Текст книги "Анжелика и король"

Анн Голон
Анжелика и король

Anne Golon

Angélique et le Roy

Copyright © Anne Golon – 1959

The Russian translation is done after the original text revised by the author.

© М. Брусовани, перевод (главы 1–24), 2014

© А. Серебрянникова, перевод (главы 25–54), 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА^®

Часть первая
Двор

Глава I

Анжелике не спалось. Ее воображение, как бывало в детстве перед Рождеством, рисовало радужные картины. Дважды она вскакивала с постели и зажигала свечи, чтобы полюбоваться двумя разложенными в креслах возле ее ложа туалетами. Завтра ей предстоит надеть их для королевской охоты и вечернего бала. Особенно Анжелика была довольна охотничьим костюмом. Она заказала портному жемчужно-серый бархатный камзол мужского кроя, так как этот наряд еще больше подчеркивал точеные формы молодой женщины. Белую войлочную шляпу с широкими полями украшали страусовые перья, похожие на слой пушистого снега. Однако больше всего Анжелику восхищал шарф. На этот еще только входивший в моду аксессуар она возлагала большие надежды, рассчитывая привлечь внимание и возбудить любопытство именитых придворных дам. Если этот ворох накрахмаленного тонкого батиста, прелестно расшитого мельчайшими жемчужинками, несколько раз обернуть вокруг шеи, он будет выглядеть точно расправившая нежные крылышки бабочка. Эта мысль пришла ей в голову накануне. Она долго в задумчивости вглядывалась в свое отражение в зеркале, перебрав и скомкав с десяток самых прекрасных шарфов, доставленных ей из дорогой галантерейной лавки. А затем решила повязать шарф а-ля кавалер – как всадник, но сделать узел больше, чем мужской. Анжелика рассудила, что женскому личику твердый воротник охотничьего камзола только навредит, а эта белая пена под подбородком придаст наряду изысканность женственности.

Анжелика не находила себе места: она беспокойно вертелась и вскакивала с постели и уже подумывала позвонить, чтобы ей принесли отвар вербены. Это помогло бы ей уснуть хоть на несколько часов: завтра предстоит нелегкий день. Охотники поздним утром соберутся вблизи Версаля, в королевском лесу Фос-Репоз. Как и всем прочим живущим в Париже приглашенным, Анжелике придется выехать спозаранку, чтобы в назначенное время прибыть в Карфур-де-Беф, куда за ними из Версаля будут посланы экипажи. Здесь, прямо посреди леса, располагались стойла, куда привилегированные гости заранее посылали своих верховых лошадей. И к началу охоты кони были свежими. Как раз сегодня Анжелика позаботилась о том, чтобы в сопровождении двух лакеев отправить туда свою бесценную кобылу Цереру, чистокровную испанку, обошедшуюся ей в тысячу пистолей.

Она встала и снова зажгла свечи. Бальный туалет решительно удался. Атласное ярко-розовое платье с расшитым изящными цветочками из розового перламутра пластроном и накидкой того же, только еще более насыщенного, цвета. Украшения она выбрала из жемчуга, тоже розового: серьги в виде виноградной грозди, тройную нитку жемчуга на шею, а в прическу – диадему в форме полумесяца. Анжелика приобрела их у ювелира, который вызывал у нее симпатию, потому что рассказывал о теплых морях, где родился этот жемчуг, о нескончаемых сделках, сложных экспертизах и долгих путешествиях, совершенных жемчужинами, скрытыми в шелковых мешочках, переходивших из рук арабских купцов к греческим или венецианским. Благодаря умению расхвалить каждую жемчужину как редчайший образец и убедить покупательницу, что изделие, должно быть, похищено из райского сада, торговцу удавалось впятеро завысить цену. Хотя для того, чтобы завладеть такими сокровищами, ей пришлось потратить целое состояние, Анжелику не мучили сомнения, обычно сопровождавшие безумные приобретения. И сейчас она с восхищением разглядывала украшения, покоившиеся на столике возле изголовья ее постели в своих футлярах, выстланных белым бархатом.

Анжелика желала получить все самое изысканное и драгоценное, что могла предложить ей жизнь. Эта жажда обладания скрашивала выпавшие на ее долю годы нищеты. Она чудом успела. Пока она могла еще позволить себе самые роскошные драгоценности, самые пышные туалеты, мебель, гобелены, безделушки, созданные руками самых прославленных мастеров.

И все эти сверхдорогие, умело отобранные аксессуары свидетельствовали о вкусе женщины опытной, но не пресыщенной.

Анжелика не разучилась восторгаться. Порой она изумлялась сама себе и втайне благодарила Небеса за то, что невзгоды не сломили ее. Напротив, она по-прежнему была молода духом.

Она обладала гораздо более богатым опытом, чем любая (или почти любая) молодая женщина ее возраста, и куда реже испытывала разочарование. Ее жизнь была полна редкостных и волшебных радостей, какие выпадают только в детстве. Если вам не доводилось голодать, доступно ли вам наслаждение от куска свежевыпеченного хлеба? И если вам случалось топтать парижские мостовые своими босыми ногами, а потом вдруг вы стали обладательницей таких вот жемчугов – есть от чего почувствовать себя самой счастливой женщиной на свете!

Она в который раз задула свечи и, вновь улегшись на тонких, благоухающих ирисом простынях, томно потянулась и подумала: «Как прекрасно быть богатой, да к тому же красивой и молодой!»

Она не добавила: «…и желанной», потому что вспомнила о Филиппе, и ее радость угасла, словно солнце, на которое набежала черная туча.

Анжелика тяжело вздохнула: «Филипп!»

Как же он должен ее презирать! Ей на память пришли два месяца, прожитые после повторного вступления в брак с маркизом дю Плесси-Бельером, и нелепая ситуация, в которой она оказалась по собственной вине. На следующий день после того, как Анжелика была принята в Версале, двор возвращался в Сен-Жермен. Ей же следовало ехать в Париж. Было бы логично остановиться в особняке мужа, на Фобур-Сент-Антуан, однако, прибыв туда после долгих колебаний, она обнаружила, что дверь заперта. Швейцар сообщил, что господин последовал за королем и двором, не оставив никаких распоряжений на ее счет. Поэтому молодая женщина была вынуждена вновь поселиться в принадлежавшем ей до замужества особняке на улице Ботрейи. Там она и жила в ожидании нового приглашения от короля, которое позволило бы ей занять свое место при дворе. Но за ней не присылали, и она начинала чувствовать беспокойство. И вот однажды у Нинон мадам де Монтеспан пожурила ее:

– Что с вами, моя дорогая? Вы лишились рассудка? Вы пренебрегаете уже третьим приглашением короля! То у вас трехдневная лихорадка, то газы, или вдруг вас уродует прыщик на носу и вы не осмеливаетесь появиться. Вот уж дурные оправдания, да и король вряд ли их оценит, потому что болезненные люди приводят его в ужас. Вы причиняете ему беспокойство.

Так Анжелика узнала, что супруг, которому король выражал желание видеть ее на торжествах, не только не сообщал ей об этом, но еще и выставлял перед государем в смешном свете.

– Во всяком случае, – заверила мадам де Монтеспан, – я собственными ушами слышала, как король говорил маркизу дю Плесси, что желает видеть вас в среду на охоте. «И постарайтесь, – раздраженно добавил он, – чтобы здоровье мадам дю Плесси-Бельер не вынудило ее вновь обмануть наши ожидания, иначе мне придется письменно порекомендовать ей вернуться в провинцию». Иными словами, вы рискуете впасть в немилость.

Ошеломленная, а затем и взбешенная, Анжелика, слегка поразмыслив, придумала план, как поправить неловкое положение. Она приедет на охоту и поставит Филиппа перед свершившимся фактом. А если король начнет расспрашивать – что же, она скажет правду. В присутствии короля Филиппу останется лишь смириться. В строжайшей тайне она заказала себе новые туалеты, велела отправить в Версаль кобылу и приготовить карету, чтобы выехать на рассвете. Этот рассвет вот-вот наступит, а она и глаз не сомкнула. Она заставила себя смежить веки, ни о чем не думать и постепенно тихонько погрузилась в сон.

Вдруг ее грифон Арий, свернувшийся калачиком под толстым стеганым одеялом, задрожал, вскочил и залаял. Анжелика схватила песика и прижала к себе, стараясь снова укрыть и утихомирить. Собачка не переставала рычать и дрожать. Ее удавалось успокоить на несколько мгновений, а затем она с резким тявканьем снова выскакивала из-под одеяла.

– Что с тобой, Арий? – рассердившись, спросила молодая женщина. – Что случилось? Ты услышал мышей?

Прикрыв ему пасть ладонью, она прислушалась, чтобы уловить, что же так беспокоит грифона. И тут до нее донесся едва различимый шум, определить природу которого ей не удалось. Будто какой-то твердый предмет скользит по гладкой поверхности. Арий рычал.

– Тихо, Арий, тихо!

Так она ни за что не уснет! Внезапно у нее перед глазами, под закрытыми веками, из полузабытых воспоминаний возникло видение страшных рук с узловатыми пальцами, этих грязных рук парижских воров, которые под плотным покровом ночи, приложив невидимый алмаз, режут стекло.

Она вскочила. Да, верно. Звук доносился от окна. Воры!..

Сердце билось так сильно, что она не слышала ничего, кроме его глухих торопливых ударов. Арий вырвался и снова стал пронзительно лаять. Она поймала его и, едва не придушив, заставила умолкнуть. Анжелика прислушалась, ей показалось, что в комнате кто-то есть. Стукнула створка. «Они» вошли.

– Кто здесь? – ни жива ни мертва, крикнула она.

Никто не ответил, но к алькову приблизились шаги.

«Мой жемчуг!» – пронеслось у нее в мозгу.

Анжелика вытянула руку, схватила горсть драгоценностей. Почти тотчас же на нее обрушилась душная масса тяжелого одеяла. Грубые руки обхватили ее, так что она и шевельнуться не могла, а другие руки стягивали ее тело веревкой. Она извивалась как угорь и вопила, задыхаясь под плотной тканью. Ей удалось вырваться, она глубоко вдохнула и крикнула:

– На помощь! На п…

Два толстых пальца сдавили ей горло, она захлебнулась криком. Она задыхалась. Перед глазами мелькали красные искры. Истерическое тявканье грифона затухало…

«Я умираю, – подумала она. – Грабитель задушил меня!.. До чего глупо!.. Филипп! Филипп!..»

Свет померк.

Придя в себя, молодая женщина почувствовала, как что-то выскользнуло у нее из пальцев и с шумом упало на плитки пола.

«Мой жемчуг!»

Все тело затекло. Анжелика неловко свесилась с тюфяка, на котором лежала, и заметила россыпь розовых жемчужин. Наверное, она так и держала их в стиснутом кулаке, когда ее похитили и привезли в это незнакомое место. Анжелика растерянно обвела глазами помещение. Оно походило на келью, сквозь сводчатое зарешеченное оконце медленно просачивался рассветный туман, борясь с желтым светом стоящей в конуре масляной лампы. Мебель состояла из нетесаного стола, трехногого табурета и деревянной рамы с набитым конским волосом тюфяком вместо кровати.

«Где я? В чьей власти? Чего от меня хотят?»

Жемчуг у нее не украли. Веревки, которыми ее опутали, теперь были развязаны, но тяжелое одеяло по-прежнему окутывало ее поверх тонкой ночной сорочки из розового шелка. Анжелика нагнулась, подобрала жемчужное ожерелье и машинально надела его на шею. Затем одумалась, сняла и сунула под подушку.

Снаружи раздались звонкие удары колокола. Ему вторил еще один. Взгляд Анжелики уперся в висящее на оштукатуренной стене небольшое распятие из черного дерева, украшенное веточкой священного букса.

«Монастырь! Я в монастыре…»

Внимательно прислушавшись, она различила звуки органа и голоса, затянувшие песнопения.

«Что все это значит? О боже мой! Как болит шея!»

Она еще немного полежала, стараясь собраться с мыслями и убедить себя, что ей снится дурной сон и что она вот-вот пробудится от своего нелепого кошмара.

Раздавшиеся в коридоре шаги заставили ее вскочить. Мужские шаги. Быть может, это ее похититель? Ну нет! Она его так не отпустит! Он обязан внести ясность в ее положение. Ей ли пугаться бандитов! Если будет необходимость, она напомнит ему, что принц нищих Деревянный Зад – ее друг.

Шаги замерли перед дверью. В замочной скважине повернулся ключ, и кто-то вошел в келью. При виде того, кто стоял перед ней, Анжелика замерла в изумлении.

– Филипп!

Меньше всего она могла рассчитывать на то, что здесь появится ее муж. Тот самый Филипп, который на протяжении двух месяцев, проведенных ею в Париже, не удостоил ее ни одним визитом, хотя бы из вежливости, он даже не вспомнил о том, что у него есть жена.

– Филипп! – повторила она. – О Филипп, какое счастье! Вы пришли спасти меня?..

Однако ледяная отчужденность на лице дворянина помешала ей броситься ему на шею.

Он стоял в дверном проеме, великолепный в своем обшитом серебряным сутажом замшевом камзоле мышиного цвета и высоких сапогах из белой кожи. На воротник из венецианских кружев в идеальном порядке ниспадали светлые локоны его парика. Серую бархатную шляпу украшали белые перья.

– Как вы себя чувствуете, сударыня? – поинтересовался он. – Здоровы ли вы?

Будто они встретились в чьей-нибудь гостиной.

– Я… Филипп, я не знаю, что со мной произошло, – в полной растерянности пробормотала Анжелика. – Кто-то набросился на меня прямо в моей спальне… Меня похитили и привезли сюда. Не могли бы вы объяснить мне, кто совершил это злодеяние?

– Охотно. Ла Вьолет, мой старший камердинер.

– ?..

– По моему приказанию, – любезно добавил он.

Анжелика вздрогнула. Ей открылась истина.

Босиком, в одной сорочке, она по холодному полу подбежала к окну, вцепилась в железную решетку. Солнце освещало зарождающийся погожий летний день. Это солнце увидит, как король со своим двором охотится на оленя в лесу Фос-Репоз. Но госпожи дю Плесси-Бельер среди гостей не будет. Вне себя, она повернулась к мужу:

– Вы сделали это, чтобы помешать мне присутствовать на королевской охоте!

– Сколь же вы догадливы!

– Разве вам не известно, что его величество никогда не простит мне подобной неучтивости и отправит меня в провинцию?

– Именно этого я и добиваюсь.

– О… вы… вы не человек… вы дьявол!

– Неужели? А знаете ли, вы ведь не первая женщина, делающая мне столь изысканный комплимент.

Филипп смеялся. Похоже, его молчаливая жена была вне себя от ярости.

– К тому же не такой уж дьявол, – продолжал он. – Я заточу вас в монастырь, чтобы в молитве и умерщвлении плоти вы могли духовно возродиться. Сам Господь Бог не знал бы, что возразить.

– И сколько же времени мне предстоит быть наказанной?

– Посмотрим-посмотрим… По меньшей мере несколько дней.

– Филипп… я… Кажется, я вас ненавижу.

Он расхохотался, губы приоткрылись и в жестокой гримасе обнажили великолепные белые зубы.

– А вы прекрасно сопротивляетесь. Досаждать вам – одно удовольствие.

– Досаждать мне!.. Это вы называете «досаждать»? Вторжение со взломом! Похищение! Подумать только, ведь именно вас я звала на помощь, когда этот зверь пытался задушить меня…

Филипп перестал смеяться и нахмурился. Подойдя к Анжелике, он принялся изучать голубоватые следы на ее шее.

– Черт возьми! Пожалуй, висельник перестарался. Однако полагаю, вы заставили его попотеть, а для этого парня нет ничего важнее приказа. Я велел ему справиться с делом по возможности тихо, дабы не привлечь внимания ваших людей. Он проник в дом через заднюю дверь оранжереи. И все же в следующий раз посоветую ему не так буйствовать.

– Значит, вы предполагаете «следующий раз»?

– Да, пока не обуздаю вас. Пока вы так дерзко поднимаете голову, пока отвечаете мне с такой надменностью, пока пытаетесь ослушаться меня. Я королевский ловчий. Я привык усмирять злобных псов. И добиваться того, что все они начинают лизать мне руки.

– Лучше бы я умерла! – яростно выкрикнула Анжелика. – Убейте меня!

– Нет. Я предпочитаю укротить вас.

Задыхаясь от обиды и гнева, она отвела глаза, не в силах выдержать его синего взгляда. Их поединок не сулил примирения, но она и не такое видала. Анжелика не собиралась сдаваться:

– Полагаю, сударь, вы чересчур властолюбивы. Было бы любопытно узнать, что вы предполагаете предпринять, чтобы добиться своей цели?

– О, в моем распоряжении довольно средств, – досадливо отвечал он. – Например, заточить вас. Что вы скажете о том, чтобы немного задержаться здесь? Или вот еще… Могу разлучить вас с сыном.

– Вы этого не сделаете.

– Отчего же? Я могу также лишить вас содержания, существенно сократить ваши доходы, принудить вас выпрашивать у меня пропитание…

– Вы говорите глупости, дорогой мой. Мое состояние принадлежит мне.

– Это легко поправимо. Вы моя жена. Муж обладает всеми полномочиями. Я не столь глуп, чтобы в один прекрасный день не найти способа перевести все ваши деньги на свое имя.

– Я буду защищаться.

– Кто станет вас слушать? Согласен, у вас достало хитрости заслужить снисходительность короля. Однако после вашей сегодняшней бестактности, боюсь, теперь вы не сможете на это рассчитывать. Засим оставляю вас наедине с вашими мыслями, поскольку должен спустить свору. Полагаю, вам больше нечего мне сказать?

– Отчего же! Я скажу, что всем сердцем ненавижу вас!

– Это еще ничего. В один прекрасный день вы будете умолять о смерти, чтобы избавиться от меня.

– А вам-то какая выгода?

– Наслаждение местью. Вы жестоко унизили меня, но однажды и я увижу, как вы рыдаете, молите о пощаде, превращаетесь в жалкое, полубезумное существо.

Анжелика пожала плечами:

– Ну и зрелище! Почему бы тогда не камера пыток, раскаленное железо, дыба, раздробленные члены?..

– Нет… На это я не пойду. Вероятно, я испытываю определенную привязанность к красоте вашего тела.

– Неужели? Кто бы мог подумать! Вы крайне редко проявляете эту привязанность.

Филипп, который был уже возле двери, обернулся и, прищурившись, посмотрел на свою пленницу:

– Уж не сетуете ли вы на это, моя дорогая? Что за приятная неожиданность! Значит, я пренебрегал вами? Вы находите, что я недостаточно пожертвовал на алтарь ваших прелестей? Что, у вас перевелись любовники, чтобы отдавать должное вашей красоте, коли вы требуете ласк от супруга? Впрочем, мне показалось, что вы без удовольствия провели со мной первую брачную ночь. Хотя, возможно, я ошибся…

– Подите прочь, Филипп, – произнесла Анжелика, увидев, что муж направляется к ней, и предчувствуя неладное.

В тонкой ночной сорочке она ощущала себя нагой и беспомощной.

– Чем дольше я на вас смотрю, тем меньше мне хочется покинуть вас. – Он обнял ее и прижал к себе.

Она вздрогнула, и страстное желание разрыдаться нервной судорогой стиснуло ее горло.

– Оставьте меня! О, умоляю вас! Оставьте меня!

– Обожаю слушать, как вы умоляете.

Схватив Анжелику, он, как тряпичную куклу, швырнул ее на монашеский тюфяк.

– Филипп, вы не забыли, что мы в монастыре?

– И что же? Уж не полагаете ли вы, что пара часов, проведенных в этой убогой обители, приравнивают вас к праведнице, давшей обет целомудрия? Впрочем, не важно. Мне всегда доставляло неимоверное наслаждение насиловать монахинь.

– Не знаю никого, кто был бы столь же низок, как вы!

– Ваш любовный словарь не из самых нежных, – хмыкнул он, отстегивая пряжку перевязи. – Вам бы следовало пополнить его в салоне прелестной Нинон. Бросьте жеманничать, мадам! Вы очень своевременно напомнили мне, что у меня есть обязанности по отношению к вам, и я их исполню.

Анжелика прикрыла глаза. Она перестала противиться, зная по опыту, чего ей может стоить это сопротивление. Безучастная и презрительная, она стерпела его несносные объятия, точно наказание. «Я всего лишь поступаю подобно всем несчастным в браке женщинам, – думала она, – а уж мне ли не знать, что их легион. Они смиряются с неизбежностью и мечтают о своих любовниках или мысленно читают молитвы, принимая ласки пятидесятилетнего пузатого супруга, навязанного им волею корыстного отца». Впрочем, о Филиппе такого не скажешь. Он не был ни пятидесятилетним, ни пузатым, к тому же Анжелика желала вступить в брак именно с ним. А теперь сколько угодно могла кусать себе локти. Слишком поздно. Ей следовало бы научиться ставить на место господина, которого сама же себе и выбрала. Это животное, и женщина для него не более чем вещь, непосредственно при помощи которой он достигает физического наслаждения. Однако животное сильное и гибкое, так что в его объятиях сложно избежать мыслей о нем или бормотать молитвы. Он торопливо приступил к делу, точно воин, которым движет желание, – воин, который в неистовстве сражений утратил привычку давать волю чувствам.

Однако, прежде чем выпустить Анжелику из своих объятий, он сделал одно едва заметное движение – позже она решила, что это ей почудилось: прикоснулся к запрокинутой шее молодой женщины и в почти неуловимой ласке задержал свою руку в том самом месте, где оставили голубоватый след грубые пальцы лакея.

Но через мгновение он уже поднялся и теперь со злобной усмешкой смотрел на нее сверху вниз:

– Ну вот, милочка, вы и образумились, как мне кажется. А что я говорил? Скоро будете ползать предо мной на коленях. А пока желаю вам приятно провести время в этом славном местечке с такими толстыми стенами. Здесь вы сможете вволю плакать, кричать и проклинать. Вас никто не услышит. Монахини получили распоряжение приносить вам пищу, но ни на шаг не выпускать за порог кельи. Кстати, они зарекомендовали себя отменными тюремщицами. Вы не единственная подневольная пансионерка этого монастыря. А теперь – с вашего позволения, мадам! Быть может, вскоре вы услышите звук рога. Я специально для вас прикажу дать сигнал к началу охоты.

Издевательски смеясь, Филипп вышел. Смех у него был отвратительный. И смеялся он, только когда мстил.

После его ухода Анжелика долго неподвижно лежала, кутаясь в грубое одеяло, хранившее мужской запах жасминовой воды и сыромятной кожи. Ее одолевали усталость и отчаяние. Ночные тревоги в сочетании с досадной распрей лишили ее сил, и она уступила требованиям мужа. Изнасилованная, она ослабела и теперь погрузилась в оцепенение, граничащее с блаженством. К горлу подступила столь же мгновенная, сколь и внезапная тошнота. Несколько мгновений Анжелика боролась с мерзким недомоганием, на висках выступили капельки пота. Она вновь рухнула на тюфяк, чувствуя себя совершенно подавленной. Эта минутная дурнота подтверждала симптомы, которым вот уже месяц она так не хотела поверить. Однако теперь следовало признать очевидное. Пережитая ею в Плесси-Бельер мерзкая первая брачная ночь, о которой она не могла вспомнить, не залившись краской стыда, принесла свои плоды. Она беременна. Она носит дитя от Филиппа, человека, которого ненавидит и который поклялся отомстить ей и мучить ее, пока не сведет с ума.

На мгновение Анжелика почувствовала, что силы оставили ее, и уже готова была смириться и отказаться от борьбы. Ею овладела сонливость. Уснуть! Сон вернет ей бодрость. Однако теперь не время спать. Потом будет слишком поздно. Иначе она навлечет на себя гнев короля и навсегда будет изгнана не только из Версаля, но и из Парижа.

Он вскочила, подбежала к массивной деревянной двери и замолотила в нее кулаками, обдирая руки в кровь.

– Откройте! Выпустите меня отсюда! – кричала она.

Солнце уже волнами заливало келью. В этот час участники королевской охоты собирались в курдонёре, экипажи гостей въезжали через ворота Сент-Оноре. Только Анжелика пропустит это событие.

«Мне необходимо быть там! Мне необходимо быть там! Если я лишусь поддержки короля, мне конец! Только король может призвать Филиппа к порядку. Мне во что бы то ни стало необходимо принять участие в королевской охоте!

Филипп говорил, что отсюда слышно сигнал к началу королевской охоты. Значит ли это, что я в монастыре недалеко от Версаля? О, мне совершенно необходимо выбраться отсюда».

Она, словно зверь в клетке, металась по келье, пытаясь придумать выход. Наконец в коридоре послышался громкий стук сабо. На мгновение Анжелика замерла в надежде, потом бросилась к своей убогой постели и с самым безмятежным видом вытянулась на ней. В замке повернулся массивный ключ, и на пороге появилась женщина. Не монахиня, а служанка в грубом перкалевом чепце и бумазейном платье. В руках она держала поднос.

Буркнув какое-то приветствие, она принялась расставлять на столе скудную пищу: склянку с водой, миску, от которой исходил смутный запах чечевицы с салом, круглый хлебец.

Анжелика с интересом разглядывала служанку. Возможно, эта девушка станет ее единственной связью с внешним миром за целый день. Следовало воспользоваться случаем. Похоже, незнакомка была не из неповоротливых крестьянок, что обычно прибирают в монастырях. Пожалуй, даже хорошенькая, с большими, полными огня и злобы черными глазами. А движения бедер под складками бумазейной юбки красноречиво говорили о характере ее прежних занятий. Опытный глаз Анжелики не мог ошибиться. Да и проклятия, слетевшие с губ девицы, когда та случайно уронила на пол ложку, не оставляли сомнений. Это, очевидно, была одна из самых приветливых подданных его величества принца нищих.

– Привет, сестричка, – прошептала Анжелика.

Служанка обернулась, и глаза ее округлились, когда она заметила опознавательный знак парижских воров, которым приветствовала ее Анжелика.

– Так вот оно что, – пробормотала девица, едва оправившись от изумления, – вот оно что! Могла ли я подумать… А мне сказали, будто ты настоящая маркиза. Значит, бедная моя монашка, ты тоже попалась этим мерзавцам, слугам Общества Святых Даров? Да уж, не повезло… С ними, предвестниками несчастья, нет никакой возможности спокойно заниматься своим делом!

Запахнув на дразняще высокой груди серый шерстяной платок, она присела на краешек тюфяка:

– Я в этой тюрьме уже полгода. Представь, что за веселье! Встретить тебя – просто чудо! Хоть немного повеселее. Ты в каком квартале работала?

Анжелика неопределенно махнула рукой:

– Везде понемногу.

– А кто твой «кот»?

– Деревянный Зад.

– Принц нищих! Ух ты, красотка, знать, тебя обласкали. Для новенькой ты больно быстро вскарабкалась наверх. А ты ведь новенькая. Я тебя прежде никогда не видала. Тебя как звать?

– Прекрасная Анжелика.

– А меня – Воскресенье. Из-за одной моей особенности. Я работала только по воскресеньям. Чтобы не быть как все. Не поверишь, это отличная идея. Я прекрасно наладила свой промысел. Прогуливалась только перед церквями. Еще бы! У тех, кто туда входил, было предостаточно времени, пока шла служба, поразмыслить и принять решение. Прекрасная дева после прекрасной мессы – почему бы и нет? От клиентов отбою не было, я не успевала всех обслужить. Какой крик поднимали у церковных ворот все эти святоши и попы! Будто весь Париж из-за меня пропустил мессу! Вот уж им пришлось попотеть, чтобы меня арестовали! Требуя моего заточения, они добрались аж до самого парламента! Попы – исчадие ада. Но они сильны. И вот я здесь. В монастыре августинок в Бельвю. Теперь мой черед ходить к вечерне. А с тобой что приключилось?

– Один покровитель захотел, чтобы я принадлежала только ему. Я его обманула, заставила его раскошелиться, а потом – дудки! Он мне не понравился. Вот он и решил поквитаться со мной, заперев в монастырь, пока я не одумаюсь.

– Сколько же скверных людей на свете, – вздохнула Воскресенье, воздев глаза к небу. – А твой дружок вдобавок еще и скряга. Слыхала я, как он торговался с игуменьей о цене за твое содержание. Двадцать экю, и не больше. Именно столько платит Общество Святых Даров, чтобы меня держали под замком. На такие деньги тебе полагаются только горох да бобы.

– Негодяй! – воскликнула Анжелика, особенно оскорбленная этой последней деталью. Можно ли вообразить себе более отвратительную личность, чем Филипп! К тому же он еще и скуп! Сторговался платить за нее, как за уличную девку!

Она схватила Воскресенье за руку:

– Послушай! Ты должна вытащить меня отсюда. Вот что я придумала. Дай мне свою одежду и расскажи, как отсюда выбраться.

Однако та заупрямилась:

– Еще чего! Да и как я помогу тебе выйти отсюда, когда и сама понятия не имею, как удрать.

– Это не одно и то же. Монахини тебя знают. Тебя они сразу заметят. А меня ни одна из них, кроме игуменьи, и близко не видела. Даже если мы повстречаемся в коридоре, я им всякого могу наболтать.

– И правда, – вынуждена была признать Воскресенье. – Тебя сюда привезли перевязанной, точно колбаса. К тому же среди ночи. И сразу отнесли сюда.

– Вот видишь! У меня все шансы справиться! Давай нижнюю юбку, да побыстрей!

– Не торопитесь, маркиза, – проворчала девица, окинув Анжелику недобрым взглядом. – Похоже, ваш девиз «мне все, другим ничего». А что же за свои труды получит оставшееся за этими решетками бедняжка Воскресенье? Уж конечно, неприятности, да вдобавок, возможно, увязну еще глубже?

– А вот что. – И Анжелика, быстро скользнув рукой под подушку, извлекла оттуда нитку розового жемчуга.

Воскресенье была так поражена сиянием жемчуга цвета утренней зари, что могла лишь восхищенно присвистнуть.

– Это же подделка, да, сестрица? – в растерянности прошептала она.

– Вовсе нет. Прикинь на вес. Да возьми же! Оно твое, если поможешь мне.

– А ты не шутишь?

– Слово даю. С этим, когда выйдешь отсюда, тебе будет на что нарядиться, как принцессе, и обзавестись своей мебелью.

Воскресенье перебирала в пальцах королевское украшение.

– Ну что, ты решилась?

– Я согласна. Но у меня идея получше твоей. Подожди. Я сейчас.

Ожерелье исчезло в складках юбки. Девица вышла. Ее отсутствие длилось целую вечность. Наконец, едва переводя дух, она вернулась с целым ворохом одежды и медным кувшином.

– Уф, вредная сестра Ивонна прямо-таки вцепилась в меня. Еле от нее избавилась. Надо спешить, потому что скоро закончится утренняя дойка. К этому времени женщины из окрестных деревень приходят за молоком на монастырскую ферму. Надевай эти лохмотья, бери кувшин и подушечку. Спустишься по лестнице, что ведет с голубятни, – я тебе покажу, – а когда окажешься во дворе, смешаешься с остальными женщинами и постараешься вместе с ними выйти через паперть. Только смотри, хорошенько удерживай на голове кувшин с молоком.

План Воскресенья был благополучно осуществлен. Не прошло и четверти часа, как госпожа дю Плесси-Бельер, в короткой юбке в красную и белую полоску и облегающем черном лифе, уже шла по пыльной дороге с похвальным желанием добраться до Парижа, который виднелся там, вдали, в солнечной дымке. В одной руке у нее были башмаки – слишком большие, а в другой она несла опасно раскачивавшийся медный кувшин.

Она появилась на ферме под конец, когда послушницы, подоив коров, распределяли молоко между женщинами, которые должны были доставить его в Париж и предместья.

Проводившая перекличку старая монахиня призадумалась было, откуда взялась новенькая, но Анжелика ловко прикинулась простушкой и на все вопросы отвечала на своем пуатевинском диалекте. К тому же она изо всех старалась всучить монахиням несколько монеток, которые ей великодушно выдала Воскресенье, так что ей налили молока и отпустили.