Текст книги "Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова"

Геннадий Обатнин (Хельсинки)
ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ КРОХОТКИ К ТЕМЕ «ВЯЧ. ИВАНОВ И М. КУЗМИН»

«Башенный» период в жизни и творчестве Михаила Кузмина описан257257
  Богомолов Н. А., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха. СПб., 2007. С. 219–286. См. также: Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов и Кузмин: к истории отношений // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм: Исследования и материалы. М., 1999. С. 211–224; Кузмин М. А. Переписка с В. И. Ивановым. Приложение 1. Записка Кузмина к В. К. Шварсалон; Приложение 2. Письма к М. М. Замятниной // Кузмин М. А. Стихотворения. Из переписки / Сост., подгот. текста, примеч. Н. А. Богомолова. М., 2006. С. 253–274.


[Закрыть]. Он начался еще до водворения писателя в ивановской квартире летом 1909 года, когда поэт, проживая этажом ниже, в квартире-студии Е. Н. Званцевой, фактически влился в круг семьи и обрел домашнее имя Аббат. Благодаря публикациям юбиляра, нам известно о влюбленности в Кузмина Веры Шварсалон весной 1908 года, а также об увлечении его поэзией обоих пасынков Иванова. Однако свои чувства испытывала и двенадцатилетняя Лидия. Об этом свидетельствуют ее письма к уехавшей в Крым сестре, в то время как она осталась, считая дни до конца учебного года и мечтая о радостях отдыха на юге, как она сообщает в письме от 9 мая, написанном прямо в день отъезда258258
  См.: «Киська ускакала в Крым! Я рада за кисю. <…> Маруся спит на своей постели одетая (теперь 4½ часа) Вячеслав еще не проснулся. <…> Начала 9^тый Май описывать ведь ты 9 мая утром уехала» (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 6–6 об.). В письме от 24 мая 1908 г., объясняя, почему она хочет получить письмо, жалобно добавляла: «Мне же интересно. Я же еще существую и на башне и в Петербурге, да еще долго буду существовать. Разве с Вячеславом скоро уедешь? Сама знаешь» (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 12). Подробнее о датах отъезда см. в письме В. К. Шварсалон к С. К. Шварсалону от 13 мая 1908 г., а также в преамбуле к его публикации: Кобринский А. А. Письмо Веры Шварсалон к брату Сергею о подготовке приезда Вяч. Иванова в Судак летом 1908 года // Летняя школа по русской литературе. 2014. № 1. С. 54, 60.


[Закрыть]. Выполняя обещание сестре, на следующий день она начала свою летопись башенной жизни, которая «силою вещей» оказывается редким биографическим источником: Вера Шварсалон прекратила вести свой дневник накануне отъезда, 6 мая 1908 года259259
  Дневниковые записи В. К. Шварсалон // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 328.


[Закрыть], а в дневнике Кузмина, переживавшего перипетии своей влюбленности в Сергея Познякова, нет записей между 3 и 12 мая. Но теперь мы знаем, что Кузмин делал 10 мая:

Здравствуй, Киська!!!

Я встала. Сначала я делала композицию на рояле. <…> Аббат приходит злой и нехороший Аббат. Я его позвала и композицию свою показала, а он хоть бы что; подцапал на рояле переврал [полови<ну>] все, не докончил 4 строки и мне ничего не сказав, с умирающим писком своим побежал к Гюнтеру писча <так!> «не покидайте меня Гюнтер»260260
  Поэт и переводчик Йоханнес фон Гюнтер (1886–1973), гостивший в это время на «башне».


[Закрыть]. Ага! Свинка! Доказал, что ему не интересно! Никогда ему больше ничего не покажу! хладнокровцу противному! Ненавижу я этого Аббата! противный! Фу! [Пря] ничего ему не покажу! Ему не интересно? Нет? Так и мне не интересно. Возись со своим Позняковым, мне наплювать <так!>. Дрянь хлоднокровная <так!> больше ничего! Прямо бы и сказал «Мне не интересно!» или «Я хочу с Гюнтером идти» А не увиливал бы как змея, да удирал как трус! Ничего открыто не может сделать. Ничего в нем хорошего нету. А композицию я мало еще написала она длиннее и серьезнее тех261261
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 7–7 об. О насыщенности музыкой и пением быта квартиры Ивановых, в частности о том, как Кузмин любил исполнить «Аппассионату» Бетховена в три часа утра, вспоминал живший в эти же дни на «башне» Б. Пэрс (см.: Pares B. My Russian Memoirs. London, 1931. P. 132).


[Закрыть].

Впрочем, на следующий день, в письме от 11 мая, она сменила гнев на милость:

Дорогая моя Верушка

Как поживаешь? Ну Бог с ним с этим Аббатом нашим. Знаешь ли ты, что он вчера был в ужаснейшем настроении. Сидел ни Аббат вчера за столом, а «cadavre»262262
  «Труп» (фр.).


[Закрыть] какой-то. Он сидел с полу раскрытым ртом и глядел мертвыми глазами рассеянно повсюду. <…> С Вячеславом у меня каждое утро разговоры, беседы текут. Я думаю, кабы мне скорей ворваться <так!> в Крым. Скорей бы263263
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 9–10.


[Закрыть]. <…>

Июнь и июль 1909 года Лидия проводила в Царском Селе, откуда регулярно посылала сестре письма-дневники на двух языках264264
  Дата ее возвращения устанавливается из дневниковой записи Иванова от 16 августа: «Я был еще в постели, когда вбежала вернувшаяся из Царского Лидюша» (Иванов В. Собр. соч. Т. 2. Брюссель, 1974. С. 790). Ср. в письме Кузмина к Ал. Чеботаревской от 27 июля 1909 г.: «Вяч. Ив. работает, а по вечерам мы всегда читаем вслух разные разности и занимаемся музыкой. Сегодня М. М.<Замятнина> ездила в Царское, так что на „маленьком вставанье“ присутствовал я, тут же получили и письмо Веры Конст.<антиновны> о „пессимистич.<еском> носильщике“ etc.» (ИРЛИ. Ф. 189. № 111. Л. 1). «Маленькое вставанье» (аллюзия на «lever du roi», публичную процедуру утреннего туалета французских королей) упоминается и в дневнике Кузмина за этот день: «Был на „petit lever“ у Вяч<еслава>» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915 / Подг. текста и комм. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2005. С. 155). Порядок этого шуточного обряда на башне послужил предметом для карикатуры С. М. Городецкого под названием «La lever du roi» из рукописного юмористического журнала «Les puces de gamins», описанной в мемуарах Л. Ивановой: «Отец проснулся и звонит в колокольчик. Часы показывают два часа дня. По коридору едет во всю прыть в какой-то вагонетке Маруся. В вагонетке поднос с завтраком, почта, на крючках висят предметы одеяния» (Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце. М., 1992. С. 37).


[Закрыть]. В основном они посвящены воинственным играм капитана Лиденса. Так звучало одно из ее постоянных имен в принятой между сестрами игре в страну Имбирию (во французском ее наименовании, l’Imbéria, вместо названия пряности слышится латинская imperia), которую вместе с ней защищал также капитан Веренс. В этот корпус входит и письмо, полученное в Петербурге, судя по почтовому штемпелю, 22 июля 1909 года. Из него мы узнаем о реакции на согласие Иванова дать постоянный кров Кузмину на башне (сохраняем орфографию подлинника): «Je suis très content que l’abbé [est] demeure d<an>s la tourre. Est-ce pour longtemps? Tirres Vinseslav de la tourre au plus vite que possible. Génia vient souvent. A moi aussi je vais chez eux. J’ai été chez les Goumilief Jeudi»265265
  «Я очень рада, что Аббат остается на башне. Это надолго? Выведите Вячеслава из башни как можно скорее. Женя часто приходит. Я тоже хожу к ним. Я была в четверг у Гумилевых». О согласии Иванова см. запись в дневнике Кузмина от 17 июля (Кузмин М. А. Дневник. С. 153).


[Закрыть]. Поделившись своими воспоминаниями об участии в любительском спектакле по пьесе П. С. Соловьевой «Свобода, солнце и весна», а также мнением о фортепианной игре Е. К. Герцык, она завершала: «Embrasse „Vinseslav le tigre“»266266
  «Обнимай „Вячеслава-тигра“»; НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 31–32 об.


[Закрыть]. Вопрос о том, у кого живет вечно бездомный Кузмин, занимал ее и ранее. Это упоминается в ее письме к В. К. Шварсалон от 27 января 1909 года, написанном в тот день, когда Иванов читал в Литературно-художественном кружке лекцию «О русской идее»:

Дорогой Леопард Кисович. Как поживаешь? Напиши про Козлиную лекцию. <…> Когда мы уехали от Павлы Афанасьевны Маруся заехала к Городецким. С. М. Г. был всклокоченный мятый (он только что выздоровел из инфлюенции <так!>) и гулял по всей квартире в шубе. Чулков был у него. Он стал уверять Марусю, что я чуть не потопила литераторство (Леонида Андреева). Что будто бы, когда мы катались на лодке у Черной речки, я его вдруг схватила за волосы, стала топить и его насилу вытащили. И что когда в гимназии про это узнали, то меня выставили оттуда[ва]. Потом Городецкий принес палку и стал аттакировать <так!> меня: мы стали возиться, а Чулков нас разнимал. Чулков тоже рассказал, что Кузмин поселился у Мейерхольда. Ин… ин… странно!

Вдруг сзади Город.<ецкий> схватил мои руки своими лапищами и стал ими (моими руками) тузить Чулкова. Потом мы пошли пить чай. Когда Маруся спросила Чулкова. – «Надежда Григорьевна дома?» Он возвел руки к волосам и сказал: – «Да… она… дома!» Чулков сказал, что он может быть застанет еще Козла в Москве и прибавил – «В тот момент как он (Козик) будет особенно нежен с Брюсовым, я приду и шпагой разделю их». Советую В.<ячеславу> поскорей «prendre le galop»267267
  «Пуститься галопом» (фр.).


[Закрыть] из Москвы. Поцелуй себя и Козика от меня. Пантера268268
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 6. Л. 19–20 об. (помимо писателей, упоминается мать Замятниной Павла Афанасьевна). Наряду с леопардом и тигром пантера входила в принятую в семье Ивановых кошачью мифологию. На отдельном недатированном листке, возможно, выпавшем из процитированного выше письма от 24 мая 1908 г., она рассказывала сестре: «Послушай как интересно. Когда я родилась или не много позже Вячеслав и мама звали меня пантеркой. Я этого не знала. В Châtelaine когда я играла с Коко, Бобом, с Димой и всей той компанией в охоту или прямо в диких зверей я всегда называла себя черной пантерой. Раз когда я пришла к Вячеславу он мне как-то рассказал, что меня звали пантерой, тогда я очень удивилась и сказала про châtelaine. Таким образом вышло, что я пантера и меня возвысили еще на чин. Я была бесенком, меня возвысили на чин, искра, теперь же я Черная пантера (Там же. Л. 14; упоминается Шатлен, местечко под Женевой, где находилась Вилла Жава, на которой Лидия проживала в 1900–1907 гг.). Отметим также, что пантеркой Иванов нередко именовал в письмах саму Зиновьеву-Аннибал.


[Закрыть].

***

Сюжет несостоявшейся дуэли С. Шварсалона с М. Кузминым (15 октября 1912) и последовавшей публичной пощечины (5 декабря) был введен в научный оборот Н. А. Богомоловым, впервые процитировавшим запись в дневнике Кузмина от 16 апреля 1912 года, где излагалось предложение фиктивного брака от беременной В. К. Шварсалон269269
  Богомолов Н. А. К одному темному эпизоду в биографии Кузмина // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 166–169, а также: Богомолов Н. А., Малмстад Дж. Указ. соч. С. 285.


[Закрыть]. Несмотря на то, что с тех пор эта история привлекала внимание исследователей270270
  См.: Азадовский К. М. Эпизоды // Новое литературное обозрение. 1994. № 10. С. 123–129; Кобринский А. А. Дуэльные истории Серебряного века: Поединки поэтов как факт литературной жизни. СПб., 2007. С. 327–364.


[Закрыть], полностью исчерпанной ее считать преждевременно. Число документов, посвященных оценке поведения Кузмина, можно увеличить письмом М. М. Замятниной к Ивановым, посланным из Италии, куда она уехала, дабы устроить их будущую жизнь там на пьяцца дел Пополо:

Roma Вторник 29 окт. 1912 Софья Михайловна Рост.<овцева> уже уехала271271
  С. М. Ростовцева (1878–1963), искусствовед и супруга известного историка античности и близкого друга Ивановых. Одним из эпизодов длительного их общения стали совместно проведенные дни в Риме летом 1910 г., которые, судя по всему, оказались решающими для сближения Веры с отчимом – см. июльские и сентябрьские письма Ростовцевой к В. К. Шварсалон (Бонгард-Левин Г. М., Вахтель М., Зуев В. Ю. М. И. Ростовцев и Вяч. И. Иванов // Скифский роман. М., 1997. С. 253–255), а также письма В. Шварсалон к Замятниной (Обатнин Г. Из наблюдений над темой «Вяч. Иванов и перевод» // Лотмановский сборник 4. М., 2014. С. 492).


[Закрыть]. Пред отъездом она рассказала мне, что в Петерб.<урге> известно о положении дома. Оказывается, мы пригрели действительного предателя! Известно все благодаря Кузмину, вот подлец! Когда С. М. вернулась из Крыма – в Августе, ей со всех сторон и устно и по телефону торопились сообщить новость и до ее отъезда 2 сен.<тября> в литерат.<урном> Петерб.<урге> повсюду об Вас говорилось. Она предполагает, что к ее возвращению это уже уляжется, а к будущему году и совсем успокоится. Лучше других отнеслись Нестор и Толстой272272
  Имеются в виду Н. А. Котляревский и, видимо, А. Н. Толстой, оба связанные с Ивановым дружескими и деловыми отношениями.


[Закрыть]. Нестор и С. М. говорят, что лучше всего повиниться <?> вам. Но Кузмин достоин, действительно, быть застреленным, как паршивая собака, о чем я ему очень хотела бы написать, если бы получила на то разрешение. Да, я это даже и сделать способна. Но Вы, Вячеслав, ни Вера ему, Бога ради, не пишите, потому что такому подлецу Вы не должны писать. Все, что к<а>к бы кондиденциально <так!> вы ему ни сообщили, будет, словно ходячий «плакат», во всеобщее сведение273273
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 19. Ед. хр. 19. Л. 57–57 об.


[Закрыть].

Добавим к этому, что Ростовцева, очевидно, с самого отъезда Иванова и Шварсалон за границу была в курсе всех дел. Об этом свидетельствует письмо оставшейся на «башне» Замятниной к ним от 17/20 июня 1912 г., где упоминается какая-то сплетня К. А. Сомова:

Заходила я к<а>к-то к Ростовцевым. Соф. Мих. говорит, что Сомов, оказывается, не вас имел в виду, т. к. она в другой раз говорила с ним много о Вас и Лидии и очевидно он ничего ровно не знает, в этом она убедилась. Тот его камень касался совсем других людей. София Мих. говорит, что она еще не сказала Мих. Ив.<Ростовцеву>, т. к. хочет это сказать по случаю, не желая больше Grand cas. Думаю, что это она сочиняет, не может быть, чтобы не сказала274274
  Там же. Л. 29 об. «Grand cas», буквально «большой/важный случай» (фр.), от выражения «fair grand cas», «придавать большое значение». В недатированном письме, относящемся, очевидно, к началу 1913 г., Шварсалон делилась с Ростовцевой: «Скажу Вам только, что я за это время была счастлива как никогда, так, что все, что творилось вокруг нас или, вернее, наших имен в Петербурге, меня больше огорчало за других, чем за себя. Я может быть еще очень по-молодому оптимистична, но не могу не верить, что настоящие друзья окажутся и те, которые все поймут, и только мнение таких мне и дорого. Маленький Дима принес мне большую радость и свет. Он был для нас целым откровением. Теперь ему уже 7 ½ месяцев» (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 37. Ед. хр. 32. Л. 1 об.—2; этой цитатой мы обязаны А. Л. Соболеву, которому приносим сердечную благодарность).


[Закрыть].

И К. М. Азадовский, и А. А. Кобринский задавались вопросом, в чем же состояла клевета, в которой столь уверенно потом обвинял Кузмина Иванов. Первый из ученых пришел к выводу, что Кузмин не клеветал, но злословил, а второй – что клеветническим было указание на санкцию Вериной инициативы самим Ивановым. В самом деле, прямых свидетельств, позволяющих реконструировать ивановское отношение, сохранилось относительно немного. Конечно, его интересовало, кто из близких и дальних знакомых находится в курсе событий. Например, 30 сентября 1912 года он писал Замятниной: «Итак, известно Ремизову, Иванову-Разумнику, Волошину, Герцык, что я женат на какой-то молоденькой и у нас ребенок…»275275
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 9. Ед. хр. 34. Л. 6.


[Закрыть]. Свою оценку вызова Шварсалоном Кузьмина на дуэль Иванов дал в письме к Скалдину от 5 ноября / 23 октября: «Я нахожу, что Сережа поступил естественно, последовательно, корректно, благородно. Разумеется, с его точки зрения; что хорошо для него, было бы нехорошо для нас с Вами». При этом он высказал опасения, что Шварсалон «может не остановиться на этом» и будет искать «каких-нибудь средств отмщения», признавшись в «какой-то уверенности, что он не сделает ничего больше, – все дальнейшее было бы уже ложным, дурным и вредным», «все дальнейшее было бы унижением и для него и для всех нас»276276
  Из переписки В. И. Иванова с А. Д. Скалдиным / Публ. М. Вахтеля // Минувшее. Вып. 10. Париж, 1990. С. 137.


[Закрыть].

Будущие события показали, что опасения Иванова оказались более верными, нежели его уверенность. Разъяснение его позиции находим в письме к С. К. Шварсалону, написанном, судя по контексту, в ответ на послание последнего от 8 января 1913 года, где тот, в частности, пенял на молчание семьи после осенних событий277277
  См.: Кобринский А. А. Указ. соч. С. 359–360.


[Закрыть]. От ивановского ответа сохранилось только два листа, которые мы приведем в существенных выдержках: «Ужели ты воображаешь, что я скрывающийся за границей вор или боюсь общественного суда, если я чувствую себя честным и правым? Моя совесть спокойна; я знаю, что мы с Лидией верны друг другу и нашей вере, нашему закону перед Богом, каким он нам открылся, – и этого мне достаточно, чтобы презирать вражду и переносить непонимание». На рассуждения пасынка о возможности организовать им свидание в Риме278278
  В Рим Шварсалон собирался и вне связи с намерением повидать отчима, на планируемый медовый месяц, о чем А. Скалдин уже сообщал Иванову в письме от 7 декабря 1912 г. (см.: Скалдин А. Письма к Вячеславу Ивановичу Иванову / Публ. З. Гимпелевич, примеч. В. Крейда // Новый журнал. 1998. № 212. С. 179).


[Закрыть] Иванов указывал, что не понимает, почему не может вернуться в Россию, заявляя, что общественное мнение для него «понятие весьма зыбкое и потому непригодное для того, чтобы служить „кормчею звездою“ моего жизненного плавания». Но наиболее интересна часть, посвященная ответу на упреки в том, что Иванов не убрал обращенных к Кузмину стихов из только что вышедшей «Нежной тайны»:

Что же еще? Запрос относительно напечатанных стихов, обращенных к одному негодяю? Тон запроса, собственно, неправилен, но этим пренебрегу. Во всяком случае удивлен самонадеянностью мысли, что я обязан тебе в этом деле отчетом. Но так как тебе больно видеть в этом как бы противоречие себе, разъясняю дело охотно. Первым движением моим по получении вестей о подлых действиях этого лица (это было ведь еще до твоего вызова) было распорядиться об исключении стихов. Но потом я взглянул на дело иначе и распоряжения не послал, а написал строки Скалдину (на стр. 110), где нарочно сказано: «ничего не изменю в том, что слагал». Строй этих соображений следующий. Вся книжка («открыта в песнях жизнь моя») автобиографически откровенна и представляет собою наилучший ответ поднявшимся толкам. Стихи к тому, кто, нужно надеяться, по достоинству оценен «общественным мнением», изображают весьма ярко ту степень любви и доверия, какими он пользовался у нас. Гадость его поведения выступает на фоне этого протокола наших прежних отношений еще рельефнее; а что слова «никого не обвиню» относятся именно к нему, это для всех, знакомых с толками. Что это «не обвиню» не имеет смысла «одобряю», также очевидно из последней строфы:

Ты негодуешь? <…>279279
  Далее следует последняя строфа обращенного к А. Д. Скалдину стихотворения «Мирные ямбы», написанного в ответ на аналогичное предложение. Это же стихотворение подразумевается и в предыдущих строках письма, ср.: «Нет, ничего не изменю / В том, чтó слагал. Открыта в песнях жизнь моя. / И никого не обвиню! // Ты негодуешь? Презирать придет пора; / Пора другая – сострадать. / Впервые ль видишь искаженным лик добра / И в грязных тернах Благодать?» (Иванов В. Собр. соч. Т. 3. Брюссель, 1979. С. 59).


[Закрыть]

И что все вышеизложенное принимается и истолковывается в предопределенном мною смысле, вижу, напр., из письма Софьи Михайловны Ростовцевой: «Прекрасна новая книга Вяч. Ив., и истина – последние стихи, к Скалдину». – Напротив, старательное изглажение имени недостойного в этой книжке, после 2^го т. Cor Ardens, только что вышедшего, где дана даже его музыка к одному из самых задушевных признаний280280
  Имеется в виду латинское стихотворение «Breve aevum separatum», которое Иванов «услышал» в одном из своих видений от покойной жены и поставил эпиграфом к четвертой книге сборника «Cor ardens», названной «Любовь и смерть» (см.: Wachtel M. Viacheslav Ivanov: From Aesthetic Theory to Biografical Practice // Creating Life. The Aesthetic Utopia of Russian Modernism / Ed. by I. Paperno and J. D. Grossman. Stanford, 1994. P. 159–162; а также: Обатнин Г. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907–1919). М., 2000. С. 42, 64). Ноты Кузмина, написанные на слова этого гимна, завершали второй том ивановского сборника.


[Закрыть] – было бы только банально-естественно и в результате означало бы молчание о всем происшедшем…281281
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 10. Ед. хр. 45. Л. 14–15 об. Цитируется последняя фраза из поздравительного письма С. М. Ростовцевой от 31 декабря 1912 г. (см.: Бонгард-Левин Г. М., Вахтель М., Зуев В. Ю. Указ. соч. С. 255).


[Закрыть]

К этому эпистолярному диалогу присоединилась и Вера, которая в недатированном письме сообщала брату, что Вячеслав дал ей прочесть его письмо, жалела, что возникла «мучительная и бредовая путаница», и объясняла, что давно хотела «рассказать мою интимную жизнь, так как она теперь определилась»:

А именно, в двух словах: что так же, как я для него как [бы] переданная Мамой [для] чтобы в известном смысле представлять ее на земле, а он для меня, по моему убеждению, назначен Мамой, и единственный мужчина, на свете, с которым я могу быть, и давший мне с тех пор, как мы соединились, счастье, после годов бесконечной тоски. Итак, я соединила свою жизнь с его, как, впрочем, и раньше, [не могла] когда [я] во мне еще не ясно прозрело что [мне] [настоящ] для меня настоящая жизнь и счастье, я не мыслила возможным уйти из этой родной мне навсегда. Мне всегда казалось, что я вообще не способна на брак и что мне суждено остаться старой девой, что меня [даже] отнюдь не прельщало, и мысль о возможности жить с кем бы то ни было брачно мне была абсолютно неприемлема. И только мое соединение с Вячеславом мне [дало] было единственное возможное и дало мне, когда оно осуществило<сь>, полноту жизни и радость. Радость эта полном <так!> светом разгорелась и преобразила мою жизнь теперь, когда у меня родился сын, кот.<орый> при шел <так!> ко мне как светлое благословение и сделал меня бесконечно счастливой.

Столько об этом. Что касается до вопроса о Кузмине, то я [никогда] могу тебе только сказать «спасибо» за то, что ты защитил мою честь и рисковал для этого своей жизнью. Я была совершенно согласна со всем, что Вячеслав писал тебе в своем последнем письме. Скажу только, что для меня Кузмин не мужчина, а баба последней подлости и низости, но баба, к которой я относилась как к другу и больше, чем другу, но которая, предав меня, кроме того, заведомой ложью осложнила предательство282282
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 37. Ед. хр. 38. Л. 22 об.—24.


[Закрыть].

***

Нам уже приходилось бегло писать о том, что у предложения Верой Кузмину фиктивного брака, которое тот зафиксировал в дневнике от 16 апреля 1912 г., была своя предыстория283283
  Обатнин Г. «Φιλία» Вяч. Иванова как ракурс к биографии // Вяч. Иванов: pro et contra. Личность и творчество Вячеслава Иванова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология / Сост. К. Г. Исупов, А. Б. Шишкин; комм. коллектива авторов. СПб., 2016. Т. 2. С. 847.


[Закрыть]. Если вопрос, насколько Иванов был осведомлен о предложении Шварсалон, пока остается без ответа, то обращение к В. Ф. Эрну за дружеской помощью в создавшейся щекотливой, с точки зрения обыденной морали, ситуации, было, несомненно, сделано с его согласия. Роль посредницы здесь играла М. М. Замятнина, но в ее письмах к Иванову в этой связи кроме Эрна упоминается некий М. П., которому, как нам ранее представлялось, было сделано то же предложение. Ознакомившись некогда с первым вариантом нашей работы, юбиляр в частном письме с надеждой спрашивал, не могут ли в тексте письма стоять инициалы М. А.? Теперь можно сказать, что за ними скрывался муж подруги Замятниной по Высшим женским курсам Митрофан Павлович Иолшин, которому никак не могло быть предложено то же, что и Кузмину, а, скорее всего, какая-то форма приема в семью будущего ребенка.

О длительных отношениях Замятниной, а потом и всей семьи Ивановых с Иолшиными свидетельствуют их письма, сохранившиеся в архиве поэта и заслуживающие отдельного разговора. Пока же последовательно изложим детали миссии Замятниной. В середине января 1912 года она посетила друзей, находившихся в Броссаго, швейцарском городке на берегу Лаго-Маджоре на границе с Италией. Интересно, что радушно встретившие ее Иолшины оказались поклонниками Кузмина:

Уж очень курьезно, Иолшины, оказывается, страшно почитают М. А. Кузмина, считают лучшим, изящнейшим из современ.<ных> писателей, – это за его александр.<ийские> песни и еще кое за что. Очень жалею, что не взяла с собой «Сети». Заговорили о Кузмине сами, ничего не зная, что он живет с нами и очень одобрили, узнав, что он живет у нас284284
  Письмо от 16 января русского стиля 1912 г. (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 19. Ед. хр. 19. Л. 6). Упоминаются поэтический цикл «Александрийские песни» и первая книга стихов Кузмина.


[Закрыть].

Несмотря на то, что посланница сразу сообщила, видимо, не вдаваясь в детали, об интересном положении Веры, о самом разговоре она написала 21 января (3 февраля):

Вчера, наконец, говорила с М. П. о деле. Ответ отрицательный на основании внутрен.<них> и глубоких причин. Раньше, конечно, говорит «сказал бы – да». Но теперь чувствует всю мистическую глубину, и боится, что это может и его и ее раздавить впоследствии. Очень огорчен, что должен сказать – нет. Отнесся очень хорошо. Говорить Ек.<атерине> Пав.<ловне Иолшиной> не будет, т. к. раз нет, то нечего лишнему человеку и говорить об этом, сам так сказал. Очень благодарил за доверие, и, конечно, это будет полная и навеки тайна. Проникся большой нежностью к Вере и нежно стал ее называть Верочкой. М. П. очень советует и даже просит ни в каком случае не предпринимать ни подобного шага, ни другого, кот.<орый> он сам предположил возмож.<ным>. И то, и другое впоследствии может очень тяготить. Но ни в каком случае не действовать и в открытую, т. к. тут уж слишком невозможные могут быть последствия, это совершенно немыслимо по разн.<ым> юридическим следствиям. Он очень советует за границей записать ей на себя, а затем, через несколько лет узаконить. М. П. говорит, что он совершившееся вполне понимает, к<а>к совершенно роковое и неизбежное, к<а>к следствие большой любви, перенесенной неизбежно на оставшееся близкое, дорогое самое285285
  НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 19. Ед. хр. 19. Л. 16–16 об.


[Закрыть].

Получив этот ответ, Замятнина едет в Рим и письмо от 28 января уже пишет на виа дель Бабуино в кругу столь же радушной семьи Эрнов, куда порой заходит поспорить и Н. А. Бердяев, а вскоре приезжает Е. К. Герцык286286
  Разумеется, философы проводят время в спорах, о чем косвенно свидетельствует любопытная цитата из этого письма: «И Эрн, и Н. А. Берд.<яев> очень вам кланяются, всему семейству просят. Сегодня Влад. Фр. читал из „По звездам“, что Вы говорите о Рафаэле, для убеждения Н. А.» (Там же. Л. 9 об.).


[Закрыть]. Письмо Замятниной от 2/15 февраля, где она передавала свой разговор со смущенным Эрном, предложившим Вере переехать к ним сначала в Рим, потом в Гейдельберг, мы когда-то уже цитировали. Однако к нему важно добавить, что во время этого первого разговора Замятнина всего лишь «Попросила его пораскинуть умом и помочь [выйти из затруднительного положения]. Сама пока не делала никаких личных к нему запросов»287287
  Там же. Л. 13.


[Закрыть]. Таковые, очевидно, все же планировались, так как в приписке от 5/18 февраля она добавляла: «Влад. Фр. я ничего и не скажу о том предположении, о кот.<ором> мы предполагаем, т. к. он внутренно не приемлет факта, но очень жалеет, понимает затруднительность страшную положения и готов с внешней стороны всячески помочь, предлагает Вере жить с ними в Тифлисе, если это устроило бы. Он очень жалеет Веру, очень любит и Вас, но…». Впрочем, Эрн «безусловно находит, что надо, чтобы ни одна душа об этом не знала, иначе вы себе и представить не можете, сколько неприятностей из этого может выйти»288288
  Там же. Л. 14.


[Закрыть].

После этой неудачи Замятнина вернулась обратно в Броссаго, ворчливо заметив: «Отдыхаю душой от душной добродетели Эрнов». Теперь переезд в Швейцарию казался ей единственным выходом:

Думаю, что Вере, в конце концов будет очень хорошо поселиться в Brossago. Ужасно симпатичное, отзывчивое отношение обоих Иолшиков <так!> (я сказала Ек. Пав. про Веру). На них, на их всяческую помощь можно вполне положиться. Вере тут будет очень уютно и всячески тепло. Затем в смысле медицинской помощи, то здесь есть очень надежная, а затем Цюрих со всяческими удобствами в нескольких часах (в 5 часах Цюрих, а Милан в 3^х). Но и местная помощь медицинская достоверно хорошая. Всякие научные книги можно безусловно устроить получку из Германск<их> библиотек.

Иолшины мечтают, что Вера теперь приедет одна, а по окончании Ваших экзаменов приедете и Вы, Вячеслав, сюда, а может быть, и мы все. Ек. Павл. приискала уже Вере комнату289289
  Письмо от 22/8 февраля (Там же. Л. 10–11). Упоминаются экзамены на курсах М. П. Раева, где служил Иванов. Далее, в приписке от 23 февраля, следуют денежные расчеты стоимости комнаты и прочие бытовые детали. Своего рода завершением сюжета может служить цитата из письма Е. П. Иолшиной к Иванову от 23 декабря 1912 г., которой опять щедро поделился с нами А. Л. Соболев, при посылке вырезки из газеты с заметкой о пощечине С. К. Шварсалона Кузмину: «Сию минуту пришла газета с прилагаемым известием. Очень взволнованы» (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 26. Ед. хр. 54. Л. 5).


[Закрыть].

В конце мая того же года Ивановы уехали во Францию, однако для всей петербургской корреспонденции был оставлен адрес «Лозанна, до востребования».

Екатерина Орлова (Москва)
Б. М. ЭЙХЕНБАУМ В 1912 ГОДУ

В автобиографической прозе 1929 года Эйхенбаум воспроизводит свои размышления того времени, когда он был студентом Вольной высшей школы Лесгафта: «Мне ясно, как построен человек, но есть другой вопрос – для чего?»290290
  Эйхенбаум Б. М. «Мой временник»… Художественная проза и избранные статьи 20‐х – 30‐х годов. СПб., 2001. С. 41.


[Закрыть]. Поиски ответа, как мы знаем, были долгими. Эйхенбаум получает музыкальное образование, поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, который заканчивает в 1912 году. «Волшебная анатомия Лесгафта привела меня к музыке»291291
  Там же. С. 29.


[Закрыть] – за этой метафорой стоит достаточно долгий путь поисков, но зато можно видеть, как уже в ранние годы у Эйхенбаума складывается некое единство взглядов на соотношение искусства и науки. В 1906 году он размышляет: «Рождает вопросы, чувства, мысли и т. д. жизнь; изображает их с возможной яркостью и силой искусство, а решает, объясняет и т. д. наука. Тут неразрывная цепь, величайший союз и единство» (курсив наш. – Е. О.)292292
  Эйхенбаум Б. Письма к родителям // Кертис Дж. Борис Эйхенбаум: его семья, страна и русская литература. СПб., 2004. С. 258.


[Закрыть]. Как литературовед он видит возможность участия в литературном процессе через сотрудничество с периодическими изданиями. «Соединить работу журнальную с научной – мой идеал», – пишет он родителям в 1913 году. И добавляет: «Журнальная, по-видимому, пойдет хорошо»293293
  Там же. С. 292.


[Закрыть].

Началом литературно-критической деятельности Эйхенбаума следует, вероятно, считать его сотрудничество с еженедельной газетой «Запросы жизни». Здесь появляются семь его публикаций. Не все они учтены в библиографиях Эйхенбаума, не все введены в научный оборот. Обратиться к ним представляется полезным: уже в них, хотя это по преимуществу рецензии, можно видеть черты филологического мышления «раннего» Эйхенбаума, важные качества его методологии «доопоязовского» периода. Некоторые из этих черт затем исчезнут, другие сохранятся и в поздних работах ученого.

Что же представляло собой издание, в котором состоялся его дебют как литературного критика?

Еженедельник «Запросы жизни» издавался в Петербурге с 1909 до 1912 года. Инициатором издания, издателем и редактором его был Рувим Маркович Бланк (1868, по другим данным 1866–1954), доктор наук, химик по образованию. Он основал еженедельник совместно с профессором Санкт-Петербургского политехнического института Максимом Максимовичем Ковалевским (1851–1916) – юристом, социологом, историком. В разные годы Ковалевский был также профессором Московского и Петербургского университетов, одним из учредителей Московского городского народного университета имени А. Л. Шанявского. При его участии создавался Психоневрологический институт в Петербурге. Видный деятель либерального движения в России, один из основателей партии прогрессистов, в 1912–1914 годах член ее ЦК, видный масон, Ковалевский в начале ХХ века был одним из ведущих публицистов журнала «Вестник Европы». Однако в 1912 году, когда в «Запросах жизни» начинает сотрудничать Эйхенбаум, Бланк значится уже как единственный издатель-редактор (Ковалевский с 1909 года стал издателем-редактором «Вестника Европы»).

Еженедельник, как он сложился в конце XIX века, представлял собой тип издания, если так можно сказать, пограничный между «тонким» журналом и газетой. Развитие газетного дела в России, расширение читательской аудитории и ее демократизация вызвали становление новых типов изданий, среди которых были и «Запросы жизни». Название еженедельника, таким образом, отражало действительные потребности времени. Вероятно, по аналогии с петербургским журналом в 1911 году в Москве В. А. Крандиевский и А. Н. Толстой начинают издавать «Бюллетени литературы и жизни», выходившие каждые две недели.

Но называть «Запросы жизни» журналом критики и библиографии, как это иногда делают, было бы неверно. Журнал имел подзаголовок «Еженедельный вестник культуры и политики», в нем печатались и публицистические статьи, которые отражали самые разные стороны российской жизни: политика внешняя и внутренняя, правовое положение людей разных национальностей в России, жизнь столиц и провинции, образование (в том числе, например, права учащихся гимназий и университетов), положение женщин и многое другое.

Например, как с возмущением сообщал один из авторов в № 39 за 1912 год, в Киеве полковник убил еврея-музыканта и был приговорен за это всего к нескольким неделям ареста на гауптвахте. (Об аналогичном случае писала в следующем, 1913 году газета «Русская молва»: офицер до полусмерти избил своего денщика и тоже отделался гауптвахтой.) В одном из российских городов нескольких гимназисток, только подозреваемых в «безнравственном поведении», подвергли медицинскому освидетельствованию с целью установить, являются ли они девственницами. В другом городе учащимся мужских и женских гимназий запрещено было вместе появляться на улицах… Таковы лишь некоторые факты российской жизни, обсуждаемые в издании Бланка.

Журнал имел постоянные разделы: «За неделю», «Научное обозрение», «Литературное обозрение», «Фельетон», «Библиография». Не все они были регулярными: рубрика «Театр», например, где в 1912 году была напечатана статья Эйхенбаума, появлялась не в каждом номере.

Как правило, «Запросы жизни» выходили без иллюстраций – исключение составила подборка, посвященная 100-летию со дня рождения А. И. Герцена. В этом номере были помещены два его портрета, точнее, даже три: на одной из двух опубликованных картин изображены были… два Герцена: один, сидящий в кресле, порицал другого, стоящего перед ним.

Объявляя о продолжении подписки на 1912 год, редакция обещала читателям сотрудничество академиков В. И. Вернадского и К. К. Арсеньева, профессоров В. М. Бехтерева, И. И. Мечникова, К. А. Тимирязева, Е. Н. Трубецкого, Е. В. Аничкова, Д. Н. Овсянико-Куликовского… Таким образом, публикующий статьи ведущих ученых разных специальностей, обзоры литературы и рецензии на научные и художественные книги, иногда печатающий и литературные произведения (в частности, А. М. Ремизова и М. Горького), еженедельник представлял собой либеральное и просветительское издание широкого профиля.

В это время в нем появляется новый тип публикации: статья-реферат или рецензия с элементами реферативности. Дать читателю представление о самой книге было, с точки зрения редакции, не менее важно, чем оценить ее. К такому типу статьи-рецензии можно отнести статью Эйхенбаума «Новое о Гончарове (Из писем И. А. Гончарова к М. М. Стасюлевичу)». Поводом для нее послужил ожидаемый выход из печати четвертого тома переписки Стасюлевича. Эйхенбаум щедро цитирует письма Гончарова, но ставит и вопросы как филолог. Он предвидит появление новых исследований о Гончарове после публикации его писем поздних лет, но проблема соотношения биографии и творчества для самого критика еще не разрешена. Эйхенбаум пишет:

Тут [в письмах. – Е. О.] мы находим душу человека, от которой он иной раз сам бежит в «творчество». И если раньше мы могли бы сомневаться в значении этого материала, то теперь не можем, не смеем.

Не смеем именно теперь, потому что, благодаря письмам, перед нами встает новая загадка, новый вопрос. Загадка эта – личность И. А. Гончарова…294294
  Запросы жизни. 1912. № 47. Стлб. 2695.


[Закрыть]

Мы видим, что «душевная эмпирика автора», о которой, как о предмете исследования филологов, позднее Эйхенбаум отзовется скептически, пока совсем не отвергается им. Лишь позднее на смену ей приходит у Эйхенбаума другое: своего рода «исторический фатализм» в понимании роли писателя для литературного движении эпохи. Так смотрит он позднее на Блока, на Лермонтова, на Некрасова…

Но – что важно – он уже теперь решительно разводит письма писателя и его художественные тексты. «Почтовая проза» для него сейчас не мыслится как факт литературы. Душа же писателя, его личность для раннего Эйхенбаума не менее ценны. В рецензии на первое собрание сочинений Ф. И. Тютчева, подготовленное В. Я. Брюсовым, Эйхенбаум размышляет: «Тютчев признан. Теперь надо пристальнее всмотреться в душу этого человека, потому что, если нам нужна поэзия, то, может быть, еще нужнее жизнь создавшей ее души…»295295
  Запросы жизни. 1912. № 49. Стлб. 2708.


[Закрыть].

Нельзя не отдать должное критику. В малый объем рецензии Эйхенбаум вмещает целый обзор современной ему литературы о Тютчеве, для которого начало ХХ века стало настоящим вторым рождением. Двадцатый век открывает для себя Тютчева, и честь этого открытия принадлежит поэтам и филологам, которые, как, например, Брюсов, часто совмещали в себе то и другое. Не случайно собрание Тютчева подготовил именно Брюсов, проведя для этого огромную исследовательскую работу. Тютчева в начале ХХ века по значению часто ставят рядом с Пушкиным. Его художественные открытия глубоко усваивают и развивают поэты. Но как об отрадном факте говорит Эйхенбаум и о скором выходе в свет Тютчева в приложении к журналу «Нива»: это будет означать знакомство с его поэзией широкого круга читателей.

Мы не можем сказать, волен ли был Эйхенбаум сам предлагать книги для рецензирования или их выбор был за редакцией журнала. Но в любом случае живая заинтересованность, личностное начало явственно ощущаются во всех его ранних рецензиях. Возможностью высказать оценку книги критик пользуется в полную меру. Можно даже сказать, что начинает он как критик «отрицательного» направления.

Первая его опубликованная в «Запросах жизни» рецензия – нелицеприятный разбор книги прозы Поликсены Соловьевой (Allegro). Мы полагаем, что рецензия, подписанная одной буквой «Э.», принадлежит именно Эйхенбауму (позднее он подписывается «Б. Э.» или «Б. Эйхенбаум»). Как и несколько позднее в рецензии на книгу стихов Я. Година, критик не прощает авторам литературной вычурности и эпигонства. По поводу прозы Соловьевой, отмечая психологическую недостоверность рассказа, он пишет: «…неправда сквозит и в самом стиле: куски сахара „с недоумением выглядывают“ из чашки, у тишины есть „звон“, тучи „не хотели, чтобы зарницы раскрывали их тайну“ (это – почти Тютчев, но в этом „почти“ весь грех!)… Автор не верит этим образам, и потому они путаются между собою, а не образуют цепи»296296
  Там же. № 39. Стлб. 2228.


[Закрыть] (здесь и дальше курсив автора. – Е. О.).

Показательно при этом, что Эйхенбаума-критика занимают не герои, не сюжеты – он каждый раз апеллирует к автору, вероятно помня слова Л. Н. Толстого из его ныне хорошо известной статьи «О сочинениях Гюи де Мопассана»: Толстой полагал, что в любом произведении «мы ищем и видим только душу самого художника». Вот и Эйхенбаум видит связь между широко понимаемым «автором» и его стилем. И вот почему он так внимателен не только к тропам, но и к ритму, мелодике и словоупотреблению в стихах Година. Будущий автор «Мелодики стиха» и других стиховедческих работ пишет:

У него (поэта. — Е. О.) есть небольшой запас слов, которые он всюду, почти механически, употребляет. Стих его не музыкален и часто совсем не звучит – нет у него никакой «мелодии», никакого слуха. Не замечая, как рискованно по своим сочетаниям слово «алый», он чрезмерно пользуется им и не останавливается перед таким legato, как «бархат алый», «как алый» <…> И всюду – закат, закат, сумерки, дождь <…> Жалкая, неверящая в самое себя душа блуждает в сумерках «чуждой тайны» и ищет одного – «утолить ненасытность тоски»297297
  Там же. № 49. Стлб. 2835–2836.


[Закрыть].

Как видим, будущий полемист уже просматривается в этих первых рецензиях Эйхенбаума, которые нам еще предстоит осмыслить в контексте всего его научного творчества – а именно так он понимал свою «журнальную работу», или, как потом он назвал критику, «журнальную науку».