Текст книги "Анжелика и король"

В это время на сцене Арнольф узнает, что Агнеса не только не любит его, но вдобавок к тому питает страсть к светлокудрому Орасу. Арнольф разражается проклятьями:

 
Не знаю, для чего я трачу время даром
И не закончу спор хорошеньким ударом.
С ума сведет меня ее насмешек лед,
А хлопну раза два – и сердце отойдет.
 

В своем притворном гневе Мольер был великолепен и одновременно столь искренен. Все знали, что актер ревнив и страдает от кокетства чересчур хорошенькой Бежар.

 
О странности любви! Изменницам в угоду
Теряем силу мы и отдаем свободу.
Известно каждому, как много между них
Нелепых выдумщиц и ветрениц пустых;
Коварны мысли их, сердца непостоянны,
В решениях слабы, в желаниях престранны,
Чужда им честь – и все ж их любит целый свет,
Как будто лучше их на свете зверя нет.
 

– Ха-ха-ха! – веселились зрители.

– Глупцы, – вполголоса произнес Филипп. – Смеются. Хотя нет среди них ни одного, кто не считал бы, что «лучше их на свете зверя нет»…

– По крайней мере, в их жилах течет кровь, – возразила Анжелика.

– А головы забиты глупостями!

 
Нет, полно дерзости мне выносить от вас! —
 

вопил Арнольф.

 
И если речи вас мои не обуздали,
То я вас вытряхну немедленно подале.
Меня отвергли вы, не внемлете добру —
Я в монастырскую упрячу вас дыру!
 

Партер сотрясался от смеха.

– Пожалуй, конец мне нравится, – сказал Филипп. – А каково ваше мнение, сударыня?

– Этот Мольер – ловкач, – продолжал он, помолчав. Представление закончилось, зрители через сад возвращались в зал. – Знает, что пишет в первую очередь для короля и двора. Поэтому выводит на сцену мещан и простолюдинов. Однако, когда он пишет образ вечного мужчины, каждый все-таки чувствует себя задетым.

«А наш Филипп не так глуп», – удивилась Анжелика.

Он взял ее за руку. Подобная вольность испугала Анжелику.

– Не бойтесь, я вас не обожгу, – сказал Филипп. – На глазах у публики я не причиню вам никакого вреда, мы условились. Принцип главного ловчего. Дрессировка должна проводиться при закрытых дверях и с глазу на глаз. Обсудим лучше наши дела. Вы согласны? Первый тур. Вы выиграли в первом забеге, вынудив меня на вас жениться. Я обошел вас во втором, подвергнув небольшому заслуженному наказанию. Но победа за вами, поскольку, несмотря на мои запреты, вы появились в Версале и радушно приняты здесь. Признаю себя побежденным, и мы начинаем второй тур. Выкрав вас, я выигрываю первый забег, сбежав, вы одерживаете верх во втором. Однако было бы любопытно узнать, как вам это удалось. Пока счет опять равный. Кто выиграет на сей раз?

– Судьба рассудит.

– Или сила нашего оружия. Возможно, вы снова победите. Ваши шансы очень велики. Однако будьте осторожны! Хочу предупредить вас об одной вещи: итог турнира подведу я. У меня репутация человека, упорно идущего к своей цели и не отступающего со своих позиций. На что́ вы готовы поспорить, что в один прекрасный день, благодаря моим заботам, не окажетесь заточенной в каком-нибудь монастыре в глухой провинции и не будете прясть кудель без всякой надежды когда-нибудь оттуда выбраться?

– На что готовы поспорить вы, что в один прекрасный день не влюбитесь в меня до беспамятства?

Филипп замер и глубоко вздохнул, словно одно лишь подобное предположение повергло его в крайнее негодование.

– Ну что же, коли вы предлагаете, давайте держать пари, – со смехом продолжала Анжелика. – Если выигрываете вы, я отдаю вам все свое состояние, торговлю и суда. К чему мне все это, не правда ли, если я окажусь в заточении: изуродованной, истощенной, обезумевшей от пережитых страданий?

– Вы смеетесь, – сказал он, глядя на нее. – Вы смеетесь! – повторил он с угрозой в голосе.

– А вы бы чего хотели? Невозможно все время плакать.

И все же глаза ее наполнились слезами, а когда Анжелика подняла голову, чтобы взглянуть на мужа, он увидел на хрупкой шее маркизы синяки, которыми она была обязана ему. Взятое напрокат ожерелье не могло их скрыть.

– А если победу одержу я, Филипп, – прошептала она, – то потребую, чтобы вы отдали мне золотую цепь, принадлежащую вашей семье со времен первых королей. Ту, которую старший сын надевает на шею своей невесте. Уже не припомню связанной с этим украшением легенды, однако знаю, что говорят, будто она обладает магическим даром придавать доблести и отваги женщинам рода дю Плесси-Бельер. Со мной вы отступили от этой традиции.

– Вы в этом не нуждались, – сухо возразил Филипп.

И, оставив ее, широким шагом направился к дворцу.

На следующий день на заре весь двор скакал к лесу.

Охота оказалась очень удачной. К полудню во мху лежал великолепный олень, увенчанный рогами с десятью отростками.

Возвращаться в Сен-Жермен было решено сразу после раздачи собачьей доли. Анжелика ехала в карете, предоставленной ей госпожой де Монтеспан. Перед самым отъездом она увидела принца Конде, издали выражавшего ей дружеские чувства взмахами трости.

Анжелика присела в реверансе.

– Месье, – сказала она ему, – двор – поразительное место. У вас такой богатый опыт, не соблаговолите ли дать мне несколько советов?

– Дитя мое, – отвечал тот, – при дворе следует делать только три вещи: хорошо обо всех отзываться, просить каждую освободившуюся должность и присаживаться где только возможно!

Глава IX

Из Версаля в Париж Анжелика отправилась в фиакре.

Погрузившись в свои размышления, она и не заметила, как оказалась дома. Ей не верилось, что прошло всего три дня. Новая жизнь при дворе занимала ее, тревожила и восхищала. Она даже не пыталась распутать существующие там сложные интриги. Роскошь и увеселения на сей раз покорили ее меньше, чем бурлящая жизнь этого замкнутого мира, рассчитанная, как балет, и взрывоопасная, как вулкан.

Покой особняка на улице Ботрейи пойдет ей на пользу. Она ощущала ломоту во всем теле, особенно ныли колени – из-за бесчисленных реверансов. Она подумала, что статус придворного, вероятно, до самого преклонного возраста способствует поддержанию гибкости мышц. Ей пока что явно не хватало закалки.

«Горячая ванна, легкий ужин – и в постель! Вряд ли Филипп готов заточить меня в монастырь уже завтра. И кто знает, быть может, нагоняй от короля хотя бы на некоторое время удержит его в рамках приличия».

Ею снова овладевал оптимизм. Она посмотрела на Париж и по сравнению с золотистыми далями Версаля нашла его в вечернем сумраке чересчур серым, зато там ее ждал отдых.

Ведущие в большой двор особняка ворота были распахнуты настежь.

«Следует незамедлительно отчитать привратника за подобный беспорядок», – подумала она, спрыгивая на землю, когда наемный экипаж остановился возле будки швейцара. Флипо, чья расторопность всегда уступала подвижности маркизы, сделал прыжок, чтобы успеть подхватить шлейф ее накидки.

– Мои извинения, простите, маркиза, – бормотал он.

Поглощенная зрелищем, разворачивающимся у нее на глазах, Анжелика даже не сделала лакею замечания.

– Да у меня в особняке настоящая деревенская ярмарка!

Двор, три дня назад оставленный ею совершенно пустым, теперь был забит колясками, наемными фиакрами, портшезами и даже тремя каретами, правду сказать, скорее скромными, зато очень громоздкими.

– Сдается мне, маркиза, к вам будто весь город прикатил. Видать, приняли ваше жилище за постоялый двор, уж вы не прогневайтесь.

Госпожа дю Плесси с трудом пробралась сквозь шумную разношерстную толпу кучеров и, без сомнения, низкоразрядных лакеев, поскольку большинство из них не имели ни ливрей, ни отличительных знаков и даже не знали в лицо хозяйку особняка.

Один из них, источающий запах дешевого вина красноносый мужлан, проводил ее бранью:

– Куда спешишь, красотка, тебе еще рано! Там полно людей поважнее, а ждут они с самого утра.

Флипо проорал наглецу, что это владелица особняка. Тот не слишком забеспокоился:

– Брось пугать. Здешняя владелица – знатная дама, у нее богатств на миллионы, а король, говорят, ни на шаг от нее не отходит. Уж она бы не притащилась сюда в старой колымаге и с одним-единственным мальчишкой-лакеем вроде тебя на запятках. Вот я, к примеру, всего-навсего состою на службе у главного лакея господина де Лавальера. И что? Он пусть только главный лакей, но богач, не то что твоя маркиза. Вон, глянь хоть на его карету там, в углу. Надеюсь, у вас не хватит нахальства пытаться пролезть раньше нас? Как бы не так!

Анжелика оттолкнула грубияна и проследовала дальше под неодобрительные выкрики дворни и грубоватые шутки.

Скрывая растущее беспокойство, она прошла в переднюю, плотно набитую совершенно незнакомыми людьми.

– Тереза! Марион! – позвала она.

Никто из слуг не появился. Но звук ее голоса слегка усмирил «захватчиков».

Один из них, в обильно расшитой позументом богатой ливрее, бросился к ней – и тут же принялся приседать в придворных реверансах, каких не отверг бы ни один принц.

– Да простит мне госпожа маркиза крайнюю вольность, которую я себе позволил, – начал незнакомец, побледнев и лихорадочно роясь в полах своего редингота. – Ах, наконец-то! – облегченно вздохнул он, извлекая оттуда пергаментный свиток, перевязанный роскошной шелковой лентой. – Я сьер Кармен, главный камердинер маркиза де Лавальера, и явился к вам с прошением о праве сдачи внаем карет между Парижем и Марселем…

При виде исписанного каллиграфическим почерком листка вся толпа принарядившихся горемык мгновенно покрылась белыми лепестками, точно внезапно зацветшее диковинное растение. Будто взмыла ввысь стая чаек. С одной только разницей, что эти «птицы» никуда не улетели.

– У меня тоже есть прошение: я бывший боевой офицер Людовика Тринадцатого. Взгляните на мою аккуратную бороду. Право снабжать стульями королевские спектакли целиком обеспечило бы остаток дней старейшего из слуг королевства…

Несмотря на воинственную внешность, бедный старик трясся от немощи и был почти слеп.

Полная пожилая дама, по всей видимости из знатных, чья неоднократно залатанная шаль, однако, свидетельствовала о бедности, оттеснив ветерана, бросилась на землю к ногам Анжелики.

– Я баронесса де Водю, но мне крайне сложно поддерживать свое положение. Прошу вас всего лишь добыть для меня исключительное право разгрузки свежего улова в парижском порту, и вы осчастливите мою старость.

Первой реакцией Анжелики было неудержимое желание расхохотаться. Запинаясь, она спросила:

– Свежего улова? Но, бедная моя баронесса, с трудом верится, что вы можете отличить селедку от скумбрии…

Пожилая дама поднялась с колен и бросила на Анжелику змеиный взгляд:

– Фи, дорогая маркиза! Нежели вы полагаете, что я стану заниматься подобными ужасами. Разумеется, я найду старого марсельца, и он пожизненно будет платить мне за пользование привилегией, которую я непременно получу благодаря расположению к вам нашего всемогущего государя. Всего несколько су за каждую повозку с рыбой, въезжающую в ворота Сен-Дени.

Какой-то старичок с редкой бородкой решительно, с неожиданной для него силой оттолкнул баронессу:

– Госпожа дю Плесси-Бельер, вы непременно должны меня выслушать, клянусь вам, потому что я сделал научное открытие, однако это совершенно секретно.

– Сударь, я вас не знаю и не должна знать. Обратитесь к господину Кольберу: он интересуется учеными.

Тут вмешался добродушный колосс, которому поддакивал миловидный молодой человек:

– Давайте обсудим этого суконщика-скопидома! Он ни черта не смыслит в изящной словесности, а в науках – не более того. Сударыня, хотя бы не будьте несправедливы по отношению ко мне и месье Перро. Мы встречались у мадемуазель де Ланкло, а также у мадам де Севинье.

– Ах, я узнаю вас, господин де Лафонтен, и господина Перро, кажется, тоже! Вы ведь интендант королевских строений.

– Да, мадам, – покраснев, отвечал молодой человек.

– Заходите, – пригласила обоих Анжелика.

Она подтолкнула обоих в комнату на первом этаже, служившую кабинетом. И с облегчением выдохнула, когда ей удалось закрыть дверь.

Она заметила, что старик с бороденкой воспользовался возможностью и тоже прошмыгнул за ними следом, однако не стала затевать ссору, чтобы избавиться от него.

Надо сказать, ей не случалось беседовать с господином де Лафонтеном, но она столько раз видела его длинную фигуру в криво нахлобученном, траченном молью парике, что их можно было считать старыми знакомыми. Говорили, будто он любитель изящной словесности и пишет стихи. Еще ходили слухи, что он столь задумчив, что однажды целых три недели не вспоминал, что женат. Он забавлял Нинон своей рассеянностью и остроумием. Анжелика относилась к нему довольно сдержанно, обнаружив у него, живущего на королевскую пенсию, тысячу уловок прихлебателя, прибегающего к едва замаскированному попрошайничеству.

– Как и почему вы впутались в этот балаган? – строго спросила она. – Разве вы не знали, что я в Версале?

– Напротив, знали. Именно с тем, чтобы застать вас тотчас по возвращении из сих благословенных мест, мы с раннего утра томимся в передней. Слухи о благосклонности короля…

– Да что же это за благосклонность такая, о которой мне уже все уши прожужжали? – воскликнула Анжелика. – Неужто я единственная, кого принимали в Версале? Я появилась там почти впервые.

– Что не помешало королю беседовать с вами наедине больше двух часов.

– Наедине? Там находился господин Кольбер, и дело происходило в рабочем кабинете его величества… Знали бы вы, о чем мы беседовали, не придумывали бы всякий вздор. Речь шла о… Хотя вас это не касается.

– Вы совершенно правы, – просюсюкал Лафонтен с видом, который давал понять, что простому смертному не следует проникать в тайны богов. – Нам довольно знать, что Юпитер встретил Венеру, что их свидание проходило под покровительством Меркурия, и этот союз олимпийских богов может предвещать лишь самое огромное блаженство.

Анжелика рухнула на диван и раскрыла веер.

– Я не Венера, к тому же король не показался мне похожим на Юпитера. Что же касается господина Кольбера – вы ведь его имели в виду, упомянув Меркурия, – то ничего удивительного, если вы вызвали его недовольство. Должно быть, он решил, что вы насмехаетесь, потому что, несмотря на невероятные способности, у него нет ничего от персонажа с крылышками на сандалиях.

– Если быть точным, я намекал на его необычайный коммерческий талант. Разве вам не известно, что Меркурия считают богом торговли?

– Я не знала. И господин Кольбер, полагаю, тоже. Какая печальная вещь – неведение! – скривив насмешливую гримаску, посетовала Анжелика.

– Вот почему этот тупой министр испытывает такое презрение к изящной словесности, – сварливым тоном заметил поэт.

– Разумеется, вы преувеличиваете…

– А как иначе объяснить только что совершенный им акт вандализма, когда он отобрал пенсии у трех четвертей писателей, которых поддерживал король?

– Однако я слышала, будто он сделал это для того, чтобы тщательно проштудировать вопрос и вернуть пенсии большинству литераторов, увеличив сумму…

– А как пока жить поэту, у которого всего-навсего пожетонная плата от Академии словесности в размере тридцати двух су в день?

– На тридцать су можно купить фунт отличного масла, две курицы, дюжину яиц, кувшин сидра и два фунта нута или бобов. И у вас еще останется, чтобы выпить чашку горячего шоколада в «Испанской карлице», – смеясь, отвечала молодая женщина, понявшая, к чему клонит столь же практичный, сколь и мечтательный поэт.

Добрейший Лафонтен стал похож на опечаленного комика.

– Увы, дорогая маркиза, хотя ваши подсчеты безжалостно точны, вы забыли о существующих тонкостях. Например, для получения пожетонной платы мы обязаны иметь присутственные часы, подтверждать нашу деятельность, как если бы труд поэта мог измеряться, как сукно, локтями! Короче, мы много работаем, значит, нам надо много есть.

Анжелика поднялась с дивана и вынула из шкатулки кошелек.

– Здесь хватит, чтобы вы смогли дождаться возвращения вашей пенсии, господин де Лафонтен. Что же касается благосклонности короля ко мне, на это особенно не рассчитывайте, потому что – вы же знаете – всеобщая молва вечно пытается сотворить из мухи слона.

Судя по выражению лица поэта в этот момент, помощь Анжелики превысила все его ожидания.

– А чего бы хотели вы, господин Перро? – обратилась она к молодому человеку.

Тот вздрогнул:

– Я, сударыня… Но… даже не знаю… То есть… ваши желания прежде всего…

– Ах так, тогда выскажу их вам без малейшего смущения. Я хочу, чтобы меня оставили в покое и я смогла бы искупаться в горячей ванне.

– «Купание Сусанны»! – восторженно воскликнул Лафонтен. – О, прелестное полотно!

Когда Анжелика направилась к небольшой двери, ведущей в ее покои, поэт последовал за ней.

– Я не Сусанна, – категорическим тоном произнесла она, – а вы не старцы.

– А я – да, – поспешно отозвался третий визитер, о котором она и думать забыла.

– Что – вы?

– Я старец, если вам угодно, прекрасная дама… А еще я Савари, аптекарь, и мне необходимо видеть вас наедине, чтобы побеседовать о деле, касающемся короля, вас, а главное – науки.

– О, сжальтесь! – простонала Анжелика. – У меня болит голова, разве вам не понятно? И ни музы, ни наука мне ничем не помогут. Послушайте, вот, вы тоже возьмите кошелек и уходите, прошу вас!

Старик с бородкой как будто не заметил денег, которые ему протягивала маркиза. Приблизившись, он властно сунул ей в рот что-то, что она от изумления немедленно проглотила.

– Ничего не бойтесь, сударыня! Это шарики от самых жестоких головных болей; их секрет я привез с Востока, я ведь аптекарь, как уже имел честь сообщить вам, да к тому же продавец москательных товаров и издавна торгую с Востоком.

– Вы торговец? – Анжелика с удивлением разглядывала его тщедушную старческую фигуру.

– Я помощник двух эшевенов Марсельской торговой палаты, вот почему я слышал, что господин Кольбер говорил, что вы ведете морскую торговлю.

Молодая женщина осторожно заметила, что ее единственное судно совершает рейсы только в Ост-Индию, и никогда – на Восток.

– Ничего, – упорствовал ее собеседник, – я не о вашем судне, а по поводу дела, в котором заинтересован лично король, да и вы тоже.

Анжелика с большим удовольствием послала бы его ко всем чертям. К тому же обе знаменитости Академии наконец учтиво удалились через заднюю дверь.

– Моя просьба покажется вам очень странной, – продолжал аптекарь, – нескромной и даже нелепой. Тем хуже! Ибо я надеюсь только на вас и отступать не могу. Буду краток. Через несколько дней его величество будет принимать чрезвычайного посла, о визите которого пока даже не догадывается. Во всяком случае, это неофициально. Еще короче: посол его величества персидского шах-ин-шаха Надредина приедет вести переговоры с королем Франции о взаимном сотрудничестве и дружбе.

– А вы секретный агент персидского шаха? – улыбнулась Анжелика.

Лицо пожилого господина помрачнело от огорчения, что сделало его похожим на несчастного ребенка. Со стоном он продолжал:

– Увы! Я бы очень хотел! И справился бы не хуже другого. Персидский, турецкий, арабский и древнееврейский – языки, на которых я бегло говорю и пишу. Я пятнадцать лет провел в рабстве – сначала у султана в Константинополе, потом в Египте – и уже вот-вот должен был быть продан султану Марокко, который прослышал о моих познаниях в медицине, когда при посредничестве святых отцов с мыса Мерси одному моему родственнику удалось меня выкупить. Но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы вы, в интересах вашего короля, а также лично в ваших и на благо науки, раздобыли крошечную частицу редчайшего товара, который посол непременно привезет нашему государю. Речь идет о минеральной жидкости, за неимением лучшего называемой «мумиё». Персы имеют его в чистом виде, я же сумел достать лишь образцы, взятые именно с мумий в египетских захоронениях. Оно применялось при их бальзамировании.

– И эту гадость вы заставили меня проглотить? – воскликнула Анжелика.

– А разве вам не стало лучше?

Она с удивлением заметила, что мигрень прошла.

– Вы маг! – с невольной улыбкой сказала маркиза.

– Всего лишь ученый-исследователь, сударыня. И если вы сможете достать мне образчик этой жидкости, я благословлю вас, потому что она поможет мне в работе, которой я посвятил всю свою жизнь. Мне никогда не удавалось раздобыть ни единой капли. Я только однажды видел ее в сосуде, охраняемом тремя мамелюками. Видел и нюхал. Она воняет на сто туазов вокруг. Отвратительный, хотя и восхитительный запах. Немного трупом и немного мускусом… Просто великолепно! – Аптекарь был вне себя от восторга.

Анжелика начинала подозревать, что, вероятно, имеет дело с безумцем или человеком, страдающим синдромом преждевременного старения. «Главное, не прекословить», – подумала она и попыталась освободиться от посетителя, потихоньку выпроводив его. И пообещала сделать все возможное. Хотя она сомневается, что сможет получить доступ к столь ценному дару.

– Вы можете все! – твердо заверил он. – Вам непременно следует быть там, когда приедет посол со своим подношением. И если окружение короля, а главное, невежественные лекари пренебрегут этой драгоценностью и кощунственно пожелают выбросить ее, обещайте мне, что соберете хоть малую каплю. О, самое главное, СПАСИТЕ МОЕ МИНЕРАЛЬНОЕ МУМИЁ!

Анжелика пообещала сделать все, о чем он просит.

– Спасибо! Тысяча раз спасибо, прекрасная госпожа! Вы возвращаете мне надежду.

С поразительной гибкостью он преклонил перед ней колена и многократно коснулся ковра своим плешивым лбом. Затем поднялся, извиняясь за восточную привычку, сохраненную им со времен рабства у берберов.

Анжелика повторяла свои обещания, незаметно подталкивая безумного ученого к выходу. И все же не смогла удержаться и спросила его, чему обязана столь внезапным приливом просителей.

Старик выпрямился. Теперь он выглядел совершенно здоровым, владеющим собой и вполне здравомыслящим. Он сказал, что, едва увидев Анжелику, тотчас понял, что она создана для того, чтобы всегда и везде занимать первое место.

– Но где же вы меня видели?

– При дворе.

– При дворе? Вы?

– Разве я не говорил вам, что являюсь помощником эшевенов Марсельской торговой палаты?

И, не вдаваясь в подробности, продолжал:

– Я не могу не знать о растущем расположении короля по отношению к вам по причинам, только что изложенным вам господами из Академии. Но еще более увеличивает ваше значение все усиливающееся недоверие к госпоже де Лавальер при дворе.

– Недоверие? А я полагала, что она на пике королевской милости.

– Так и есть, сударыня. Однако ученый вроде меня только из одного этого может заключить, что ее падение близко, ибо вершина кривой, «максимум», как сказал Декарт, – роковым образом совпадает со спадом, называемым «минимум». Но в этих предположениях, так сказать математических, я вижу и другие, естественные и инстинктивного характера, к числу коих относится факт, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Постоянные визитеры госпожи де Лавальер, и даже главный камердинер, покинули ее, чтобы прийти к вам. Это означает, что в предполагаемом забеге на звание следующей фаворитки его величества ставить следует на вас.

– Вздор! – Анжелика пожала плечами. – Для вашего возраста, мэтр Савари, у вас чересчур богатое воображение.

– Вот увидите! Вот увидите! – проговорил старикашка, глаза его сверкнули за толстыми стеклами пенсне, и он наконец исчез.

Оставшись одна, Анжелика заметила, что в доме что-то изменилось. В нем внезапно наступила полная тишина.

Не рискуя выглянуть в переднюю, она дернула шнурок колокольчика. Через мгновение послышались шаги Роже, ее мажордома.

– Госпожа, ужин подан.

– Давно пора! А где же все просители?

– Я распустил слух, что вы тайно отбыли в Сен-Жермен. И все эти болваны тотчас покинули особняк, чтобы броситься за вами. Да простит нас госпожа маркиза, мы не знали, как противостоять такому натиску.

– Вам следовало бы знать, мэтр Роже, иначе мне придется обойтись без ваших услуг, – властно произнесла она.

Молодой мажордом согнулся пополам, подтверждая, что отныне самым тщательнейшим образом будет отсеивать посетителей.

Анжелика слегка перекусила супом, сальми из рыбьей икры, ячневой кашей и капустой брокколи. Улегшись в постель, она сразу уснула.

Наутро она прежде всего присела к своему бюро и составила письмо в Пуату. В нем маркиза просила отца как можно скорее отправить в Париж в сопровождении слуг ее сыновей Флоримона и Кантора, вот уже несколько месяцев порученных его заботам. Она позвонила, чтобы к ней позвали гонца, но мажордом напомнил, что живущий при доме «скороход» еще несколько дней назад исчез вместе с лошадьми. Впрочем, как и вся прислуга из конюшен. Ведь госпоже маркизе известно, что в конюшнях не осталось ни карет, ни лошадей, ни людей. Только два в спешке забытых портшеза.

Анжелике стоило большого труда сдержаться перед мажордомом. Она приказала, чтобы, когда эти мерзавцы лакеи явятся, он не платил им жалованья, а палками прогнал вон. Не теряя самообладания, мэтр Роже позволил себе заметить, что он имеет мало шансов видеть их, потому что они наняты в услужение к господину маркизу дю Плесси-Бельеру. Впрочем, добавил мажордом, большинство этих парней не увидели злого умысла в том, чтобы перегнать лошадей и кареты госпожи маркизы во владения господина маркиза.

– Здесь вы подчиняетесь только мне! – гневно напомнила Анжелика.

Овладев собой, она приказала Роже как можно скорее отправиться на Гревскую площадь, где можно нанять лакеев. А потом на ярмарку в Сен-Дени за лошадьми. Довольно будет упряжки из четверки лошадей и двух подменных скакунов. Затем следовало пригласить каретника, мастерская которого – «Золотое колесо» – находится неподалеку и который уже изготовил для нее два экипажа. Это называлось «бросать деньги на ветер», а со стороны Филиппа представляло собой кражу, ни больше ни меньше. Следовало ли ей донести на него в караульную службу или в судебные инстанции? Нет, она могла только смириться. А это совершенно не соответствовало ее темпераменту.

– А как быть с письмом, которое госпожа маркиза хотела отправить в Пуату? – напомнил мажордом.

– Отправьте с городской почтой.

– Почтовая карета будет только в среду.

– Не важно. Письмо подождет.

Чтобы успокоить нервы, госпожа дю Плесси-Бельер приказала доставить ее в портшезе на набережную Дубильщиков. Там находился склад, где она содержала заморских птиц. Анжелика выбрала попугая с разноцветным оперением, который ругался, как флибустьер со «Святого Христофора», но это не могло оскорбить слух прекрасной Атенаис, даже напротив.

К нему она добавила негритенка, одетого в соответствующие цвета: оранжевый тюрбан, зеленый камзол, красные штаны, расшитые золотом красные чулки. В сверкающих черных, как его физиономия, лакированных башмаках маленький мавр был похож на венецианский канделябр из крашеного дерева, мода на которые как раз начала распространяться в Европе.

Это был королевский подарок. Анжелика знала, что госпожа де Монтеспан его оценит, и, на ее взгляд, столь богатое подношение было вполне уместно. В то время как все болваны, ориентируясь на неясные приметы, спешили увидеть в ней новую фаворитку, Атенаис, пожалуй, была единственной, кто продолжал действовать в нужном направлении. При мысли, что человечество состоит из тупиц, Анжелика не удержалась от смеха.

Тем временем вопрос о ее месте при дворе все еще не был решен. Однако Анжелике пришлось добавить к свои заботам неприятные обязанности по приему бесчисленных и бесплодных прошений. К ней стекались разномастные ходатаи, докучливые и злые, как августовские слепни.

Трое таких настойчивых гостей уже поджидали ее, когда она вернулась на улицу Ботрейи. Рассвирепев, она едва не вытолкала их взашей.

– Здравствуй, Анжелика, – произнесли они в один голос.

В полумраке маркиза не сразу узнала своих младших братьев: Дени, Альбера и Жан-Мари.

Они периодически являлись к ней, когда им нужны были деньги. Превратившийся в здоровенного двадцатитрехлетнего парня Дени служил в Туренском полку. Все его скудное офицерское жалованье уходило на оплату карточных долгов. Он дошел до того, что вынужден был продать коня и отдавать внаем своего лакея. Семнадцатилетний Альбер и пятнадцатилетний Жан-Мари пока были пажами: первый – у господина де Сен-Романа, другой – у герцога Мазарини.

Анжелика тут же поинтересовалась, что им надобно. Как обычно, денег. Воздержавшись на сей раз от назиданий, она ссудила каждого несколькими монетами из шкатулки. Удовлетворенные, Дени и Жан-Мари ушли. А юный Альбер проводил ее до самой спальни.

– Теперь, Анжелика, когда ты достигла хорошего положения, тебе следует позаботиться о том, чтобы раздобыть мне духовный сан.

– Сколько у тебя есть, чтобы получить его?

– Ты мне поможешь. Я слышал, будто в Ньельском аббатстве скоро освободится место.

Стоя перед наклонным зеркалом, Анжелика уже принялась расшнуровывать корсаж. Она повернулась к брату:

– Ты не потерял рассудок?

– Ньельское аббатство расположено на ваших землях…

– Вовсе нет! Это огромное независимое владение, настоящая метрополия. К тому же имеющее несколько зависящих от него приходов. Принципалом является аббат, но он также должен получать распоряжения и проживать в аббатстве.

– При посредничестве нашего брата иезуита Раймона я мог бы добиться льгот…

– Ты понапрасну стараешься, это невозможно, мой бедный друг! – отвечала сестра, с презрением глядя на него.

Анжелика не любила Альбера. Неброская красота делала его похожим на Мари-Агнес, но в длинном развинченном теле не было надежности юношей из рода де Сансе. Она угадывала в характере брата скрытность и неискренность, несвойственные членам их семьи. В целом он скорей напоминал Ортанс.

– Ты, маленький развратник, аббат! Всему есть границы! Мне известно, какую жизнь ты ведешь. Совсем недавно ты у какого-то шарлатана возле Нового моста лечился от дурной болезни, которую подхватил черт знает где. Видишь, я хорошо осведомлена.

Юный паж смущенно сглотнул:

– Не знал, что ты такая скромница. Впрочем, тебе это не к лицу. Ну что же, обойдусь без твоей помощи.

И он высокомерно вышел, но на пороге, прежде чем закрыть дверь, бросил ей:

– И все же я добьюсь своего. Я всегда получаю то, чего хочу.

В последней фразе он проявил себя настоящим де Сансе.

Спустя мгновение Анжелика уже забыла о брате. Ей доложили о приходе ее парикмахера, господина Бине. Отдавшись в руки этого искусника, она расслабилась и с удовольствием разглядывала разложенные на туалетном столике гребни, маленькую позолоченную спиртовку, флаконы и баночки с притираниями.

– Как дела, Бине?

– Могли бы быть и получше, сударыня.

– Неужели вам отказал ваш изобретательный ум и вы перестали творить чудеса на головах дам и господ?

– О, что вы, сударыня! Мой изобретательный ум – одна из последних привилегий, которой я свободно пользуюсь и которая обходится мне наименее дорого. Вам рассказывали о моем бальзаме на основе пчелиного пепла для укрепления слабых волос? Он дает надежду многим людям, не имеющим счастья похвалиться такими волосами, как ваши, сударыня.