Текст книги "Анжелика и король"

Глава VI

На рассвете госпожа де Монтеспан зевнула и потянулась. Она почти всю ночь проболтала с Анжеликой: в крошечной спальне им так и не удалось прилечь и хоть немного отдохнуть.

Поваренок посапывал, привалившись к камину. Госпожа д’Артиньи исчезла. Госпожа дю Рур и составивший им компанию в игре молодой человек вполголоса беседовали, сидя на плиточном полу. Речь шла не о любви, а о суровой бухгалтерии. До Анжелики доносились слова: «расходы… торги… выплаты… излишки».

За пологом кровати заворочались два сонных тела, кто-то зевнул и послышался нежный шепот.

– Думаю, мне стоит спуститься, – решила Атенаис. – Скоро королева позовет фрейлин. Хочу оказаться у нее в числе первых, чтобы сопровождать государыню к мессе. Вы пойдете?

– Возможно, теперь не самое подходящее время, чтобы представляться королеве?

– Верно. Лучше по возвращении из часовни. Встанете где-нибудь у нас на пути. Но прежде мне следует показать вам выгодные места, откуда вы при любых обстоятельствах сможете видеть их величества и по возможности показаться им. Это большое искусство. Спускайтесь со мной. Заодно покажу вам небольшую туалетную комнату возле покоев королевы. Фрейлины пользуются ею, чтобы поболтать и причесаться. У вас есть что-нибудь из одежды, кроме охотничьего костюма?

– О да, в сундуке. Только нужно отыскать моего мальчишку-лакея, чтобы отправить его за платьем в спальню мужа.

– Для начала наденьте что-нибудь простое. После мессы король примет просителей, потом удалится работать с министрами. А вот вечером, думаю, будет комедия или маленький балет. Вы сможете надеть свои лучшие украшения. А теперь идемте.

В коридоре было холодно и промозгло. Госпожа де Монтеспан спускалась по лестнице, не обращая ни малейшего внимания на пронизывающий ветер, обдувающий ее прелестные обнаженные плечи.

– Неужели вам не холодно? – спросила Анжелика.

Маркиза беззаботно махнула рукой. Она обладала выносливостью, свойственной всем придворным, привыкшим в залах, открытых всем ветрам или, наоборот, раскаленных горячим пламенем свечей, терпеть худшие неудобства: жару и стужу, усталость от долгого стояния на ногах, бессонные ночи, тяжесть перегруженных золотым шитьем и драгоценностями туалетов.

Твердый характер, движение, а главное, крепкое телосложение поддерживали силы в этих дамах, героически и с восторгом принимавших свои мучения.

В детстве Анжелика частенько недоедала и с тех пор зябла и не могла обходиться без накидок. У нее их была целая коллекция. И очень красивых. Та, в которую она куталась теперь, из чередующихся бархатных и шелковых квадратов, по цвету прекрасно подходила к ее зеленым глазам. Капюшон украшало венецианское кружево, которое она могла опустить на лицо, когда не хотела быть узнанной.

Госпожа де Монтеспан рассталась с Анжеликой у входа в пиршественный зал. Казалось, кроме неподвижных, как статуи, несущих вахту швейцарцев с алебардами и крахмальными брыжами, ничто в огромном дворце еще не пробудилось. Дневной свет только начинал постепенно вытеснять из гостиных ночной мрак. Галереи и вестибюли, при свете дня сверкавшие зеркалами и позолотой, зияли в темноте, словно гигантские таинственные пещеры.

Горели редкие свечи.

– Я вас покидаю, – шепнула фрейлина королевы, боясь нарушить редкую в здешних местах тишину. – Здесь есть крошечный будуар, вы можете пока посидеть там. Очень скоро появятся придворные, которые обязаны присутствовать при пробуждении короля. Его величество встает рано. Скоро увидимся.

Она удалилась, а Анжелика подошла к указанному ей маркизой скрытому за гобеленом будуару.

– О, простите, – пробормотала она, поспешно захлопывая дверь.

Бедняжке следовало бы догадаться, что этот уголок, каким бы маленьким он ни был, если в нем поместился диван, мог служить лишь для галантных встреч.

«Надо же, – думала она, – я и вообразить не могла, что у госпожи де Субиз такая красивая грудь. Зачем она прячет столь обольстительное сокровище?»

Разумеется, партнер отнюдь не господин де Субиз. Об этом ей тоже следовало бы догадаться. В Версале принято было закрывать глаза на распущенность, зато супружеские утехи воспринимались как плебейство и шокировали общество.

Итак, Анжелике не оставалось ничего, кроме как бродить по большим пустынным залам.

Она остановилась в первом. Это был Ионический зал, названный так из-за двенадцати колонн, поддерживающих карниз. Было совсем светло. Анжелика могла различить изящество фриза из белых волют, катящихся по краю тени, словно спокойные морские волны к мрачному океану. Потолок с глубокими позолоченными кессонами черного дерева утопал в темноте. Хрустальные люстры возникали из него подобно подвешенным на тончайших незаметных нитях оледенелым диковинам, феерическим сталактитам. В тройном зеркале на стене отражались окна, в которые постепенно проникал дневной свет.

Молодая женщина оперлась о мраморный подоконник и выглянула в парк. Он тоже пробуждался ото сна. Совершенно пустая песчаная терраса без единой тени у подножия замка напоминала чистую прибрежную отмель. Чуть ниже стояли волны тумана, окутывая аллеи постриженных высоких грабов, из очертаний которых выстраивался призрачный город с белыми и голубоватыми стенами, хранящими тайны совершенных садов с кружевными лужайками и водоемами с черной и зеленой водой, где плавают лебеди.

Когда появится солнце, можно будет увидеть, как вдали сверкают в его лучах эти водоемы, начиная от двух прудов на террасе к пруду Латоны, потом к пруду Аполлона, похожему на серебряный круг. Оттуда к золотому кресту Большого канала, где останавливались укрощенные воды, мертвые и дикие, воды больших болот, где обитают утки и нырки и которые простираются так далеко, куда хватает глаз…

– О чем мечтаете, маркиза?

Анжелика не увидела обладателя шепчущего голоса. Она озадаченно огляделась: обратиться к ней могла лишь стоящая напротив мраморная статуя.

– О чем мечтаете, маркиза?

– Но… Кто вы?

– Я Аполлон, бог красоты, которому вы в столь ранний утренний час любезно составили компанию.

– …

– Прохладно, не так ли? Вы хотя бы в накидке, я же совершенно наг. Мраморное тело не слишком-то греет, знаете ли.

Анжелика вздрогнула, заглянула за статую, но ничего не увидела. Тут ее внимание привлек лежащий на полу возле постамента статуи узел разноцветного тряпья. Она наклонилась и протянула к нему руку. Узел подпрыгнул, как козочка, и перед Анжеликой появился забавный гномик. Он отбросил закрывавший его лицо капюшон.

– Баркароль! – воскликнула Анжелика.

– К вашим услугам, Маркиза Ангелов.

Карлик королевы отвесил глубокий поклон. Ростом он был не выше семилетнего ребенка. Его поставленное на маленькие кривые ножки крошечное бесформенное тельце заставляло мгновенно забыть о красоте его умного лица. На голову он нахлобучил багровую шелковую шляпу, украшенную медалями и бубенчиками. Камзол с кружевными манжетами и штаны тоже были шелковые, наполовину багровые, наполовину черные, но без бубенчиков и украшений. На боку висела миниатюрная шпага.

Давненько Анжелика не видела Баркароля. Она нашла, что он выглядит как настоящий дворянин, и сказала ему об этом.

– Правда? – обрадовался Баркароль. – Думаю, если бы не рост, я мог бы соперничать с любым из прекрасных господ, что здесь разгуливают. Ах, если бы еще наша добрая королева согласилась снять с моей шляпы эти колокольцы, она доставила бы мне огромное удовольствие. Но она утверждает, что в Испании все шуты носят колокольчики и если она перестанет слышать подле себя этот карильон, то станет еще печальней. К счастью, у меня и двух моих товарищей нашелся союзник. Сам король. Он нас просто не переносит. И каждый раз, навещая королеву, прогоняет нас ударами своей трости. Мы удираем с ужимками и прыжками, так что наши погремушки бренчат на весь дворец. Пока король с королевой беседуют, и даже в самые интимные и деликатные моменты, мы при первой возможности неистово сотрясаем своими колокольчиками. Что приводит его в дурное расположение духа. Наконец королева это заметила. Теперь она только вздыхает и уже ничего не говорит, если мы не пришиваем на место случайно оторвавшийся бубенец. А скоро мы попытаемся получить еще одну привилегию.

– Какую же?

– Парик, – отвечал Баркароль, закатив глаза.

Анжелика расхохоталась:

– Боюсь, вы становитесь претенциозным, господин Баркароль.

– Я стараюсь возвыситься, проникнуть в общество, – самодовольно произнес карлик.

Но в его взгляде зрелого мужчины Анжелика сумела прочесть печаль и иронию. Он насмехался над самим собой.

– Я так рада снова тебя видеть, Баркароль! Давай поговорим.

– А вы не боитесь за свою репутацию? О нас станут судачить. А вдруг ваш муж вызовет меня на дуэль?

– У тебя же есть шпага?

– Верно! Смелость города берет. Полюбезничаю-ка я с вами, прекрасная маркиза. Только давайте смотреть в окно. Люди подумают, что мы любуемся садами, и не смогут догадаться о моих пылких признаниях.

Он просеменил к окну и по-детски уткнулся носом в стекло.

– Что вы скажете о дворце? Мило, не так ли? Маркиза Ангелов, значит, ты, вельможная дама, не отказываешься от своей дружбы с карликом королевы?

Анжелика стояла возле него, глядя в сад. Она положила руку на плечо маленького человека:

– Баркароль, от воспоминаний вроде тех, что объединяют нас, не отказываются. – И совсем тихо добавила: – Даже если бы мы захотели, не смогли бы…

В лучах солнца туман рассеялся. День будет ясным. Теплым и сияющим, будто весной. Вынырнув из тумана, грабы обретали свой зеленый оттенок, водоемы – голубоватую прозрачность, цветы – яркую окраску. Принялись за работу садовники с тачками и граблями. Их было много, и с высоты эспланады они казались совсем крошечными.

– Иногда, – произнес карлик вполголоса, – наша королева нервничает. Она не видела меня весь день. Куда мог запропаститься ее любимый карлик?.. Он в Париже, что бы там ни говорило ваше величество. Чтобы отдать должное другому величеству, чем ни один из его подданных не позволил бы себе пренебречь. Это принц нищих Деревянный Зад. О Маркиза Ангелов, подданных вроде нас не так много. Способных раскошелиться и вывалить в общий котел увесистый, как тыква, кошелек. Думаю, Деревянный Зад очень меня любит.

– Меня тоже, – проговорила Анжелика.

Она представила себе наводящего страх принца нищих. Кто мог бы заподозрить ее в тайных прогулках, которые порой приводили прекрасную маркизу дю Плесси-Бельер, в маске и саржевом платье, в самое сердце Фобур-Сент-Оноре? И каждую неделю ее самые верные слуги несли туда корзины с драгоценными винами, дичь и жаркое.

– Ничего не бойся, Маркиза Ангелов, – прошептал Баркароль, – мы умеем хранить тайны. И не забывай, что с нами ты никогда не будешь одинока и тебе никогда не будет угрожать опасность… даже здесь.

Он обернулся и выразительным движением своей маленькой руки обвел великолепный зал.

– Здесь!.. В королевском дворце, где каждый более одинок и уязвим, чем в любом другом месте на земле…

Прикрывая раздираемые зевотой рты кружевными манжетами, появились первые придворные. Издали слышался стук их деревянных каблуков по каменному полу. Лакеи принесли поленья. В огромных каминах разжигали огонь.

– Скоро выйдет старуха. Да вот и она.

Мимо Анжелики прошла пожилая женщина в плаще с капюшоном. Ее седые волосы прикрывал накрахмаленный крестьянский чепец из тончайшего батиста. При ее появлении некоторые дворяне отставили ногу в легком поклоне. Казалось, она не заметила их. Со спокойной величественностью она шла своей дорогой.

– Куда это она?

– К королю. Это госпожа Амлен, его кормилица. За ней сохранилось право первой по утрам входить в опочивальню короля. Она раздвигает полог и целует его. Осведомляется, хорошо ли он спал и чувствует ли себя свежим и бодрым… Они перекидываются словечком. Великие мира сего топчутся на пороге… Потом она удаляется, и весь день ее никто не видит. Никто не знает, где она скрывается со своей прялкой… Эта старуха – ночная птица. Но министров, принцев и кардиналов постоянно грызет зависть, что эта парижская мещаночка каждый день получает первую улыбку монарха и зачастую срывает его первую милость.

Король просыпался.

Вслед за кормилицей вошли три лейб-медика в черных мантиях. На пышных пудреных париках торчали остроконечные шапки – символ их уважаемой профессии. Один за другим они приближались к монарху, щупали пульс, справлялись о его здоровье, обменивались несколькими латинскими словами и исчезали.

После этого начинается первый выход: принцев крови.

Перед склонившимися в поклоне принцами крови король встает с постели. Главный камергер подает ему халат, который поддерживает камердинер. Его величество имеет право самостоятельно надеть короткие штаны, после чего один из офицеров спешит пристегнуть подвязки.

Поскольку право подать рубашку являлось привилегией первого дворянина, следовало дождаться, пока тот появится, гордо шествуя во главе второго выхода, состоящего из представителей высшей знати и специально приглашенных вельмож.

Когда король получает рубашку, камердинер поддерживает правый рукав, а хранитель королевского гардероба помогает надеть левый.

Третий выход, состоящий из герцогов и пэров, уже толпится в дверях со счастливым ропотом и множеством поклонов, от которых расшитые камзолы никнут, как цветочное поле под ураганным ветром.

Тем временем королевский гардеробщик повязывает галстук. Это его право. Однако, если специальный лакей, отвечающий за галстук, сочтет, что узел плох, он подправляет, а иногда даже перевязывает его. Это – его право. При условии, если он заранее убедился, что в спальне не присутствует никто из старших камердинеров.

Четвертый выход – государственные секретари, пятый – послы, шестой – лиловый и пурпурный – кардиналы и епископы. Все они постепенно заполняют опочивальню короля.

С первого взгляда король узнаёт присутствующих и замечает отсутствующих. Он задает вопросы, интересуется сплетнями и радуется остроумным ответам. Думая о простых смертных, вынужденных томиться за позолоченными дверьми, «апостолы версальского рая» испытывали невероятное наслаждение, что удостоились видеть короля в шлафроке.

Глава VII

Перед Анжеликой прошли все эти имеющие доступ в святилище «апостолы».

– Мы «души в чистилище», – сказала ей одна из роскошно одетых дам, уже слетевшихся к опочивальне короля, чтобы оказаться в первых рядах и увидеть, как король с королевой проследуют в часовню.

Во втором выходе принял участие маркиз дю Плесси-Бельер.

Анжелика убедилась, что он вошел в королевскую опочивальню, и бросилась наверх.

Ей чудом удалось не заблудиться в лабиринтах коридоров, где царил невообразимый беспорядок и пахло пудрой, ирисовой эссенцией и сгоревшими свечами.

Напевая вполголоса, Ла Вьолет до блеска надраивал шпаги своего хозяина. И смиренно предложил госпоже маркизе помочь ей одеться. Анжелика без церемоний выставила его вон. Она не стала искать Жавотту или камеристку и сама как сумела зашнуровала корсет. Чтобы не опоздать к выходу небольшой свиты королевы, обратно ей пришлось бежать. Носик у королевы покраснел, это было заметно, несмотря на покрывающий ее румяное лицо слой пудры. Она провела в слезах всю ночь… Как она горестно поведала своим фрейлинам, король не заглянул к ней даже на минутку. А подобное упущение случалось крайне редко, ибо Людовик XIV почитал своим долгом соблюдать приличия и всегда захаживал в опочивальню королевы, чтобы хотя бы на мгновение юркнуть в супружеское ложе. Чаще всего он тут же засыпал, однако приходил же. Опять вчера в лесу его распалила эта несносная Лавальер, строящая из себя Диану-охотницу.

Свита Марии-Терезии повстречалась с окружением мадемуазель де Лавальер, тоже направлявшейся в часовню. Мария-Терезия с достоинством проследовала мимо, хотя губы ее дрожали от едва сдерживаемых то ли рыданий, то ли проклятий. Фаворитка смиренно присела в реверансе. Когда она поднялась, Анжелика увидела ее кроткие голубые глаза с каким-то затравленным выражением. В свете и блеске Версаля она была уже не охотницей, а загнанной ланью. Мнение Анжелики подтвердилось. Фаворитка теряла свое влияние. Благосклонность к ней короля клонилась к закату, если монарх еще не совсем отвернулся от нее. Мария-Терезия напрасно обвиняла бедную маркизу. Уже появились другие соперницы, ко всему готовые и гораздо более опасные…

Вскоре король вышел из часовни и направился в сады. Ему сообщили, что, узнав о его пребывании в Версале, у ограды в ожидании его «чудодейственного» наложения рук собрались несколько страдающих золотухой окрестных жителей. Король не мог им отказать. Их оказалось немного. Это будет всего лишь краткая церемония, затем его величество в салоне Дианы примет прошения.

Какой-то молодой дворянин из свиты короля пробрался сквозь толпу и склонился перед Анжеликой:

– Его величество распорядился напомнить мадам дю Плесси-Бельер, что завтра он непременно рассчитывает видеть ее на охоте с раннего утра.

– Поблагодарите его величество, – взволнованно воскликнула она, – и уверьте короля, что лишь смерть может стать причиной моего отсутствия!

– Большего его величество и не требует. Однако он соблаговолил отметить особо, что если вы испытываете какие-либо затруднения, ему было бы любопытно знать их причину.

– Не премину сообщить, господин де Лувуа. Вас ведь так зовут?

– Совершенно верно.

– Я хотела бы побеседовать с вами. Это возможно?

Заметно удивленный, Лувуа согласился, сказав, что, если госпожа дю Плесси подождет в галерее, он, возможно, сумеет встретиться с ней, когда король, приняв прошения, отправится к себе в кабинет.

– Я буду ждать. И не сочтите за труд подтвердить его величеству, что завтра я буду на охоте.

– Нет, не будете, – раздался тихий голос Филиппа прямо у нее над ухом. – Сударыня, жене следует повиноваться мужу. Я никогда не давал вам разрешения появляться при дворе, а вы проникли сюда вопреки моей воле. Приказываю вам уехать и вернуться в Париж.

– Это нелепо, Филипп, – так же вполголоса отвечала Анжелика. – Нелепо и бестактно сверх всякой меры. От моего присутствия при дворе вам одна выгода. По какой причине вы изводите меня?

– По той причине, что вы первая взялись изводить меня.

– Это несерьезно. Оставьте меня в покое.

– При условии, что вы незамедлительно оставите Версаль.

– Нет.

– Вы не поедете завтра на охоту.

– Поеду!

Присоединившийся к свите короля Лувуа уже не присутствовал при супружеской размолвке. Случайные свидетели насмешливо косились в их сторону. Того и гляди семейные сцены дю Плесси-Бельер станут известным развлечением!

Ближе всех находился маркиз де Лавальер. Он изо всех сил старался сделать вид, что даже не смотрит в их сторону. В профиль он был очень похож на удода.

Чтобы не стать посмешищем, Анжелика решила прекратить спор.

– Довольно, Филипп. Я поеду на охоту. И закончим этот разговор.

Оставив его, она миновала галерею и направилась в небольшую гостиную, где было немноголюдно.

«Если бы у меня была официальная должность при дворе, я зависела бы от короля, а не от настроения этого сумасброда», – твердила она себе.

Как же добиться получения должности? А главное, поскорее?

Именно поэтому она внезапно вспомнила о недавней беседе с Лувуа.

Заработала ее деловая смекалка. Ей вспомнилось, что, когда она затеяла в Париже свое дело с каретами по пять су, Одиже говорил ей о некоем Лувуа, знатном вельможе и большом политике, а заодно владельце привилегии на извоз между Лионом и Греноблем.

Очевидно, что речь шла именно об этом Лувуа. Она не думала, что он столь молод, однако не следовало забывать, что он сын того самого Летелье, государственного секретаря и канцлера Королевского совета.

Стоит предложить ему выгодную сделку и попытаться заручиться не только его поддержкой, но также покровительством отца…

Сквозь толпу придворных к ней пробирался маркиз де Лавальер.

Первым ее желанием было скрыться, однако она передумала.

Ей говорили об этом маркизе де Лавальере как о большом ценителе выгодных для себя комбинаций. Он лучше, чем кто-либо иной, был в курсе того, что происходит при дворе. У него можно что-нибудь выведать.

– Надеюсь, король не обиделся на вас за вчерашнее опоздание на охоту, – начал маркиз, подойдя к Анжелике.

«Так вот почему вы рискнули продолжить интрижку со мной», – подумала она, заставив себя приветливо ему улыбнуться.

Когда она заговорила о должности при дворе, его лицо приняло сочувственное выражение.

– Бедная малышка, о чем вы говорите! Даже не одного, а десяток человек следовало бы убить, чтобы при дворе освободилось хоть одно самое крошечное местечко. Подумайте только, все должности в королевских опочивальнях продаются лишь поквартально…

– Что это значит?

– Что их можно получить только на три месяца. Потом они вновь выставляются на аукцион. Короля это очень удручает, ведь ему приходится видеть все новые лица на тех должностях, где он хотел бы лицезреть привычные физиономии. Поскольку он ни за что не согласен расстаться со своим главным камердинером Бонтаном, ему постоянно приходится не только помогать тому выкупать должность, но заодно еще и оплачивать право выкупа. Что, разумеется, вызывает неудовольствие других.

– Боже, какие сложности! Неужели король не может навязать свою волю и запретить столь странные сделки?

– Надо стараться уважить всех, – произнес маркиз де Лавальер с выражением, явно показывающим, что и ему эти непреложные правила представляются столь же нелепыми, как если бы смена времен года пошла вспять.

– А как же вы сами устраиваетесь? Я слышала, вы очень обеспечены.

– Молва преувеличивает. Я королевский лейтенант, с самым скромным жалованьем. С лежащими на мне обязанностями экипировать и содержать четыре роты при дворе я не сумел бы свести концы с концами, если бы не некоторые ухищрения…

Не завершив фразы, он остановил проходившего мимо придворного.

– Их приговорили? – тревожно спросил маркиз.

– Да.

– К колесованию?

– К колесованию, с отсечением головы.

– Превосходно, – с удовлетворением произнес молодой маркиз де Лавальер. – Вот как раз одна из моих обязанностей, – охотно пояснил он Анжелике, чье наивное изумление льстило его самолюбию. – Главным образом я занимаюсь «выморочным имуществом». Могу поспорить, вы не знаете, что это.

– Право, я много чем занималась, и уверяю вас…

– Ну что же, значит, вам известно, что, когда один из подданных государства приговаривается к смертной казни, его имущество, как бы велико оно ни было, поступает в распоряжение королевской казны. Им распоряжается король, и главным образом для того, чтобы одарить тех, кому он желает выказать свое расположение. Мой долг – бдительно наблюдать за подобными делами и первым делать запрос. Король поступил бы несправедливо, отказав мне. Ему же это ничего не стоит, не так ли? Например, только что я следил за процессом заместителя бальи Шартра, отъявленного вора, на чьей совести было немало преступлений. Он разбойничал в регионе с двумя сообщниками, господами де Каром и де ла Ломбардьером, и вместе с ними был арестован за грабежи. Как вы только что слышали, их приговорили к смертной казни. Им отрубят головы. Отличное дельце мне подвернулось!

Он потер руки.

– Этого известия я ждал с самого утра, вот почему я не сопровождал короля на церемонии чудодейственного прикосновения к золотушным. Надеюсь, он не заметил моего отсутствия; но я не мог пропустить новость. У этих бандитов огромное состояние, даже не считая украденного. Я заранее составил прошение, чтобы воспользоваться им и получить вознаграждение. И передать свое ходатайство я смогу незамедлительно. В таких делах главное – быстрота. Ну и конечно, чутье. Знаете, у меня есть еще один план, более тонкий. Но там я тоже рассчитываю преуспеть и прийти первым. Дело касается графа Редфорда, только что убитого в Танжере француза, состоявшего на службе у английского короля. Если мне удастся доказать, что этот Редфорд – англичанин, я смогу встать в очередь на его наследство, поскольку имущество проживающих во Франции иностранцев после их смерти тоже попадает в королевскую казну…

– Но как же вы докажете, что этот француз был англичанином?

– Как-нибудь. Что-нибудь придумаю. В этом я мастер… Вынужден вас покинуть, красавица, ибо полагаю, что его величество вот-вот вернется с прогулки по садам.

«Этот прекрасный господин, право слово, очень проворен, – в некотором замешательстве подумала Анжелика, – у него повадки коварного кота и психика стервятника».

Вернулся Лувуа. Проходя мимо Анжелики, он поклонился и шепнул, что, к своему величайшему сожалению, вынужден присутствовать на второй аудиенции, после чего доставит себе удовольствие посвятить прекрасной маркизе несколько мгновений, поскольку потом он прислуживает его величеству за столом и у него не будет ни минуты свободной.

Анжелика покорно кивнула и выразила восхищение работоспособностью молодого короля: говорят, будто он ложится в три часа ночи, просыпается в шесть к утренней мессе, а потом неотрывно занимается делами!

Покинув ее, Лувуа направился к неважно одетому молодому человеку, довольно неуместно выглядевшему в этом изысканном собрании. Обветренное лицо выделялось в обрамлении кружевного жабо и неловко сидящего на голове парика. Он сухо поприветствовал Лувуа и подтвердил:

– Да, я посланник с острова Дофина.

После чего оба устремились в кабинет короля, не обращая внимания на бурные негодующие протесты еще одного только что появившегося дворянина с военной выправкой.

– Месье, король очень срочно вызвал меня к этому времени. Я должен пройти первым!

– Знаю, господин маршал, однако я тоже военный и должен исполнять приказы короля, который, узнав, что присутствующий здесь господин прибыл, распорядился пропустить его прежде кого бы то ни было.

– Я обладаю преимущественным правом среди всех маршалов и не потерплю, чтобы какой-то морской офицер перешел мне дорогу.

– Этот офицер – личный гость короля, следовательно, к величайшему моему сожалению, имеет все преимущества, мессир де Тюренн.

Тюренн, грубый пятидесятидвухлетний солдафон, побледнел от гнева, но сделал над собой усилие:

– Сдается мне, его величество вовсе не имеет почтения к должности, которую сам же мне пожаловал. Ну что же. Позовет меня в другой раз, когда сможет посвятить некоторое время старым служакам – и полезным людям.

Тюренн пронесся сквозь толпу придворных, как если бы совершал смотр своих войск. Черные глаза полыхали из-под густых седеющих бровей. Два молодых прапорщика, несущие вахту возле одной из дверей, выхватили из ножен свои шпаги и с двух сторон обступили старого генерала.

– Боже мой, – воскликнула потрясенная Анжелика, – неужели его сейчас арестуют?

Как будто случайно оказавшийся подле нее маркиз де Лавальер расхохотался:

– Отчего вы, милый друг, приписываете нашему государю столь черные помыслы? Можно подумать, вы никогда не покидали своей глуши. Арестовать господина маршала! Да за что же, боги мои?

– Разве он не произнес только что оскорбительные слова в адрес короля?

– Подумаешь! Мессир де Тюренн не стесняется в выражениях – как все военные. А поскольку его обошли, он бесится. И он прав. Так что совершенно справедливо, что ему дана привилегия иметь собственную кавалерийскую стражу и двух прапорщиков, обязанных сопровождать его со шпагой наголо повсюду, где он располагается на постой, даже во дворце короля.

– Если у него есть столь значительные привилегии, почему же он тогда сердится по пустякам?

Маркиз задумался.

– Пожалуй, я тоже разделяю раздражение нашего маршала. Как верховному главнокомандующему, ему везде положено проходить первым. Армия – основа королевства.

– А разве не знать? – Ей захотелось поддразнить маркиза.

На губах молодого де Лавальера мелькнула презрительная улыбка.

– Ваш вопрос звучит по-мещански. Неужели вам надо напоминать, что армия – это знать, а знать – это армия? Кому в королевстве принадлежит честь платить кровавый налог? Знати! С юных лет отец внушил мне, что я должен носить шпагу и что моя шпага, как и моя жизнь, принадлежит королю.

– Нет необходимости преподавать мне урок. – Анжелика залилась краской. – Мое происхождение не менее благородно, нежели ваше, господин де Лавальер. Можете навести справки. И помимо всего прочего, я супруга маршала Франции.

– Не станем же мы ссориться из-за подобных пустяков, – со смехом проговорил маркиз. – Вы немного наивны, но обворожительны. Мне кажется, мы подружимся. Если вы заметили, что я рассердился, это потому, что мы при дворе, где мой «зять»-король слишком часто оказывает предпочтение мещанам и самым заурядным людям. Как можно пропустить перед мессиром де Тюренном какого-то неотесанного штурмана…

– Быть может, этот штурман принес известия, в данный момент особенно интересующие его величество?

На ее плечо легла чья-то рука. Анжелика вздрогнула. Перед ней стоял некто в черном, кого поначалу она, как ни старалась, никак не могла вспомнить.

Хриплый, тихий и в то же время властный и настойчивый голос произнес:

– Именно об этом я незамедлительно просил бы вас, сударыня, со мной переговорить.

– О чем, месье? – с беспокойством спросила Анжелика.

Лавальер, только что державшийся гордо и независимо, как подобает дворянину, непрестанно кланялся:

– Господин министр, умоляю вас напомнить его величеству о моей нижайшей просьбе, касающейся моего назначения на освободившуюся должность заместителя шартрского бальи. Вам известно, что этого страшного бандита только что приговорили к отсечению головы.

Суровый незнакомец бросил на него неприязненный взгляд и пробурчал:

– Хм… Посмотрим…

И тут Анжелика узнала господина Кольбера, нового министра финансов и члена Совета.

Оставив согнувшегося в поклоне придворного, Кольбер властно увлек госпожу дю Плесси прочь из дворца, в укромную часть галереи.

Он подал знак секретарю, который следовал за ними, и тот протянул министру черный бархатный портфель с несколькими папками. Кольбер вытащил оттуда пожелтевший листок.

– Сударыня, вам, вероятно, известно, что я не придворный, не дворянин, а всего лишь суконщик. Так что после того, как мы с вами побеседовали о делах, я понял, что вы, хоть и принадлежите к знати, занимаетесь торговлей… В сущности, я обращаюсь к вам за советом как к члену купеческой гильдии…

Он старался придать своей речи игривый тон, но это плохо ему удавалось. Анжелика была раздосадована. Когда наконец ей перестанут тыкать в нос ее шоколадом?

Она прикусила губу. Однако, взглянув на Кольбера, заметила, что, несмотря на холод, лоб у него мокрый от пота. Парик сбился набок, и похоже, утром министр вытолкал взашей своего цирюльника.

Предубеждение маркизы рассеялось. Не станет же она ломаться…