Текст книги "Анжелика и король"

Прикоснувшись пальцем к ее подбородку, он заставил Анжелику поднять голову.

– Вы плачете? Из-за мужчины?

Сдерживая рыдания, она кивнула.

– Ну, знаете, это уж не проступок, а настоящее преступление. А ведь ваше основное предназначение в том, чтобы заставлять плакать других… Малыш, здесь нет ни одного мужчины, достойного того, чтобы из-за него проливали слезы… разумеется, не считая меня. Но я и надеяться не смею…

Анжелика попыталась улыбнуться. Ей даже удалось пролепетать:

– О, мое горе не столь серьезно. Это, скорее, нервное… Просто мне больно…

– Больно? Где же?

Она показала ему запястье.

– Хотелось бы мне знать, какой подлец так обошелся с вами? – воскликнул потрясенный Пегилен. – Назовите его, и я потребую от него объяснений.

– Не возмущайтесь, маркиз. Увы, он имеет на меня все права.

– Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о прекрасном главном ловчем, вашем супруге?

Анжелика не ответила и вновь залилась слезами.

– Да, ничего лучшего от мужа и ждать не приходится, – с отвращением заметил Пегилен. – Совершенно в стиле вашего избранника. Но зачем же вы продолжаете с ним видеться?

Слезы душили Анжелику.

– Ну ладно, ладно, – смягчившись, продолжил маркиз. – Не стоит доводить себя до такого состояния. Из-за мужчины! Да к тому же из-за мужа! Сокровище мое, у вас устарелые представления о свете… Вы больны или… Впрочем, похоже, у вас давно что-то не ладится. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом… Только сперва вытрем слезки.

Достав из кармана белоснежный батистовый платок, он нежно промокнул ей лицо и глаза. Анжелика видела прямо перед собой его искристые смеющиеся глаза, в которых все при дворе, включая самого государя, умели различать огонек лукавства. Светская жизнь и распутство уже пробороздили морщинки вокруг его саркастического рта. Однако все его приятное лицо выражало живость и довольство. Это был южанин, гасконец, пылкий, как солнце, и юркий, как форель, которая водится в горных ручьях Пиренеев.

Анжелика дружелюбно взглянула на Пегилена. Он улыбнулся:

– Ну что, вам лучше?

– Мне кажется, да.

– Сейчас мы все уладим, – пообещал он.

На мгновение он умолк, внимательно разглядывая ее.

В своем закутке они были незаметны для бесконечно снующих в галерее придворных и лакеев. Чтобы оказаться в этой нише между окнами, целиком занятой канапе, подлокотники которого полностью скрывали собеседников от посторонних взглядов, следовало подняться на три ступеньки.

В зимних сумерках Анжелику и Пегилена освещали лишь проникающие через окно красновато-золотые лучи заходящего солнца. Снаружи еще можно было различить постепенно скрывающуюся в тумане песчаную террасу с мраморными вазами и мерцающий пруд.

– Так вы говорите, уединенный уголок, в котором мы с вами находимся, называют кабинетом Венеры? – поинтересовалась Анжелика.

– Да. Здесь любовники находятся в стороне от любопытных взглядов, насколько это возможно при дворе, и молва с удовольствием рассказывает, будто самые нетерпеливые порой укрываются здесь, чтобы принести жертву прелестной богине. Анжелика, быть может, вам есть в чем упрекнуть себя по отношению к ней?

– К богине любви? Пегилен, пожалуй, я бы, скорей, упрекнула ее в забывчивости по отношению ко мне.

– Я бы так не сказал, – задумчиво молвил маркиз.

– Что вы имеете в виду?

Он покачал головой и, опершись подбородком на свой кулак, предался размышлениям.

– Чертов Филипп! – вздохнул он. – Кто бы знал, что скрывается под этой прекрасной оболочкой… Вы никогда не пытались как-нибудь вечером, перед тем как он наведается к вам, подсыпать ему в бокал какого-нибудь благотворного порошка? Поговаривают, будто Ла Вьен, содержатель бань на улице Фобур-Сент-Оноре, готовит снадобья, способные вернуть силу истощенным слишком частыми жертвами Венере любовникам, а заодно и старикам, и тем, кого недостаточно горячий темперамент отвращает от ее алтаря. Например, он торгует веществом под названием «пельвиль», о котором рассказывают, будто оно творит чудеса.

– Нисколько не сомневаюсь. Однако подобные методы мне неприятны. К тому же для этого мне следовало бы иногда иметь возможность поближе подступиться к нему, чтобы хотя бы добраться до его бокала… А это случается нечасто.

У Пегилена округлились глаза.

– Не хотите же вы сказать, что супруг столь безразличен к вашим прелестям, что никогда не посещает ваши покои?

Анжелика прерывисто вздохнула.

– Именно так, – тусклым голосом ответила она.

– А что об этом думает ваш официальный любовник?

– У меня его нет.

– Как вы сказали? – Лозен аж подскочил. – Ну, скажем, мимолетные друзья?

– ?..

– Уж не пытаетесь ли вы убедить меня, что у вас их нет?

– И тем не менее, Пегилен, осмелюсь настаивать, что это правда.

– Не-ве-ро-ят-но! – прошептал маркиз, придав лицу выражение трагического изумления, как при получении печального известия. – Анжелика, вы заслуживаете хорошей порки.

– За что? – возразила она. – Здесь нет моей вины.

– Вы виноваты во всем. С вашей кожей, вашими глазами, вашей фигурой в подобных неурядицах упрекать следует только себя. Вы чудовище, вы жестокое и опасное создание! – Он сурово коснулся пальцем ее виска. – Что у вас там, в вашей злой головке? Расчеты, планы, рискованные и сложные построения, приводящие в смущение даже господина Кольбера и огорчающие господина военного министра Летелье? Серьезные люди снимают перед вами шляпу, а потерявшая голову молодежь не знает, как спасти свои последние жалкие сбережения от ваших алчных рук. И вместе с тем ангельское лицо, глаза, в сияющей глубине которых можно утонуть, губы, на которые нельзя смотреть без желания впиться в них поцелуем! Сколь изощренна ваша жестокость! Вы обставляете свои появления ошеломляюще и преподносите себя как богиня… И для кого? Я вас спрашиваю!

Горячность де Лозена привела Анжелику в замешательство.

– Чего вы от меня хотите? – перебила она его. – У меня много дел.

– Какие еще, к черту, дела могут быть у женщины, кроме любви? Право, вы просто эгоистка, запершаяся в башне, которую вы сами же себе и построили, чтобы защититься от жизни.

Анжелику поразила такая проницательность под завитым париком придворного.

– Это и так, и не так, Лозен. Кто может понять меня? Вы не были в преисподней…

Охваченная внезапной слабостью, она откинула назад голову и прикрыла глаза. Только что Анжелика вся горела, а теперь ей казалось, что она ощущает, как холодна кровь в ее венах. Она почувствовала нечто напоминающее смерть или приближение старости. Ей захотелось позвать Пегилена на помощь, однако в то же время рассудок подсказывал ей, что такой спаситель может увлечь ее к новым опасностям. Анжелика решила оставить скользкую тему. Выпрямившись, она игриво спросила:

– Между прочим, Пегилен, вы так и не сказали мне, добились ли вы в конце концов должности гроссмейстера?

– Нет, – спокойно ответил Пегилен.

– Как – нет?

– Нет. Вы уже неоднократно наносили мне удары, однако на сей раз я не попадусь в ловушку. Вы в моей власти и пока со мной не рассчитались. В настоящий момент меня интересует не должность гроссмейстера, а причина, по которой ваша женская судьба прячется в вашей упрямой головке, а не здесь. – Он положил ладонь прямо на грудь молодой женщины.

– Пегилен! – Анжелика гневно поднялась с дивана.

Но он проворно схватил маркизу, так что она потеряла равновесие, и, опрокинув на свою правую руку, просунул левую между ее колен. Теперь Анжелика почти лежала на софе, прижавшись грудью к де Лозену.

– Молчите и ведите себя тихо, – назидательно вытянув указательный палец, приказал он. – Медицина изучит ваш случай. Я полагаю, он критический, однако не безнадежный. Ну же, приступим. Прежде всего попросту перечислите мне всех благородных господ, что вертятся вокруг вас и теряют сон при одном упоминании вашего имени.

– Право… Неужели вы полагаете, что их много?

– Запрещаю вам делать вид, что вы удивлены моим вопросом!

– Но, Пегилен, уверяю вас, я не понимаю ваших намеков.

– Как, вы даже не заметили, что при вашем появлении маркиз де Лавальер трепещет, словно обезумевший мотылек; что брат Атенаис Вивонн, столь счастливый в любовных делах, начинает заикаться; что Бриенн принимается острить… Господа Сент-Эньян, Роклор начинают волноваться, а наш сангвиник Лувуа после десятиминутной болтовни с вами буквально истекает кровью…

Она весело рассмеялась.

– Я запрещаю вам смеяться, – отрезал Пегилен. – Если вы не заметили всего этого, значит ваш недуг еще страшнее, чем я полагал. Значит, вы не ощущаете всей той горячности, того пламени, что вас окружает? Клянусь Вельзевулом, у вас кожа саламандры. – Он указательным пальцем коснулся ее шеи. – А ведь не скажешь…

– А как же вы, господин де Лозен? Себя вы не включаете в список сжигаемых на огне?

– О нет, только не я, – живо возразил он. – О нет, я бы ни за что не осмелился, я бы слишком боялся.

– Меня?

Глаза маркиза подернулись легкой дымкой.

– Вас… и всего, что вас окружает. Вашего прошлого, вашего будущего, вашей тайны.

Анжелика пристально взглянула на него. Потом вздрогнула и спрятала лицо на его затянутой в голубой атлас груди:

– Пегилен!

Легкомысленный Пегилен был старым другом. Ему была известна ее старая драма. В каждом трагическом закоулке ее судьбы он появлялся внезапно, словно марионетка из-за ширмы. Он возникал, пропадал, возникал вновь.

И сегодня вечером он тоже был здесь, верный самому себе.

– Нет, нет и нет, – повторил он. – Я не люблю рисковать. Сердечные муки пугают меня. Не рассчитывайте, я не стану флиртовать с вами.

– Интересно, а чем вы сейчас занимаетесь?

– Утешаю вас, это не одно и то же.

Его палец скользил вниз по ее шелковистой шее, рисуя какие-то узоры, следуя за изгибом ожерелья из розового жемчуга, отбрасывающего молочные отблески на белую кожу.

– Вам причинили много зла, – нежно прошептал он, – и нынче вечером вам очень грустно. Черт побери! – Выдержка внезапно оставила его. – Да вы напряжены, точно каленая сталь! Расслабьтесь. Можно подумать, вас никогда не касалась рука мужчины! Мне чертовски хочется преподать вам небольшой урок…

Маркиз склонился над Анжеликой. Она снова попыталась высвободиться, однако он силой удержал ее. В его движениях ощущалась властность человека, не склонного хвастаться любовными победами. Его глаза странно мерцали.

– Вы достаточно дразнили нас, дамочка! Пробил час отмщенья. К тому же я умираю от желания осыпать вас ласками и полагаю, что вы в этом очень нуждаетесь.

И он принялся покрывать поцелуями ее веки и виски. Потом его горячие губы коснулись уголка ее рта.

Анжелика вздрогнула. Животное желание, точно хлыстом, ожгло ее. К нему примешивалось несколько извращенное любопытство на собственном опыте испытать таланты известного при дворе донжуана.

Пегилен был прав. Филипп не в счет. Безумный праздник, золоченый балет двора захватил Анжелику. Она знала, что уже никогда не сумеет жить вне этого круга, в одиночестве, наедине со своими прекрасными платьями и драгоценными украшениями. Она будет скользить со всеми вместе, неотличимая от них, уносимая волнами интриг, сделок с совестью и адюльтеров. Что за крепкий, ядовитый и восхитительный напиток!

Чтобы не умереть, ей следовало выпить его залпом.

Анжелика глубоко вздохнула. С целительным теплом мужских ласк к ней возвращалась склонность к беззаботности. И когда губы маркиза де Лозена коснулись ее губ, она им ответила, сначала робко, а затем целиком отдалась страсти.

Яркий свет принесенных двумя процессиями лакеев и расставленных вдоль галереи факелов и фонарей ненадолго разлучил любовников.

Анжелика никак не могла понять, как в их убежище сохраняется прежний полумрак.

Прямо возле них лакей устанавливал на консоли канделябр на шесть свечей.

– Эй, дружище, – прошептал Пегилен, перегнувшись через подлокотник дивана, – унеси-ка свой светильник подальше.

– Не могу, сударь. Боюсь навлечь на себя гнев господина осветителя, отвечающего за эту галерею.

– Тогда хотя бы задуй три свечи, – отвечал маркиз, бросая лакею золотую монету.

И, тут же позабыв о нем, снова сжал молодую женщину в объятиях.

– Ты здесь! Как ты прекрасна! Как ты соблазнительна!

Ожидание распалило обоих. Анжелика застонала и впилась зубами в переливчатое плечо прекрасного голубого камзола. Пегилен тихонько засмеялся:

– Не торопитесь, маленькая волчица… Сейчас я постараюсь угодить вам… Однако здесь довольно людно; позвольте, я справлюсь сам.

Она подчинилась, задыхающаяся и покорная. Золотистый покров страстного забытья упал на ее горести. Теперь она вся была лишь страстным телом, разгоряченным наслаждением, ее не заботило ни место, где она находилась, ни даже умелый партнер, прикосновения которого заставляли ее трепетать.

– Дитя мое, вы много грешили, но, принимая в расчет ваше раскаяние, доказательством коего явилась та горячность, с которой вы принялись за исправление ошибок, полагаю, что мне не следует отказывать вам в благословении маленького бога Эроса и в отпущении вам грехов. В наказание вы…

– Ах, что вы за развратник! – слабо усмехнувшись, томно запротестовала она.

Подхватив рукой прядь золотистых волос, Пегилен прикоснулся к ним губами. Втайне он удивлялся своей радости. В ней не было ничего напоминающего чувство пресыщения, следующего за утолением желания. Почему? Что это за женщина?

– Анжелика, ангел мой, боюсь, я позабыл о своих добрых намерениях… О да, я сгораю от желания узнать больше. Не хотите ли вы… Умоляю, ближе к ночи, после вечерней аудиенции у короля, приходи ко мне.

– А мадам де Роклор?

– Подумаешь!..

Приподняв голову с его плеча, Анжелика стала приводить в порядок кружева на своей груди. И вдруг рука ее замерла в воздухе.

В нескольких шагах от них, на фоне ярко освещенной стены галереи, выделялся неподвижный черный силуэт. Не стоило даже вглядываться в его черты: Филипп!

Пегилен де Лозен не раз бывал в подобных ситуациях. Ловко приведя в порядок свою одежду, он поднялся и отвесил маркизу дю Плесси глубокий поклон:

– Сударь, назовите своих секундантов: я к вашим услугам.

– А моя жена к услугам всего двора, – медленно ответил Филипп. – Прошу вас, маркиз, не стоит никого беспокоить.

Отставив ногу, он поклонился едва ли не ниже, чем Пегилен, и удалился своей великолепной походкой.

Казалось, маркиз де Лозен превратился в соляной столб.

– Черт побери! В жизни не встречал подобных мужей!

Выхватив шпагу, он перепрыгнул через три ступеньки и бросился вслед главному ловчему.

Так, бегом, он ворвался в Салон Дианы в тот самый момент, когда король в сопровождении принцесс крови выходил из кабинета.

– Сударь, – вскричал Пегилен своим зычным голосом, – ваше презрительное отношение оскорбительно! Я этого не потерплю! Ваша шпага должна ответить!

Филипп опустил холодные глаза на своего жестикулирующего соперника:

– Моя шпага принадлежит королю, сударь. Я еще никогда не сражался за шлюх.

Взбешенный, Лозен всегда говорил с южным акцентом.

– Я наставил вам рога, сударь, – прорычал он, обезумев от досады, – и настаиваю, чтобы вы требовали у меня сатисфакции.

Глава XII

Анжелика села на постели. Голова гудела, рот заполняла горечь. Поднималась заря, серая, как пепел.

Она запустила пальцы в спутанные волосы. Кожа на голове болела. Потянувшись за зеркальцем на прикроватном столике, она скривилась от боли. Рука распухла. Анжелика в недоумении уставилась на свое запястье. И вдруг вспомнила: Филипп!

Она выскочила из постели, спотыкаясь, сунула ноги в домашние туфли. Надо поскорей узнать, что произошло между Филиппом и Лозеном. Удалось ли королю убедить их не драться на дуэли? А если они все же дрались, какая участь ожидает выжившего? Арест, заключение под стражу, опала?..

С какой стороны ни посмотреть, всюду страшная и безвыходная ситуация.

Скандал! Чудовищный скандал!

При одном воспоминании о том, что случилось в Фонтенбло, стыд жег ее огнем.

Она снова видела невозмутимого Филиппа и Пегилена, выхватывающего шпагу и принимающего боевую позицию прямо на глазах у короля. И разнимающих их господ де Жевра, де Креки и Монтозье. Кипящий гасконец извивался в руках Монтозье и вопил: «Я наставил вам рога, сударь!» А взоры придворных обратились на пунцовую от стыда Анжелику, даже не успевшую привести в порядок свое роскошное платье.

Каким чудесным усилием воли удалось ей все же сделать несколько шагов и присесть перед королем и королевой в самом глубоком реверансе? Как ей достало сил, держась очень прямо, пройти между двумя рядами придворных, под насмешливыми или возмущенными взглядами, среди шепота, сдавленных смешков и столь полной и пугающей тишины, что ей хотелось обеими руками подхватить свои юбки и бежать.

Но, однако, она держалась до конца, вышла, не ускорив шага, и тут-то, в пустынном и плохо освещенном коридоре, рухнула, ни жива ни мертва, на кушетку.

Там и обнаружила ее чуть позже мадам де Шуази. С видом смущенной простушки благородная дама, облизывая губы, сообщила маркизе дю Плесси-Бельер, что в настоящий момент его величество наедине отчитывает господина де Лозена, что принц взял на себя переговоры с оскорбленным супругом и что двор надеется, что неприятную ситуацию удастся разрядить. Тем не менее госпожа дю Плесси должна понимать, что ее присутствие при дворе становится нежелательным и что король поручил госпоже де Шуази передать маркизе, что она должна тотчас же покинуть Фонтенбло.

Анжелика приняла вердикт почти с облегчением. Она бросилась к своей карете и мчалась всю ночь напролет, несмотря на брюзжание кучера и лакеев, боявшихся нападения бандитов в лесу.

«Судьба ко мне неблагосклонна! – думала Анжелика, с горечью разглядывая в высоком зеркале туалетной комнаты голубые от усталости веки. – Ежедневно и еженощно при дворе бессчетное количество женщин с невероятной ловкостью обманывают своих мужей. Стоило однажды случиться такому со мной, и у меня под ногами буквально разверзается твердь. Точно: судьба ко мне неблагосклонна!»

Готовая залиться слезами, она принялась дергать шнурки всех колокольчиков. Зевая, появились заспанные Жавотта и Тереза. Анжелика приказала помочь ей переодеться, потом послала за Флипо и велела ему бежать в особняк маркиза дю Плесси, на улицу Фобур-Сент-Антуан, и разузнать там все, что только можно.

Она уже заканчивала одеваться, когда шум въезжающей во двор ее дома кареты заставил Анжелику замереть. Сердце сильно билось. Зачем кто-то пожаловал в шесть утра? Кто это? Она бросилась к лестнице, на неверных ногах спустилась на несколько ступеней, перегнулась через перила и увидела Филиппа в сопровождении Ла Вьолета, несшего две шпаги, и личного духовника маркиза.

Ее супруг поднял голову.

– Я только что убил господина де Лозена, – сказал он.

Чтобы не упасть, Анжелика вцепилась в перила. Сердце ее бешено билось. Филипп. Он жив!

Она торопливо спустилась и, подойдя к мужу, заметила, что его пластрон и жилет забрызганы кровью. Впервые она видела, что он без свойственного ему изящества накинул плащ, потому что поддерживает правую руку левой.

– Вы ранены? – беззвучным от волнения голосом спросила она. – Это опасно? О Филипп, вам надо сделать перевязку. Пойдемте, прошу вас!

Она повела маркиза к себе в спальню. Видимо, он был сильно оглушен, потому что без комментариев последовал за ней, опираясь на ее плечо, потом тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза. Лицо Филиппа было белым, как его кружевной воротник.

Приказав служанкам принести воду, корпию, порошки, бальзамы и настоянную на ароматических травах воду венгерской королевы, Анжелика трясущимися руками схватила свою шкатулку для шитья, достала из нее ножницы и принялась резать отвердевшую от крови ткань.

– Выпейте, – протянула она ему целебный настой, как только Филипп немного пришел в себя.

Рана выглядела неопасной. Длинный порез начинался у правого плеча и шел до левой стороны груди, однако был задет лишь поверхностный слой мышц. Анжелика промыла порез, приложила майльскую горчицу и порошок из толченых раковых панцирей.

Филипп, не поморщившись, вытерпел ее заботы, даже когда она смазала открытую рану горчицей. Казалось, он пребывает в глубокой задумчивости.

– Я пытаюсь понять, как удастся уладить вопрос этикета, – наконец произнес он.

– Какого этикета?

– Относительно ареста. Обычно арест дуэлянтов производит капитан королевских гвардейцев. Но нынешний капитан гвардейцев не кто иной, как маркиз де Лозен. А посему он не может арестовать самого себя, не так ли?

– Он тем более не может этого сделать, будучи мертвым, – нервно усмехнувшись, заметила Анжелика.

– Он? Да на нем даже царапины нет!

Молодая женщина замерла с перевязочной тканью в руке:

– Но разве вы не сказали мне только что…

– Мне хотелось знать, лишитесь ли вы чувств.

– С чего бы мне, в самом деле, лишаться чувств из-за какого-то Пегилена де Лозена… Я была взволнована, разумеется… Выходит, поражение потерпели вы, Филипп?

– Пришлось признать себя побежденным, чтобы прекратить эту глупость. И я не собирался прерывать двадцатилетнюю воинскую дружбу с Пегиленом из-за какой-то… маркизы. – Он побледнел, его взгляд потускнел, Филипп был близок к обмороку. – Кажется, король вас называет: «моя драгоценная».

Глаза Анжелики снова наполнились слезами. Она приложила руку ко лбу. Как же он сейчас слаб, он, столь твердый духом!

– О Филипп, – пробормотала она, – все зря! А ведь вы давеча спасли мне жизнь! Ах, почему же все случилось так, а не иначе? Как бы мне хотелось… любить вас.

Властно подняв руку, он заставил ее умолкнуть.

– Думаю, они идут, – произнес маркиз.

На мраморной лестнице послышался звон шпор и оружия. Потом дверь медленно отворилась и в щель просунулось испуганное лицо графа де Кавуа.

– Кавуа! – сказал Филипп. – Ты пришел арестовать меня?

Граф нервно кивнул.

– Хороший выбор. Ты полковник мушкетеров, и после капитана королевских гвардейцев именно к тебе должна перейти эта обязанность. А что Пегилен?

– Он уже в Бастилии.

Филипп с трудом поднялся из кресла:

– Веди меня. Сударыня, соблаговолите накинуть камзол мне на плечи.

Но стоило Анжелике услышать слово «Бастилия», она почувствовала головокружение. Все сначала!.. Опять у нее отбирают мужа, чтобы заточить в Бастилию. Мертвенно побледнев, она протянула к графу молитвенно сжатые руки:

– Господин де Кавуа, заклинаю вас, не в Бастилию.

– Сожалею, сударыня, но таков приказ короля. Вам должно быть известно, что господин дю Плесси серьезно нарушил указ, подравшись на дуэли, несмотря на строжайший запрет. Однако не отчаивайтесь. С ним будут хорошо обходиться, ухаживать за ним, к тому же лакей получил дозволение сопровождать его.

И Кавуа протянул Филиппу руку, чтобы тот мог опереться на нее.

Анжелика закричала, как раненый зверь:

– Не в Бастилию!.. Заточите его куда хотите, но только не в Бастилию!

Уже подошедшие к двери дворяне обернулись, в их взглядах читалось смущенное недоумение.

– А куда бы вы хотели, чтобы меня заперли? Может, в Шатле? С мужланами? – бросил Филипп.

Все повторялось! Ожидание, молчание, невозможность действовать, непоправимая катастрофа. Анжелика снова видела, как, спотыкаясь, бредет по дороге, и тревога уже душила ее, как в кошмарном сне, когда тщетно пытаешься убежать, а свинцовые ноги не оторвать от земли. В течение нескольких часов ей казалось, будто она теряет рассудок.

Служанки, обеспокоенные состоянием своей госпожи, которую они привыкли видеть энергичной, неожиданно нашли способ успокоить ее:

– Надо бы вам повидаться с мадемуазель де Ланкло, сударыня. Мадемуазель де Ланкло.

И почти силой они усадили ее в портшез.

Совет оказался хорошим. Только Нинон с ее уравновешенностью, ее опытом и знанием людей, Нинон с ее добрым сердцем могла выслушать Анжелику, не приняв за сумасшедшую и не возмущаясь.

Она заключила молодую женщину в свои объятия, называла ее «душенька моя», а когда паника Анжелики немного рассеялась, попыталась доказать ей, насколько ничтожное значение имеет подобный инцидент при дворе. В доказательство Нинон привела множество примеров. Ежедневно в Париже мужья дерутся на дуэлях, чтобы отомстить за оскорбленную честь.

– Но… Бастилия! – Кровавые буквы ненавистного слова расплывались перед глазами Анжелики.

– Да, Бастилия! Но оттуда выходят, голубушка.

– Да, чтобы попасть на костер!

Нинон погладила ее по голове:

– Не знаю, на что вы намекаете. Вероятно, в ваших воспоминаниях есть связанный с этим страшный эпизод, который лишает вас самообладания. Но когда к вам вернется ваш обычный здравый смысл, вы согласитесь со мной, что название «Бастилия» хоть и впечатляет, но не пугает. Это просто чулан короля. Есть ли хоть один из наших прекрасных господ, кто не провел бы там некоторое время, расплачиваясь за дерзость или неповиновение, к чему так часто приводит их горячий нрав? Сам Лозен возвращается туда уже в третий, если не в четвертый раз. И его пример великолепно доказывает, что из Бастилии выходят, да к тому же получают бо́льшие почести, чем прежде. Так что дайте королю время, он имеет право заставить недисциплинированную паству почувствовать его кнут. Он же первый с облегчением вздохнет, когда его главный ловчий или наш злостный шалун де Лозен выйдет на свободу…

Своими добрыми словами мадемуазель де Ланкло удалось вернуть покой в душу Анжелики, согласившейся, что ее страхи смешны и необоснованны.

Нинон посоветовала ей пока ничего не предпринимать и подождать, чтобы все успокоилось:

– Один скандал сменяет другой! А двор щедро плодит их! Терпение. Держу пари, что уже через неделю на устах сплетников будет другое имя.

По ее совету Анжелика приняла решение на время удалиться в монастырь кармелиток, где жила послушницей ее младшая сестра Мари-Агнес. Это был лучший способ избежать сплетен света, только и ждущего новой истории, и одновременно оставаться в гуще событий.

В монашеском чепце юная зеленоглазая и узколицая Мари-Агнес де Сансе со своей лукавой улыбкой напоминала одного из тех ангелов, внушающих трепет своим изяществом, что встречают вас под портиками старых соборов. Анжелику удивляло твердое решение сестры, которой едва минул двадцать один год, постричься в монахини. Жизнь в лишениях и молитве, казалось, так мало подходила темпераменту Мари-Агнес, о которой уже в двенадцать лет говорили, что в нее точно бес вселился, и чья короткая карьера среди фрейлин королевы была всего лишь обжигающей вспышкой быстрых и распутных приключений. Анжелика пребывала в твердой уверенности, что по части любви сестрица гораздо опытнее, чем она. Похоже, таково же было и мнение юной послушницы, которая, снисходительно выслушав ее исповедь, вздохнула:

– Как ты еще молода! К чему изводить себя из-за столь банальной истории?

– Банальной? Мари-Агнес, я только что призналась тебе, что обманула мужа. Ведь это грех?

– Нет ничего банальнее греха. Вот добродетель – редкость. Такая редкость в наши дни, что даже стала оригинальной.

– Одного не могу понять: как это произошло… Я не хотела, но…

– Послушай, – резко, как было принято в их семье, прервала ее Мари-Агнес, – дело не в том, хотела ты этого или не хотела. Просто, если не хочешь, не следует жить при дворе.

Возможно, именно в этом и была причина ее полного разрыва с миром.

В полной тишине святой обители, где замирали все городские звуки, Анжелика на мгновение задумалась о покаянии.

Визит госпожи де Монтеспан прервал ее устремления к Небесам, вернув к сложным земным проблемам.

– Не знаю, верно ли я поступаю, – сказала подруге прекрасная Атенаис, – однако, как бы то ни было, я сочла необходимым предупредить вас. Поступайте, как вам угодно, а главное, не выдавайте меня. Солиньяк принял историю с дуэлью на свой счет. А это значит, что дела вашего мужа принимают дурной оборот.

– Маркиз де Солиньяк? А он-то тут при чем?

– Как всегда, защита Господа и Его священных прав. Я предупреждала вас, что он существо мрачное и противоречивое. Ему пришло в голову, что дуэль является одной из опор ереси и атеизма. Воспользовавшись поединком Лозена и вашего супруга, он вынуждает короля проявить суровость, чтобы «показать пример». То есть разжечь костер.

Увидев, что Анжелика побледнела, легкомысленная маркиза дружески хлопнула ее по щеке веером:

– Я пошутила. Но будьте осторожны. Этот безумный святоша вполне способен добиться по меньшей мере длительного заключения, вечной немилости, да мало ли чего еще! А король прислушивается, потому что, как ему помнится, Лозен частенько раздражал его. К тому же он недоволен, что эти двое дворян воспротивились его желанию все уладить. Сама по себе дуэль его не шокирует. Тут дело в законе. Короче, общее мнение таково: не все так гладко. На вашем месте я попробовала бы вмешаться, пока не поздно и король еще колеблется.

Отложив молитвенник, Анжелика тотчас покинула обитель благочестия.

Нинон де Ланкло, к которой снова наведалась Анжелика, упрямо не хотела принимать всерьез историю с обманутым мужем. Кто захочет выставить себя таким глупцом, чтобы затеять процесс? Когда эпидемия принимает всеобщий характер, медики не занимаются частными случаями.

Людовик XIV, которому сообщили шутку, улыбнулся. Хороший знак.

Однако куртизанка нахмурилась, когда Анжелика рассказала ей, какая роль отводится в этой истории господину де Солиньяку. Она помнила времена, когда по приказу Ришелье топор палача рубил благородные шальные головы, дабы «показать пример» и заставить молодых дворян отказаться от пагубной мерзкой привычки драться на дуэлях.

– Если господин де Солиньяк вбил себе в голову, что шпагой вашего мужа задета честь Господа, мы можем с уверенностью полагать, что он убедит короля своим упрямством, которое иные использовали, чтобы добиться милости.

– Вы думаете, король может поддаться влиянию?

– С его стороны это не вопрос слабоволия. Хотя король считает господина де Солиньяка невыносимым, выдвинутые этим последним аргументы имеют вес. На его стороне религиозный закон и закон вообще. Если король утверждает, что поддерживает тот и другой, он не может пренебречь ими. Дело могло бы уладиться, сохрани его участники тайну. А эти раструбили всему свету.

Анжелика размышляла, опустив голову. Теперь, когда предстояло вступить в бой, к ней вернулось самообладание.

– А что, если мне повидаться с господином де Солиньяком?

– Попытайтесь.