Текст книги "Великий Преемник. Божественно Совершенная Судьба Выдающегося Товарища Ким Чен Ына"

Так или иначе, у Кима скоро появится повод радоваться. Его ученые быстро разберутся с причинами неудачи, и к концу года спутник выведут на орбиту – неустойчивую, но все же.

Ким Чен Ын не собирался вечно носить ярлык растяпы. Через два дня после унижения с рухнувшим спутником Великий Преемник вновь стоял на балконе библиотеки, взирая на площадь, названную в честь его деда. На том самом месте, куда лишь полтора года назад ступил вместе с отцом принимать большой военный парад и впервые официально показаться миру.

Теперь он произносил речь. По большей части она состояла из стандартной чучхейской трескотни о том, как «непобедимая армия» КНДР добьется «окончательной победы над империалистами». Но речь была событием сама по себе. Ким Чен Ир за 17 лет во главе страны выступал на публике лишь однажды и произнес одну-единственную фразу. В 1992 г. на параде он провозгласил: «Слава героическим солдатам Корейской народной армии».

Этот молодой человек, всего несколько месяцев пробывший на верховном посту, 20 минут говорил перед батареей из семи микрофонов, обращаясь к народу. Он нисколько не волновался, впервые в роли вождя выступая публично, и выглядел раскрепощенным, улыбался и шутил с помощниками, что стояли рядом.

Этот молодой вождь разительно отличался от отца. И тем не менее картина была узнаваема. Глядя на это выступление, северокорейские зрители волей-неволей вспоминали Ким Ир Сена, своего Вечного Президента. Ким Чен Ын говорил сиплым, как у деда, голосом и был одет в непременный для Ким Ир Сена френч, к которому приколол красный значок с портретом деда.

В окружении генералов в парадной форме и высоких государственных чиновников Ким Чен Ын смотрел, как десятки тысяч солдат маршируют по площади внизу, вздымая гигантские портреты его отца и деда. Он салютовал своим предшественникам, а солдаты чеканно скандировали его имя. Теперь все это принадлежало ему.

Да, Ким Чен Ын стал подарком для карикатуристов и комиков, но удержаться у власти вопреки многому ему помогли не случай, не удача и не звезды. Все его действия с первых дней на верховном посту тщательно просчитывались ради единственной цели – остаться, как это называют имиджмейкеры, Победоносным, Стальным и Волевым Командиром Северной Кореи.

В мире были склонны преуменьшать власть Ким Чен Ына, писали, что он лишь декоративная фигура, а решения принимает старая гвардия.

Действительно, в первые месяцы и годы казалось, что Великого Преемника в чем-то немного наставляют. Важнейшим из советчиков стала ему тетя Ким Гён Хи. С братом Ким Чен Иром они были довольно близки, и Гён Хи стала важной опорой режима. Она взяла на себя главные заботы об образовании племянника и обеспечила ему столь необходимую поддержку, когда он занял место вождя. Она же следила за тем, чтобы капиталы семьи Ким оставались в сохранности.

Ее муж Чан Сон Тхэк, стоявший у гроба Ким Чен Ира, стал своего рода диспетчером, курирующим повседневные государственные заботы. Чан решал, какую информацию предоставить вождю и как ее ранжировать, и сам расставлял нужные акценты[73]73
  Gause, «North Korean Leadership Dynamics,» 110.


[Закрыть]. Последним в своеобразном триумвирате советников был Чхве Рён Хэ, начальник Главного политуправления Корейской народной армии, специального ведомства внутри вооруженных сил, занимающегося политическим образованием военнослужащих. Этот важный пост давал Чхве власть и в армии, и в Трудовой партии.

Трое бонз опекали и наставляли молодого правителя, осваивавшегося в новой роли, но северокорейский режим держится на фигуре Верховного Вождя, а Ким Чен Ын получил в свои руки абсолютную власть. Скоро это подтвердят судьбы его наставников[74]74
  Gause, «North Korean Leadership Dynamics,» 3.


[Закрыть].

Утверждаясь в роли вождя и хозяина страны, Ким Чен Ын вполне осознанно отказался от «паломничества» в Москву и Пекин, которое совершали его отец и дед. И постарался сделать так, чтобы никто другой тоже не покинул пределов страны. Он немедленно принялся запечатывать границы, стремясь остановить исход людей и показать, что страна в его стальной хватке. Он начал перекрывать информационные потоки, с помощью высоких технологий выслеживая граждан, осмелившихся смотреть южнокорейские мыльные оперы или слушать китайскую поп-музыку. Он впрыснул в общество новую инъекцию страха, добиваясь, чтобы люди ни на минуту не переставали бояться. Простой народ утюжили новыми репрессиями, а государственные аристократы, стяжавшие слишком много власти, рисковали оказаться в ссылке, в тюрьме – или хуже.

Ким Чен Ыну нужна была когорта сторонников, кровно заинтересованных в его успехе, и он решал, кого оставить в своем кругу, а кого вычистить. Он избавлялся от тех, кто мог посягнуть на его абсолютную власть, жестоко распорядившись судьбами собственного дяди, а потом и единокровного брата и показав, что не остановится ни перед чем.

Он позволил некоторые экономические свободы (центром жизни большинства северокорейцев стали рынки, острова капитализма), чтобы люди почувствовали некоторое улучшение.

И это дало Ким Чен Ыну возможность направить государственные средства на разработку ракетного и ядерного вооружения, достичь здесь грандиозных успехов и продемонстрировать реальную угрозу смертельному врагу режима, Соединенным Штатам Америки.

Даже смешная внешность вождя получила особое значение. Другие диктаторы старались скрыть признаки старения, чтобы вдруг кто-нибудь не счел их смертными – вспомним, как закрашивали седину Саддам Хусейн и Муаммар Каддафи, – а Ким Чен Ын поступил наоборот. Молодой автократ превращал себя в реинкарнацию своего деда. Прическу взял прямиком из советской моды 1940-х гг., ходил прихрамывая. Изменил голос, стал говорить низко и хрипло, как дед, чьи связки скрипели от двух ежедневных пачек сигарет. А самое явное: с каждым появлением на публике он становился все шире и шире.

Летом он носил белые полувоенного кроя рубашки с коротким рукавом, в каких щеголял его дед. Зимой надевал огромные меховые шапки, как и Ким Ир Сен. И даже очки ему делали старомодные квадратные. Словом, воссоздавался классический образ Ким Ир Сена, чтобы напомнить стране о былых золотых днях.

Мимикрия сработала.

Впервые увидев Ким Чен Ына с его солидным брюшком, упакованным во френч и необычной прической с выбритыми висками и затылком, старшеклассник из Хесана тут же вспомнил уроки истории и семейные рассказы о добрых временах, которые страна пережила при Ким Ир Сене. «Я подумал о временах Ким Ир Сена, об эпохе, когда в Северной Корее жилось лучше, и, думаю, многие мои сограждане подумали о том же», – рассказывал мне Хён.

«Как на юге с теплотой вспоминают Пак Чжон Хи, так на севере ностальгируют по Ким Ир Сену, потому что при нем Северная Корея жила лучше Южной», – объяснил Хён.

Но Ким Чен Ын не остановился на внешнем сходстве. Ким Ир Сен обладал сильным характером, который помог ему выстроить систему единоличной власти, вращавшуюся вокруг его персоны. Ким Чен Ир был совсем другим. Он слыл нелюдимым затворником и вполне очевидно не любил общения с ближними. Ким Чен Ын же казался настоящим внуком своего деда, человеком, который не прочь выйти в народ, насколько это возможно в Северной Корее, пообщаться с подданными. Ему не нужны были их голоса (вождя в КНДР выбирает Верховное народное собрание и всегда единогласно, причем кворум всегда полный), но нужен был энтузиазм, и для поддержания мифа требовались фотоснимки, на которых народ восхищается вождем и сам вождь тоже чем-то восхищается.

Ким Чен Ын добивался, чтобы в газетах и на телеэкранах он выглядел человеком из народа. Куда бы ни приходил – в школы, больницы, детские дома, он все трогал руками, широко улыбался и всех обнимал, от детишек до стариков. В колхозе, давая указания, он гладил по голове козленка.

На страницах газет и на телеэкранах замелькали люди из разных концов страны, которых будто бы без подготовки спрашивали, что они думают о новом лидере. И будь то на хлебозаводе или на фармацевтическом комбинате, опрошенные непременно клялись в преданности новому вождю, которого описывали как «вечную и незыблемую моральную опору корейского народа».

Одна женщина не могла удержать восторга. «Я убеждена, что он хозяин наших судеб, – сказала она в программе государственного телевидения. – Пока он с нами, нам ничего не страшно».

Государственные издания превозносили первые шаги нового Кима, и многие люди поначалу воодушевились. В ознаменование смены вождя семьям по всей стране вручили невероятно роскошные продуктовые наборы, например рыбу и мясо, великие редкости. Это были подарки людям от Великого Преемника. Оптимизм рос.

Мина всего на пару лет моложе нового вождя, и в 2012 г. ее жизнь была относительно неплоха. По стандартам северокорейской провинции она была прилично обеспечена. Девушка жила в Хверёне, оживленном торговом городе на китайской границе, а муж ее работал водителем грузовика – отличная работа, которая позволяла делать прибыльный бизнес на контрабанде. Жили они в своем доме с небольшим двором, родили девочку. Когда дочка пошла в детский сад, у родителей нашлось достаточно денег подмазать педагогов, чтобы хорошо с ней обращались. Мина с мужем были частью складывающегося в КНДР среднего класса.

И все же она надеялась, что приход Ким Чен Ына, миллениала, как и она сама, станет для Северной Кореи началом новой эры – потеплением в отношениях с Китаем, который терпел КНДР, но не дружил с ней, и в отношениях с остальным миром. Эры экономического процветания, когда Северной Корее станут доступны хотя бы некоторые блага и свободы, показанные в южнокорейских фильмах, которые Мина с мужем тайно смотрели по ночам.

Но ничего не улучшилось. В каких-то вопросах жизнь стала хуже. Границу укрепили, и возить контрабанду из-за реки стало труднее. Как следствие, взлетели цены: например, цена на стиральный порошок сначала удвоилась, а потом утроилась.

Люди почувствовали разочарование. Муж и близкие друзья Мина принялись шутить над новым полубогом. «Если Ким Чен Ын может быть вождем, то и я могу», – смеялись они. В полицейском государстве КНДР подобные разговоры – криминал, и, если бы кто-нибудь донес, наказание для друзей было бы суровым – верный лагерь для политических преступников.

«Все знали, что и Ким Чен Ир, и Ким Чен Ын врут. Мы знали, что в новостях ни слова правды, но говорить об этом было невозможно, поскольку за каждым пристально следят, – рассказывала мне Мина через несколько лет после того, как они с мужем и двумя дочерьми бежали в Южную Корею. – Если кто-нибудь спьяну называл Ким Чен Ына сукиным сыном, этого человека больше никто не видел».

Ким Чен Ыну удалось занять отцовский пост, но он еще не показал, что понимает, как управлять престарелой клептократией, доставшейся ему в наследство.

Глава 6
Конец недоеданию

Нужно взращивать те ценные семена, которые посеял великий Товарищ Ким Ир Сен, и построить экономически могучее государство, повысить уровень жизни народа и вести его в славное и цветущее завтра.

Ким Чен Ын, 15 апреля 2012 г.

Ким Чен Ир занял верховный пост в КНДР в 52, и ситуация в стране была шаткая. Рухнул СССР, и Северная Корея стояла на пороге голода. Экономика пришла в плачевное состояние, она разваливалась.

Расшатывать и без того неустойчивый баланс было слишком рискованно. Наследнику Ким Ир Сена пришлось просто тянуть время и надеяться, что пропаганда и вездесущая тайная полиция помогут ему продержаться. Против всех ожиданий, он 17 лет хранил семейный бизнес. Главным достижением Ким Чен Ира стало то, что он смог столько продержаться.

У Ким Чен Ына не было варианта просто тянуть время. Он унаследовал государство в 27 лет. Теоретически ему предстояло править несколько десятилетий. И потому, чтобы доказать свое право на корону, он должен был действовать гораздо активнее, чем его отец. Если он хотел, чтобы народ и дальше поддерживал несправедливую общественную систему, нужно было показать, что жизнь в Северной Корее действительно становится лучше. Нужно было дать людям это почувствовать.

Чтобы достичь осязаемого экономического роста, Ким Чен Ын не стал разрабатывать ни грандиозного плана, ни сложной программы типа китайской «политики реформ и открытости» или советской перестройки. Вместо этого он немного смягчил самые жесткие законы. Всего лишь перестал душить частную инициативу.

Мелкое предпринимательство теперь пусть и не поощрялось, но не преследовалось. Людей перестали карать за то, что в попытке свести концы с концами они торговали рисовыми пирожными, стригли на дому или перепродавали DVD-проигрыватели, ввезенные из Китая, который обеспечивал почти весь – около 90 % – внешнеторговый оборот Северной Кореи. Крестьянам разрешили оставлять небольшую часть урожая и продавать в свой карман. Крупные реформы денежной системы свернули, чтобы дать пробиться каким-никаким мягким рыночным механизмам, которые оживят экономику так, что люди останутся довольны.

Гражданам КНДР «больше никогда не придется затягивать пояса» – так объявил Великий Преемник в своей первой публичной речи, приуроченной к 100-летию его деда. Ким Чен Ын пообещал обтрепанному населению, что они смогут «сколько захотят пользоваться социалистическим достатком и процветанием».

Это было смелое заявление и рискованное обязательство, слишком непростое для рахитичной экономики КНДР. В 1980-е и 1990-е гг., пока другие азиатские страны переживали экономический скачок, экономика Северной Кореи вязла где-то между Викторианской эпохой и худшими днями правления Сталина.

Китай вступил во Всемирную торговую организацию. Коммунистический Вьетнам полным ходом разворачивал политику «дой мой», все шире разрешая частное предпринимательство. Южная Корея ворвалась в клуб богатейших стран мира.

В КНДР тем временем пахали на быках. В грузовики не бензин заливали, а топили их дровами. Заводы останавливались из-за отсутствия электричества и сырья. В 2005 г. ВНП Северной Кореи в пересчете на душу населения составлял около $550 – в 36 раз меньше, чем в Южной. В экономических рейтингах ООН Северная Корея застряла между Мали и Узбекистаном, Южная же соперничала с Португалией и Бахрейном.

Раздел Корейского полуострова в 1945 г. создал значительный экономический дисбаланс между северной и южной половинами, чем и объясняется экономический гандикап Северной Кореи. Горная северная часть богата полезными ископаемыми, например углем, и в период японского колониализма именно здесь развивалась промышленность. Южная часть была «рисовым котлом», снабжая продовольствием весь полуостров и часть Японии.

После разделения Южная Корея осталась без промышленности, а северная – без продовольствия. При этом Южная принялась впечатляющими темпами индустриализироваться, чему способствовала государственная поддержка частных компаний вроде Samsung и Hyundai, а в Северной дефицит только усугубился из-за идеологии самодостаточности, провозглашенной Ким Ир Сеном, несмотря на то, что само существование режима зависело от поддержки Советского Союза и КНР.

Южная Корея выбрала капиталистический путь развития, Северная – плановую экономику коммунистического толка. В теории государство обеспечивало население продовольствием, жильем и одеждой, давало образование и медицинскую помощь за то, что люди работали на государственных заводах, в колхозах и – кто с образованием – в государственных учреждениях.

Кое-как эта система работала в 1960-х и 1970-х гг., пока Северная Корея могла обменивать свой уголь и другое сырье на продовольствие и товары из СССР и КНР. Но потом Китай стал превращаться в титана капитализма, а Советский Союз развалился. Экономика КНДР вошла в крутое пике. Охваченная голодом страна, как никогда прежде, оказалась близка к распаду. Плановая экономика рассыпалась. Режим, не способный больше обеспечивать население продовольствием, поневоле разрешил гражданам ради выживания продавать и покупать съестное.

Еще при Ким Чен Ире режим задним числом позволил то, что уже происходило на практике. Специалисты называют этот процесс «маркетизация снизу»[75]75
  Stephan Haggard and Marcus Noland, Famine in North Korea: Mar– kets,Aid, and Reform (New York: Columbia University Press, 2009), 187.


[Закрыть]. Импровизированные рынки, появившиеся во время голода, стали легальными. Повсеместно распространились «кузнечики» – уличные торговцы, готовые в любую минуту собрать товар и ускакать. Расцвела коррупция: граждане подкупали пограничников и других облеченных властью представителей государства, чтобы те закрывали глаза на коммерцию и контрабанду. Государственная экономика замерла, но частная действительно начала расти.

Голод дал жизнь стихийному неуправляемому капитализму, который трудно было задавить, и при Ким Чен Ыне он быстро пошел в рост. Великий Преемник понимал, что, просто разрешив предпринимательство в ограниченных формах, он даст людям возможность зарабатывать на себя и устраивать лучшую жизнь. И это ничего не будет стоить его правительству. Поэтому, начиная с той первой речи в 2012 г., Ким Чен Ын раз за разом повторял, что повышение уровня жизни имеет первостепенную важность.

Спустя год он сделает еще более смелое заявление. Уже изменив конституцию для провозглашения КНДР ядерным государством, он возродил курс «пёнчжин» (параллельное развитие), политику своего деда. Ким Ир Сен в 1962 г. на заседании ЦК Трудовой партии выдвинул идею «параллельного развития», то есть политики одновременного хозяйственного строительства и укрепления обороны. «Винтовка в одной руке, серп и молот в другой» – такой революционный лозунг предложил вождь.

Через 50 лет Ким Чен Ын снова объявил, что режим способен одновременно развивать экономику и создавать ядерное оружие – Северная Корея может иметь и пушки, и масло.

Господин Хон, контрабандист с китайской границы, лишившийся из-за денежной реформы 2009 г. всех сбережений, обещаниям нового вождя не верил ни на йоту. Если Ким Чен Ын так заботится о народе, почему люди в глухих районах до сих пор едят кукурузу вместо риса и почему даже благополучные люди не имеют базовых санитарных удобств? «Обещаниям Ким Чен Ына сделать страну сильной и процветающей не верил никто, – рассказывал господин Хон. – Как мы могли быть сильными и процветающими, если у нас не было даже туалетной бумаги?»

Но, чтобы сохранить шансы на удержание власти, Великий Преемник должен был взять этот курс. Он понимал, что ожидания подданных, почувствовавших вкус к предпринимательству и относительному благополучию, которое таким способом можно добыть даже в условиях разваленной коммунистической экономики, повысились. Кроме того, почти все граждане знали, что Китай живет богаче, а Южная Корея – несравнимо богаче.

Вспоминал ли Ким Чен Ын уроки истории в швейцарской школе и Французскую революцию? Если он хотел удержать в руках тоталитарную государственную машину и предупредить возможное недовольство, нужно было поддерживать в людях ощущение, что жизнь становится лучше. Сначала он позаботился о капиталистах из ближнего круга, на которых опиралась его власть, и это помогло в первые годы его царствования. Но это выручает лишь на время. С усилением экономического неравенства он должен был позаботиться и о том, чтобы простые люди тоже почувствовали улучшения.

Однако политика реформ и открытости по китайской модели – ослабление экономического контроля и свободный оборот информации – Ким Чен Ыну решительно не подходила. Если позволить гражданам знать правду, они увидят, насколько на самом деле «велик» Великий Преемник. Но малые экономические «улучшения» – в Северной Корее их не называют «реформами», ведь это подразумевало бы, что в системе не всё в порядке, – относительно небольшой риск.

Поэтому Ким Чен Ын позволил развернуться стихийным рынкам – «чанмаданам».

В каждом населенном месте, от деревень до крупных городов, появилось по меньшей мере по одному оживленному рынку. Они стали центром житейской рутины по всей стране. Хозяйничают на них исключительно женщины, которые после замужества не обязаны работать на государство. Мужья утром отправляются в неэлектрифицированные шахты или больницы, где нет лекарств, а женщины зарабатывают настоящие деньги.

Граждане, имеющие разрешение – или деньги на его покупку – ездить в Китай, привозят с того берега Тумангана рисоварки, туфли на каблуках, солнечные батареи, таблетки от глистов, яркие рубашки, чехлы для сотовых телефонов и шуруповерты. Даже банальные кухонные раковины возят из Китая. В Китае сделано около 80 % товаров, продающихся на чанмаданах.

Те, у кого нет возможности ездить, открывают рестораны, сервисные бизнесы вроде парикмахерских или веломастерских или торгуют домашними сластями. Некоторые предприимчивые субъекты зарабатывают, сдавая в аренду свои сотовые телефоны для звонков в Южную Корею или свои квартиры – парам, ищущим уединения.

Рынки стали самым действенным мотором перемен в истории Северной Кореи. По всей стране у людей стал расти уровень жизни – как и обещал Ким Чен Ын. Может быть, жизнь улучшилась не так заметно, как того хотели многие граждане вроде господина Хона, тем не менее перемены в позитивном направлении начались. В Северной Корее появился средний класс.

Сегодня в КНДР более 400 узаконенных правительством рынков, это вдвое больше, чем было в момент прихода Ким Чен Ына к власти[76]76
  По данным Кертиса Мелвина из Американо-корейского института в Университете Джонса Хопкинса (США).


[Закрыть]. Только в городе Чхонджине их около 20. Рынки в Синыйджу и «городе контрабандистов» Хесане, расположенных близ китайской границы, или рынки в портовом городе Хэджу в последние годы заметно выросли[77]77
  Benjamin Katzeff Silberstein, Growth and Geography of Markets in North Korea: New Evidence from Satellite Imagery (US-Korea Institute at the Johns Hopkins School of Advanced International Studies, October 2015), 29–36.


[Закрыть]. Спутниковые фото показывают, как по всей стране возникают новые рынки, а уже существующие перебираются в новые, более просторные здания.

В среднем на рынке 1500 прилавков, и за лучшие места торговцы отчаянно соперничают. Хороший прилавок в удачном месте на хесанском рынке в 2015 г. стоил около $700 – астрономическая сумма для Северной Кореи. Но места на рынке пользуются настолько высоким спросом, что даже такие дорогие раскупаются в тот же момент, как их выставляют на продажу[78]78
  Kang Mi-jin, «Stall Transfers Yield Big Profits at the Market,» Daily NK, May 14, 2015.


[Закрыть].

Куда ни глянь, на рынках стремятся заработать все. Пограничники и таможенники берут взятки с коммерсантов, стремящихся за товаром в Китай. Номинально коммунистическая власть с радостью приняла явно капиталистическую концепцию налогов. Торговцы, занимающие места на рынках, сегодня обязаны отдавать администрации рынка 10 % выручки. По оценке южнокорейских экспертов, власть ежедневно получает с коммерсантов около $15 млн в виде платы за аренду рыночных мест, а другое исследование пришло к выводу, что налогами с владельцев мест государство может получать до четверти миллиона долларов в день[79]79
  Cha Moon-seok, Information about North Korea's Market: Focusing on Current Status of Its Official Market (Seoul: Korean Institute for National Unification, 2016).


[Закрыть].

У каждого рынка есть управляющий, обычно мужчина и обычно имеющий связи в местной бюрократии. Эта должность дает немалую власть и возможность делать серьезные деньги – и, конечно, подразумевает обязательные откаты чиновникам, назначающим на этот пост.

В стране, где государственная экономика лежала в руинах, заводы стояли без электроснабжения и без сырья, рынки стали источником жизни. По данным южнокорейской разведки, в Северной Корее 40 % населения обеспечивают себя только собственной предприимчивостью. Таким же, говорят разведывательные аналитики, был уровень маркетизации в странах социалистического блока вроде Венгрии или Польши, перед тем как развалился Советский Союз.

Южнокорейские шпионы любят обнаруживать признаки скорого падения северокорейского режима. Но в этом случае их цифры, похоже, даже занижены. Другие исследования показывают, что той или иной коммерцией добывает пропитание 80 % населения КНДР[80]80
  Kim Byung-ro, «North Korea's Marketization and Changes in the Class Structure,» from The Economy and Society in the Kim Jong-Un Era: New Relationship between the State and Market, edited by Yang Moon-soo (Paju: Haneul Academy, 2014).


[Закрыть]. Прежде полностью зависимые от государства, сегодня эти люди составляют развивающийся предпринимательский класс.

Еще больше доля тех, кто покупает на рынках продовольствие, – около 85 %, как утверждают ученые из южнокорейского Института развития Кореи. В КНДР по-прежнему налицо проблема плохого питания, многие граждане не могут разнообразить свой рацион. По оценке ООН, 40 % населения страны недоедает, по-прежнему распространены анемия и отставание в росте. Но взрыв коммерческой активности означает, что люди уже не умирают от голода.

Экономика Северной Кореи отнюдь не агонизировала и не балансировала на грани коллапса, подобного тому, что постиг социалистический блок, а в какой-то мере стабилизировалась. Цифрам из КНДР доверять нельзя, но внешние наблюдатели заключают, что она даже растет. Центральный банк Южной Кореи, неизменно сдержанный в выводах, полагает, что после прихода Ким Чен Ына экономика Северной Кореи растет на 1 % каждый год. Другая научная организация, Институт экономических исследований группы Hyundai, прогнозирует, что этот рост может достигнуть 7 %. И даже по осторожной оценке Центробанка Республики Корея, годовой объем производства за время правления Ким Чен Ына вырос более чем вдвое.

Для миллениалов, родившихся или взрослевших в годы голода, – ровесников Ким Чен Ына и моложе – рынки были частью повседневной жизни. Это поколение часто называют прирожденными коммерсантами или поколением чанмадан.

Хён, старшеклассник из Хесана, был прирожденным капиталистом, притом с запросами. Он родился в 1994 г. на границе с Китаем, Ким Чен Ыну тогда было десять. Хён никогда не думал о высшем образовании. Но и обязательная военная служба его не тревожила. Семья имела отношение к системе, и с помощью дедовых связей Хён получил бумаги, освобождающие от призыва. Хён хотел денег и свободы. И то и другое он нашел на дороге.

Все товары, поступающие из Китая, нужно доставлять: как из-за реки в Северную Корею, так и по многочисленным рынкам, разбросанным по стране. Чтобы рынки работали, в стране возникла живая транспортная индустрия.

Традиционно в КНДР все перемещения граждан строго контролировались и покидать пределы своей провинции или региона без особого разрешения было запрещено. Так проще надзирать за людьми и ограничивать распространение информации. Но при Ким Чен Ыне правила смягчились и стало легче подмазать нужного человека.

Благодаря положению деда в системе Хён мог добывать разрешения на проезд по всей стране. А поскольку мать Хёна бежала в Китай, у него был внешний источник финансирования. Полученные от нее $1500 – плод ее собственных предпринимательских усилий по ту сторону реки – Хён потратил на аренду грузовика и с двумя приятелями занялся коммерческими грузоперевозками.

И не важно, что гражданам КНДР до сих пор не разрешается иметь личные автомобили. Если речь идет о возможности заработать, законы легко обходятся. Формально машины принадлежат государственным организациям. Но будь то завод, учреждение или войсковая часть, с начальством зачастую можно договориться, и за определенную таксу и процент от выручки работники используют государственные автомобили в личных целях.

И вот такси или микроавтобус, официально приписанный к какой-нибудь фабрике, внезапно превращается в «сервичха» (соединение слова «сервис» и корейского слова «чха», означающего автомобиль) и за плату возит пассажиров по городу или по стране.

Колхозный грузовик легко может стать фургоном торговца-оптовика и кататься по разбитым дорогам с грузом импортного ширпотреба или местных плодов земли. Когда-то главным видом транспорта были поезда, но теперь они медленны и ненадежны из-за отключений электроснабжения и обветшалого путевого хозяйства. Сегодня коммерсанты предпочитают автотранспорт.

Поскольку сервичха и грузовики официально зарегистрированы как государственные, на них обычный запрет покидать свою провинцию не распространяется. На пропускных пунктах полиция проверяет, приготовил ли водитель взятку, вопросом: сделал ли он «домашнее задание»? Тем, кто не сделал, надлежит, на условном языке проверяющих, «задержаться и сделать уроки», иначе их груз будет конфискован[81]81
  Yonho Kim, North Korea's Mobile Telecommunications and Private Transport Services in Kim Jong Un Era (US-Korea Institute at SAIS, 2018).


[Закрыть]. Всем выгодно, чтобы такая система работала.

Машины, принадлежащие влиятельным организациям, например Министерству государственной безопасности, использовать для коммерции особенно выгодно: на них можно ездить далеко, не боясь, что тебя остановят на пропускном пункте.

Становлению новой транспортной индустрии помогает важнейший инструмент мировой логистики (и еще один предмет, некогда запрещенный в КНДР) – сотовый телефон.

Прежде на рынке доминировали коммерсанты-челноки, которые свозили товары в одно место и там пытались найти покупателя. Сегодня торговцу нужен только сотовый телефон. Договорившись с оптовыми или розничными продавцами о цене и размере партии, он звонит перевозчикам и договаривается о доставке. Коммерсанта-челнока сменил коммерсант оседлый – такой, который всю коммерцию осуществляет прямо из дома, по телефону, продавая товары и подряжая агентов на их доставку[82]82
  Yonho Kim, North Korea's Mobile Telecommunications.


[Закрыть].

Сотовая связь помогает и стабилизировать цены. Люди знают, когда из-за границы придет новая поставка риса, и лучше дождутся ее, чем переплатят за товар, запас которого подходит к концу.

В этой новой ситуации Хён принялся ездить по стране, развозя товар и останавливаясь у родственников в разных городах, в том числе и в Пхеньяне. Заодно он работал менеджером поставок у одной из своих теток, которая была замужем за офицером и жила в столице. Офицерская служба в вооруженных силах Северной Кореи была когда-то хлебным местом, но теперь тетя стала в своей семье главным добытчиком. «Дядя благодаря своему положению мог обеспечить тетиному бизнесу покровительство. А по-настоящему делают деньги именно женщины», – говорит Хён.

В тетином бизнесе роль Хёна состояла в подборе посредников, закупающих товар у крестьян для перепродажи с выгодой на пхеньянских рынках. Через этих посредников Хён закупал крупные партии бобов, которые доставлял по частям, чтобы не вызвать подозрений. «Нельзя взять и купить две тонны бобов. В стране дефицит продовольствия, и, если попадешься с таким запасом, добром не кончится», – рассказывал мне Хён (высокий и атлетически сложенный молодой человек, глядя на которого и не подумаешь, что в детстве он недоедал) за кофе в модной сеульской кофейне, где из динамиков гремел регги. В Южной Корее Хён поступил в университет и выглядел соответственно – в белоснежном спортивном костюме и с безупречно уложенной прической.

Делать коммерцию на продовольствии было относительно безопасно. DVD-плееры, например, были товаром куда более выгодным, но и более рискованным. Китайские плееры с USB-разъемами имели огромный спрос и приносили в Северной Корее по $20 со штуки. А торговцы с хорошими связями ввозили плееры вагонами, по 4000 штук в партии, и сказочно обогащались. «Но нужны были нешуточные связи, чтобы заниматься DVD-плеерами, потому что они были запрещены», – рассказывал Хён.

Независимо от того, шла ли торговля бобами или плеерами, на всех участках процесса нужны были люди с деловой хваткой.

Хён закупал бобы и отправлял агентов паковать мешки. Затем нанимал носильщиков – доставить мешки до железнодорожной станции. Он платил полиции, чтобы те не замечали его грузов, – 3–4 кг риса за каждую тонну бобов. И он распределял поставки закупленного на рынок, иногда растягивая на месяц и больше, чтобы никто не понял, насколько большими партиями он возит. В Пхеньяне были особые команды грузчиков, которых Хён нанимал перенести прибывший на станцию груз на склад к своей тете.