Текст книги "Спасатель. Жди меня, и я вернусь"

Было около полуночи. Туман сгустился, окутав корму и поднявшись почти до фальшборта нижней прогулочной палубы; при полном безветрии качка слегка усилилась, понемногу переходя в океанскую мертвую зыбь, с одинаковой легкостью ломающую скверно построенные корабли и непрочную людскую психику. На черном бархате неба загорелись праздничные гирлянды созвездий; луна сегодня взяла выходной, и это было очень кстати: на свете полно вещей, видеть которые не следует никому, в том числе и гипотетическим инопланетянам, якобы обосновавшимся на естественном спутнике Земли.

Корма «Глории» была целиком отдана в безраздельную власть тьмы и тумана, и горевший на ней позиционный огонь практически ничего не менял – он был всего-навсего размытым световым облачком, этакой вещью в себе, которая светила, но мало того, что не грела, так еще и ровным счетом ничего не освещала. В непосредственной близости от этой тусклой полуночной звезды в шевелящейся пелене тумана смутно маячила темная человеческая фигура – судя по внушительным габаритам и сужающимся от широких плеч к мизерному тазу очертаниям, мужская. Сквозь ровный шум пенящейся за кормой кильватерной струи послышалось характерное чирканье стального колесика о кремень, в тумане вспыхнул дрожащий оранжевый огонек, и потянуло табаком. Человек глуховато закашлялся, звучно отхаркался и сплюнул за борт.

– Много куришь, Енот, – послышался откуда-то сверху негромкий мужской голос. Он звучал спокойно, как будто дело происходило где-нибудь в самом сердце российской глубинки: один измученный бессонницей сельский житель вышел посреди ночи на улицу покурить и нечаянно наткнулся на другого, одолеваемого теми же проблемами. – Надо быть осторожнее. Доказано, что курение не только провоцирует раковые и сердечно-сосудистые заболевания, но и приводит к уменьшению мышечной массы. В том числе, по данным некоторых исследований, и к сокращению размеров полового члена.

– С тринадцати лет курю, – хрипловато, вполголоса откликнулся тот, кого собеседник назвал Енотом. – И баб примерно с того же возраста ублажаю. И до сих пор ни одной жалобы.

– Бабы – народ деликатный, вежливый, – сказал собеседник. Он начал спускаться по железному трапу, производя при этом странный звук, как будто по крутой металлической лестнице шел не человек, а покалеченный, трехногий кентавр, у которого вдобавок вместо одной ноги был приделан протез: стук, топ-топ, стук, топ-топ… топ-топ, стук. – Иной уж и терпеть невмоготу, а она крепится, молчит: где ж ты в наше время лучшего найдешь? Пускай, думает, хоть какой-никакой будет – плевать, что импотент с маленьким членом, зато живой. И с приличной зарплатой.

– Вы это к чему? – с сердитыми нотками в голосе спросил тот, что стоял на корме рядом с безжизненно повисшим, отсыревшим полотнищем российского флага.

– Никотин сужает сосуды, – с готовностью откликнулся трехногий собеседник. – В том числе и сосуды головного мозга. Я бы даже сказал, в первую очередь. В результате человек начинает хуже соображать, медленнее реагировать и в конце концов отдает концы в полном соответствии с теорией естественного отбора Чарльза, понимаешь ли, Дарвина.

– Ни хрена не понимаю, – раздраженно отшвырнув в клубящийся серый сумрак за фальшбортом не выкуренную и до половины сигарету, со смесью раздражения и настороженности сказал курильщик. – В чем дело? Вы явно чем-то недовольны, а чем – не пойму, хоть убейте.

В причудливо клубящемся, подсвеченном кормовым позиционным огнем жемчужном полумраке снова послышалось знакомое: топ, топ, стук; стук, топ-топ. Сквозь серую пелену тумана проступили призрачные, колеблющиеся очертания еще одной человеческой фигуры. Она надвигалась, как «Летучий голландец», и курильщик, хоть и был неробкого десятка, невольно попятился, ощутив ягодицами прикосновение волглого от ночной сырости верхнего бруса фальшборта. Цок-цок, – сказали металлические набойки на каблуках его армейских берцев; топ, топ, стук, – откликнулись копыта колченогого кентавра.

– Я объясню, – сказал кентавр. – Только сначала ответь: поместить радиомаяк в спасательную шлюпку и взять с собой в дорогу спутниковый телефон – это была твоя идея?

– Я выполнял приказ, – сквозь зубы ответил курильщик, наконец-то почуявший неладное.

– По легенде, имеющей статус официальной версии, комбриг Чапаев погиб из-за того, что кто-то уснул на посту, – послышалось из тумана. – Этот «кто-то» тоже выполнял приказ – выполнял, как ты понимаешь, из рук вон плохо. Ты человек военный и должен разбираться в подобных вещах. Скажи, как ты лично поступил бы с таким исполнителем в полевых условиях?

Курильщик снова попятился – вернее, попытался попятиться, но не смог, упершись задом в фальшборт. Рука прошлась по карману, где лежали сигареты, затем по сырому от тумана кожаному клапану кобуры и бессильно упала: все это было не то.

– Не имеете права, – дрогнувшим голосом промолвил он. – Да за что, елки-палки?! Что я такого…

Расплывчатый темный силуэт резко вскинул правую руку. Послышался приглушенный и в то же время хлесткий, как удар пастушьего бича, щелчок. Курильщик пошатнулся, схватившись обеими руками за горло, и молча кувыркнулся за борт, прямо в бурлящий за кормой пенный бурун. На мгновение пена приобрела цвет выдержанного красного вина, потом побледнела, уподобившись розовому игристому, и, наконец, вернула себе натуральный, незапятнанно-белый цвет. Туман и темнота милосердно скрыли эти неаппетитные метаморфозы от глаз возможных свидетелей, которых, естественно, поблизости не было.

– Имею, – вполголоса ответил на обвинение покойника непарноногий кентавр. – На что я действительно не имею права, так это на то, чтобы держать при себе человека, о котором известно, что он предатель. Так что не обессудь, прапорщик. Надо было меньше курить и активнее шевелить извилинами.

Впереди и справа по борту сквозь мрак и туман слабыми искрами блеснули вспышки маяка. Это был Шикотан – самый южный, лежащий почти на границе с Японией остров Курильской гряды. «Глория» едва заметно накренилась, меняя курс, чтобы обойти остров с юго-востока. Волнение на море мало-помалу усиливалось, и так же, мало-помалу, начинала давать о себе знать морская болезнь. «Кентавр» вытряхнул из тюбика, сунул под язык и старательно рассосал специальную таблетку, а затем, передумав курить на сон грядущий, неровной ковыляющей поступью подстреленного боевого скакуна – топ-топ, стук, стук, топ-топ – направился в свою каюту.

Глава II. Канонирский грот, Коробкин Хобот и все остальное

Океанский прибой с грохотом разбивался об отвесные, черные, матово лоснящиеся, как вороненая оружейная сталь, скалы. Взбитая чудовищной силой удара в кислородную пену вода, шипя, стекала обратно в море миллионами ручейков и пенных струй и снова, взяв разбег, с пушечным гулом ударялась о каменную твердь. Твердь содрогалась, но стояла, как стояла миллионы лет до и намеревалась простоять миллионы лет после этого момента.

Над скалами, пронзительно крича, носились чайки. Чаек было много. Черные береговые утесы были затейливо изукрашены белыми потеками и пятнами, и хотелось, не прибегая к крутым мерам, собрать всю эту крикливую и дрисливую пернатую сволочь в одну гигантскую проволочную клетку, отвезти эту клетку в самое сердце старушки-Европы, подтащить к входной двери дома самого главного активиста движения «Гринпис» и, загерметизировав периметр, открыть дверцу и запустить эту дико вопящую, воняющую тухлой рыбой, гадящую направо и налево банду туда, где ей, по идее, должны обрадоваться.

Поймав себя на этих человеконенавистнических мыслях, Андрей Липский понял, что остро нуждается в отдыхе. Ему был буквально позарез нужен отпуск – нормальный человеческий отпуск с теплым морем, горячим пляжем, девочками в бикини, «олл инклюзив» и «дьюти фри». Вместо всех этих жизненных благ он имел морскую болезнь, странных компаньонов, один из которых был сопливый мальчишка, а другой вообще неизвестно кто, под завязку загруженное оружием прогулочное судно и затерянный в океанских просторах, сильно обглоданный волнами и временем вулканический островок, к которому «Глория» никак не могла подойти.

– Надо было фрахтовать подлодку, – сказал он Стрельникову, из последних сил сдерживая необоримое желание выпустить на волю свой завтрак. Завтрак состоял из единственной чашки черного кофе без сахара, но легче от этого почему-то не становилось – наоборот, казалось, что тарелка какой-нибудь овсянки сыграла бы роль балласта, вразумив не ко времени взбунтовавшийся вестибулярный аппарат.

– Зачем? – спросил Виктор Павлович.

Он стоял на баке «Глории», опираясь обеими руками на свою знаменитую трость, с таким видом, словно дело происходило где-нибудь на Патриарших прудах. В уголке его рта, дымясь, торчал коротенький окурок сигары. Мельчайшая водяная пыль осколками бриллиантов сверкала на ворсинках его старомодного, с накладными карманами и бронзовыми пуговками, песочного костюма. По всему было видно, что Виктор Павлович и морская болезнь существуют отдельно друг от друга и никогда не пересекаются, как две параллельные прямые в евклидовом пространстве.

– Там меньше качает, – сдавленным голосом сказал Андрей.

– Ничего подобного, – невозмутимо сообщил Стрельников. – На небольших глубинах качка ощущается едва ли не сильнее, чем на поверхности. Вы знаете, что рыбы тоже страдают морской болезнью? Некоторые от нее даже погибают.

– Кто бы сомневался, – с трудом выговорил Липский.

– Подводная лодка – это мысль, – неожиданно поддержал его Женька Соколкин. Он стоял рядом, держась за леер, и выглядел непривычно толстым из-за надетого поверх куртки оранжевого спасательного жилета. – Японцы строили здесь базу для субмарин, помните? Так, может, проход во внутреннюю бухту подводный?

– Отличная идея, – сказал Андрей. Ощущение внутри было такое, словно он позавтракал не чашкой кофе, а здоровенным чаном помоев. – Главное, своевременная. И что теперь – нырять? У нас даже аквалангов нет.

– Акваланги у нас есть, – возразил Стрельников, – но не думаю, что они понадобятся. Даже если допустить, что покойный господин Прохоров доставил золото на остров на субмарине, я очень сомневаюсь, что японцы таким же манером привозили сюда строительные материалы для бункеров и береговых батарей. Я уж не говорю о самих орудиях. Так что надводный проход должен существовать.

– Ваши бы слова да Богу в уши, – произнес Андрей.

– Это беспредметный разговор, вы не находите? – едва заметно пожав плечами, сказал Стрельников. Он вынул изо рта окурок, зачем-то осмотрел его, словно прикидывая, нельзя ли извлечь какую-то пользу из этого пропитанного смолами, смердящего, как переполненная пепельница, тлеющего огрызка, и, придя, по всей видимости, к выводу, что никакой пользы от него нет и не будет, выбросил за борт. – Если придется перетаскивать золото вплавь, мы этим займемся. Золото – это такой металл, который крайне редко валяется под ногами. Чтобы им завладеть, всегда приходится хорошенько потрудиться.

Небрежно уронив под ноги Андрею этот сверкающий перл мудрости, господин Стрельников величаво удалился на капитанский мостик – руководить. «Глория» продолжала упрямо ползти вдоль неприступной береговой линии, отороченной пенным кружевом прибоя. Судно мерно взлетало и опускалось, раскачиваясь на гигантских качелях океана, и казалось, что это не оно, а остров то приседает, то снова встает из воды, словно ему вздумалось поиграть в «Баба сеяла горох».

Андрей ждал, что Женька заговорит с ним о вчерашнем происшествии, поинтересуется, чем кончился разговор с Виктором Павловичем, но младший член концессии не спешил затрагивать эту тему. Собственно, говорить было не о чем, все и так представлялось предельно ясным. Нынче утром Стрельникову, доложили, что один из членов экспедиционной группы, Егор Евсюков по кличке Енот, не явился на перекличку. Его сосед по каюте сообщил, что где-то около полуночи Енот вышел на палубу покурить. Сосед уснул, не дождавшись его возвращения, а проснувшись и обнаружив, что койка Енота пуста, решил, что тот уже встал и покинул каюту. Судно осмотрели от киля до клотика, но Евсюкова так и не нашли. Выслушав неутешительный доклад, господин Стрельников вынес вердикт: несчастный случай. Видимо, заявил он, Енот во время ночного перекура по неосторожности упал за борт и утонул. В связи с этим экипажу и членам экспедиционной группы было в приказном порядке предписано не появляться на палубе без спасательных жилетов и быть предельно осмотрительными – перестать считать ворон, как выразился Виктор Павлович.

Андрей представил себе, как взрослый, тренированный, трезвый мужчина, прогуливаясь в тихую погоду по палубе круизного судна, ни с того ни с сего кувыркается через высокий фальшборт и, не издав ни единого звука, камнем идет на дно, и мысленно пожал плечами. Картинка получалась в меру нелепая, но чего, в самом деле, он ждал от Стрельникова? Что тот посадит шпиона под замок? И что потом – отдать его под суд? Вздернуть на рее? Но реи тут нет, поскольку «Глория» – не парусник, а под суд, если что, придется идти всем скопом, потому что с точки зрения закона все они преступники. Точнее, станут ими в то самое мгновение, когда найдут золото.

«Елки-палки, – подумал он, на минуту забыв даже о морской болезни, – неужели это наяву? Неужели и вправду найдем? Вообще-то, должны, потому что Стрельников не из тех, кто затевает подобные поездки только затем, чтобы подышать свежим воздухом и набраться впечатлений. Да и я сюда, прямо скажем, не за расстройством вестибулярного аппарата ехал…»

«Глория» обогнула небольшой скалистый мысок, и звук, который они слышали уже некоторое время, стал почти оглушительно громким. Это были размеренные, как бой курантов, громовые раскаты, словно где-то неподалеку чокнутый артиллерист, не жалея ни сил, ни снарядов, упорно лупил из пушки в одну точку: зарядил, дернул, выбросил гильзу, зарядил, дернул, выбросил гильзу и снова – зарядил, дернул… Женька первым отыскал источник звука и, вытянув руку, указал на него Андрею. Липский увидел у самой кромки воды низкую каменную арку. Волны захлестывали ее, полностью скрывая из вида, и там, внутри, разбивались о каменную твердь, с орудийным гулом выталкивая наружу воздух.

– Вот он, Канонирский грот! – перекрикивая грохот волн, проорал Женька. – Есть проход! Только как же мы через него пойдем? – добавил он растерянно.

– Есть такое явление природы, называется отлив, – заставив обоих вздрогнуть от неожиданности, сообщил неслышно подошедший сзади Стрельников. Он говорил спокойно, не повышая голоса, но его почему-то было отлично слышно. – Амплитуда приливных колебаний в океане довольно высокая. Сейчас как раз пик прилива, поэтому все, что от нас требуется, это немного терпения. Несколько часов придется подождать, а затем – вперед, на поиски сокровищ! Вы готовы стать богачом, мой юный друг?

– Всегда готов, – отдав пионерский салют, без улыбки ответил Женька.

– Ух ты! – изумленно выдохнул Женька Соколкин. – Ничего себе!

Андрей промолчал, хотя в полной мере разделял владевшие юным компаньоном чувства. Вспомогательная береговая батарея, некогда охранявшая выходящее во внутреннюю бухту устье Канонирского грота, являла собой воистину впечатляющее зрелище. Покидая это место, японцы ограничились тем, что сняли с орудий и утопили в лагуне замки. Брошенные побежденными и не пригодившиеся победителям пушки до сих пор стояли на бетонированных орудийных площадках, грозно и бессмысленно уставив на противоположный берег лагуны пятнистые от ржавчины, изглоданные коррозией хоботы. Бетонные траншеи и капониры были заметены пылью пополам с опавшей листвой, и, присмотревшись, Андрей увидел выглядывающий из этого мусора позеленевший, проеденный насквозь круглый бок снарядной гильзы. С флангов батарею прикрывали доты, чьи пустые амбразуры издалека напоминали узкие мертвые глазницы двух погибших на боевом посту циклопов.

Один из бойцов, не снимая рюкзака, спрыгнул в траншею и, пройдя ведущим в тыл позиции коротким ходом сообщения, посветил фонариком в черную квадратную дыру, представлявшую собой вход в блиндаж. Погасив фонарик, он попятился и торопливо выбрался из траншеи.

– Мертвяк, – сообщил он, отряхивая ладони. – Прямо У входа.

– Свежий? – спросил кто-то.

– Да откуда тут свежему взяться! Скелет. Японец, наверное. Петлицы вроде красные. И погоны. Я в кино видел, у них как раз такие были.

– Надо быть внимательнее, Сыч, – подал голос Стрельников. Разговор мгновенно стих, овладевшее публикой оживление пропало, как по мановению волшебной палочки. Сыч поспешно повернулся к Стрельникову лицом и вытянулся по стойке «смирно». – Даже при просмотре художественного фильма нужно фиксировать и запоминать детали, – продолжал Виктор Павлович. – Что петлицы у японцев были красные, вы заметили. А вот погон, да будет вам известно, они не носили. Ну-ка…

Опираясь на трость, он довольно ловко спустился в траншею. Сыч вложил в его требовательно протянутую руку фонарь, и вскоре Стрельников, стоя у входа в блиндаж, осматривал сделанную бойцом находку. Занимался он этим необычно долго, так что Андрей слегка озадачился: на что там смотреть? Скелетов он, что ли, не видел?

– Андрей Юрьевич, – не оборачиваясь, позвал Стрельников, – можно вас на минутку? Взгляните, это довольно любопытно.

Андрей освободился от рюкзака и с неохотой спрыгнул на покрывший бетонное дно траншеи пружинящий ковер мусора и прелой листвы. Стрельников посторонился, освобождая место у входа в блиндаж, и осветил фонарем лежавшие в метре от порога человеческие останки. Скелет, прикрытый истлевшими клочьями обмундирования, лежал ничком, что позволяло видеть зиявшую в облепленном пучками свалявшихся волос черепе дыру.

– Убит выстрелом в затылок, – прокомментировал наблюдаемое явление Стрельников. – Видите, какое аккуратное отверстие? Значит, входное – пуля еще не была деформирована. Но любопытно не это. Взгляните.

Подавшись вперед, он дотянулся кончиком трости до плеча скелета. На плече действительно виднелся погон, и он действительно был красный – точнее сказать, бурый, поскольку время, вода и грязь не пощадили краску. Поддев тростью, Стрельников слегка повернул его к свету, и Андрей рассмотрел на грязно-коричневом фоне тусклые, потемневшие, но все еще ясно различимые буквы: «ВВ».

– Помните свою статью? – негромко спросил Стрельников. – Внутренние войска МВД – так, кажется, говорил ваш свидетель? Мы на правильном пути, Андрей Юрьевич. Люди Прохорова здесь побывали. И, полагаю, не с пустыми руками. Иначе что им тут было делать?

Андрей шагнул вперед, но Виктор Павлович остановил его, преградив дорогу рукой, в которой держал фонарь.

– Не советую, – сказал он и вместо дальнейших объяснений направил луч фонаря в глубь блиндажа.

Андрей испуганно отступил. Увиденное заставляло внести некоторые поправки в терминологию: это был не блиндаж, а орудийный погреб, и притом не пустой. Позеленевшие, покрытые густым слоем пыли и старой паутины снаряды стояли рядами, как солдаты, и было их столько, что, рвани они разом, взрывная волна могла бы донести концессионеров, сопровождающих лиц, а возможно, и «Глорию» до самого Итурупа.

– Предлагаю закончить экскурсию, – сказал Стрельников и выключил фонарь. – До наступления темноты необходимо разбить лагерь. Полагаю, сделать это лучше всего на вершине Меча Самурая. Судя по состоянию береговых укреплений, тамошний командный пункт должен был недурно сохраниться. Если поторопимся, успеем при дневном свете осмотреть местность с господствующей высоты и наметить маршрут предстоящих поисков.

Спорить никто не стал, тем более что тон, которым говорил Виктор Павлович, заведомо исключал возможность дискуссии. Он был не то чтобы приказной и отнюдь не резкий, но какой-то такой, что мысль о неповиновении даже не приходила в голову. И это, по мнению Андрея, служило лишним подтверждением старой, не особенно приятной, но незыблемой истины: есть люди, самой природой предназначенные для того, чтобы командовать и управлять себе подобными.

Перед уходом Женька Соколкин попытался сунуться в орудийный погреб, чтобы посмотреть, на что так долго любовались старшие компаньоны, но бдительный Слон поймал его за штаны, навесил на спину тощий рюкзак и, легонько наподдав коленом пониже поясницы, заставил занять место в колонне.

Они начали подниматься в гору, растянувшись по склону длинной неровной цепочкой. Впереди, положив запястья на висящую поперек груди снайперскую винтовку, легко шагал Моська. По всей длине колонны весело поблескивал, отражая солнечные лучи, вороненый металл автоматных стволов. Рослый, богатырски сложенный Сыч нес на плече ручной пулемет – тот самый, который Женька давеча обнаружил в шлюпке. Здесь, почти на самом дне круглой котловины, бывшей некогда кратером вулкана, сильный океанский ветер едва чувствовался и его слабые дуновения приятно холодили разгоряченную кожу. Под ногами стучали мелкие камешки, поскрипывал вулканический туф; полосы чахлой травы чередовались с твердыми и гладкими, как полированный мрамор, языками застывшей лавы.

Обернувшись, Андрей бросил прощальный взгляд на берег. Недавно покинутая батарея была видна как на ладони, радуя глаз геометрической четкостью линий. Подковообразная форма и выдающиеся вперед, к бухте, орудийные позиции делали ее отдаленно похожей на растянутый в широкой, от уха до уха, ухмылке щербатый рот. Поймав себя на этом сравнении, Андрей сообразил, что покойный полковник Прохоров подразумевал под упоминавшейся в пояснительной записке на полях карты Лыбой. «Наверх от Лыбы», – было написано там, и Андрей подумал, что на этом пункте инструкции невидимые чернила смело можно было сэкономить: с берега бухты, в какую сторону ни пойди, путь лежал только в гору.

Метрах в двадцати от берега из воды выглядывал ржавый остов лежащего на боку катера, а на самом берегу, четко выделяясь на фоне черной вулканической гальки, белели перевернутые днищем кверху шлюпки, которые люди Стрельникова, пыхтя и матерясь, оттащили как можно дальше от края воды, чтобы не унесло приливом. Канонирский грот оказался чересчур низким и мелководным для «Глории», и после короткой разведки Стрельников принял решение высаживаться на шлюпках. «Глория» стала на якорь, отойдя на безопасное расстояние от грозных береговых скал, и отсюда, с внутренней стороны неровного каменного кольца, ее было не разглядеть.

Впереди, над уже недалеким гребнем пологой гряды, неровным конусом маячила верхушка Меча Самурая. По мере подъема ветер усиливался; медленно карабкающаяся по склону цепочка навьюченных оружием и амуницией людей вызывала вполне определенные ассоциации. «…И круглые сутки нас смерть сторожит, и остров тот жуткий навстречу бежит», – вспомнилось вдруг давно, казалось бы, забытое. И, поддавшись настроению, Андрей тихонечко пропел:

 
Здесь кровью корсаров
Пропитан песок,
Из сотни ударов
Вся сотня – в висок.
Здесь души убитых
Холмы стерегут,
Сокровищ зарытых
Секрет берегут…
 

– Это откуда? – пристроившись рядом, на правах старого знакомого сунул нос не в свое дело любознательный Слон.

– Да ниоткуда, – слегка стесняясь, ответил Андрей. – Это я сочинил. Когда был в возрасте нашего Евгения Ивановича. Или чуточку моложе.

– Да ну?! – восхитился Слон. – А дальше?

– Да я уже и не помню, – честно признался Андрей. – Помню последний куплет.

 
О Джейн, умоляю,
Меня ты услышь.
Ты, Джейн, на причале
Напрасно стоишь.
Не встретимся больше
До смерти твоей.
И все же подольше
Живи, моя Джейн.
 

– Лихо, – одобрил Слон. – А вот я даже матерную частушку не могу сочинить. Сто раз пробовал – ни хрена не выходит, хоть ты тресни. А у тебя, гляди-ка, прямо все в рифму.

– М-да, – не найдясь с ответом, неопределенно промолвил Андрей.

– Поберегите дыхание, – своевременно прервав зашедший в тупик разговор о поэзии, посоветовал сзади Стрельников. Михаил! – чуть повысив голос, окликнул он идущего во главе колонны Моську. – Берите немного правее, в обход того каменного лба.

Не оборачиваясь, Моська поднял руку в знак того, что все услышал и понял, и стал забирать правее, огибая преградивший путь к гребню выступ скальной породы. Перевалив через гребень, они увидели перед собой заросшую лесом ложбину. Деревья, по всей видимости, представляли собой какую-то разновидность бамбука. Судя по их наклону, ветра здесь дули всегда в одном и том же направлении, и косой частокол тонких, одинаково изогнутых стволов производил странное, немного жутковатое впечатление: казалось, что земля проросла целым лесом обглоданных дочиста, высохших рыбьих костей. Сходство усиливалось светлой окраской коры, и на мгновение Андрею даже почудился запах вяленой рыбы. Потом он услышал характерный хруст и, обернувшись, понял, что запах ему не померещился: стоящий рядом Слон деловито обдирал средних размеров леща. Поймав на себе взгляд Андрея, он протянул рыбину ему, безмолвно предлагая не стесняться. Липский качнул головой, так же молча отвергнув угощение, и Слон, пожав плечами, вонзил зубы в леща.

– Вот вам и Рыбьи Кости, – негромко произнес Стрельников. – Все понемногу проясняется, не так ли? Если так пойдет и дальше, я всерьез поверю в удачу.

«Осталось только выяснить, что такое Коробкин Хобот и где его искать», – подумал Андрей, но промолчал: о том, что праздновать победу рановато, Виктор Павлович знал и без него.

– Вперед, – скомандовал Стрельников, и Моська, прекратив осматривать окрестности через винтовочный прицел, стал спускаться по склону к опушке Рыбьих Костей.