Текст книги "Змеиная верность"

4

Утро было ужасным.

Просыпаться и вылезать из-под одеяла в промозглый холод было мучительно. Горячую воду так и не включили, пришлось мыться ледяной. Еды не было никакой, все вчера кануло в Людмилину «нервную почву». И апофеозом жизненных неурядиц на столе красовались кастрюлька и две тарелки со струпьями засохшего горохового супа. Вчера ни одна из них не нашла в себе сил сбегать на общежитскую кухню и помыть посуду.

Лиза всегда знала, что несделанные дела мстят за себя. На экзаменах почти всегда достается невыученный билет, а нежданные гости являются как раз тогда, когда поленишься сделать уборку. Особенно мстительна немытая посуда. Какими только нелестными эпитетами не награждала себя Лиза, когда приходилось отскребать от тарелок и кастрюль присохшие пищевые остатки! Вот и сейчас она все их себе повторила, стоя над немытой посудой, да что толку?

Наскоро выпив горячего пустого чаю, Лиза и Людмила малодушно бежали из дома, оставив решение всех проблем на вечер. На улице все так же шел дождь, правда, уже не ливень, а нудная, непрерывная морось.

Они мигом продрогли и, решив, что сегодня не время для пеших прогулок, свернули на остановку и очень удачно втиснулись в маршрутку, полную не выспавшихся людей и мокрых зонтов. Минут через семь, проехав две остановки, они были уже у института.

Лизу подгоняла мысль о работе. Вчера она так и не сумела взвесить мышей, а контроль за весом подопытных животных производился по графику и был очень важен. Кроме того, в термостате у нее дозревал экстракт, который сегодня надо было вынуть, прогнать на спектрофотометре и обрабатывать дальше. Спектрофотометр барахлил, а Саша Грачев, который обещал все наладить, тоже не смог вчера попасть в институт. Так что сегодня придется покрутиться, чтобы все успеть… Лиза корила себя за черствость – в институте такое произошло, а у нее все мысли о мышах и экстрактах, но иначе она не могла.

В вестибюле института все было как обычно, разве что плиточный пол вымыт особенно тщательно. За вахтерским столом сидел Онищенко, третий вахтер. Вчера Вера Никитична, сменщица покойного Михалыча, наотрез отказалась оставаться на ночь, и Метельчуку пришлось вызывать Онищенко на внеочередное дежурство. Отставной военный, еще не старый Онищенко, в отличие от добродушного Михалыча, был всегда неприветлив, хмур и неразговорчив.

– Ой, здрасти, дядя Гриша, – подхалимски заверещала Людмила. – Вам тут ночью не страшно было?

Покойный Михалыч, вечно пьяненький, обычно охотно балагурил с девчатами, но Онищенко был из другого теста. Он не удостоил Людмилу ответом и цепким взглядом надзирателя проследил, чтобы они расписались за все взятые ключи.

Сегодня они пришли первыми, все ключи от их лаборатории еще висели на доске. Лиза взяла ключи от общей и рабочей комнат и от лаборантской. В лаборантской хранились специальные весы для взвешивания животных, а лаборантка Диночка придет еще не скоро. Диночка жила далеко, в городке-спутнике, и к ее опозданиям все давно привыкли.

Лаборатория фитопрепаратов размещалась на третьем этаже. Она состояла из двух больших комнат, которые условно назывались «общей» и «рабочей», небольшого кабинета заведующего и совсем крохотной лаборантской. В общей комнате стояли столы сотрудников, общий «чайный» стол, компьютеры, весы и приборы. В рабочей размещались холодильники, центрифуги, термостаты, шкафы с реактивами и лабораторные столы.

Залетев в общую комнату, Лиза бросила сумку и зонт на свой стол и стала поспешно натягивать черный «виварский» халат. Людмила между тем прямиком кинулась к тумбочке, где хранились припасы к чаю.

– Ура, печенье есть! – завопила она. – Лизочек, я чай поставлю, а то умру! Сто лет не емши!

– Давай, – одобрила Лиза. – Оставь там мне парочку, я вернусь и тоже попью.

– Давай сейчас попьем! – Людмила, видимо, сомневалась, сможет ли она оставить хоть крошку. – Никуда не денутся твои мыши.

– Нет, я сначала взвешу, – не сдалась Лиза. – Я быстро…

То, что она не взвесила вчера мышей, выбилась из графика, тяготило ее. В некоторых вопросах Лиза была педантична до занудства. Схватив ключ от лаборантской, она выскочила из комнаты.

Лиза открыла дверь лаборантской и замерла на пороге. Ей показалось, что в комнате кто-то есть. Она внимательно оглядела крохотное пространство. Комнатушка была как на ладони, Лиза явственно видела, что она пуста, но ощущение чьего-то присутствия было так отчетливо, что ей стало не по себе.

Здесь никого нет, сказала она себе, привидений не бывает. Все это расстроенные нервы, бессонная ночь и пустой чай вместо завтрака…

Что-то вроде тени прошло у нее за спиной, Лиза ясно увидела это краем глаза. Она взвизгнула и резко обернулась. Никого, пустой коридор… Холодок ужаса сполз по позвоночнику к ногам, колени ослабли, и Лиза осела на корточки, прижимаясь спиной к дверному косяку.

Она сидела, водя испуганными глазами по сторонам, стараясь держать в поле зрения и коридор и комнату. Было тихо… Как-то особенно, неестественно тихо…

Где-то этажом ниже хлопнула дверь, послышались голоса, и наваждение исчезло… Обычный коридор, обычная комната, все давно знакомое и привычное. Что это на нее нашло?

Лиза заставила себя встать и зайти в лаборантскую. Больше всего ей хотелось схватить весы и убежать, но что-то словно держало ее здесь.

Она внимательно огляделась. Здесь, конечно, побывала полиция. Дверцы шкафов распахнуты, ящики стола выдвинуты, стулья составлены в ряд у стены. Но на столе по-прежнему валялись фантики конфет и растерзанная пачка печенья. Здесь же лежала расческа с пучками застрявших белых волос, стоял баллон дезодоранта. Да, Ленку Кашеварову нельзя было назвать чистюлей и аккуратисткой. И еще здесь стоял слабый сладковатый химический запах…

Что-то знакомое, но Лиза не могла вспомнить, что.

Немного подумав, Лиза придвинула к окну стул и полезла открывать форточку.

Сзади скрипнула дверь. Лиза дернулась, едва не свалилась со стула и успела облиться холодным потом, прежде чем поняла, что в лаборантскую заглядывает Зоя Евгеньевна Болдина.

– Лизавета, это ты здесь? Что ты тут делаешь с утра пораньше? А Динка опять опаздывает? – Зоя Евгеньевна, как всегда подтянутая и свежая, вошла, держа на отлете мокрый зонт. На ее коротких волосах посверкивали капли дождя. – Ты чего на окно полезла?

Лиза облегченно вздохнула.

– Проветрить хочу, – объяснила она. – Воняет здесь чем-то.

– Ап-чхи! – Зоя потянула носом и звонко чихнула. – Правда, ну и вонища! Все-таки какая Ленка неряха! – И сразу же спохватилась, хлопнула себя ладошкой по губам. – Ох, господи, что же я, дура, говорю!

– Да нет, это химическое что-то. – Лиза дотянулась до форточки и распахнула ее. Сразу сильно потянуло сырым холодным воздухом, мерзкий запах стал быстро улетучиваться.

Зоя Евгеньевна еще раз чихнула, достала носовой платок и аккуратно промокнула нос.

– Ты молодец, Лиза, что сразу принялась за работу. Ситуация у нас, конечно, тяжелая, но жизнь-то продолжается. Надо стараться, чтобы все вернулось в свою колею. Павел Анатольевич сегодня задержится, ему с утра к следователю, а нам нужно приложить все усилия, чтобы работа шла как прежде. Лады?

– Лады, – согласилась Лиза, слезая со стула. – А он… Павел Анатольевич… ничего не рассказывал? В смысле, полиции удалось что-нибудь выяснить?

– Нет, пока ничего не ясно, скорее всего несчастный случай. – Зоя Евгеньевна опять расчихалась, уткнулась носом в платок и, кивнув на Лизин черный халат, невнятно спросила: – Ты сейчас в виварий?

Лиза кивнула, взяла весы, и они вместе вышли из лаборантской. Зоя Евгеньевна помахала Лизе рукой с зажатым в ней носовым платком и пошла в лабораторию. Лиза свернула на лестницу.

Виварщицы тетя Наташа и тетя Катя уже успели покормить животных, почистить клетки, насыпать в них свежих опилок и теперь пили чай за маленьким ободранным столом в самом дальнем углу вивария, за стеллажами с клетками. Виварские запахи их нисколько не смущали.

Лиза установила весы на большом металлическом столе неподалеку от входа и приступила к работе. Она вытаскивала из стеллажа клетку, переносила на стол, по очереди вылавливала из клетки мышек, сажала в специальную высокую чашку весов, записывала цифры в блокнот. Взвесив население одной клетки, Лиза задвигала ее обратно в стеллаж и вытаскивала другую…

Белые увертливые зверьки с красными бусинами глаз метались по клетке, сквозь прутья сыпались опилки. У Лизы свербило в носу от опилочной пыли, чесались глаза, и скоро заныла спина.

Словом, это была нудная, неинтересная работа. Лиза надеялась, что Людмила, попив чаю, придет помогать. Обычно они делали эту работу вместе, тогда она двигалась гораздо быстрее. Но Людмила что-то не спешила…

Дверь вивария была открыта настежь, видимо, для того, чтобы побыстрее выверился запах мышиного и крысиного помета, сгустившийся за ночь. Лизе было видно, как в подвал по одному, по два, а то и целыми группами, возбужденно переговариваясь, спускались сотрудники, а потом, уже притихшие, шли обратно. Народ ходил смотреть на место гибели Лены Кашеваровой. Лиза решила, что она закончит работу и тоже пойдет глянет.

Мысли Лизы текли своим чередом, и они, увы, никак не касались работы.

Что на нее нашло там, в лаборантской? Глюки какие-то… Хорошо хоть, никто не видел, как она сидела там под дверью, трясясь от страха. Поменьше надо трепаться с Валерой Николашиным на «потусторонние» темы, а то и правда начнешь разговаривать с призраками…

Что-то еще в лаборантской зацепило ее и не давало покоя… Запах, запах. Чем там пахло? Позавчера, когда она заходила в лаборантскую, этого запаха не было. А сегодня она заглянула туда первая. И что это значит? Что он появился в ту ночь, когда умерла Ленка. А вдруг это след работы криминалистов? Эксперты, например, применяли какой-то реактив. Но чем же там пахло? Чем-то знакомым… Нет, не вспомнить.

Что делать с Валерой Николашиным? Ведь что-то неладно с ним, что-то связывает его с Ленкой… или с Ленкиной смертью. Расспросить Свету? Последить за Валерой? Посмотреть, как он будет себя вести?

Лиза представила себе, как они с Людмилой крадутся за Валерой, подглядывают из-за угла, выведывают что-то у ничего не подозревающей Светы… Ей стало резко противно. Ну уж нет! Не будет она выслеживать Валерку!..

Виварщицы допили чай и, подхватив свои котомки, двинулись на выход. Проходя мимо Лизы, маленькая, юркая тетя Катя сварливо заметила:

– Ты это че ж, девка, опилками на полу набрыляла? Токо помыли… Замети, когда пойдешь!

– Замету, – пообещала Лиза.

Тетя Катя, большая любительница громких разборок, была явно разочарована Лизиной покладистостью и, уходя, продолжала недовольно ворчать:

– А то ишь ты! Кажный будет брылять на мытые полы!..

Пышная, добродушная тетя Наташа, неспешно плывущая в кильватере у тети Кати, подсказала:

– Совочек с веничком возьми там, за ящиком.

Лиза кивнула.

Задвинув в стеллаж последнюю клетку, она сунула блокнот и карандаш в верхний кармашек халата и пошла за «веничком» и «совочком», которые хранились у большого ларя с кормовым зерном.

Ларь стоял рядом с шахтой грузового лифта, чтобы удобнее было сгружать зерно, овощи, опилки и большие клетки с животными, которых привозили из питомника. Обычного лифта в институте не было, а грузовой ходил от верхнего этажа до подвала. Кроме кормов и животных в нем возили мебель и тяжелое оборудование.

Нагибаясь за веником, Лиза выронила из кармана карандаш, который отскочил к лифту и, конечно, по закону подлости закатился в узкую и довольно глубокую щель между плитками пола и порожком лифта. Лиза, чертыхаясь, попыталась добыть его оттуда, но не получалось. Оставлять карандаш было жалко, надо было его чем-то подцепить. Лиза отломила прутик от веника и с трудом выковыряла карандаш из щели. Вместе с карандашом выковырялось что-то еще непонятное – маленький кругляшок, серебристо сверкнувший на свету.

Лиза подняла непонятный предмет и поднесла поближе к свету… Камешек цвета морской воды в серебристой металлической оправе, не круглый и не овальный, скорее сердцевидной формы. В основании сердечка было совсем крохотное серебристое колечко.

Скорее всего, это была часть какого-то украшения, подвеска. Насколько Лиза могла судить, из бирюзы с серебром. Колечко, которым подвеска крепилась к чему-то, было разогнуто. На металлическом ободке Лиза увидела выгравированные буковки: «О.Р.».

Лиза сунула находку в карман – надо поспрашивать народ, может, найдется хозяйка. Аккуратно подмела опилки, вышла из вивария и пошла в сторону террариума.

Подвальный коридор был пуст, видимо, все любопытствующие уже посетили место трагедии и разошлись. Лиза прошла мимо слесарки, миновала комнату, где сидели электрики, ткнулась в дверь каморки, где обитали инженер-приборист Саша Грачев и герпетолог Бахрам Магомедов. Дверь была заперта. Лиза вздохнула и пошла дальше.

На полу перед террариумом виднелось затертое меловое очертание тела. Лиза остановилась над ним.

Так вот где это произошло… Почему же она все-таки не убежала, не закричала?.. Интересно, если громко закричать, на вахте слышно? Надо бы проверить… Хотя что толку, если Михалыч спал мертвым сном! Этого уже никогда не проверишь.

Стоя над меловым контуром тела, Лиза постаралась представить, как все могло произойти. А может быть, Ленка сразу потеряла сознание от ужаса, ведь она так боялась змей! Может, у нее вообще остановилось сердце, и она умерла еще до того, как подействовал яд.

Вдруг что-то шевельнулось у нее за спиной, по стене метнулась черная тень, и Лиза, в который уже раз за сегодняшний день, почувствовала, как оборвалось и куда-то рухнуло сердце, а волосы на голове зашевелились от ужаса. Она обернулась…

Позади нее стояла странная девушка Ада Лещова.

Аду Лещову в институте сторонились и даже побаивались. Она ни с кем не дружила, общение сводила к минимуму. Молча, не здороваясь, проходила мимо, на приветствия не отвечала, как будто не слышала. Федька Макин частенько, глядя Аде вслед, задумчиво напевал на мотив известной пугачевской песни: «До свиданья, крыша, до свидания…» Девочки-секретарши, работающие рядом с Адой, уверяли, что Ада – сектантка.

В обеденный перерыв она никуда не ходила, доставала принесенную из дома еду и книгу. Книги, которые она читала, тоже были странными: оккультизм, эзотерика, хиромантия, еще какая-то заумь… Валера Николашин, со своим интересом к «потустороннему», попробовал было общаться с Адой, но быстро отступился. Лизе он потом признался, что после общения с Адой у него мозги «свернулись в лист Мебиуса». Ада же с тех пор стала как-то отличать Валеру от других, что-то мелькало у нее в глазах при виде Валеры.

Между тем Ада была из очень приличной и очень нормальной семьи. Единственная дочь известного в городе профессора-офтальмолога Михаила Яковлевича Лещова, она на корню зарубила папины надежды на продолжение врачебной династии и наотрез отказалась поступать как в медицинский, так и в какой-либо другой институт. Она жила в своем мире, и все, что не касалось этого мира, ее не интересовало. Врачи осторожно намекали папе на психическое расстройство дочери, заводили речь об аутизме, но Михаил Яковлевич ничего слышать не хотел и настойчиво тянул дочь в нормальную жизнь. По его просьбе директор института фармакологии, давнишний друг Михаила Яковлевича, принял Аду на работу и придумал ей должность помощника ученого секретаря. Ада отстукивала на компьютере разные деловые бумаги и выполняла другие несложные поручения.

И вот теперь Ада стояла перед Лизой. Как всегда, в чем-то длинном, темном и балахонистом. Прямые волосы наползали на впалые щеки, глаза, полуприкрытые крупными веками, смотрели непонятно куда.

Неслышно ступая, Ада обошла Лизу и, подойдя к меловому силуэту на полу, застыла над ним.

– Они забрали ее, – сказала она, слегка кивнув на меловой контур.

Если бы с ней заговорила статуя Святой Татьяны, покровительницы студентов, поставленная недавно на Университетском проспекте, Лиза удивилась бы меньше. Она, пожалуй, впервые слышала голос Ады, монотонный и тоже какой-то странноватый.

– Кто забрал, полиция? – осторожно переспросила Лиза. Конечно забрали, не оставлять же здесь труп.

– Посланцы, – пояснила Ада. – Все думают, что это несчастный случай, но это они. Она нарушала гармонию. Порок, разврат, зло… Она вовлекала во все это очень достойных людей. Это должно быть наказано.

Вот это да, изумилась Лиза. Оказывается, Ада способна разговаривать вполне связно. Хоть и не очень понятно. И оказывается, она – моралистка! А Лиза-то думала, что она ничего не замечает и ничто ее не трогает. А оказывается, очень даже замечает, и очень даже трогает. И, похоже, она сильно недолюбливала Ленку. Интересно…

– Вы что-нибудь знаете об этом? – осторожно спросила Лиза.

– Творящий знает, а знающий творит. – Ада чуть подвинулась и повернулась к Лизе лицом. – Это одно и то же. Только в грубом мире мысль и деяние разобщены, а в тонком мире это одно и то же.

О чем это она? Лиза во все глаза смотрела на Аду, пытаясь хоть что-нибудь понять. Ада по-прежнему стояла, не поднимая глаз, но теперь она слегка вытянула руку над нарисованной на полу фигурой, словно ощупывая ее. Тонкие растопыренные пальцы слегка подрагивали.

– А… посланцы – это кто?

– Кто угодно. – Ада пошевелила пальцами. – Змея или камень, или огонь. Змея жалит, камень падает, огонь сжигает… Кто угодно. Зовущий может не знать.

Лиза изо всех сил пыталась нащупать смысл этих странных речей. Значит, змея – это посланник. Кого или чего? Тонкого мира, где мысль и деяние – одно и то же? И она куда-то забрала Ленку. Куда? В тот же тонкий мир? Бред… Вот зачем она стоит тут и слушает ненормальную Аду Лещову? У нее полно работы!

– А зовущий – это кто? – уже почти раздраженно спросила Лиза.

– Это я, – спокойно сказала Ада и подняла на Лизу глаза.

Лизе стало не по себе, когда она увидела эти глаза. Большие, выпуклые, темные радужки и сверху, и снизу отделены от век полосками белков, черные зрачки расширены в тусклом свете подвала.

Странное выражение было у этих глаз. Они не «читались». Как будто были глазами не человека, а существа иной природы.

Ада в упор смотрела на Лизу, и Лиза почему-то не могла отвести взгляд. Непонятная сила сковала ее и, как в воронку, затягивала в глубину этих странных глаз. Ноги отяжелели. Захоти она сейчас убежать, ничего бы не получилось. Но даже и желания убежать не возникало. Тяжелое, тягучее оцепенение сковало ее как саваном.

– Не делайте этого, – вдруг негромко сказала Ада и отвела глаза.

Лиза почувствовала облегчение, оцепенение отпустило ее.

– Чего «этого»? – с трудом ворочая языком, спросила она.

– Не потворствуйте праздному любопытству, – медленно и монотонно произнесла Ада. – Это может кончиться плохо.

Вдалеке лязгнула входная дверь подвала, послышались голоса. Ада отвернулась и неслышно скользнула прочь. Лиза, переведя дух и еле оторвав тяжелые ноги от пола, тоже двинулась к выходу.

За поворотом подвального коридора Лиза увидела идущего ей навстречу замдиректора Петра Алексеевича Метельчука. За ним шли еще двое. В первом Лиза узнала одного из полицейских, которых видела вчера, а вот второй… Вторым был профессор Обухович. Вообще, профессор был в институте, и в частности в их лаборатории, нередким гостем, но встретить его здесь, в подвале, Лиза никак не ожидала.

– Здравствуйте… – поздоровалась она и отдельно кивнула профессору: – Здравствуйте, Андрей Степанович!..

Больше всего профессор Обухович походил на огромную, добродушную и очень элегантно одетую гориллу. Очень высокий, с массивной лысой головой, тяжелой челюстью и добрыми маленькими глазками под мохнатыми бровями. Узнав Лизу, он приветственно вскинул над головой обе руки.

– Лиза, здравствуйте! – громыхнул он звучным баритоном. – После к вам зайду, поговорим! – И вся троица двинулась дальше, по направлению к террариуму.

Лиза проводила их глазами и пошла к выходу. По пути она снова толкнула дверь, за которой надеялась увидеть Бахрама Магомедова, но дверь по-прежнему была заперта.

В лаборатории было шумно и очень светло. Поскольку за окном стояла темень от обложного дождя, в большой общей комнате зажгли все лампы. Тарахтела кофемолка, стоял густой запах кофе, в большой круглой колбе на плите закипала вода.

Людмила Пчелкина занималась любимым делом – накрывала стол для кофе. Утренний кофе в лаборатории фитопрепаратов был священной традицией, вроде английского файв-о-клока.

Мужчины шумели, сгрудившись у стола Николашина. Слышался хрипловатый баритон Ивануткина: «Ивануткин так и знал!». Лиза прислушалась и удивилась – обсуждали не вчерашнее происшествие, а какой-то футбольный матч.

Среди общего безделья работали только трое – Зоя Евгеньевна за своим столом, Саша Грачев, ковырявшийся в спектрофотометре, да маленькая лаборантка Диночка, старательно драившая раковину в огромных, ярко-желтых резиновых перчатках. Приглядевшись к несчастному испуганному лицу Диночки, Лиза поняла, что та сама придумала себе эту скучную и не такую уж срочную работу – только бы не сидеть в лаборантской наедине с призраком Ленки Кашеваровой.

Зоя Евгеньевна, не обращая внимания на шум, что-то считала на калькуляторе и быстро записывала в тетрадь. Правой рукой, не выпуская шариковой ручки, она считала на калькуляторе, левой прижимала к носу платок. Глаза у нее были красными и больными.

Способность Зои Евгеньевны работать в любых условиях и независимо от физического состояния всегда восхищала Лизу. В этом Зоя Евгеньевна была для нее недосягаемым идеалом. Сама Лиза не умела так погружаться в работу. Любой шум раздражал ее, внимание рассеивалось, а малейшее недомогание выбивало из колеи.

В который раз позавидовав Зое Евгеньевне, Лиза сняла черный «виварский» халат, тщательно вымыла руки, шуганув от раковины на время трудолюбивую Диночку, и подошла к Саше.

– Саша, ну как?

Саша Грачев, который давно уже «засек» Лизу и то и дело вскидывал на нее яркие шоколадные глаза, передернул тумблер, закрывая «шторку», и принялся рассовывать по карманам отвертки и тестеры.

– В порядке, Лиза, можешь работать.

– Спасибо, Сашечка! – Лиза вытянула губы трубочкой и чмокнула воздух, изображая поцелуй. Саша багрово покраснел, отвернулся и суетливо заспешил к выходу. У самой двери он, однако, был отловлен радушной Людмилой и, несмотря на сопротивление, усажен за стол.

– Саша, а где Бахрам? – громко спросила Лиза, натягивая белый халат и тоже садясь к столу. – Я к вам сегодня уже два раза ломилась, мне с ним поговорить нужно, а у вас закрыто.

– Не знаю, я его сегодня еще не видел. – Саша говорил, не поднимая глаз, краска медленно сходила с его лица.

Федька Макин, который всегда все видел и слышал, отскочил от Николашинского стола, быстро подсел к Саше и, с вызовом глядя на Лизу, спросил:

– А тебе зачем Бахрамыч? Тебе чего от него надо?

– Ничего! – огрызнулась Лиза. Федькин вызывающий тон и бесцеремонность возмутили ее. – Ты, Макин, сначала деньжат подкопи, а потом любопытствуй. А то вдруг тебе придется делать пластику носа. Как любопытной Варваре.

– Ой-ой-ой! Какие мы грозные! – противным голосом затянул Федька, но развить тему помешала Людмила.

– Кофе! Кофе! Все за стол! – громко позвала она и, сняв с плиты колбу, стала разливать по кружкам густую, с пенкой, коричневую жидкость.

– Люда, оставь там немного кофейку, – громко попросила Лиза. – Я Андрея Степановича сейчас встретила, он обещал к нам зайти.

Зоя Евгеньевна подняла голову от бумаг и взглянула на Лизу:

– Андрея Степановича? Обуховича? А где он? Почему сразу к нам не зашел?

Лиза пожала плечами.

– Понятия не имею. Его Метельчук зачем-то повел в террариум… И еще с ними…

– Интересно, зачем бы это?.. – Зоя Евгеньевна встала, подошла к столу, взяла свою кружку и, не садясь, стала греть об нее руки.

Людмила Пчелкина оторвала от раковины несчастную Диночку, заставила снять перчатки, усадила за стол, придвинула кружку с кофе. Затем наконец-то уселась сама и удовлетворенно оглядела стол. Теперь все было в порядке.

Профессор Обухович пришел через двадцать минут. Все еще сидели за столом. Кофе, оставленный для профессора в колбе, заботливо прикрытой чистым полотенчиком, даже не успел остыть. Поздоровавшись со всеми и усевшись за стол, профессор первым делом объяснил причину своего появления в институте.

Оказывается, герпетолога Бахрама Магомедова сегодня утром арестовали. Вернее, задержали. «По подозрению в причастности к гибели Елены Кашеваровой», – процитировал профессор. Поэтому руководство института приняло решение приостановить все работы по «змеиной» тематике, до выяснения всех обстоятельств. А к профессору обратились за консультацией, как к специалисту по позвоночным: что делать со змеями?

– Ивануткин так и знал! – громко сказал Ивануткин. – Разумеется, теперь все свалят на Магомедова. Помните, как говорила Элиза Дулитл из «Пигмалиона»? «Кто шляпку спер, тот и тетку пришил!» Вот примерно так и будут рассуждать.

За столом зашумели. Лиза заметила, как переглянулись Саша и Макин, как жалостливо сморщилась Людмила. А Зоя Евгеньевна задумчиво покачала головой, опустив глаза в кружку с кофейной гущей.

Андрей Степанович Обухович молча легонько барабанил пальцами по столу и обводил всех внимательными глазами. Обычно он громко говорил, громко смеялся, сыпал шутками-прибаутками и веселыми историями. Видеть профессора молчащим было так непривычно, что и все остальные тоже примолкли. Над столом повисла тишина.

– А что вы с ними сделали? – громко спросила у профессора Лиза. Ей очень захотелось прервать тягостное молчание.

– А?.. С кем? – Профессор не сразу очнулся от своих дум.

– Со змеями, – пояснила Лиза.

– А-а, со змеями… Просто снизили температуру в террариуме, чтобы они заснули, впали в анабиоз. Теперь за них какое-то время можно не беспокоиться. А там что-нибудь да прояснится… Как говорится, или ишак помрет, или шах…

Андрей Степанович просидел недолго. Спросил, где Петраков, и, узнав, что тот у следователя, со вздохом поднялся, сослался на дела и вышел. Народ тоже начал расходиться.

Лиза помыла свою кружку и пошла в рабочую комнату, где в термостате у нее стояла колба с экстрактом. В голове у нее вертелось: «анабиоз… анабиоз…»

Резкий приторный запах шел из-за двери. У Лизы сперло дыхание, запершило в горле и носу. Хлороформ! Запах был хорошо знаком, она немало работала с хлороформом. И в этот же самый миг на нее нашло озарение – вот чем пахло утром в лаборантской! Вот так там и пахло, только очень слабо, поэтому она не догадалась сразу.

Лиза открыла дверь в рабочую комнату. Запах стал оглушительным. Посреди комнаты, согнувшись, стоял Валера Николашин. Увидев Лизу, он дернулся, как будто пытался что-то прикрыть, но потом безнадежно махнул рукой и закашлялся.

Лиза зажала рот и нос руками.

– Валера, что тут у тебя? – невнятно пробормотала она.

Валера неприязненно поглядел на нее.

– Что?! Не видишь, хлороформ разлил. Какой-то идиот на самом краю стола оставил, а я смахнул…

На полу и правда расплывалась огромная зловонная лужа с осколками стекла.

– Да, Валера, – насморочно прогудела Лиза, – в этом весь ты! Чтобы ты и не смахнул? Да быть такого не могло!

– Мурашова, знаешь что? – выкрикнул Валера злым и несчастным голосом. – Иди ты! Вот иди ты! Поняла?!

Он опять зашелся в кашле, закрывая лицо руками, и Лиза увидела, что руки у него трясутся. И кашлял он с непонятными всхлипами – может, плакал?..

– Иду, иду… – Лиза обошла Николашина по широкой дуге, достала из термостата свою колбу с экстрактом и пошла обратно. У дверей она обернулась:

– Окно открой, а то задохнешься, – и добавила про себя: «Псих!»

После обеда вернулся от следователя Петраков, и на него все тотчас жадно насели, требуя информации. Павел Анатольевич устало отнекивался и попробовал было уединиться с Зоей в своем кабинете, но народ дружно возроптал, и он уступил, рассказал коротко, о чем спрашивал следователь, что он отвечал следователю и что ему удалось понять в процессе допроса.

Михалыч умер от сердечного приступа. Вернее, от избыточной дозы сердечного препарата, который он, оказывается, принимал. Блистер с остатками таблеток этого препарата был найден у него в тумбочке. Видимо, испытав сильный стресс при виде мертвой Кашеваровой и ползающей рядом змеи, он почувствовал боль в сердце и принял лекарство, причем принял «побольше», надеясь, что поможет быстрее. Ударная доза лекарства наложилась на алкоголь – старик, как всегда, был изрядно пьян. В той же тумбочке нашли и бутылку с остатками спирта.

С Кашеваровой дело обстояло сложнее. Змеиный укус – это несомненно, причем в область шеи, смерть наступила быстро. Но вот как она попала в террариум? Вокруг этого и вертелся допрос – были ли у нее враги, могли ли ее насильно затащить в террариум, какой замок у террариума, кто знал код, кто имел право заходить в террариум, кто работал со змеями помимо Магомедова? Видимо, будут допрашивать всех, кто работал по «змеиной» тематике. Спрашивали еще, что за человек Магомедов, каков порядок ночных работ, кто дает на них разрешение – и так далее, и тому подобное, и по многу раз… И, бог ты мой, как он страшно устал, и не пойдут ли они все уже наконец работать, вместо того чтобы выедать ему душу.

Людмила Пчелкина суетилась вокруг Павла Анатольевича, варила ему кофе, заботливо подливала в кружку «горяченького», подсовывала печенье, с обожанием таращила глаза. Она бы еще долго вилась и жужжала над ним, если бы Лиза, заметившая досадливую гримаску Зои Евгеньевны, не утащила ее силой.

Домой в этот день Лиза и Людмила возвращались пешком, заходя по пути в магазины. Надо было пополнить запасы продуктов, начисто уничтоженные вчера.

К вечеру дождь наконец-то утих, задул сильный теплый ветер, вместо сплошного облачного войлока по небу понеслись обрывки туч, время от времени сквозь них прорывалось солнце. С деревьев и крыш капало, все было мокрым, умытым, но асфальт быстро высыхал. Сильно пахло тополиными почками…

На душе у Лизы стало легче. Ее настроение всегда сильно зависело от погоды, а погода, похоже, налаживалась…

Ей очень хотелось рассказать Людмиле обо всем, что с ней сегодня произошло, особенно об Аде Лещовой. Но это было невозможно, Людмила без умолку верещала о «Пашечке». О том, какой он был сегодня несчастный-усталый-похудевший-поседевший-побледневший, и как ей, Людмиле, его невыносимо жалко, и что бы она сделала для поправки драгоценного «Пашечкиного» здоровья и настроения, если бы ей позволили.

– Людмилища, уймись, – наконец не выдержала Лиза. – Не нуждается он в твоих заботах, ты что, сама не видишь? Там около него Зоя кружится. Знаешь, мне кажется, что они, в конце концов, поженятся…