, в упор рассматривая мужчин, которые смогли его победить.

– Но мы же, как ты, не сидим все время под землей. Мы же с молодежью, в отличие от тебя, общаемся. Но если хочешь, чтобы мы тебя поучили, скажи нам еще кое-что, – предложил Комбат.

– Что вы хотите знать? – пожал плечами Амба.

– Кто из местных интересуется этим заводом? – спросил Комбат.

– А местные здесь люди подставные. Через них Москва сейчас все скупает, в том числе и в Сочи, – уверенно сказал Амба и добавил: – В Москве все деньги!

– Но все-таки кто здесь активничает?

– Ну, если не считать Марго, то генерал Власов и некоторые его подчиненные.

– Понятно, – кивнул Комбат, – только скажи теперь, кто такая Марго?

– О ней местные однажды базарили. А я слышал. Что я сделаю, если они там, наверху, как раз на вентиляцию сели? Ну и обсуждали, что и как есть… Я понял, что Марго эта живет где-то в горах, на турбазе или вроде того. И рулит процессом отправки фур с водкой. И не только этим. Они в последнее время… Я думаю, этим тоже Москва руководит… Так вот, они форму военную надевают на какого-нибудь уголовника, документы в карман кладут. А он или убьет кого, или изнасилует. А потом подают, что это русские солдаты такое творят. Местные, бывает, палками забивают такого. Это тоже как-то с водкой связано. Но я до конца не понял…

И вдруг Амба, будто его кто выключил, пробормотал:

– Все! Я спать хочу!

Веки его закрылись, а голова безвольно упала на грудь.

– Вырубился, – покачал головой Пышкин и гордо добавил: – Вишь, Комбат, наши приемчики даже советских амбалов вырубают.

– Это все, что ты вынес из нашего с ним разговора? – спросил Комбат.

– Нет, – покачал головой Пышкин, – еще то, что на водке можно прожить долгую жизнь. И при этом отлично сохраниться.

– Да, Пышкин. Что у кого болит, тот о том и говорит, – покачал головой Комбат.

– Да ладно, Кравчинский мне больше всего мой понравился… – в задумчивости проговорил Пышкин. – Вот сволочь! Только не пойму, или его деньги интересуют, или что посерьезнее…

– И что ты с ним собираешься делать? – поинтересовался Комбат.

– А что ты с ним сделаешь, пока в чувство не приведешь. Он же пока что, как я понимаю, невменяем, – пожал плечами Пышкин.

– А что мы с этими будем делать? – спросил Комбат, кивнув на экраны.

За то время, пока они беседовали с Амбой, в женском отсеке тоже вроде как установилось относительное спокойствие.

– И все-таки интересно, кто же им мог дать спасительную водку? – задумался Комбат.

– А может, это химики? Помнишь, Амба называл их. Кажется, Крышкин и Сергей…

– Да. Но где они тогда?

– Но мы же с тобой далеко не все тут осмотрели.

– Да, это я уже понял, – кивнул Комбат.

Выйдя в коридор, они очень обрадовались, что железные двери, за которыми находились решетки камер с людьми, кто-то предусмотрительно прикрыл. Это было им очень даже с руки. Они смогли пройти мимо дверей без лишнего шума.

А когда Комбат первым приблизился к двери, на которой висела табличка с именем профессора Демарина, он прислушался, а потом скомандовал одними губами: «Работаем!» Они, наставив пистолеты, ворвались в кабинет.

На разложенном широком диване в одной постели спали двое мужчин. Один из них был помоложе.

Мужчины, накрывшись одним одеялом, так мирно спали, что Комбат не стал их будить. Подойдя к столу, он увидел раскрытую тетрадь с непонятными загогулинами. Рядом лежало зеркало. Комбат устроился за столом и с помощью зеркала начал читать.

– Все ясно, Пышкин, – сказал он через некоторое время полушепотом. – Эти двое в дневнике вычитали, что нужно делать, как приводить в чувство после химического отравления. И я так понимаю, чуть раньше нас успели сходить и взять водку. Это мы их шаги слышали.

– И что с ними делать предлагаешь? – спросил Пышкин.

– Сейчас будить мы их не будем, – сказал Комбат. – Там, наверху, сейчас может быть интереснее.

– А людей выпустить? – напомнил Пышкин.

– Еще успеем! – сказал Комбат и, не выпуская из рук пистолета, полез наверх.

Когда они оказались опять в лаборатории (как и прежде, в масках и респираторах) и захлопнули крышку люка, первое, что они услышали, – это шум подъезжающих машин. Осторожно выглянув из лаборатории, Комбат смог заметить, что в ворота въехали милицейский «уазик» и огромная фура.

Из «уазика» вышли несколько человек. Один, с усиками, был как бы не в себе.

Машины припарковались так близко от лаборатории, что было слышно все, о чем говорили приехавшие люди; практически все они были местными и, очевидно, работали в местных органах.

Комбат имел возможность не только слышать, о чем они говорят, но и наблюдать за ними.

Мужчина с усами выглядел совсем подавленным. Он даже не отреагировал на звонок своего мобильного. Стоящий рядом молодой милиционер одернул его:

– Гарик, тебе звонят.

Гарик взял мобильный и отозвался:

– Але!

А потом с испугом:

– Да, товарищ генерал! Журналистка Сойкина находится под стражей в подвале на Красной, 5…

Он сказал это, а потом осмотрелся и как-то глубоко задумался.

Комбат кивнул Пышкину, и они, воспользовавшись тем, что все собрались возле фуры, которую только что открыли, аккуратно, по стеночке, забежали за корпус, а затем короткими перебежками добрались до забора, отгораживавшего территорию завода, и практически перепрыгнули через него.

Но стоило им добраться до руин, где еще была железная дверь в подвал, как они услышали шум подъезжающей машины.

Комбат с Пышкиным успели спрятаться за остатками стены.

Прямо у входа в подвал притормозил джип, и из него вышли представительный мужчина с военной выправкой – генерал Власов – и Роберт Стэп.

– Вы же вроде говорили, что мы к Сойкиной едем, – пожал плечами Роберт.

– Ну да, мои сотрудники сказали, что она здесь, в подвале, находится, – проговорил генерал Власов, распахивая железную дверь.

Заглянув внутрь, он возмущенно вскричал:

– Но здесь ее нет! Вот я сейчас устрою! Наручниками же была к трубе железной прикована и сбежала! Нам ее никак нельзя выпустить! Она столько всего разнюхала! Сам не знаю, как она эту информацию выкапывает! Но если это попадет в печать, меня Тигр разорвет. А она теперь точно кому-то все, что накопала, сольет. Хоть нашим, хоть американцам!

– Да Сойкина же в отеле! – возмутился Роберт Стэп. – Я думал, мы в отель едем. А вы сюда меня притаранили. Я смотрю-смотрю и ничего не понимаю! Меня же потому взяли. Это же ваши люди ищут тех, кто хочет выйти с нею на контакт!

– Так что ж ты молчал! – в свою очередь возмутился генерал. – Едем в отель. Только подожди, надо этому Гарику позвонить. А то, считай, обдурил меня.