Текст книги "Где живет ведьма. Роман"

Мама немного поела тогда, это верно. Совсем немного. Она же всегда худеет. Я сама? Не помню. Помню, что вылила суп из кастрюли, когда прошло три дня. Достала большую оранжевую эмалированную кастрюлю из холодильника и вылила в унитаз. Никто не притрагивался к супу, поэтому я и избавилась от него. Я где-то читала, что даже в холодильнике нельзя хранить супы и гарниры больше трёх дней. Там начинают размножаться болезнетворные бактерии. Поэтому я и вылила грибной суп. Или не поэтому? Я услышала громкое урчание в своём желудке. Я уже, бог знает, сколько дней не ем нормально. Нужно что-то приготовить и сходить вниз к Рите, покормить и их. Так что тот старый суп пусть останется супом, а мне жить нужно дальше.

Я наделала сырников на скорую руку. Один из них утопила в сгущенке и съела, заливая сверху растворимым кофе. Энергия пришла ко мне, и с небольшой сковородкой я вышла в коридор. Стена напротив лифта была гладкой. Трещин не было! Ни одной! Ну, а что ещё можно ждать от этого дома? Я взглянула в сторону лестницы, потом на лифт, сказала себе, что хрен редьки не слаще, и лифт может опять застрять, открыла дверь на лестничный пролёт. В подъезде было тихо и светло.

Пустая длинная лестница уходила в никуда вниз и высоко в небо. Я стала спускаться. Мне всего-то нужно пройти один этаж. Я не должна заблудиться, как тогда с Анной. Я не хочу заблудиться. Я стала вслух считать ступени. Раз, два, три. Их всего семнадцать на одном пролёте. Когда будет тридцать четыре, я остановлюсь, подойду к двери и выйду к лифтам. Там будет квартира моей подруги Риты. Я угощу её и Артёма сырниками, мы попьем чаю и обсудим стену, а также моих родителей, откуда у них взялись средства на эту квартиру, что они от меня скрывают, и почему отказ от ребёнка, которым я была когда-то, находится в полицейском управлении. Тридцать два, тридцать три… я зажмурилась. Тридцать четыре! Дверь! Вот дверь! Ура! Я победила!

Я вышла к лифтам на восьмом этаже. Бросила взгляд на стену. Трещин нет. Шероховатая поверхность нежного персикового цвета. Ровно, как и на моём девятом этаже. Сзади меня раздался звук открываемой двери. С общей лоджии вышел Артем. Увидев меня, он сжался, но через мгновение заставил себя выпрямиться! Я видела тонкую трогательную шейку с намечающимся кадыком.

– Курил?

– Немножко, теть Маш…

– Сам ты тётя! Дверь подержи, видишь я со сковородкой.

– М-м, а что там?

Мы зашли в квартиру. Артём выхватил у меня сырники, перекинул себе на тарелку больше половины и уселся за компьютером. Рита неодобрительно посмотрела на брата, но ничего не сказала. Мы с нею пошли на кухню. Рита засуетилась. Достала чашки. Поставила чайник. Уселась напротив меня.

– Ты смотрела стены? – спросила я подругу.

Рита шумно выдохнула.

– Да… Всё чисто. Нет даже намёка на повреждения.

– Что это было ночью? Совместная галлюцинация? Помешательство?

– Сложно сказать.

– Ну, вообще, такое бывает? Как мы могли одновременно увидеть то, чего не было?

– Такое может быть под влиянием стресса. Некая разновидность сомнамбулизма может…

– Чего, чего? Мы лунатики что-ль?

– Не знаю, Маша. Не знаю. Не хочу думать об этом. И знаешь…

Рита встала, чтобы налить чаю. Потом посмотрела на меня растерянно, как оленёнок Бэмби из старого мультика.

– До сих пор не могу отойти от страха. Когда мы падали в лифте. Это были худшие секунды в моей жизни.

Я ощутила её страх, и вспомнила свой. И ничего не пронеслись у меня счастливые картинки прошлой жизни перед неминуемым падением. Я не вспомнила ни лица матери, ни улыбки отца, ну, это, наверное, потому, что он категорически не умел улыбаться. Не пробежали весёлые школьные денёчки, не возник образ первой влюблённости. Ничего!

Единственное, что я чувствовала перед тем, как наши тела с Ритой потеряют связь с душой, это животный потный ужас. Я предчувствовала боль. Я очень боюсь боли. Если человек рождается и проходит родовые пути, дико крича от дискомфорта. Если малыша извлекают при помощи кесарева сечения, а у него на сморщенном личике можно разглядеть всё, что угодно, кроме радости, то не будет ли ошибкой предположить, что смерть несёт в себе только облегчение? Облегчение без мучительного расставания души с телом? Я думала тогда в лифте, что мне предстоит адская боль. Вот, что проносилось в моём мозгу и наполняло моё тело внутренней дрожью. Ожидание боли.

Рита протянула мне чашку с коричневатой водицей растворимого кофе. Я пригубила кипятку, намочив кончик языка. Как можно пить без опаски эту огненную воду так, как делает это Рита? Мне было немного досадно, что теперь дня три у меня будет неприятный шершавый язык. Рита не любила, когда я при ней разбавляла кипяток водой из-под крана, так что я встала походить, пока остынет мой напиток. Рита отметила эту мою уловку добродушным хмыканьем.

Артём сидел в комнате и резался в какую-то мудреную игру. Я подошла ближе, заинтересовавшись яркой зеленой лужайкой на экране. Какие-то шарики двигались хаотично из стороны в сторону. Решительно непонятная игра, но Артем со знанием дела нажимал на кнопку мыши. Мне припомнилось мое видение про младенца, проникшего к груди странного существа. Тошнота подступила к горлу, и я громко позвала Риту.

– Я сегодня чуть в обморок не упала! Даже не так, я все-таки потеряла на несколько секунд сознание.

Рита зашла в комнату. Она глазами искала во мне признаки какой-то страшной болезни.

– Ну, а что ты ожидала после такой-то ночи? Да ещё в опеку сразу поехала вместо того, чтобы отлежаться.

– Мне были неудобно отказать престарелому нашему юристу… – Я тряхнула волосами.

– Вот ты всегда ставишь себя на второе, а то и на третье место! – недовольно проворчала Рита.

Я стала поглаживать живот, чтобы успокоить спазмы. Чем больше я смотрела на экран с зелёной лужайкой, тем больше меня тошнило. Наверное, цвет лица у меня был такой странный, что Рита подошла ко мне и заботливо усадила на диван. Диван стоял прямо напротив компьютера, и я заставляла себя смотреть только на спину Артёма, но глаза мои упорно устремлялись к той проклятой лужайке!

– Артём! Да выключи уже эту свою игру, пожалуйста! – попросила я.

Артём вздрогнул и повернулся ко мне на вращающемся компьютерном кресле, он снял громоздкие наушники и воззрился на меня.

– Теть Маш, ты чего? Я же без звука играю.

– Пожалуйста, выключи монитор, я прошу тебя, иначе меня сейчас вырвет!

Артём удивлённо покосился на сестру. Рита кивнула.

– Делай, как она говорит. Может, какое-то затаенное воспоминание и травма выплыли на поверхность? Маша, что тебе напоминает эта игра? Что-то случилось раньше?

– Да, отстань, ты, Рита! Откуда я знаю! Не могу видеть это зелёное болото!

Артём погасил монитор, нажав на кнопку сбоку экрана. Но я чувствовала, что зелень никуда не ушла, а затаилась и ждёт меня. Тьфу, что за чертовщина! Я потрясла головой. Артем смотрел на меня, как на инопланетянина.

– Знаешь, у меня есть клиентка, которая при виде обрывков бумаг, ну, знаешь, кусочков бумаги, еле сдерживает рвотные позывы. Ещё одна приходит в дрожь и в бешенство, представляя, как капли воды скатываются на шею по мокрым волосам. Думаю, что этим пациенткам может помочь гипноз, но я им недостаточно владею… а у тебя, видимо, какие-то плохие ассоциации с зелёной лужайкой. Может, в самом раннем детстве случилось событие, которое твой мозг отчаянно блокирует от твоего сознания.

– Рита, но что это может быть?

– Ой, да ну ничего особенного обычно. Ведь младенцы пугливые, и вздрагивают даже от пролетающей мимо колыбели бабочки. Может, неожиданно собака залаяла, может, гроза пронеслась в небе, а следом громыхнуло. И все это случилось, когда ты лежала посреди зелёного цветущего луга. Сеанс гипноза может поднять затаенное воспоминание на уровень сознания, но обычно в этом нет необходимости. Ну, неприятны тебе бумажки, мокрые волосы, зелёная лужайка. Если тебе это не мешает жить, то не стоит лезть в голову. Всё же гипноз – это довольно топорное орудие.

Артём доел все сырники и вытер рот ладонью.

– Главное, теть Маш, что тебе ничто не мешает вкусно готовить, так что не смотри на экран, и будет тебе счастье.

Он потянулся к кнопке, чтобы включить монитор. А я почувствовала, что у меня темнеет в глазах.

Я снова увидела зелёное поле с пятнами более тёмного болотного цвета. По полю двигались жёлтые и красные шарики, напоминая солнечные блики. Я стала тереть уши, чтобы не потерять сознание. Ну, поле. Что здесь жуткого? Или это не поле? А болото? И я в центре него? Тону? Захлёбываюсь? Тина проникает мне в рот и в глаза. Я задыхаюсь. Хочу кого-то звать на помощь. Но кого? Болотную кикимору? С длинными спутанными космами, похожими на мочалку? Так похожими на мои волосы после душа, пока я ещё не прошлась хорошенько по ним расчёской.

Артём закончил свою игру и переключился на какой-то сайт со страшилками. Я разглядела изображения каких-то чудищ и текст под каждой картинкой.

– Что это у тебя за сказки? – спросила Рита.

– Да так… это игра с такими персонажами. Нужно выбрать себе героя, которым будешь.

– И кем же ты будешь?

– Ну, прошлый раз я лешим был. Там не очень много у него опций. Думаю, может кикиморой на этот раз уровень пройти. Здесь у неё в описании нормальные такие способности. Вот смотри, она может перемещаться над поверхностью воды, земли. Ещё детей ворует, а за это баллы начисляются.

Я встала с дивана. У меня в ушах застучало, но я сделала шаг к окну и облокотилась о подоконник, вся скрючившись. У меня затекли ноги от долгого сидения, и я чувствовала миллиарды инсулиновых иголочек под коленями и на голенях.

– Детей ворует? Что за глупая игра? – произнёс мой рот.

– Да, какая разница? – хмыкнул Артем. – Главное, что кикимора может быстро перемещаться. А про детей… это так… написано в описании. Раскрывается образ героя, ну, для девчонок там, кому, интересно.

– Прочитай всё описание! – велела я мрачным голосом.

Рита подняла глаза на меня.

Артем принялся старательно читать:

– Кикимора – загадочная сущность, род ведьмы. Живёт, преимущественно, на болотах. По ночам проникает в деревенские дома и крадёт детей. Вместо ребёнка в люльку подкладывает полено, чтобы мать не сразу хватилась своего дитя. Ребёнка кикимора относит на болото и первое время вскармливает его своим молоком. Грудь у кикиморы покрыта шерстью. Лицо украшено длинным носом, глаза маленькие и бегающие. Кикимора – воровка, и прекрасно это осознаёт.

– Стоп! – приказала я истеричным голосом.

Меня все-таки вырвало. На подоконник. А слова Артёма, когда он произносил фразу про грудь, покрытую шерстью, звучали медленно и растянуто, как бывает при спецэффектах, наложенных на звук.

Рита кинулась ко мне, заботливо отвела к дивану, усадила, взяла меня за руку и принялась считать пульс. Артем вытирал подоконник и опасливо оглядывался в мою сторону. Потом меня напоили горячим сладким чаем, на который мой обожженный язык реагировал болезненными ощущениями. Но я пришла в себя. Спазмы прекратились, и тошнота прошла. Я поняла, в чем дело. Или подумала, что поняла. Но моя догадка многое объясняла, в том числе тот факт, что мои документы были не в органах опеки, а в органах внутренних дел.

– Рита, я думаю, что меня похитили у моей настоящей матери. И та женщина, что меня похитила… но это, конечно, нелепость, пыталась накормить меня своим молоком. Ты же сама говорила, что детские ранние воспоминания оказывают огромное влияние на дальнейшую жизнь!

Я заметила, что Рита смотрит на меня так будто я немного не в себе.

– Понимаешь, меня тошнит всякий раз, когда речь идёт о грудном вскармливании. Артем прочитал описание героини из своей игры и вот…

– Не понимаю, а что там было в описании?

– Там было про грудь, покрытую шерстью! Ты где была, Рита, когда Артём читал!

– Ну, ну, не кричи, Маша, пожалуйста, успокойся. Я не обратила внимания… Меня и саму теперь тошнит от этих слов про шерстяную грудь. Не думаю, что это как-то связано: твоя реакция и описание кикиморы. Всякому неприятны такие вещи.

Я встала с дивана и заходила по комнате. Меня разозлило то, что Рита не восприняла всерьёз мои предположения. А ещё подруга, называется! Единственная причём!

Приоткрытая дверь лоджии в комнате манила меня. Мне хотелось остаться наедине и в то же время не возвращаться в своё одинокое жильё. Мне хотелось одновременно быть и одной и с кем-то живым рядом. Противоречия, как обычно, разрывали меня. Обычное моё состояние.

Я открыла окно на лоджии. Решётки не было. Хозяева этой сдаваемой квартиры не пожелали тратить лишние копейки на обустройство быта. Не то что в моей квартире! У меня и решётки на лоджии и тёплый пол. Родители вложились, хотя, бог знает, как они сумели это провернуть, никогда не обладая деньгами. Может, они меня похитили и получили выкуп? На этот выкуп приобрели квартиру, в которой я нынче живу? Ага! Но меня почему-то после получения выкупа не вернули настоящим родителям…

На лоджии у Риты было славно. Воздух свободно проходил через окна, наполняя лёгкие ночным густым ароматом. Напротив, нашего дома окна других зданий светились мягким тёплым светом. Я видела очертания мебели в чужих квартирах, изредка фигуры людей, головы, поворачивающиеся на тонких шейках. Мне не страшно было вглядываться в темноту. Не страшно было от того, что я нахожусь на восьмом этаже, на совсем не естественной для человека удалённости от земли. Это совсем не те ощущения, что бывают на открытом балконе, когда со всех сторон тебя обнимает чувство беспомощности, ты становишься окружён хаосом и чётко понимаешь, что под ногами нет почвы, нет равновесия.

На балконе у родителей, всего лишь на высоте пятого этажа мне всегда бывало чертовски страшно. И мама говорила мне, когда я вешала влажное бельё на верёвку «просто не смотри вниз»! А мне не так жутко было смотреть вниз, как глядеть вокруг себя. Вот где была опасность! Подумать, что ты можешь летать и сделать шаг за решётку балкона. Когда смотришь вниз и видишь все привычные вещи маленькими, то ни за что не перелезешь за перила. Падение – это больно! Я очень боюсь боли.

Хотя за годы воспитания отцом должна была бы привыкнуть к боли и физической и моральной. Но нет. Меня не закалили те годы, они сделали меня пугливой и недоверчивой. Я никому не верю. Не верю в доброе слово. Нет, я верю, что в данную минуту человек может даже искренне мне что-то пожелал хорошее. Но прекрасно знаю, что стоит мне отвернуться, этот человек в лучшем случае забудет о моём существовании, а в худшем – воткнет мне в спину нож. Просто не могу забыть маму, с её истерической добротой после каждого избиения. Ах, она то, ах, она се, это ведь для моего блага, я должна понимать…

Как я устала от этих чёрных воспоминаний! Неужели, вот в каждой семье, в каждом окне, которое я сейчас вижу с Ритиного балкона, спрятался крохотный ребёнок, маленькая девочка, которая с ужасом наблюдает за стрелкой часов. Тик-так, тик-так, поднимается папа по ступеням, он злой, он голодный, он сейчас возьмёт в руки ремень и без слов будет бить меня. Я знаю, что его руках замахивается со слабой амплитудой, он не бьёт меня так, как бил бы мужчину или даже мальчика. Но мне всё равно больно и страшно. Очень страшно. Когда уже это всё закончится? Эти две-три минуты ужаса и горя. Как же я благодарна тому грибному супу!

После того супа, я, наконец, поняла, что жизнь не обязательно означает страдания и страх перед наказанием. Конечно, не сразу я это поняла. Первые месяцы я по-прежнему вздрагивала, когда открывалась вечером входная дверь, и приходил папа. Под ногами у меня начинал вздрагивать пол, я теряла равновесие и хотела исчезнуть с лица земли. Кстати, и сейчас, в это спокойное вечернее время, на лоджии Риты, я явственно ощутила дрожание и вибрацию пола. Что это! Я посмотрела вниз. Яркий теннисный мячик слегка перекатывался из стороны в сторону. Мне не кажется! Пол трясется.

– Рита, Артём!

Они появились на пороге.

– Смотрите, пол!

Как по команде мы присели на корточки и чуть не ползком выбрались в комнату. Артем плотно закрыл дверь, как будто это могло нас спасти. Если с лоджией что-то не в порядке, то значит не в порядке и с квартирой. Плита под помещениями одна, цельная! Нужно выбираться из квартиры, из дома! Но в комнате пол уже не вибрировал, и мы сразу втроём это поняли.

– Если мы сейчас снова выйдем на лоджию, я почему-то уверена, что пол там твёрдый и совсем уже не трясется. – рассудительно сказала Рита. – Мы втроём одновременно увидели какую-то галлюцинацию. Как и тогда в подъезде, Маша, на стене.

– Ты с ума сошла? А то, что мы упали, и нас вытаскивали всем подъездом из лифта, это тоже было галлюцинацией?

Мы смотрели друг на друга, как будто видели в первый раз. Внутри меня была ярость, я прямо чувствовала, как кто-то внутри моего живота кулаками раздражённо замахивается и грозит. Я вскочила и снова распахнула дверь на лоджию. Мы уставились на пол. И… Ярко-салатовый мячик для тенниса, которым безуспешно пыталась заняться Рита, тихонько подрагивал.

– Смотрите!

– Может, это ветер? – неуверенно сказал Артём. Он подошёл и положил ладонь на пол, сам оставаясь в комнате. Только руку протянул.

– Ну что там? – крикнула Рита.

– Иди, сама посмотри, а то опять не поверишь!

Я ощутила благодарность к Артёму. Он-то верит мне. Чудовище со своими кулаками в моём животе затихло. Рита отодвинула Артёмку и потрогала пол.

– Да, он вибрирует. Но в комнате всё спокойно… Что это означает? Может, вызвать МЧС?

– Как вариант, – пожал плечами Артём. – Но давайте понаблюдаем хотя бы полчаса, если это прекратится, нас оштрафуют чего доброго за ложный вызов. Ночь уже на дворе.

– Разумно, – сказала Рита.

– Опасно, – сказала я.

Усталость, впрочем, взяла свое, и я удобно, устроившись, в кресле так, чтобы видеть пол в лоджии приготовилась ждать полчаса. Глаза у меня закрывались, я снова хотела спать. Перед мысленным взором у меня проносились дикие картины. Я вяло рассуждала о том, что дрожание пола мы втроём увидели после поедания моих сырников, а вчера после ужина мы видели трещины на стенах. Ужин готовила тоже я. Может у меня в муке завёлся жучок какой, какая-то субстанция, которая травит всё вокруг.

Были же массовые случаи отравления и помешательства, когда хлеб был заражен спорыньей. Но с другой стороны ведь случился же лифт, и его страшное падение в ночи. И утром в нашем доме все жильцы проспали. Нет, тут дело не в моей готовке всё-таки… а в чем?

Глаза у меня окончательно закрылись, я на секунду покинула своё тело отлетела к потолку. Вот я сплю, тихо посапываю в неудобной позе. Артём с головой ушёл в интернет, с кем-то переписывается или что-то комментирует. Лицо у него насупленное, брови сдвинуты. Какой-то неприятный диалог.

Рита выщипывает брови перед зеркальцем, установленным на столе. Тут же рядом лежит толстая книжка с мятыми страницами. Рита медленно переводит взгляд с бровей на книжку, что-то читает, кивает своим мыслям, и снова подносит пинцет к несчастной брови. Я тоже смотрю в зеркало, ожидая увидеть удивление Риты. Она выщипала брови на удивление не пропорционально. Одна бровь – густая и направлена вверх, а другая – тонкой печальной гусеницей ползёт к губе. Но в зеркале ничего не отражается. Его поверхность гладкая, прозрачная. Рита не отражается! Я вскрикиваю и просыпаюсь.

– Ты чего? – встрепенулась Рита и подняла голову от книги с мятыми страницами.

Возле книги валялось зеркальце и пинцет для бровей. Почти всё, как в моём сне!

– Ты в зеркале не отражалась, – прошептала я.

– А, понятно, – Рита посмотрела на меня, как на душевнобольную и продолжила изучать свой талмуд.

Пол на лоджии больше не трепыхался. Мячик для игры в теннис лежал как приклеенный.

– Ладно, я пойду, наверное, мне завтра придётся с моим юристом ехать в полицию.

– Зачем?

– Я же говорила, что мое дело об удочерении находится не в органах опеки. Там что-то такое… Необычное.

Слова не подбирались.

– Криминал?

– Ага. Меня либо выкрали, либо бросили в мусорном баке, либо выращивали для продажи органов, – с нервным смешком добавила я.

– Да ну! – восхитился Артём, – и даже отвернулся от монитора, на котором у него весело летала старуха в ступе. У старухи были спутанные тускло-зеленые космы и длинный нос. Она «зыркала» глазами по сторонам. Я снова ощутила тошноту и поскорее вышла в прихожую. Рита прошла за мной.

– Хочешь, я поеду с вами. Для человека всегда потрясение узнать что-то о себе такое, о чем он и не догадывался.

Рита стояла напротив меня расстроенная, искренняя, желающая помочь. Но она мне почему-то напомнила сейчас жирную кошку, которая облизывается на блюдце, полное сметаной. Я прямо чуяла, что стоит мне выйти за дверь, она начнёт потирать сухие ладошки и радостно мурчать. Ах, какой интересный случай в моей практике. Попробуй-ка я применить что-то эдакое из богатого арсенала своих психологических приемчиков.

Я тряхнула головой. Что я думаю! Это же моя единственная подруга! Она хочет мне помочь, как тогда, когда увидела следы от ремня на моей спине! Ведь она тогда помогла мне! Она была первой, кому я откровенно рассказала о побоях. Правда, единственное, что я услышала от неё, это её собственные жалобы на неблагополучное детство. Ну, да, Рита ведь всего лишь студент, который изучает психологию. Что я от неё хочу? С другой стороны, вот поэтому ей и нечего делать завтра в органах внутренних дел со мной и с юристом. Сама как-нибудь справлюсь. Как уже справлялась тысячи раз.

– Спасибо, Рита, не нужно.

Я вернулась в свою квартиру. Забыла, даже как поднялась по лестнице. Морок спал, от лестницы я свободна, не блуждаю, не теряюсь, в транс не впадаю. Уже хорошо. Но вот что ждёт меня завтра? Что мне предстоит выяснить? Какую очередную свинью мне подложила судьба?

Я помыла посуду, расстелила себе постель и упала в небытие. Проснулась я ночью, наверное, перед самым рассветом, потому что было удивительно темно. Иной раз ночью встаёшь в туалет или попить воды, и первые мгновения кажется, что так невыносимо темно, но потом поморгаешь хорошенько и вот уже струйки света вокруг. Виднеются очертания мебели, просачивается полоска серого цвета из-под двери, между занавесками угадываешь просвет. Смело встаёшь, ощупываешь ручку двери, выходишь на кухню и уже включать свет нет никакой надобности.

Но не такова была эта мрачная ночь. Сколько я не хлопала глазами и не тепла веки, темнота так и оставалась темнотой в лучшем и в кардинальном ее проявлении. Темно! Без всяких просветов и струек более светлых оттенков. Просто мгла. Я стала ощупывать постель, чтобы сообразить, где край дивана и спустить ноги на пол.

Я спустила ноги в никуда, в пропасть. Обычно я даже не задумываюсь, насколько быстро я ощущаю ступнями гладкую поверхность пола после того, как спускаю ноги вниз. Но в эту ночь несколько томительных микросекунд заставили меня почувствовать невообразимый ужас. Это что бездонный колодец? Я встала и пошла по направлению к выходу из комнаты. Я так думала. Руки мне пришлось выставить вперёд, чтобы ни обо что не удариться, но куда там! Мне не встретилось ни единого препятствия, ни стула, который стоит рядом с диваном, почти скрытый под ворохом одежды. Ни стола с настольной лампой в левом углу. Ничего!

Я попыталась вернуться назад, обратно к дивану, сделала ровно столько шагов назад, сколько только что сделала вперёд. Вот же сюрприз! И уже дивана не было! Ничего не было ни впереди, ни сзади, ни вокруг меня. Я стояла одна в кромешной тьме. А ведь я могла взять телефон, который обычно лежал на полу возле дивана. Сейчас бы эта штука здорово мне пригодилась! Хоть бы будильник сработал. Хоть какой-то огонёк! Хоть маленький источник света! Это невозможно находиться в полной темноте. Мучительно. Такое сложно выдержать долго. Темнота давила на меня. И я пошла неизвестно куда, намереваясь вообще не сворачивать. Куда-то же я дойду. Хоть до стены, хоть до двери, хоть до лоджии!

Наверное, со стороны если бы меня кто-то видел, ему стало бы смешно. Я шла по миллиметру вперёд, руки выставила перед собой, глаза вытаращила в надежде, что так хоть что-то увижу. По спине шёл холодок от мысли, что кто-то незримый в темноте наблюдает за мной и покатывается от беззвучного сатанинского смеха. Бархатная темнота так и не рассеялась ровно до тех пор, пока я не нащупала на стене выключатель.

Яркий свет залил комнату, я резко обернулась, ожидая увидеть хоть монстра, хоть ангела, я уже ко всему была готова. Но в комнате мирно стоял диван, подле него на полу лежал мой телефон. Стол в углу с настольной лампой, тёмные длинные занавески в пол. Просто приснился кошмар. Ничего необычного. Я просто встала среди ночи. Кстати, зачем? Пить мне вроде не хотелось. Но встала, значит, надо было зачем-то. Я пошла на кухню. Постояла немного в центре. Свет даже не включала. Из комнаты освещения было достаточно. Так что на кухне был приятный полумрак, что я люблю и что меня успокаивает. Не ярко до рези в глазах не утомительно мрачно, когда не видно ничего.

В раковине, сделанной из натурального камня, опять вопрос, откуда деньги, мам, стояла чашка с навечно въевшимся ободком от кофе. Думаю, ну не зря же я встала и пробиралась на кухню в кромешной тьме. Я достала чистящий порошок и обильно насыпала его в чашку. Потом грубой стороной губки я стала с усилием оттирать ободок. Он вроде немного посветлел. Я включила струю воды, чтобы смыть порошок. И вот, как будто мне мало было приключений в тёмной комнате, струя воды, которая обычно, даже не обычно, а всегда лилась строго перпендикулярно вниз, в эту проклятую ночь накренилась под острым углом влево!

Я быстро выключила воду и потерла глаза пальцами, до сих пор покрытыми чистящим порошком. Может померещилось? Глаза от химии ужасно защипало. Я и не подозревала, что боль и резь могут быть настолько невыносимыми. Дико страшно стало ещё вдобавок ко всему потерять зрение!

Я снова включила воду и отмыла быстро, как могла руки, потом горстями стала хлестать воду себе в лицо. Боль утихла, я набрала воды в ладони, и в это озерце опустила лицо. Я моргала и широко открывала глаза, пытаясь ресницами зачерпнуть как можно больше влаги. То, что эта влага лилась из крана под острым углом к поверхности раковины, я игнорировала с упрямством умирающего. Пока боль и страх ослепнуть не ушли, мне не было дела до струи воды. Главное, чтобы она была мощной.

Между тем, глаза уже совсем не щипали. Я увидела чашку с таким же тёмным ободком, как и прежде, увидела залитую водой кухню и всю ту же странно льющуюся воду из крана. Давно я где-то читала, что на экваторе работают совсем другие законы физики. Там по-другому действует сила притяжения, иначе чувствует себя человек, реки текут вспять, но я-то сейчас не на экваторе! А в квартире, в городе, ночью, на той широте и долготе, которая и рядом с экватором не стояла!

Ну что же, я выключила воду, прекрасно зная, ни секунды не сомневаясь, что через полчаса вода будет литься, как ей положено, строго вниз. Та же ситуация с трясущейся лоджией у Риты, с лифтом, со стеной в трещинах. Этот дом сводил нас с ума. Он на что-то намекал, но, как водится, никому до этого дела не было. У всех свои заботы, своя жизнь, любовь, злоба, дружба, зависть, да что угодно. Что угодно, кроме странных событий, творящихся на территории этого дома. Максимум, когда жильцы вспоминали о доме, это во время просмотра платежек за коммунальные услуги. Или, когда жильцы мешали спать, сверлили, перетаскивали мебель в ночи. В унисон с моими мыслями сверху проснулся соседский сын.

Этот малыш лет трёх всегда «делает» мой день. Если он проснулся в середине ночи, я целые сутки хожу вялая. Если он проснулся и загремел своей ортопедической обувью часов в семь-восемь утра, то я – бодрячком: милый мальчик! Но бывает и так, что пацан спит до обеда, и с тревогой думаю, не случилось ли чего. Сейчас дети слабые пошли, не то, что я. У меня просто богатырское здоровье.

Я так редко болела в детстве, мне было попросту некогда. Мама повесила на меня готовку и, частенько, уборку, так что тут не забалуешь.

Я протерла тряпкой кухню, прислушиваясь в ночи к перемещениям мальца этажом выше. Вот он побежал ванную, вот он забежал к родителям в спальню. Приглушённый усталый голос матери. Вот он забежал в комнату к сёстрам. Недовольные визгливые девичьи голоса. Вот он вернулся к себе в комнату и, вероятно, ему установили в ней какие-то домашние тренажеры, поделал несколько упражнений. А, что, ночь? Самое время! Я, бурча, и наблюдая себя со стороны, ну бабка-бабкой, пошла спать. Дела всё переделаны: вымыта чашка и кухня, наблюдение за струёй воды закончено. К чудесам нашего дома я стала привыкать…

Пока я, сцепив зубы, пыталась заснуть, над моей головой развертывались сцены из семейной жизни. Я слышала, как усердно занимался на своём тренажёре малыш. Всего лишь в нескольких метрах сверху от меня что-то железное и мощное раз за разом с отвратительным металлическим грохотом ударялось об такую же твёрдую поверхность. Через какое-то время скрип в родительской кровати анонсировал подъём главы семьи в лице отца. Мужчина прошлепал в комнату сына и что-то нудно и долго принялся ему объяснять. В тишине ночного дома все голоса становились громче и весомее.

Вот, когда мне следовало бы закричать на весь наш дом о том, что дни этого строения сочтены. Я чувствую это каждым миллиметром своей кожи, как раньше в детстве я чувствовала приближение отца к квартире. В мгновение ока пробегала тревога по моему позвоночнику и застывала где-то в районе горла.

Так и вот, вместо того, чтобы всыпать немного своему отпрыску и добиться того, чтобы он лёг спать, мужчина все объяснял и объяснял ему что-то монотонно. Я стала зевать. Подумала, может, мужчина сказку рассказывает. Вроде, мальчик слез со своего чудовищного тренажера. По крайней мере, перестал на нём заниматься.

Но вскоре что-то мальчик начал делать, уж не знаю – что, так что снова заскрипела кровать в родительской спальне, и уже глава семейства в лице матери прошлепала в комнату сына. Потом был долгий заунывный плач мальчика, успокаивающие ласковые слова матери, раздражённый окрик отца. Все ходили над моей головой, что-то восклицали, вопили, девочки-подростки зло скандировали. Под эту какофонию звуков я счастливо заснула и проспала до самого звонка будильника в неудобной позе с затекшей правой рукой.

Я потянулась до хруста, и неожиданно почувствовала себя спокойной и умиротворенной. Будь, что будет! Наконец-то, я узнаю тайну моего удочерения. Мне пришла вдруг в голову мысль, простая до невозможности. Почему бы мне не позвонить родителям и не уточнить у них, отчего мои документы находятся не в органах опеки, а в органах внутренних дел.