Текст книги "Круглые кубики"

Глава 26
С чистого листа и немного токсикоза

– Слушай, она у меня трудится как пчелка. Мне прямо даже неловко, что это все практически «за так». По сути, «за спасибо». Удивительная девочка!

Я слушала хозяйку патронажной службы Габи вполуха, параллельно листая утренние газеты. Каждое утро, прежде чем погрузиться в сладостный мир законов и примечаний к ним, параграфов и встречных исков, мы с Кевином и Мелиссой позволяли себе эту маленькую роскошь. Утренний кофе и свежие газеты. Фоном к этому замечательному занятию в тот день служил голос Габи в телефонной трубке.

Мы познакомились чуть больше года назад – она была клиенткой той фирмы, где я работала до открытия собственного бизнеса, – и за время общения стали если не подругами, то хорошими приятельницами. Примерно раз в месяц мы встречались за ланчем, чтобы потрепаться о том о сем. Мы обсуждали и бизнес, и особенности личной жизни Габи – обсуждение было всегда односторонним: ей нужно было выговориться, а я люблю слушать, – и новые тенденции в одежде и аксессуарах.

Габи была страшной модницей. Несмотря на, мягко говоря, нестандартную фигуру – рост около 160 см и вес около 80 кг – она умудрялась одеваться так, что просто загляденье.

Я всегда с удовольствием рассматривала ее новейшие приобретения. То продемонстрирует какое-то безумное этническое колье. Надень я такое на себя, окружающие решат, что в стане команчей обострение весеннего психоза, а на ней – взгляд не оторвать. То кольцо из персиковой косточки, то юбка какая-то в клиньях, то шарфики-брошки.

Как-то она пришла на встречу в перчатках-митенках. Я в подобных выгляжу как продавщица овощного магазина, которой срочно нужно раскидать свеклу продрогшими руками. А на ней как влитые сидели. Без них и образ не образ.

Габи – это тот самый случай, когда недостатки фигуры отнюдь не портят, а волшебным образом оттеняют вполне заурядные черты лица, и вкупе с правильно подобранной одеждой получается идеальный образ современной женщины – яркой, эффектной, уверенной в себе и хорошо знающей себе цену.

Габи – хозяйка вполне успешной патронажной службы, у которой толпа подопечных, налаженные и теплые отношения с больничными кассами, что вообще-то большая редкость, и запутанная личная ситуация.

Пока я наливала вторую чашку кофе и искала молоко и сахар, мне удалось параллельно прослушать про нового друга, который оказался хуже старого мужа, но муж – это муж, а врать она не любит, и что делать, как решать… Ей на самом деле были совершенно не нужны мои советы. Ей просто надо было выговориться. А я с удовольствием слушала. И вдруг, не меняя интонации, она начала рассказывать про мою Галатею.

И стала петь ей такие дифирамбы, что мне захотелось немедленно узнать все подробности. А какие подробности по телефону? Договорились встретиться за ланчем в «нашей» кафешке.

Мы встретились, поздоровались, и Габи приступила к детальному восторженному рассказу.

– Ты представляешь, она привела в порядок всю клиентскую базу! Все разложила по файлам, рассортировала, разбила на группы. У меня на полках всегда бардак, ты же знаешь. В компьютерах все аккуратно, а с полками – беда. Так она свою систему придумала. Отдельно – по болезням, отдельно – по языкам. Я пять лет работаю, но мне и в голову не приходило, что так намного удобней ориентироваться в море информации. – Габи лениво ковырнула салат, подцепила помидоринку и отправила в рот.

– Так она у тебя сколько времени работает-то? Неделю? Или и того еще нет? Что-то на тебя не похоже. Я от тебя давно не слышала подобных восторгов.

Габи пожала плечами:

– Я сразу посадила ее за работу. Спросила, что она умеет. Говорит, компьютер знаю. Пишу по-немецки с ошибками, конечно, но сформулировать то, что нужно, смогу. Говорит она вполне пристойно, кстати. Пишет, естественно, безграмотно, но на это у меня секретарь есть. Я ей сразу сказала, что мне не надо, чтобы она наливала кофе и бегала за сигаретами. Хочешь работать – работай. И, честно говоря, не питала никаких особых иллюзий. Подумала, что ты, сердобольная душа, как обычно кого-то пожалела и решила помочь. А мне не жалко. Работы до фига.

– Ну, в общем-то, так и было. Дело не в моей сердобольности, а в том, что девочка попала в классический заколдованный круг, когда нет работы без опыта, а опыт невозможно приобрести, не найдя рабочее место. Знаешь, сколько я в свое время помучилась?

– Не знаю! Когда мы с тобой встретились, ты уже была уверенной в себе стервой, которая содрала с меня дикие деньги. Но, правда, и суд мы выиграли. Я тогда еще подумала: «Эти иностранцы нам, немцам, сто очков вперед дадут».

Я хмыкнула. Когда Габи пришла в компанию со своей проблемой, и шеф поручил ее дело мне, она поначалу отнеслась ко мне настороженно. Иностранка, не очень опытная, говорит с акцентом. Но мне удалось убедить ее, что все получится. Все и получилось, к слову. А уж потом мы подружились.

– По части стервозности мы с тобой та еще парочка. Ну, рассказывай дальше.

– А, так вот. Она похожа на первоклассника, которого дома научили складывать буковки и считать до десяти. И вот начался учебный год, и ребенок мечтает как можно быстрее получить новые знания. И тянет руку, и переспрашивает, и переписывает домашние задания по десять раз, добиваясь идеальной чистоты.

Она, конечно, задает тысячу вопросов в день. Габи, а что? Габи, а почему? А это куда? А там что? Она за два дня освоила нашу профессиональную программу – все эти маски, пересечения. А там непростая структура, между прочим. И самое главное – охотно делает все, что бы ей ни поручали. Само собой, рвется к пациентам, но я не имею никакого права ее к ним подпускать. И никогда бы на это не пошла. Говорю, получи образование, и я тебя с удовольствием возьму. Собирается в ближайшее время поступать.

– Да, она и мне то же самое говорила.

Мне, честно говоря, даже не верилось, что такие перевоплощения возможны. Но Габи можно было стопроцентно доверять. Да и не стала бы она держать у себя бесполезного сотрудника, пусть и совершенно бесплатно.

Габи между тем продолжала:

– Понимаешь, дело даже не в ее желании учиться и не в трудолюбии. Таких девочек я знаешь сколько перевидала? Через какое-то время пыл остывает, и работа делается абы как. Лишь бы зарплата шла. В ней мне ужасно нравится другое. – Габи задумалась, пытаясь поточнее сформулировать мысль. – Она честно рассказывает про все то дерьмо, которое натворила в своей жизни. Вот прямо сразу мне, незнакомому человеку, все и вывалила. С удивительной детской непосредственностью. На мое замечание о том, что я все же работодатель и ладно я, но если она потом кому-нибудь еще скажет, почему и как она вышла замуж, да с какой целью, да как дальше все пошло, то работы ей не видать, она ответила очень интересно.

Я, говорит, второй раз в жизни сталкиваюсь с тем, что ко мне отнеслись по-человечески, а не как к обычной потаскухе из Восточной Европы. Мишель меня выслушала и отправила к вам, а вы меня взяли и готовы возиться со мной, ни черта не умеющей, и дали мне шанс. Я, говорит, просто не могу быть нечестной по отношению к вам.

А еще, говорит, я поняла, что в жизни всегда есть возможность что-то изменить. У любого урода, у самого распоследнего забулдыги, у придорожной шлюхи есть шанс повернуть все вспять. И знаете, я этот шанс уже не упущу. Мне повезло встретить двоих людей, которые в меня поверили, и я оправдаю. Обещаю.

Габи помолчала, прикурила сигарету и продолжала:

– И понимаешь, вот это вот умение восставать из пепла – это очень по-русски. Да даже и не умение, а желание и готовность – они меня подкупили. А остальное… Остальное все приложится. Считай, что у нас с тобой появился общий ребенок. Ну, не ребенок – подопечная. Будем воспитывать… Ну что? Пошли работать? А то мы с тобой до вечера трепаться будем.

Мы оставили деньги и встали, чтобы попрощаться.

– Ой, подожди! Я тебе рассказывала про Мартина? Ну слушай, в двух словах… И сразу побежим уже…

Разумеется, мы проболтали еще полчаса. Но в этот раз историю новой любви Габи я слушала не очень внимательно. Все мои мысли были о Галатее. О том, что в этот раз она должна использовать свой шанс на полную катушку.

Она его и использовала, как выяснилось. Но по-своему.

Перед Новым годом дома раздался звонок. Звонили в тот момент, когда я еще спала. Десять утра, предпраздничные дни. Мы закрыли контору на новогодние каникулы, а у мужа был отпуск.

Звонок был на рабочий телефон. Муж взял трубку. Потом он рассказывал, что слышно было очень плохо и связь прерывалась.

– Здрасьте! С Рождеством! А я беременна!

Она, видимо, даже не поняла, что разговаривает не со мной.

– Добрый день! Раз вы так радостно сообщаете, значит, это здорово. Поздравляю от всей души. Вам, наверное, Микаэла нужна? Простите, Мишель, я хотел сказать. Она спит еще. Позвоните попозже, – весело ответил муж.

– Ой! Извините. Слышно плохо. Я думала, вы – Мишель. Я перезвоню.

Я проснулась от запаха кофе. В дверях спальни стоял супруг. В одной руке – поднос с завтраком и кофе, в другой телефон.

– Доброе утро. Твоя звонила. Говорит, что беременна. Разбирайся теперь.

Голос был напряженным. В глазах плясали чертики.

Я только открыла глаза. Вот только-только. А тут – моя. И беременна. Если бы была мужчиной, наверное, начала бы судорожно перебирать случайные связи и чертыхаться от собственной неосторожности. А так… Сначала не поняла, кто такая эта «моя» и каким образом я успела за ночь поучаствовать в ее беременности. Вчера вечером мир еще был в полном порядке.

– Перезванивать будешь?

– Нет, честно говоря, боюсь неприятных сюрпризов. Бог его знает, что она там могла натворить. Я с Габи с сентября не разговаривала. Надеюсь, что ничего криминального. Сама позвонит.

Галатея перезвонила часа через полтора.

Все то же щебетание в трубке, все тот же звонкий голосок. Очень бодрый, надо сказать.

– Здрасьте! Извините, я вас перепутала с мужем, наверное. С мужчиной каким-то. Мы в туннеле ехали. Слышно плохо. С Рождеством вас прошедшим! Ну и с Новым годом наступающим! Чтоб у вас все было хорошо. И с работой, и с мужем, и вообще. А я беременна!

Все это – в одну строчку, без вдохов-выдохов, без изменения интонации. И голос вроде жизнерадостный.

– Алло! Вы слышите меня? Я беременна!

– Слышу, слышу. Прекрасно. Здравствуй, во-первых. От кого?

Вопрос вырвался сам собой. Я себя потом ругала за это. Ибо, во-первых, не мое это дело совершенно, от кого именно. Захочет – сама скажет. А во-вторых… как бы сказать правильно… так мама спрашивает шестнадцатилетнюю дочку, принесшую «в подоле». Говори от кого, стервь! То есть, опять же, возвращаемся к «во-первых».

– От Димки! Ну, помните, я говорила вам, мальчик у меня появился, друг. Немец русский. А вы чего подумали? Не, я понимаю, чего подумали. Я – всё. У меня нормальная жизнь теперь. Ребенок запланированный. То есть не совсем запланированный, конечно, но желанный. И родители Димины меня приняли наконец-то. А то сначала смотрели как на оторву. Ну, правильно смотрели, собственно. У них-то и гражданство есть, и уже работают все нормально, стабильно, а тут я приблудилась, сына увела… Но теперь всё. Я за бабушкой их ухаживала вместе с Димой, ну вы помните, бабушка у него больная. И мама с папой за мной наблюдали все время, а я к ней часто и сама прихожу, без Димы. Ну вот, и как-то его мама…

Я попыталась было вклиниться в сплошной поток текста, но получилось у меня не с первого раза.

– Ну отлично! Поздравляю в таком случае. А с работой что же?

– Ой, вы же не знаете, да? Я поступила в школу медсестер! Там смешно получилось. Я же подавала документы еще давным-давно. И долго-долго ответа не было. Мы решили, что все уже. Не берут. А потом я вдруг забеременела. Ну, случайно на самом-то деле, если уж честно. Но Дима так обрадовался и вообще… А я расстроилась сначала. Думала, все, конец всем моим планам. Засяду с пеленками этими теперь. И больше потом никто никуда не возьмет. И тут, как подарок, – письмо из школы. С приглашением на собеседование. Я Димке ничего не сказала, пошла туда. И прошла! Моя практика у Габи тоже роль свою сыграла. Клево, да?

– Клево, конечно. И чего теперь? Ты уже учишься, что ли? Про беременность ничего не сказала небось?

– Конечно нет! Я законы знаю теперь. Я Габи сказала практически сразу, как узнала. Она так спокойно отреагировала. Хотя я у нее всего-то работала на тот момент… Всего ничего. Здорово, говорит, совет да любовь. А когда письмо из школы пришло, тоже ее спросила, как поступить. Срок-то маленький совсем был. Вообще неизвестно, что там еще получится. И получится ли вообще. Беременность – дело такое. У меня у мамки три выкидыша было.

Галатея сделала паузу, видимо, чтобы набрать побольше воздуха в легкие, и продолжала тараторить:

– Она, Габи то есть, мне и сказала: «Иди и никому ничего не говори. Тебе никто не имеет права задавать такие вопросы. Это противозаконно». Я и пошла. А потом уже, когда они меня приняли, сказала им.

– И как они отреагировали? По закону они не имели права послать подальше. Есть трудовое законодательство, и оно едино для всех. Это уже твоя задача – организовать свое время, а они не могут тебе отказать в приеме на основании беременности, если ты в остальном удовлетворяешь всем их требованиям.

Это во мне юрист проснулся. Я еще спала, а юрист уже был на посту. Закон есть закон.

– Да нормально! Сказали, это ваше дело и ваше право. Будете учиться и работать, пока сможете, а потом будем решать по ходу. Я уже начала учиться. У нас пока теория только. Мне нравится ужасно. У нас там еще самые-самые азы. В группе все девочки молоденькие совсем. И мальчики тоже. Даже младше меня. Теток нет. Ну, то есть никого нет, кому там тридцатник или больше… Возрастных, в смысле. Ой! Извините! Я не хотела. Вот я все-таки дура, а? Как вы меня терпите?

– Да все в порядке. Мне давно больше чем тридцатник, и я не собираюсь в школу медсестер. Всемирное равновесие не нарушено. И как же дальше-то?

– Я уже все придумала. Буду учиться, пока смогу. У меня, слава богу, совсем небольшой токсикоз, и все.

А так ни отеков, ни болей, ни усталости. Чувствую себя как огурец. Когда практика начнется – я знаю, там нужно и кровати перестилать, и мыть-подмывать, и переодевать, – я, наверное, какое-то время дома буду. Это же не сейчас еще. А пока смогу двигаться, буду работу в больнице делать любую. Только без тяжестей. Но мне так нравится, знаете. Теория очень нравится. И главное – мое это. Вот просто полностью мое. Я уже и думать забыла о том, что хотела стать дизайнером. Мне уход нравится за больными. Я нужной себя чувствую. Я на Димкиной бабушке насобачилась. Ой! Ну, то есть натренировалась. И переворачивать, и памперсы надевать и все-все-все. И питание у нее специальное – там разводить нужно, чтобы жидкое было. И потом кормить аккуратно так. Чтоб она успевала проглотить. Не частить то есть. Мне так нравится!

Галатея сделала передышку, и мне удалось вставить свои пару предложений.

– Отлично. Я рада, что все так у тебя складывается. А потом-то что? Ребенок родится, так с ним же сидеть надо. Обучение длится три года. Как ты собираешься это обустраивать? Хотя, наверное, здесь тоже можно договориться, чтобы какое-то время пропустить, а потом вернуться. В университетах никаких проблем с этим нет. А вот как с профессиональным обучением я, честно говоря, не знаю. Не сталкивалась.

– А мы уже обо всем договорились. Я пару месяцев дома буду, а потом начну на занятия ходить. Димина мама будет с ребенком утром, пока я учусь. У нее график плавающий. Или тетя. Она вообще не работает. А вечером я. Это ж только полдня. А с годика в ясли отдам. Или с двух лучше. Годик – мало еще совсем. Жалко будет малыша. Организуем все! Было бы желание. Димка как раз заканчивает скоро свою учебу. Работать начнет. Деньги будут, если няня понадобится. Да все будет нормально! Просто если бы я сейчас не пошла, то потом бы уже не собралась. А ребенок – ну что ж… Может, и к лучшему. А то вон эти немки – рожают в сорок, а потом удивляются, почему тут болит, там болит…

– Ну умница, раз ты так все распланировала. А у Габи не работаешь больше? Как у нее дела?

– У Габи? А вы что, правда, не знаете?

Что-то екнуло у меня не там, где надо. Вот как-то так ухнуло и все. Подсознательно все равно ждала какого-то подвоха. Мелькнула мысль: «Ну вот, идеалистка, получи!»

– Что случилось? Я ничего не знаю. Я всю осень промоталась по командировкам, занята была. Мы давно не созванивались. Ну не тяни ты кота за самое ценное, говори, что произошло!

Она хихикнула.

– Да ничего не произошло! Все замечательно. Я у нее теперь уже не работаю, потому что учусь. Но все равно раз в неделю прихожу бумаги перебрать, почту рассортировать, и так – по мелочи помочь. А Габи… Нет, вы на самом деле не знаете? Короче, слушайте! Я же машину не вожу. Дима меня забирал от нее часто, если я допоздна засиживалась. И вот он как-то приехал с братом своей мамы. Клевый мужик такой, работает экономистом в какой-то строительной фирме. Работает стабильно, договор у него постоянный, много лет уже. Чтоб вы не думали чего. Вдовец он, давно уже. Ну и короче… Ой, пусть она вам сама лучше расскажет! Я не хочу сплетен… Знаю только, что понравились они друг другу, и он ей там что-то чинил в офисе, проводку какую-то. Еще чего-то. Она ж такая тетка стильная, одеваться умеет, подать себя. Я всегда восхищалась. С такими внешними данными – и такой шарм! А сейчас они на лыжах уехали вместе кататься. В Австрию. Типа, планы никакие не строят пока, но вроде как встречаются, и все здорово. Ой, ну не буду я болтать. Пусть она сама лучше. Алло, вы меня слышите?

Я ее прекрасно слышала. У меня прямо от сердца отлегло. Я все же подсознательно боялась подвоха. Не верила до конца, чего греха таить. И ошиблась. Но как же я была счастлива, что мои домыслы оказались неверными! Словами не передать.

– Алло! Мишель?

– Да, извини. Задумалась. Ну что я тебе могу сказать… Мне очень приятно, что у тебя все так получилось. Видишь, все возможно. Главное…

– Главное, – перебила она меня, – это что я нашла свою профессию. Без вас и Габи у меня бы ничего не вышло. Меня не пнули, а поверили, что люди могут меняться. Я все время Димке говорю, если бы не Габи с Мишель, так бы и осталась официанткой. А вы… А мы можем как-нибудь встретиться, кофе попить? Я вас с Димкой познакомлю. И вообще. Я вот до сих пор не верю, что все так вот бывает. Вы мне как мама крестная. И Габи тоже.

– Договорились! Встретимся после праздников. Приводи своего Димку – будем знакомиться. А Габи я потом вытащу на беседу – как она со своего лыжного курорта вернется.

– Ну, еще раз с Новым годом! У меня это был самый лучший год в жизни. Самый-самый лучший. Словно заново родилась…

Вечером того же дня она мне по мейлу прислала подтверждение, что учится в школе медсестер. Отсканировала и прислала. Чтоб я не сомневалась, не дай бог. А я уже и не сомневалась.

И потом весь вечер думала о Галатее. Не все рождаются с золотой ложкой во рту. И не все из тех, у кого этой ложки отродясь не было, имеют от рождения правильную систему координат.

Честь и хвала тем, кто с пеленок знал, чего хочет, и последовательно шел к своей цели. Но есть ведь и другие, правда? И их нельзя априори считать отбросами лишь на том простом основании, что однажды они запутались и упали. Главное ведь – что поднялись.

И еще одно весьма важное дополнение. От нашего с Галатеей знакомства выиграли мы обе.

Впервые за много лет история с маленьким Мыколой, с круглыми кубиками, начала меня немножко «отпускать». До этого дня не проходило, чтобы я не вспоминала о слепом мальчике. То есть «дня не проходило» – это я, конечно, утрирую. В иммиграции хватало и своих забот, слез, обид, разочарований и сомнений. Но, тем не менее, я всегда помнила о своем грехе и не могла себе простить черствости и безразличия.

И вот спустя столько лет душа Кольки словно переселилась в Галатею. И мне стало легче. Боль никуда не ушла. Боль вообще не уходит с годами. Она только трансформируется, меняет форму. И пусть я не смогла ничего сделать для Мыколы… Не сделала, так правильнее. Не пыталась и не сделала. Но в том, что украинская провинциальная Галатея сумела полностью изменить свою жизнь, есть и моя заслуга. А значит, есть чем гордиться.

Глава 27
Крошки, Мишель Дзержинский и «Хаммер»

На самом деле чудесные превращения, произошедшие с Галатеей за границей, отнюдь не редкость. Универсальных рецептов успеха так никто и не придумал. Кого-то переезд в другую страну ломает, корежит, ставит на колени и размазывает по мостовой, оставляя невнятное склизкое месиво. А кому-то, наоборот, предоставляет шанс начать все с начала, с новыми силами, со свежей кровью.

Это как в театре – как бы актеры ни отыграли первое действие, как бы ни халтурили, рано или поздно наступает антракт, после которого можно начать спектакль вроде как с чистого листа. Отдохнувшие зрители уже размяли затекшие косточки, перекусили бутербродами из буфета, запили эмоции шампанским и готовы с новыми силами восхищаться и аплодировать.

И наступает второй акт.

И уже забыты ляпы, и отклеившийся ус, и неточные реплики, и жаркий шепот суфлера. Все это осталось в первом акте. А после антракта артисты начинают заново и заново завоевывают внимание зрителей.

Вот так и с иммигрантами. Чтобы ты там ни наворотил в прошлой жизни, какие бы ошибки ни совершил, у тебя есть этот шанс – закрыть долги, обнулить все счета и попробовать начать сначала. Получится или нет – другой вопрос. Но шанс есть. А дальше – как карта ляжет.

Однажды я познакомилась с молодым человеком, у которого от рождения не было вообще никаких шансов. Он географически родился не там, где нужно.

Несколько лет назад в лондонской фирме, владельцами которой были мой брат Витя и его друзья Реваз и Глеб, работала уборщица с Карибского острова Сент-Винсент. Ничем особо примечательным она не отличалась, кроме того, что в какой-то момент сделала распрямление волос и явилась на работу с совершенно гладким, иссиня-черным «конским хвостом», сменившим торчащие во все стороны африканские «пружинки». Все друзья в один голос начали меня, гостившую у ребят в тот момент, убеждать немедленно сделать то же самое – уж если у нее получилось, то мне-то, не имеющей африканских генов, сам бог велел.

Больше ничем мне эта девушка не запомнилась. Работала она в паре с братом. Эдакий семейный подряд. Платили наши мальчики им очень хорошо, и на те деньги, что брат с сестрой зарабатывали протиранием пыли и мытьем полов, им удавалось не только жить в не самом дешевом Лондоне, но и кормить многочисленную родню дома. Через какое-то время у хозяев фирмы возникли разногласия с семейным дуэтом и с ним пришлось расстаться. Об их дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

Как-то раз, незадолго до того, как они покинули фирму, эта девушка привела с собой приятеля – очень тихого, скромного молодого человека лет двадцати – двадцати двух. Он практически не говорил по-английски, очень стеснялся, не знал куда деть руки и боялся присесть на кожаную мебель. Так и простоял все время разговора, теребя в руках плохонький шарф. Ему нужна была работа. Хоть какая. Он только-только приехал, остановился у каких-то полузнакомых приятелей-земляков, деньги заканчивались, и нужно было срочно что-то придумывать. Все это рассказала нам уборщица. Парень только кивал и смущенно смотрел в пол.

– Откуда ты? – спросил его Глеб.

– С Гаити. Знаете? Это страна на острове.

Стоит, наверное, заметить, что происходили все описываемые события за несколько лет до страшного землетрясения, уничтожившего и без того хилую экономику несчастного государства. После тех трагических событий само название Гаити было у всех на слуху. А до того кто о нем слышал? Короче, Микаэла не слышала. Или слышала, но не точно. Или не расслышала.

Умная Мика в этот момент занималась приготовлением кофе, разговор слушала вполуха и, разумеется, отреагировала в духе пошлейших комедийных сериалов. Не со зла, само собой.

Просто когда господь раздавал мозги, Мика стояла в очереди за волосами. Теми самыми, которые так рекомендовали распрямить доброжелатели. А два наименования в одни руки, как известно, не выдают.

– С Таити? О, райское место! Красота, прозрачная вода, тропические цветы… Гоген! Зачем тебе этот сырой, дождливый Лондон?

Народ вокруг было жизнерадостно загоготал в кулачок. Ну чего ж, ума нет – считай калека! Но, увидев испуганные глаза парня, хохотать быстренько перестали. Юноша, само собой, никогда не слышал ни о каком Гогене, но по выражению лиц понял: что-то не то.

Разобравшись, в чем дело, я, конечно, извинилась, и вопрос был исчерпан. Работы у ребят в дизайнерской фирме для него в тот момент не было. Подруга его объяснила, что он может и на стройке работать, и убираться, и стены красить, и электрикой заниматься, если нужно. Но не будешь же выгонять уже работающих людей даже из соображений благотворительности… Обещали подумать, записали, как его найти, и парень с девушкой ушли.

Мы вышли из офиса толпой минут через пятнадцать и разбрелись кто куда на ланч. Я решила, что мне срочно необходим очередной кофе. Проходя мимо «Макдоналдса», обратила внимание на группу стоявших прямо по ту сторону стекла людей. Наша уборщица со своим братом и давешний гаитянин. Они меня увидели, помахали рукой. Не зайти было уже неудобно.

Я вошла в зал. Перед ними лежали стандартные наборы – гамбургеры, картофель, кола. Девушка к еде практически не притрагивалась и все время что-то оживленно рассказывала. Ее брат тоже лениво тянул картофельные палочки из пакетика, а несостоявшийся сотрудник уплетал за обе щеки.

Складывалось ощущение, что человек последний раз ел несколько дней назад и совсем немного. Еще не доев, парень полез в карман, выгреб какую-то мелочь, судорожно подсчитал и пошел к стойке заказать еще один гамбургер. Вернулся, положил его рядом на стол и начал сосредоточенно жевать. Ел практически он один, поэтому ему, похоже, было дико неловко, но голод оказался сильнее.

Пока он ходил, уборщица успела мне сообщить, что у него дома остались шестеро братьев и мама. Отца нет. Голодуха и нищета там такая, что нам и не снилось.

Уж какими правдами молодому человеку удалось выбраться в Лондон – уборщица не знала. Но приехал он в никуда, с крошечными сбережениями, с единственной целью – заработать денег на пропитание своей семьи. Почему Англия – тоже неизвестно. Однако работать он готов где угодно и сколько угодно. Лишь бы платили. В этот момент парень вернулся, и нам пришлось прекратить разговор.

Доев оба гамбургера, парнишка аккуратно смел со стола все крошки… и забросил в рот… Увидев, что мы все трое на него смотрим, страшно смутился и, наверное, даже покраснел. Но цвет кожи, к сконфузился, скрывал такие физиологические проявления крайнего смущения.

Мы вышли все вместе. Парочке с Сент-Винсента нужно было идти куда-то по своим делам, а мне – в сторону офиса. Парень пошел за мной.

– Пойдем, – говорю, – попьем кофе. Хочешь?

Благодарно улыбнулся.

Зашли в «Старбакс». Купила ему большой стакан кофе со сливками и несколько разных видов пирожных.

Сначала замахал руками – «no, no thanks!» – но, увидев, что я уже расплачиваюсь, улыбнулся как… даже не знаю, с чем сравнить… на лице его была смесь благодарности и стыда. Так, наверное.

Сели за столик. Я хотела его расспросить немножко о том, где он здесь живет и на что, но не тут-то было. Английский у него был на самом зачаточном уровне. Я же совсем не знаю французского, не говоря уже о креольском, на котором говорит большинство населения Гаити.

И все же удалось выяснить, что живет он тоже у гаитян, которые здесь уже давно – три месяца! – и работают на уборке какого-то большого магазина в восточном Лондоне. Живут они ввосьмером. Восемь мужиков снимают две комнатушки. Он – девятый. Все это я вызнала с применением основ невербальной коммуникации, проще говоря – практически на пальцах.

Работу он ищет постоянно, но пока ничего. Языка еще нет. Но очень нужно работать, потому что семья там, дома, подыхает с голоду. Пока его подкармливают друзья, но это не может продолжаться долго. Пока он мне все это рассказывал, я лихорадочно думала, чем бы его прямо сейчас занять. Понятно, что просто так денег не возьмет. А делать же ничего не умеет. Да и работы для него у меня нет и, видимо, не будет.

Показала буквально на пальцах – пошли, мол, дам тебе кое-какие бумаги. Отвезешь по указанному адресу и привезешь назад то, что тебе отдадут. Привезешь – позвонишь. Я спущусь. Сможешь? «Смогу!» – и улыбка солнечная, открытая. Все сделал, обернулся туда-обратно очень споро. Заплатила я ему совсем небольшую, по нашим меркам, сумму, но он был доволен. Я еще попыталась потащить его покушать, но у меня ничего не вышло. Стоял как немец под Сталинградом – насмерть. Мы попрощались, и больше я его не видела.

Через некоторое время наша уборщица сказала, что он нашел работу на какой-то стройке на окраине Лондона, в пятой зоне. Работа очень тяжелая, денег немного, но он совершенно счастлив. Этот парень встал на ноги без всякого участия с моей стороны, но все равно приятно. Вроде как к чему-то хорошему прикоснулась.

Вот так вот перебираю, перебираю воспоминания и понимаю, что у незнакомого человека создается, должно быть, впечатление, что я этакая идеальная женщина. Женщина-Дзержинский. Нет, плохо звучит. Микаэла Дзержинский. А лучше даже Мишель. Мишель Феликсович. Очень жестко. Почти железно. Рыцарь без страха и упрека.

Я с раннего детства была такой. Вспомнилось почему-то одно детсадовское лето. Нас с группой вывезли на летнюю дачу на два месяца. Под Можайск. Каждый день нас водили гулять по окрестностям. У меня как сейчас перед глазами стоит эта картина. Огромная земляничная поляна – почти по Бергману. Детки в возрасте от трех до шести лет собирают сочные спелые ягодки и нанизывают их на травинки. Кто больше соберет. Воспитатели – их много, потому что все группы гуляют вместе – лениво наблюдают за выводком. Мы – группка малышей – отбились от толпы и углубились в лес. Несколько воспитателей – за нами.

И я впервые увидела огромные, в много метров диаметром, ямы. Глубокие. Поросшие травой. Воронки от падавших бомб. Кто был под Можайском хоть раз, тот наверняка видел. Как ни пафосно это звучит, но там эхо войны ощущается как нигде. Ям-воронок много. Такое ощущение, что весь лес заполнен ими. Земля изрыта, истерзана. Мы маленькие. Нам страшно и непонятно. Воспитательницы бежали за нами.

Увидев, как мы застыли на краю такой ямы, одна воспитательница почему-то метнулась назад. Ее не было минут пять, от силы десять. Вернулась женщина с огромной охапкой полевых цветов. Васильки, ромашки, желтенькое что-то… не знаю, как называется. Разделила охапку на букетики. Раздала всем по несколько цветочков. И очень просто, в двух словах, рассказала, что это за ямы и что они значат. И предложила положить цветы на край одной из воронок.