Текст книги "Анжелика и король"

Цирюльник ловко приподнял напоминающие потоки солнечных лучей шелковистые и блестящие русые локоны с несколькими более светлыми прядями.

– Я слышал, вы имели небывалый успех в Версале и надолго приковали к себе внимание короля.

– Я тоже об этом слышала, – покорно согласилась Анжелика.

– Сударыня, известно ли вам, что мое скромное ремесло находится под серьезной угрозой. Я вынужден просить вашего вмешательства, которое, возможно, спасет нас, бедных цирюльников, от серьезного ущерба.

И, не дожидаясь ответа, пояснил, что некий господин Дюлак просил у короля дозволения открыть в Париже контору, куда будут доставляться все парики для контроля и маркировки внутри изделия, а не прошедшие контроль и маркировку будут запрещены под страхом штрафа в сто ливров. За право контроля господин Дюлак оставляет за собой по десять су с каждого парика.

– Да, дело для вас неприятное, однако король почти наверняка не даст ему хода. Он не занимается подобными глупостями…

– Вот тут-то вы ошибаетесь, сударыня. Господин Дюлак состоит в числе приближенных госпожи де Лавальер, а его величество принимает все прошения, поданные от них. То, о котором я вам рассказываю, уже находится на рассмотрении в Совете.

– В таком случае тебе всего лишь следует через какое-нибудь влиятельное лицо из окружения короля подать встречное прошение.

– Например, через вас, сударыня. – С этими словами Бине поспешно вынул из сумки запечатанное послание. – Ваша милость не откажет взяться передать мой справедливый протест в руки его величества…

Какое-то мгновение Анжелика колебалась, не зная, как себя повести. Ей хотелось быть хорошо причесанной. Женщина, осознающая, из каких элементов складывается ее успех в свете, не спорит со своим парикмахером перед открытием сезона больших зимних празднеств.

Так что она взяла прошение, но отказалась что-либо обещать.

– Сударыня, вы можете все, я убежден, я слишком давно вас знаю. Вот увидите, я украшу вас как богиню.

– Не стоит расточать красноречие. Я тебе ничего не обещала и даже не представляю, как взяться за дело… Что ты себе вообразил? Я не имею никакого влияния при дворе, где бывала всего два раза.

Однако оптимист Бине верил в нее. Два часа болтливый и восторженный цирюльник трудился над прической маркизы. Освободившись от его власти, Анжелика не могла не улыбнуться своему отражению в зеркале.

– Свой протест я дополнил ходатайством, – все не унимался парикмахер. – Я прошу место парикмахера его величества.

– Твои амбиции тщетны. Дело в том, что никто в королевстве не нуждается в твоих услугах меньше, чем король. У него свои великолепные волосы, которые стоят всех париков мира, и он ни за что не откажется от них.

– Мода есть мода, – напыщенно изрек Бине. – Даже королям следует подчиняться ей. Нынче в моде парик. Он придает величавость самому заурядному лицу, прелесть самым непривлекательным чертам. Он защищает лысых от насмешек, а стариков – от простуды и всем им продлевает возраст славных завоеваний. Кто нынче может обойтись без парика? Рано или поздно король придет к этому. А я, Франсуа Бине, создал модель, специально разработанную для его величества. Она позволит ему носить парик без ущерба его собственным волосам. К тому же не скроет их полностью.

– Вы заинтриговали меня, господин Бине.

– Сударыня, свой секрет я открою лишь королю.

Назавтра, решив, что необходимо вновь погрузиться в придворную атмосферу, Анжелика отправилась в Сен-Жермен-ан-Лэ, который в последние три года стал излюбленной резиденцией Людовика XIV.

Глава X

У ворот Анжелика вышла из кареты. В садах было еще более многолюдно, чем в Версале. Весь городок принимал участие в жизни двора. Туда-сюда свободно сновали зеваки, просители, чиновники, челядь.

Созданная трудами главного придворного устроителя садов Ленотра терраса простиралась более чем на пять лье; с нее открывался вид на одну из самых великолепных панорам Иль-де-Франс.

Одновременно с Анжеликой прибыл король в карете с шестеркой буланых лошадей в роскошной упряжи. Короля со всех сторон окружали четыре сотни всадников со шляпами в руках. Великолепный многоцветный выезд выделялся на фоне порыжевшей листвы осеннего леса, а вдали виднелась светло-голубая и пепельно-зеленая долина, в которой сверкала и серебрилась извилистая Сена.

Маркиз де Лавальер одним из первых приветствовал Анжелику. Потом возле нее остановились маркиз де Роклор, Бриенн, Лозен. Все они очень взволнованно обсуждали последнюю новость дня. Король вызвал своего портного, чтобы дать ему указания относительно знаменитых синих камзолов, из которых он желал составить не монашеский, но весьма почетный орден. Предстояло избрать шестьдесят дворян. Они смогут сопровождать короля в его увеселительных прогулках, не спрашивая дозволения. С этой целью они наденут форму, каковая в глазах всего света станет неопровержимым свидетельством приязни, испытываемой к ним государем. Костюм дополнит, как говорили, расшитый серебром голубой муаровый плащ с золотым узором на красной подкладке, с красными обшлагами, и красная куртка.

– Наш друг д'Андижос будет приятно удивлен, – сказал Лозен. – Полагаю, он сейчас на пике королевской благосклонности и мы можем без стеснения прогуливаться вместе. Бывали ли вы в гротах Сен-Жермена, красавица?

Услышав отрицательный ответ, маркиз предложил ей руку и, властно похитив Анжелику у остальных воздыхателей, повел посмотреть удивительные живые, или говорящие, гроты, известные еще со времен доброго короля Генриха II. Приглашенные в замок в 1590 году как «умельцы использовать воды для украшения парков и садов», итальянские художники Франчини населили пещеры персонажами мифологии, которых сложная механика, приводимая в движение водой, заставляла двигаться и говорить.

В первом гроте жил Орфей, играющий на арфе. Один за другим там появлялись разные звери, издавая характерные звуки.

Второй дал приют пастуху, который пел в сопровождении птичьей разноголосицы.

В третьей пещере можно было видеть автоматического Персея, освобождающего Андромеду под аккомпанемент дующих в раковины тритонов. Там Лозен со спутницей встретили мадемуазель де Лавальер и нескольких дам из ее свиты. Опустив тонкие пальцы в журчащую воду, она сидела на бортике фонтана.

Маркиз де Лозен учтиво поклонился, и молодая женщина радостно ответила ему. Усвоенная с юных лет привычка к правилам светской беседы победила ее робость и стыдливость, которых она не могла не испытывать, когда на глазах всего двора стала любовницей короля.

Она страдала от пристального внимания, но держалась непринужденно и приветливо. Ее взгляд с интересом скользнул по Анжелике.

– Мадемуазель де Лавальер вызывает симпатию, но не преданность, – заметила та, когда они с маркизом продолжили прогулку под сенью зеленых галерей.

Лозен не ответил. Краем глаза он рассматривал ее. Анжелика продолжала свои рассуждения:

– Лакеи и прихлебатели, которых она содержит, хоть и не отдает себе в этом отчет, готовы покинуть ее при малейшем неблагоприятном ветерке. Очевидно, что не было в истории менее корыстной фаворитки, о которой, однако, создается впечатление, что она грабит королевскую казну. Эти протеже мадемуазель де Лавальер – настоящее бедствие. Они повсюду, ненасытные, с острыми клыками и загребущими руками.

– Ваши прелестные замечания относительно наших милейших придворных группировок представляются мне достаточно четкими для вашего столь небольшого опыта, – похвалил Лозен. – Подождите, – неожиданно сказал он, останавливаясь, – взгляните наверх, на деревья.

Анжелика повиновалась, хотя не поняла зачем.

– Прекрасно! – вздохнул Лозен. – Теперь ваши глаза стали зелеными и прозрачными, как воды источника. Из них словно бы можно утолить жажду.

Легким поцелуем он коснулся ее век. Она отмахнулась веером:

– Вы полагаете, раз мы в лесу, вам следует изображать сатира?

– А между тем я давно обожаю вас.

– Ваше обожание из тех, что перерастают в настоящую дружбу. Я бы хотела, чтобы вы воспользовались своим чувством, чтобы помочь мне получить должность при дворе.

– Анжелика, какое же вы серьезное дитя! Вам показывают механические игрушки, а вы рассеянно смотрите на них, думая об уроках. Перед вами рассыпаются в комплиментах, а вы говорите о должностях.

– А кто здесь о них не говорит?

– Здесь говорят и о прекрасных глазах тоже!.. И о любви, – произнес Лозен, нежно обвивая рукой ее талию.

Анжелика, стремясь прервать его, торопливо вошла в четвертый грот, где Вулкан и Венера вдвоем плыли в серебряной раковине. Подойдя поближе, среди толпящихся вокруг диковины придворных Анжелика узнала короля.

– Ах, что за очаровательная безделица! – сказал тот, увидев ее.

Анжелика присела в первом глубоком поклоне за весь день. Затем повторила его перед Месье и Мадам.

Король завязал разговор с маркизом де Лозеном, а Анжелика смешалась с компанией дам и придворных и отправилась с ними на прогулку по саду. Чуть позже Пегилен догнал их и, взяв ее под руку, подвел к королю:

– Его величество желает переговорить с вами…

Анжелика вновь поклонилась и осталась с его величеством, а свита отступила на некоторое расстояние.

«Еще парочка таких уединенных бесед, и количество просителей у моих дверей удвоится», – подумала она.

– Сударыня, – начал король, – со времени нашего последнего разговора в Версале мы много раз имели случай оценить ваши точные суждения, отличающиеся мудростью и новизной, которыми вы сочли возможным поделиться с нами. И мы подумали, что никак вас не отблагодарили. Если вы хотите просить нас о какой-то милости, мы с превеликим удовольствием согласимся.

– Сир, вы уже великодушно поинтересовались будущим моих сыновей.

– Это само собой! Но нет ли у вас более определенной просьбы ко мне?

Анжелика сразу подумала о ходатайстве Бине и вынула из-за корсажа резко пахнущий провансальскими эссенциями конверт парикмахера.

– Цирюльник? – удивился король. – Я говорил о более важных прошениях.

– Но парикмахер – это очень важно, – с самым серьезным видом заверила его Анжелика. – И для меня из всех цирюльников Парижа господин Бине наиболее важен, потому что служит мне. Кроме того, он утверждает, что владеет секретом, который позволил бы вашему величеству носить парик, не только не лишаясь из-за этого ваших прекрасных волос, но даже не скрывая их.

– Неужели? – воскликнул король, останавливаясь посреди аллеи. – Как это возможно?

– Господин Франсуа Бине сказал мне, что сообщит свой секрет только вашему величеству, с глазу на глаз.

– Черт меня побери, если у меня хватит терпения дождаться завтрашнего дня, чтобы узнать решение проблемы! Я непрестанно спрашиваю себя: стричь? не стричь? Но если этот ваш художник – о котором, впрочем, я слыхал много лестного – действительно нашел способ уладить эту проблему, право слово, я сделаю его герцогом!..

Смеясь, с той живостью, которая была свойственна ему в моменты отдыха, Людовик XIV сделал знак пажу, передал ему прошение Бине и приказал доставить цирюльника в Сен-Жермен.

Вернувшись в тот вечер в Париж, Анжелика по-детски радовалась тому, что ей удалось так быстро передать свое первое ходатайство. Она чувствовала себя почти всемогущей, хотя вынуждена была признаться себе, что собственные ее дела нимало не продвинулись. Она приняла участие в трапезе после небольшого бала, переговорила со множеством людей, сделала несметное количество реверансов и проиграла сто ливров за одну короткую партию – сидя – в ландскнехт.

Тем не менее назавтра и во все последующие дни она снова отправлялась ко двору.

Теперь она нигде не встречала Филиппа. По слухам, его на несколько дней отправили в Пикардию с инспекцией. Неужели он впал в немилость? Нет, главный ловчий одним из первых надел бывший предметом желаний многих дворян знаменитый голубой плащ. Зато Анжелика встретила маркиза де Лувуа. В ответ на ее вопросы о состоянии дел министр закатил глаза и принялся описывать смешное и бедственное положение, в котором оказался. Разумеется, он владеет, и уже давно, льготами на транспорт между Лионом и Парижем. Но вот какой-то отъявленный плут, некто Колен, осмелился просить той же привилегии, и король дал ее ему. Так что теперь маркизу приходится вести переговоры с каким-то жалким лакеем о возврате себе прав с существенным возмещением убытков вышеназванный Колен должен будет либо поделить с ним привилегию, либо все бросить. Разумеется, этот Колен крутится среди приближенных мадемуазель де Лавальер, что делает ситуацию щекотливой для короля. Лувуа так раздраженно и долго распространялся по поводу своего неприятного дела, что даже позабыл о комплиментах, заранее подготовленных им для обворожительной маркизы, чья красота и облик, одновременно мудрый и наивный, не выходят у него из головы.

Маркиз де Лавальер, которого нервировала столь продолжительная беседа Анжелики с Лувуа, хотел было уже осыпать ее упреками, однако тотчас успокоился, стоило ей поинтересоваться, удалось ли ему «англизировать» того умершего в Танжере француза, к получению наследства которого он стремился. Да, посмертная натурализация шла своим чередом. Службы разведки маркиза де Лавальера доложили ему о шотландских корнях несчастного графа Редфорда.

А имущество бывшего шартрского бальи попало в его мошну? Пожав плечами, Жан-Франсуа де Лабом Ле Блан, маркиз де Лавальер, дал понять, что он добился своего, но полученная доля не удовлетворила его аппетита.

Пегилену де Лозену дважды удалось увлечь Анжелику в укромные уголки, чтобы сорвать несколько поцелуев.

Как бы между прочим Анжелика спросила про герцога Мазарини. Заставили ли его религиозные сомнения отказаться от одной из своих должностей в пользу господина де Лозена?

Покраснев от раздражения, Пегилен ответил, что и да и нет. Что это настоящая головоломка, но вскоре она разрешится.

Герцог Мазарини и вправду отказался от должности гроссмейстера по просьбе госпожи де Лонгвиль, которая рассчитывала приобрести эту должность для своего сына. Когда договор уже был заключен, госпожа де Лонгвиль обратилась за одобрением к королю, который сказал, что подобный перевод его не устраивает, что он не знал, что герцог Мазарини хочет отказаться от должности. Тогда герцог Мазарини сказал, что уже не хочет продавать ее.

Теперь король терзается, что оставил Мазарини в должности. Он сам назначил цену, решив отдать пост господину де Лувуа, чтобы тот, получив его, действовал только в ситуации войны. И он предложил господину де Лозену покинуть пост драгунского генерала и принять должность гроссмейстера.

Как могла догадаться госпожа дю Плесси, Лозена задевала необходимость занимать должность, исполнять которую фактически будет господин де Лувуа.

Он смиренно просил его величество дать ему место подле короля, где он мог бы действовать по своему усмотрению. Признался, что, если он займет должность гроссмейстера, у него с господином де Лувуа начнутся распри.

Король похвалил чувства господина де Лозена и, желая оказать придворному знаки особого доверия, поручил ему лично собственную охрану и принял решение дать маркизу должность капитана гвардейского караула.

После чего произвел в гроссмейстеры графа де Людра.

Тот отдал должность камер-юнкера господину де Жевру, освобожденному от должности капитана гвардейского караула короля в пользу господина де Лозена. А тот, в свою очередь, передал свой пост драгунского генерал-полковника господину дю Руру.

Каковой вышел из рейтаров, и цена его патента компенсировала господину герцогу Мазарини его отказ от поста гроссмейстера.

Так Анжелика выслушала всю историю. Сложив руки на коленях, она прилежно училась, постигая, с одной стороны, сложные тайны интриг, а с другой – что самая ловкая система защиты молодой женщины, желающей избежать поспешных ухаживаний, заключается в том, чтобы заставить смельчака рассказать о своих надеждах и амбициях. Она с удивлением обнаружила, что здесь, при дворе, слывшем столь галантным, корысть зачастую опережала любовь, и, как сказал бы баснописец Лафонтен, юный бог Эрос иногда ни с чем отступал перед опасной парой, состоящей из слепой Фортуны на своем колесе и Меркурия в крылатых сандалиях.

Всем этим сложным балетом с тщательным и никогда не ослабевающим вниманием управлял король. Он продвигал всех, кто умел выслужиться перед ним. Следовало быть увиденным и замеченным. Неучтивость была менее наказуема, нежели отсутствие.

Вскоре Анжелика узнала, что Бине получил должность первого парикмахера короля. Он заслужил признательность государя, соорудив для него парик с отверстиями, сквозь которые его величество мог выпускать пышные пряди собственных волос. Так королю не пришлось лишаться своего естественного украшения, получив одновременно возможность использовать преимущества и удобства парика.

Весь двор желал пользоваться услугами Бине или носить его парики. Модником мог почитаться лишь тот, кто прошел через его руки.

Щеголи придумали новую остроту.

– Как вам нравится моя бинетка? – при встрече спрашивали они друг у друга, хвалясь прической.

Глава XI

По первому снегу, который в этом году выпал рано, весь двор отправился в Фонтенбло. Тамошние крестьяне обратились к своему господину, королю Франции, чтобы он помог им избавиться от волков, причинявших их хозяйствам большой урон.

Под низким серым небом длинная вереница карет, повозок, всадников и пеших двинулась по белоснежной равнине.

Казалось, с места снялся целый город. К столовой службе короля, к королевской капелле, к свите короля присоединились аналогичные службы королевы, лакеи из зала для игры в мяч, военные, псарня и королевское имущество, вплоть до великолепных гобеленов для украшения стен и защиты от холода. В Фонтенбло предполагалось в течение недели охотиться на волков, что не должно было помешать балу, театру и прелестным полуночным трапезам, получившим название «позднего ужина».

С наступлением темноты на дверцах карет зажглись смоляные факелы. В потоках светящихся капель прибыли в Фонтенбло, где в четырнадцатом веке находилась резиденция королей Франции, перед визитом императора Карла V превращенная Франциском I в настоящую жемчужину Ренессанса.

В Фонтенбло правила этикета отличались меньшей строгостью. Все дамы, даже те, кто не имел права табурета, могли сидеть в присутствии короля и королевы: одни на подушках, другие прямо на полу. Анжелика решила, что из-за холода не воспользуется этим дозволением. Великая Мадемуазель, которой нравилось изображать чичероне, вызвалась показать ей замок. Она отвела Анжелику в Китайский театр, галерею Генриха II и покои, где десять лет назад по приказу королевы Христины Шведской был убит ее фаворит Мональдески. Мадемуазель познакомилась с северной государыней, когда та гостила во Франции.

– Наряды королевы делали ее похожей на хорошенького мальчика, – рассказывала она. – В свите у нее не было ни одной женщины; камердинер одевал ее, укладывал в постель и, что тут таить, угождал ее желаниям, когда рядом не оказывалось ни одного фаворита. Впервые увидев нашего совсем еще юного короля, который в ту пору был еще очень робок, она в присутствии королевы-матери без обиняков спросила, есть ли у него любовницы. Кардинал Мазарини не знал, как сменить тему разговора, а король стал красным под цвет кардинальской мантии. Сегодня он бы уже так не смутился…

Рассеянно слушая ее, Анжелика искала глазами Филиппа, хотя не могла бы определить – из желания или страха видеть его. Ничего хорошего их встреча не предвещала. У маркиза для нее едва ли найдется что-нибудь, кроме резкого слова и презрительного взгляда. Лучше бы он вообще сделал вид, что не заметил ее, проявил по отношению к ней меньше любезности, нежели к любой другой даме при дворе. Кажется, он согласился с ее присутствием при дворе, но, возможно, это всего лишь временное перемирие из уважения к желаниям короля. Анжелика держалась настороже, однако при виде Филиппа вновь ощущала смиренное восхищение и тайную надежду. Те же самые чувства она испытывала при виде изящного кузена с белокурыми локонами в те далекие времена, когда была всего лишь неловкой девчонкой.

«Как же убийственно жестоки наши ребяческие грезы!» – подумала она.

За весь первый день в Фонтенбло Анжелика так и не видела Филиппа. Он занимался приготовлениями к охоте. Все без умолку твердили о том, как хищники запугали крестьян. Волки воровали овец прямо из овчарен. Напали на ребенка и загрызли его. Особенно опасной считалась стая, вожак которой был «здоровым как бык». Местные утверждали, что видели его возле самых хижин, а уж это неслыханная наглость. По вечерам он якобы выл и скребся в двери лачуг, где жались к матерям плачущие от страха дети. С наступлением темноты жители не смели и носу высунуть из своих домов.

С самого начала охота приняла жестокий и беспощадный характер. Хищника следовало загнать во что бы то ни стало. Вооружившись вилами и рогатинами, многие крестьяне приняли участие в облаве и вместе с доезжачими вели собак. Никто не отставал.

Благородные всадники и амазонки неплохо знали волков. В своих замках все они в детстве слышали рассказы об их злодеяниях. Поэтому и господ, и вассалов влекла на глухие тропки общая давняя ненависть к коварному хищнику, вечному бичу деревни – волку. К вечеру на снегу распростерлись шесть волков.

Казалось, от звенящих среди рыжих ветвей деревьев охотничьих рогов сотрясались знаменитые скалы в лесу Фонтенбло, изумительные черные утесы, песчаные террасы, бахромчатые ледяные уступы.

Анжелика выехала на небольшую, покрытую свежим снегом и плотно окруженную крупными валунами, как на дне колодца, опушку. Отсюда хор рогов казался более слаженным и волнующим. Охваченная меланхолическими воспоминаниями о прошлом, она остановила лошадь и прислушалась. Лес! Как же давно она не была в лесу. Влажные ароматы старого дерева и опавших листьев разом смели смрадные и шумные следы Парижа, напомнили ей о прежних радостных днях, проведенных в лесу Нейля. Она залюбовалась деревьями с еще не унесенной осенними ветрами листвой теплых тонов ржавчины и пурпура. С тихим шуршанием падал снег и оживлял колорит листьев, отчего под ласковыми лучами робкого солнца они сверкали, как драгоценные камни. В полумраке подлеска Анжелика различила красные жемчужины остролиста и вспомнила, как перед Рождеством охапками собирала усыпанные ягодами ветки в Монтелу. Как давно это было! Ах, если бы от едва заметного прикосновения веточки остролиста нынешняя Анжелика дю Плесси-Бельер могла снова стать прежней Анжеликой де Сансе…

«Жизнь никогда не разлучает нас с нашим прошлым», – подумала она, взволнованная, словно только что получила обещание счастья.

Возможно, это было ребячество, но Анжелика все еще не избавилась от наивных мечтаний, свойственных каждой женщине. Предаться им теперь было роскошью, но она могла себе это позволить.

Спешившись, она набросила уздечку Цереры на ветку орешника и побежала к остролисту. Среди разнообразных безделушек, привешенных к поясу всякой модницы, она нашла ножик с перламутровой ручкой и принялась срезать ветки. Это оказалось нелегко.

Увлекшись, Анжелика не заметила, как удалились звук охотничьих рогов и тявканье собак. Как не сразу обратила внимание и на тревогу Цереры, нервно натянувшей уздечку. Она поняла беспокойство животного только в тот момент, когда Церера с испуганным ржанием вырвала ветку орешника и галопом проскакала мимо изумленной маркизы.

– Церера! – позвала Анжелика. – Церера!

И тут она увидела, от чего бежала ее кобыла.

По другую сторону опушки, наполовину скрытое зарослями кустарника, что-то шевелилось.

«Волк», – подумала Анжелика.

Когда зверь появился из кустов, мягко ступая по девственному снежному ковру, она поняла, что это и есть олицетворение ужаса здешних мест. Действительно огромный волк, ощетинивший выгнутую дугой серо-рыжую, как окрестные леса, спину.

Хищник замер, уставив неподвижный фосфоресцирующий взгляд на Анжелику.

Она пронзительно закричала.

Волк вздрогнул, отскочил назад, а затем, оскалив страшные клыки, вновь стал приближаться. Вот-вот набросится…

Молодая женщина оглянулась на каменистый утес за спиной.

«Мне непременно надо вскарабкаться туда».

Она собралась с силами, и ей удалось подняться на небольшую высоту. Однако вскоре она вынуждена была остановиться. Ногти скользили по гладкой поверхности, уцепиться было не за что.

Волк прыгнул, однако лишь ухватил край ее платья. Теперь он подстерегал Анжелику, следя налитыми кровью глазами за каждым ее движением. Она снова крикнула что есть мочи. Сердце билось так сильно, что она не слышала ничего, кроме его глухих беспорядочных ударов. Она торопливо пробормотала слова молитвы:

– Господи! Господи! Не допусти, чтобы я умерла так глупо! Сделай что-нибудь!..

На опушку выскочил какой-то всадник, и конь, остановленный на скаку, резко замер в поднятом снежном облаке.

Точно во сне, сквозь туман, Анжелика различила, как к ней приближается главный ловчий, ее муж Филипп дю Плесси-Бельер. Видение было столь необыкновенным, что за одну секунду она разглядела все детали.

Ладную фигуру Филиппа обтягивал белый кожаный камзол, украшенный серебряным шитьем. На воротнике и обшлагах мех был такого же цвета, как парик.

Маркиз приближался, размеренно ступая ногами, обутыми в украшенные серебром белые кожаные сапоги. Он снял перчатки, в его правой руке поблескивал остро заточенный охотничий нож с серебряной рукояткой.

Волк развернулся к новому противнику. Филипп неторопливо, но неотвратимо шел прямо на него. Когда он оказался уже всего в шести футах от хищника, тот прыгнул, ощерив красную пасть с острыми клыками.

С быстротой молнии молодой человек выбросил вперед левую руку, которая словно клещами стиснула зверю горло. Одновременно другой рукой он одним движением снизу доверху вспорол ему брюхо. Отчаянно рыча, волк барахтался в потоках крови. Наконец его силы иссякли. Филипп отбросил в сторону издыхающего хищника, чьи внутренности разлетелись по снегу.

На опушку со всех сторон торопливо съезжались охотники. Лакеи сдерживали рвущуюся к трупу свору.

– Неплохой удар, господин маршал, – похвалил Филиппа король.

В неразберихе Анжелику как будто даже не заметили. Ей удалось соскользнуть со скалы, обтереть расцарапанные руки и подобрать в снегу шляпу.

Какой-то доезжачий подвел к ней ее кобылу. Старик всю жизнь был при псовой охоте и не стеснялся в выражениях. Бросившись вслед за Филиппом, он присутствовал при окончании схватки.

– Ну и нагнали вы на нас страху, госпожа маркиза! – произнес он. – Мы знали, что волк где-то здесь. А когда увидели, что ваша лошадь прискакала без седока, и услышали ваш крик!.. Уж вы поверьте старому доезжачему, сударыня, я впервые в жизни видел господина главного ловчего бледным как смерть!

Только случай свел Анжелику с Филиппом на последовавших за охотой увеселениях. Тщетно она пыталась найти его после того, как он, затянутый в свой окровавленный кафтан, прежде чем вскочить в седло, бросил на нее разъяренный взгляд. Без сомнения, он охотно отвесил бы ей пару звучных пощечин. Тем не менее Анжелика полагала, что женщина, жизнь которой спасена ее супругом, обязана отблагодарить его.

– Филипп, – сказала она, когда ей удалось встретиться с ним между двумя переменами блюд, – я так признательна вам… Без вас со мной было бы покончено.

Маркиз неторопливо поставил на поднос проходящего мимо лакея бокал, который держал в руке, затем взял Анжелику за запястье и стиснул так, что едва не сломал ей руку.

– Тем, кто не понимает, что такое псовая охота, лучше оставаться дома и заниматься вышиванием, – гневно прошептал он ей. – Вы непрестанно ставите меня в неловкое положение. Вы просто-напросто неотесанная крестьянка, малограмотная торговка. Придет день, и я смогу удалить вас от двора и избавиться от вас!

– Почему бы тогда не позволить было мессиру Волку сделать свое дело, ведь ему так хотелось!

– Я должен был убить этого волка, а ваша участь меня мало беспокоила. Не смейтесь, не раздражайте меня. Вы подобны всем остальным женщинам, которые считают себя неотразимыми и верят, что любой с радостью умрет ради них. Я не из числа этих болванов. Однажды вы поймете, если до сих пор не догадались, что я тоже волк.

– Не хотелось бы верить, Филипп.

– Я сумею доказать вам это. – Он холодно улыбнулся, и в его глазах мелькнул недобрый огонек.

Теперь маркиз взял ее руку с нежностью, какой она и не подозревала, и поднес к своим губам.

– Те чувства, которые вы поставили между нами в день нашей свадьбы, сударыня: ненависть, злопамятство, месть, – никогда не сотрутся в моей памяти. Я свое слово сдержу.

Он почти касался губами ее узкого запястья. Внезапно он сильно прикусил его.

Чтобы не взвыть от боли, Анжелике потребовалась вся ее светская выдержка. Отшатнувшись, она наступила каблуком на ногу встававшей из-за стола Мадам. Та вскрикнула.

Анжелика покраснела, потом сильно побледнела и пробормотала:

– Простите меня, ваше высочество!

– Дорогая, какая же вы неловкая…

Филипп недовольным тоном подхватил:

– И верно, будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано.

В его глазах блеснула злобная усмешка. Он низко склонился перед принцессой, после чего покинул дам, последовав за направлявшимся в гостиные королем.

Анжелика достала кружевной платочек и приложила к укусу. Боль проникла в самое сердце. Она почувствовала дурноту.

С помутившимся взглядом она пробралась среди оживленных групп придворных и оказалась в прохладном вестибюле.

Усевшись на первую попавшуюся софу между окнами, Анжелика осторожно приподняла свернутый в тугой комок кусочек тонкого батиста и рассмотрела свое посиневшее запястье; на нем выступили темные капельки крови. С какой жестокостью Филипп укусил ее! И что он за лицемер: «будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано». Еще пойдет слух, что госпожа дю Плесси была так пьяна, что толкнула Мадам… Эта молодая дама не умеет вести себя по-светски!..

Проходя мимо, маркиз де Лозен, тоже в голубом фраке, признал в сидящей на софе даме Анжелику.

– А вот теперь я вас отругаю, – сказал он, – вы снова одна! Всегда одна!.. При дворе… Прекрасная, как ясный день! И в довершение всего спрятались в таком укромном и незаметном уголке, что влюбленные дали ему название кабинета Венеры! Одна!.. Вы бросаете вызов правилам самого элементарного приличия, чтобы не сказать проще – законам самой природы.

С видом сурового отца, распекающего дочь, он присел рядом:

– Какая муха вас укусила, дитя мое! Какой мрачный демон поселился в вас и заставляет отвергать комплименты, избегать общества кавалеров! Уж не позабыли ли вы, что Небо даровало вам великое очарование? Уж не хотите ли вы обидеть богов? Но что я вижу? Анжелика, душа моя, да что же это! – У маркиза даже голос изменился.