Текст книги "Дело наследника цесаревича"

– Обещаете вести себя тихо? – спросил он.

Пленник кивнул. Загорский улыбнулся и вытащил кляп у него изо рта. Тот поморщился и пошевелил нижней челюстью.

– Надеюсь, вы оценили, насколько деликатно я вставил вам кляп? – спросил Нестор Васильевич. – А мог ведь выломать челюсть, особенно после того, как вы пытались меня покалечить.

– Кто вы? – спросил пленник, глядя на коллежского советника со страхом и отвращением.

Загорский заметил, что вопросы тут задает он. Впрочем, смилостивившись над поверженным противником, заявил, что он – друг и не несет никакой опасности никому на фрегате.

– Кто вы такой, я не спрашиваю, – сказал Нестор Васильевич. – Вы – верный служака, смешанный тип убийцы и охранника. То, что называется глубоко законспирированный агент. Я даже имени вашего не спрашиваю, оно мне известно. Вы – Георгий Игнатьевич Солдатов, флейтист. Впрочем, служба в судовом оркестре – ваше прикрытие, главное ваше дело – безопасность наследника цесаревича. Скажу вам по секрету, что это и мое главное дело. Однако я хотел бы понять, почему вы начали за мной слежку, где я, так сказать, прокололся?

Несколько секунд Солдатов молчал, бросая на Загорского угрюмые взоры исподлобья. Потом сказал хмуро:

– Почему я должен вам доверять?

– Во-первых, потому что у вас нет другого выхода, – очаровательно улыбнулся собеседник. – Если вы не будете мне доверять, мне придется выбросить вас в море со связанными руками.

– А во-вторых? – всё так же угрюмо спросил пленник.

– Как говорил в таких случаях император Наполеон Бонапарт, вполне достаточно одного резона.

С полминуты Солдатов молчал, потом сказал:

– Я должен был проверять всех новых людей, которые всходили на борт и оставались на нем достаточно продолжительное время. Я сразу понял, что вы не тот, за кого себя выдаете.

Загорский поднял бровь: и как же он это понял?

– Очень просто, – отвечал флейтист, – я знаю настоящего Ваховича в лицо. Перед началом восточного круиза государя цесаревича я изучил дела и фотокарточки всех персон, которые должны были появиться рядом с наследником.

– Ах, вот оно что, – протянул Загорский, – действительно, этого я не предусмотрел. С другой стороны, мне, в отличие от вас, пришлось включаться в дело сразу, без подготовки. Пришлось импровизировать на ходу. Впрочем, вашей заслуги это не отменяет, вы славно поработали.

Солдатов скривился: если бы он славно поработал, на его месте сейчас лежал бы сам господин Вахович – или как его там на самом деле зовут – а он, Солдатов, его бы допрашивал.

– Что делать, – вздохнул Нестор Васильевич, – жизнь – игра. Сегодня я в дамках, завтра, глядишь, ситуация изменится, и вы окажетесь на коне. Впрочем, в нашем случае это неважно, поскольку выиграли мы оба. Просто вас судьба наградила чуть большим количеством тумаков…

– Кстати, о тумаках, – сказал Солдатов. – Не могли бы вы объяснить, зачем вы полезли в каюту к наследнику?

Нестор Васильевич пожал плечами: это же очевидно. Надо было понять, насколько положение цесаревича на борту безопасно. Если бы к нему пробрался Загорский, значит, это смог бы сделать и кто-то другой.

Флейтист покачал головой: о том, что цесаревич под надежной защитой, можно было догадаться. Он проехал уже через множество стран и до сих пор его никто не побеспокоил. Загорский на это возразил, что, насколько ему известно, в этих странах никто цесаревича убивать не собирался.

– А сейчас собираются? – спросил Солдатов.

– Не исключено, – сухо отвечал Загорский. – Вы, простите, в каком звании?

Пленник отвечал что он, ну, скажем, штабс-капитан. Нестор Васильевич полюбопытствовал, где именно он состоит на службе – в Главном ли штабе или непосредственно в дворцовой полиции? Солдатов хмуро заметил, что это ему знать совсем не обязательно.

– Согласен, – кивнул Загорский и задумался. – Как же нам дальше быть?

– Все-таки хотите выбросить меня в море? – буркнул штабс-капитан.

– Следовало бы за ваше упрямство, – отвечал Нестор Васильевич, – однако, боюсь, нашего положения это не улучшит.

– В таком случае развяжите меня, – потребовал Солдатов, – руки уже затекли и болят.

Нестор Васильевич быстро освободил его от пут. Теперь два разведчика сидели рядом на койке и смотрели друг на друга.

– Ну, – сказал Загорский, – раз уж мы нынче в одной лодке, давайте, по крайней мере, подумаем, как нам объединить усилия. Что вам известно о дальнейшем маршруте цесаревича?

Глава пятая
Последний из ниндзя

С утра пораньше, еще до того, как корабельные склянки пробили восемь, пассажиры фрегата «Память Азова» взялись перегружаться на огромный колесный пароход «Цзян Куань», или, говоря по-русски, «Речная ширь». Вызвано это перемещение было тем, что военный фрегат оказался не приспособлен для плавания по рекам. На «Речной шири» имелась своя команда, так что в число избранных, которые попали на этот ковчег, вошли далеко не все пассажиры «Памяти Азова». Изгои, не взятые в число спасаемых, с грустью провожали взглядами своих более удачливых товарищей. В их компанию вошла свита цесаревича, его двоюродный брат, греческий принц Георгий, военно-морской десант, которым командовал капитан первого ранга Бауэр, оркестр, полковник Путята и оба драгомана, Покотилов и Вахович, он же Загорский.

Несмотря на прохладный день, у князя Ухтомского было прекрасное настроение. Наконец-то путешественники смогут взглянуть на настоящий, не испорченный британским владычеством Китай. «Правь, Британия!», «Боже, храни королеву!» и прочие высокопарные лозунги хороши на холодных северных островах, но здесь, в Китае, своя королева, она же императрица Цыси, и свое представление о том, кто должен править Поднебесной и окружающими ее варварскими пространствами.

После загрузки «Речная ширь», хлопая колесами по воде, на полном ходу вышла из залива, направляясь в Кантон, или, как говорят знатоки мандаринского наречия, в Гуандун. От Гонконга до Кантона – 85 морских миль, то есть больше полутора сотен верст. Спустя несколько часов быстрого ходу пассажиры увидели, как морское течение окрасилось в желто-бурый цвет – признак того, что пароход вошел в устье Чжу-цзян, или Жемчужной реки. В начале речной дельты кораблю пришлось обогнуть так называемый Тигровый остров, для чего он прошел узким проливом, который называется Ху-мынь, то есть Тигровые врата.

Как объяснил его императорскому высочеству Путята, остров назвали Тигровым вовсе не потому, что там множество тигров, хотя, если верить рассказам местных жителей, в старые времена тигров здесь было больше, чем домашних кошек, и они буквально терроризировали добрых желтолицых пейзан: то курицу украдут, то бычка растерзают. Скорее всего, помпезное свое название остров получил оттого, что сама его форма напомнила кому-то тигриную голову. Нельзя исключать и того, что тигровыми, то есть ужасными и грозными, местным жителям казались здешние военные укрепления, которые, впрочем, в середине века легко разметали европейские военные орудия.

На горизонте появилась семиэтажная пагода – верный признак китайской земли. Хранимые в пагодах реликвии вроде зуба Будды или священных сутр должны были, по мысли китайцев, защищать здешние земли от бед и напастей. Оставив за кормой пагоду, пароход двинулся дальше – мимо крестьянских полей, на которых кое-где одиноко росли рощицы фруктовых деревьев.

Наконец вдали показалась городская стена – глазам пассажиров явилась столица провинции Кантон, город Гуанчжоу. Город этот для простоты иностранцы часто зовут Кантоном – как и всю провинцию.

Наследник созерцал город в полном молчании, и нельзя было понять, нравится ли ему Гуанчжоу или нет. А вот на князя Ухтомского здешняя столица произвела двойственное впечатление. Ни о какой архитектуре или просто разумной застройке речи тут не шло, низкие невзрачные дома кое-где перемежались башнями пагод. Некоторое разнообразие в общую унылую картину вносил лишь недостроенный католический собор.

– Что здесь делают католики? – князь вопросительно взглянул на Загорского, с большим интересом озиравшего окрестности.

– То же, что и везде – занимаются прозелитизмом[7]7
  То есть обращают других в свою веру.


[Закрыть], – отвечал Нестор Васильевич. – Обращать людей в христианскую веру здесь одновременно и легко, и сложно. Легко, потому что народ здесь веротерпимый и спокойно принимает чужую религию. Сложно – потому что европейцам не доверяют ни власти, ни простой народ. Некоторые китайцы полагают церкви чем-то вроде привилегированных клубов, куда могут попасть только те, кто находится на короткой ноге с иностранцами.

Ухтомский предположил, что, вероятно, Гуанчжоу – очень древний город.

– Не особенно, – отвечал Нестор Васильевич. – Ему – чуть больше двух тысяч лет, да и то по легенде. По китайским понятиям, возраст не самый почтенный.

– А что говорят археологи? – полюбопытствовал князь.

Коллежский советник отвечал, что археологи ничего не говорят по той простой причине, что археологии в Китае нет. Попытки иностранных ученых изучать материальную историю Поднебесной пресекаются здешним правительством, которое находит тысячу резонов, чтобы чужеземцы не копались в их священной земле – не дай Будда, выкопают что-нибудь не то. Таким образом, археологию китайцам прекрасно заменяет мифология.

Между делом Загорский заметил, что Кантон относится к тем провинциям, которые особенно не любят чужеземцев. Например, принц Бонапарт, еще будучи французским подданным, так и не добился аудиенции у здешнего вице-короля. Такой же отказ получил и прославленный адмирал Гамильтон.

– Почему же нас встречают с распростертыми объятиями? – полюбопытствовал князь.

Нестор Васильевич отвечал, что на этот счет есть разные теории. Одна версия состоит в том, что мы такие же азиаты, как и сами китайцы.

– А другая?

– Другая объясняет русский феномен гораздо проще: с китайцами нам все удается просто потому, что мы – лучшие.

Ухтомский засмеялся, потом внезапно приумолк и о чем-то задумался. Тут Загорский заметил, что у соседнего борта стоит Солдатов. Штабс-капитан стоял спокойно и никаких знаков не подавал, но Нестор Васильевич понял его неподвижность совершенно правильно. Что матросу, пусть даже и музыканту, делать в такое время на верхней палубе? Его место – внизу, с товарищами.

Коллежский советник, неторопливо фланируя, направился к левому борту. Встал на расстоянии вытянутой руки от Солдатова, почти не размыкая губ, спросил:

– Что-то случилось?

– Я проверил команду парохода, – так же, не шевеля губами, отвечал штабс-капитан. – Один китаец показался мне подозрительным.

– Почему?

Флейтист немного помедлил.

– Сложно сказать определенно. Может быть, потому, что он более суетлив, чем прочие его товарищи. И, кажется, со страхом ждет момента, когда мы сойдем на берег.

Загорский думал недолго, потом велел Солдатову не спускать глаз с подозрительного китайца. Если тот сойдет на берег, незаметно проследить за ним.

– Как – проследить? – удивился штабс-капитан. – Я же не могу просто так сойти на берег. А если репетиция?

– Если я буду на борту в этот момент, скажете мне – я сам за ним пойду. Если меня не будет, просто уйдете в самоволку, у командования вы наверняка на особом счету, за вас заступятся.

Солдатов ничего не сказал, но лишь отошел в сторону. Загорский лишний раз подумал, как все-таки удобно работать вдвоем. Не было бы Солдатова, пришлось бы ему самому рыскать по пароходу и якшаться с китайцами, пытаясь что-то выяснить. Два человека – это, как говорят британцы, команда, один другого всегда прикроет. Может быть, напрасно он в этот раз не взял с собой Ганцзалина? В конце концов, его можно было выдать за китайского слугу – то есть за того, кем он на самом деле и является.

* * *

С другой стороны, мог ли он вообще взять Ганцзалина? Когда Загорский сообщил помощнику, что отправляется в Китай один, в глазах китайца блеснула ярость.

– Как это – один? – прорычал помощник. – Почему один? Я не отпущу господина одного.

– Как хочешь, – с напускным безразличием сказал Загорский. – Только, во-первых, кроме Китая придется поехать еще и в Японию…

Ганцзалин поморщился: а во-вторых?

– Во-вторых, надо будет лететь до Гонконга на воздушном шаре.

Помощник переменился в лице и больше к этой скользкой теме не возвращался. Коллежский советник знал о его панической боязни высоты, а Ганцзалин знал, что он об этом знает. Видимо, поэтому китаец надулся и до выхода хозяина из дома не желал с ним разговаривать, полагая, что тот специально подстроил полет на аэростате, чтобы не брать с собой его, Ганцзалина.

Теперь Загорский стоял за восемь тысяч верст от Петербурга и смотрел, как на речной волне качаются сплетенные из тростника плавучие дома, в которых копошились чумазые дети. Были ли это пришлые племена вроде народности шуэй – разновидность китайских водных цыган – или на лодки перебрались здешние парии, которым не находилось уже места для жизни на твердой земле, Загорский сказать не мог. С некоторым страхом наблюдал он за маленькими детьми, которые в любой момент могли оступиться, упасть в воду и стать жертвой прожорливой речной стихии. Впрочем, матери, кажется, заботились об их безопасности – каждому китайскому дитяте привязывали к туловищу куски дерева, которые могли бы держать ребенка на поверхности, пока крепкие их мамаши, орудовавшие веслами на корме, не выловят своих отпрысков из воды.

Около четырех часов вечера пароход наконец причалил к пристани. Китайские военные суда, стоящие тут же, салютовали приветственными залпами. Загремела музыка, которая любому иностранцу показалась бы дикой и насилующей ухо, но соскучившийся по Китаю Нестор Васильевич воспринял ее, как звуки райских арф.

На причале теснились толпы черноголовых желтолицых китайцев, для иностранца – все на одно лицо. Однако коллежский советник мог не только выделить тут индивидуальные черты, но и родовые особенности тех или иных малых племен, во множестве заселяющих Поднебесную вместе с главной китайской народностью – хань. Никакой вражды эта толпа не выказывала и вела себя гораздо более смирно, чем подобная же толпа в любой из европейских стран.

Тем временем телохранители проложили в толпе дорогу процессии генерал-губернатора Ли Хунчжана. Сей могущественный китайский чиновник поднялся на борт парохода, поддерживаемый с двух сторон своей свитой. Для разговора его с цесаревичем были призваны оба драгомана – Вахович-Загорский и Покотилов. Беседа проходила в обстановке традиционной китайской церемонности, которую безуспешно пытался развеять наследник – но ритуал есть ритуал. Ситуация немного разрядилась, только когда подали вино и сладости: китайская делегация истолковала это как окончание официальной части.

Спустя некоторое время генерал-губернатор, совершенно удовлетворенный, покинул «Речную ширь». Перед тем, как спуститься на берег, он обратил свой взгляд на Нестора Васильевича и что-то спросил у него по-китайски. Загорский в ответ сложил руки перед грудью и слегка поклонился китайскому вельможе.

– Что он ему сказал? – негромко спросил князь Ухтомский у Покотилова.

Покотилов несколько секунд играл желваками, потом нехотя произнес.

– Он сказал: «Вы подлинный знаток Китая».

– А что тот ответил? – не унимался князь.

– Что-то вроде: «Не заслуживаю столь высокой аттестации».

С этими словами недовольный Покотилов откланялся. Спустя пару минут он несколько нерешительно приблизился к Загорскому, который, стоя у борта парохода, с интересом глядел, как удаляется прочь процессия генерал-губернатора.

Нестор Васильевич слегка покосился на коллегу, но ничего не сказал. По лицу его никак нельзя было определить его настроения – оно казалось строгим, но безмятежным, как это бывает у китайских архатов, вот только черты этого архата были самые что ни на есть европейские.

– Интересный старик, – откашлявшись, проговорил Покотилов, имея в виду Ли Хунчжана.

Загорский кивнул: да, интересный. А еще очень умный и хитрый. Покотилов согласился: это верно. Не умный и не хитрый не поднялся бы на такие высоты в китайской иерархии. Бывает, кому-то высокий чин достается только за родственные связи. Но генерал-губернатор – пост практический. Здесь никто за него его работу не сделает.

Загорский, по-прежнему не глядя в сторону собеседника, слегка улыбнулся, кажется, соглашаясь с умозаключениями более молодого коллеги. Тут Покотилов набрался храбрости и сказал:

– Вы меня простите великодушно, господин Загорский… – тут он испуганно сбился и быстро проговорил: – Я хотел сказать, господин Вахович, то есть, вы понимаете… Я был бестактен и груб. Я сожалею о своем поведении.

Нестор Васильевич повернулся к нему. В глазах его плясали чертики. Сбитый с толку Покотилов умолк.

– Ей-богу, не стоит об этом, – весело сказал коллежский советник. – Я уже обо всем забыл. Тем более что я понимаю вас, как никто другой. Китайский язык, который мы избрали своей профессией – дело настолько сложное и тонкое, что любой синолог испытывает к коллегам вполне понятное недоверие и ревность. Я и сам иногда гляжу на какого-нибудь тридцатилетнего юношу и думаю: да что он может понимать в китайском языке и китайской культуре? Ведь он наверняка иероглиф «ли» от иероглифа «цзю» не отличает.

И Загорский засмеялся так непосредственно и открыто, что смущенный Покотилов не смог удержаться и присоединился к нему…

* * *

Вскоре после того, как Ли Хунчжан покинул пароход, колеса его заработали, он поднялся несколько выше по течению и причалил возле острова Шамянь. Остров этот был своего рода выделенной резиденцией для европейцев, не желавших жить в гуще китайских туземцев. С остальной частью города остров соединялся двумя каменными мостами. На мостах этих имелись ворота, которые закрывались по ночам, преграждая на остров всякий доступ – причем не только для китайцев, но и для иностранцев тоже.

Примерно через полчаса после того, как «Речная ширь» причалил к Шамяню, Загорского отыскал штабс-капитан Солдатов. Оказалось, подозрительный китаец из пароходной команды – а его звали Сунь Вэй – воспользовался суматохой, которая воцарилась по прибытии генерал-губернатора, и ускользнул на берег. Штабс-капитан последовал за ним. Чтобы не быть заметным в азиатской толпе, он заранее приготовил себе простую китайскую одежду и обзавелся конусообразной соломенной шляпой, которую носят на юге Китая. Шляпа эта полностью скрывала его лицо, и понять, что это европеец, можно было, только специально под нее заглянув.

Сунь Вэй дошел почти до центра города, потом занырнул в небольшую харчевню. Штабс-капитан последовал за ним. К счастью, харчевня была забита народом, так что на него никто не обратил внимания. Ему удалось сесть неподалеку от столика, где сидел Сунь Вэй. Спустя пару минут к тому подсел другой китаец, и началась какая-то негромкая беседа.

– О чем беседа? – нетерпеливо спросил Нестор Васильевич и тут же разочарованно махнул рукой: – Ах да, вы же не знаете китайского. Но хотя бы внешность этого второго описать вы можете?

– Ну, какая же у китайца внешность? – развел руками штабс-капитан. – Маленький, желтый, черноволосый, узкоглазый.

Тут он осекся и на миг задумался.

– Впрочем, – сказал он неуверенно, – мне показалось, что он как-то отличался от прочих.

– Все китайцы отличаются друг от друга, – заметил Нестор Васильевич, – просто иностранцы этого обычно не видят.

– Да, но этот отличался и от всех других китайцев, – возразил Солдатов. – У него был другой загар, более, что ли, светлый. Он был не такой желтый, как остальные. И еще мне показалось, что он какой-то… скользкий, что ли. В общем, непростой человек.

Нестор Васильевич кивнул: это любопытно. Будем считать, что вылазка штабс-капитана прошла не зря. За рабочую версию примем предположение, что мы имеем дело с заговорщиками. И он, Загорский, кажется, даже знает, зачем они встречались.

– Зачем же? – спросил Солдатов.

– Недавно стали известны ближайшие планы цесаревича. Его высочество сегодня вечером собирается инкогнито посетить остров Хонам, на котором расположен древний буддийский монастырь, и полюбоваться тамошними достопримечательностями.

Штабс-капитан посмотрел на Загорского весьма внимательно. Господин драгоман полагает, что покушение может состояться прямо сегодня?

– Я просто не исключаю этого, – отвечал Нестор Васильевич. – Во всяком случае, мы должны быть ко всему готовы. Должен сразу предупредить, что дело нам предстоит нелегкое. Я постараюсь осмотреть окрестности монастыря до приезда его высочества, а вы сопровождайте его на максимально близком расстоянии. Так близко, насколько это позволительно этикетом.

– Позволительно, – отвечал Солдатов. – Наследник отправляется в монастырь инкогнито, так что не будет особых оснований разгонять вокруг него публику. А я снова явлюсь в образе праздношатающегося местного жителя.

Так они и сделали. Когда цесаревич и сопровождающие его лица инкогнито вступили на территорию монастыря, Загорский уже вполне освоился на местности. На его счастье, подход к монастырю был очищен от всякой растительности, кроме совсем молодых фикусов гинкго, в юной золотистой кроне которых не спрятался бы и скворец. Здесь напасть на русского царевича было бы весьма рискованно, если вообще возможно. Следовательно, наблюдательный пункт надо было устраивать прямо на территории монастыря – и так, чтобы видеть, куда направится августейший гость.

Конечно, гипотетически убийца мог прятаться в одном из монастырских строений. Теоретически убийцей мог быть даже монах. Однако представить себе буддийского монаха, который пусть даже за очень солидную плату сделается наемным убийцей, Загорский не мог. Да и Сунь Вэй встречался явно не с монахом – все буддийские монахи бреют волосы, а у того была черная шевелюра. Кроме того, он незаметно пробежался по павильонам монастыря и нигде не ощутил никакого беспокойства или напряжения. А коллежский советник очень доверял своей интуиции. Вероятнее всего, убийца явится снаружи.

Нестор Васильевич приглядел себе место на старом баньяне, с которого отлично можно было видеть не только сам монастырь со всеми строениями, но и окрестности. Более всего его беспокоила густая крона прихрамовых деревьев – если он сам сумел так удобно тут устроиться, кто помешает сделать то же самое убийце?

Загорский, прячась в зеленой глянцевой листве, покрывавшей дерево широким плотным слоем, высмотрел мощный гинкго, с которого вполне можно было нанести разящий удар. С него едва ли была видна вся территория монастыря, зато оно находилось ближе к пути, по которому непременно пойдет цесаревич.

Золотая листва гинкго была спокойна, лишь изредка трепетала она от налетавшего ветра. Но это ничего не значило: баньян, на котором сидел Загорский, со стороны тоже выглядел необитаемым. Хороший шпион может спрятаться даже в домашнем фикусе, что уж говорить о таких гигантах, как гинкго.

Тем временем цесаревич со свитой, под видом обычных иностранцев, показались на горизонте. Войдя в монастырь через горные врата, наследник направился к Царям четырех сторон света. Было заметно, что устрашающие владыки вселенной произвели впечатление на будущего русского самодержца. Не исключено, что он распознал в них родственников. Если все королевские дома Европы в родстве между собой, почему бы у русского царевича не оказаться родичам и в других местах земли?

Когда наследник русского престола оказался на центральной дорожке, ведущей к главному павильону с красными стенами и зеленой крышей, обсаженной мелкими, как ящерицы, драконами, Загорский напрягся. Именно этот участок дороги – самый длинный и открытый – представлял, на его взгляд, наибольшую опасность для цесаревича. Конечно, если он успеет добраться до ближайшего павильона, там он попадет под защиту Будд трех времен, изображения которых хранятся в храме. Осталось только добраться…

Листья на огромном гинкго зашевелились, бросая солнечные блики. На миг почудилось, что дерево все усеяно лепестками сусального золота. Но мираж длился недолго. Из листвы почти по пояс высунулся человек в черном ифу. Голову его закрывал капюшон, но область глаз была незагорелой.

«Светлое лицо», – успел подумать Нестор Васильевич, наводя на это самое лицо свой револьвер.

Если бы позже Загорского спросили, почему он опоздал с выстрелом, он бы и сам не знал, что ответить. Наверное, он просто не ожидал, что убийца выберет столь экзотическое оружие. Он ждал чего угодно – винтовки, арбалета, даже отравленного дротика. Но когда в занесенной руке блеснула под солнцем круговая зазубренная сталь, Нестор Васильевич понял, что с выстрелом он опоздал – смертоносное оружие японских синоби, стальная звездочка-сюрикен, уже вспорола воздух, отправляясь в свое убийственное путешествие.

То, что случилось дальше, было за пределами человеческого сознания. Коллежский советник нажал-таки на спусковой крючок. Вот только перед этим он чудесным образом успел перевести револьвер в сторону цесаревича. Если его сейчас увидели бы люди из охраны цесаревича, да хоть бы тот же штабс-капитан Солдатов, нет сомнений, они просто оцепенели бы от ужаса, поскольку револьвер Загорского, казалось, смотрел прямо на венценосного паломника. Грянул выстрел, и пуля, двигавшаяся со скоростью, неуловимой глазом, свистнула в трех футах от лица цесаревича, сбивая со смертельной траектории сюрикен.

Если бы подобный фокус попросили произвести циркового артиста, скорее всего, он бы спасовал. Более того, второй раз, вероятно, он не дался бы и самому Загорскому. Однако подлинный мастер, как известно, руководствуется не разумом и даже не подчинен обычным физическим законам. Его ведет инстинкт, развившийся в интуицию, которая превращает мастера в почти сверхъестественное существо.

Конечно, всему есть свое материалистическое объяснение. Загорский в свое время учился стрелять по тарелочкам, то есть стрелять не туда, где находится объект, а туда, где он еще только появится. Впрочем, если бы была пасмурная погода, никакой инстинкт и никакой навык бы не помог – сюрикена бы не было видно. А так он сверкнул на солнце – грех не попасть.

Впрочем, ни о чем таком не думал Нестор Васильевич. Убедившись, что цесаревич жив и здоров и даже, кажется, не очень понял, что произошло, Загорский навел револьвер на убийцу. Но тот уже нырнул в листья и быстро, как обезьяна, спустился вниз.

Коллежский советник не стал тратить время на спуск, он просто прыгнул с высоты двух саженей. Мягко приземлился, опершись руками о землю. Впереди мелькнуло черное ифу. Загорский бросился следом.

Убийца вынырнул через задние врата монастыря и кинулся в лесные заросли. Понимая, что преступник вот-вот уйдет, Нестор Васильевич вскинул револьвер и выстрелил ему вслед. Тот повалился в кусты. Спустя несколько мгновений туда же нырнул Загорский.

Враг сидел в зарослях прямо на траве, правая рука его висела плетью – Нестор Васильевич попал. Он поднял голову, глянул на коллежского советника с ненавистью, левая рука его нырнула за пазуху.

– Стоять! – скомандовал Загорский по-китайски, направив на него оружие.

Тот замер, не сводя с врага внимательного взора.

– Руку, – сказал Загорский.

Убийца медленно вытащил левую руку. Правая, окровавленная, по прежнему свисала плетью. Однако Загорского это не обмануло.

– Одно движение, – сказал он, – и прострелю вторую руку…

Убийца издевательски осклабился. Загорский стоял в паре шагов, не сводя с него глаз.

– Ну-с, поговорим, – сказал Нестор Васильевич. – Кто вы такой и почему решили убить русского царевича?

Убийца молчал, все так же насмешливо глядя на Загорского. Тот вздохнул: значит, говорить не желаем. Молча оглядел врага еще раз, потом внезапно сказал:

– Коничива!

Раненый вздрогнул, несмотря на все свое самообладание. Нестор Васильевич кивнул: похоже, он попал прямо в цель.

– Вы не китаец, вы японец, – заметил коллежский советник. – И не просто японец. Бледная кожа, высокий болевой порог, фантастическая ловкость, сюрикены. И, наконец, татуировка клана Ига у вас на предплечье…

Убийца судорожно одернул задравшийся рукав на раненой руке. Загорский же продолжал как ни в чем не бывало.

– Я бы сказал, что вы – ниндзя, синоби[8]8
  Ниндзя, они же синоби (яп.) – «скрывающиеся, прячущиеся», разведчики-диверсанты, шпионы, наемные убийцы в традиционной Японии.


[Закрыть], – заметил он задумчиво. – Сказал бы, если бы не знал, что все ваши собратья были уничтожены еще до того, как упразднили самураев.

Враг перестал улыбаться.

– Были разгромлены большие кланы, – сказал он по-китайски с явным акцентом, – но само племя синоби живо. Нельзя запретить дождь и ветер, нельзя запретить жару и стужу. Точно так же нельзя запретить и синоби, можно только сделать вид, что их больше нет.

Загорский кивнул, соглашаясь. Для крадущихся лучше, если их будут считать исчезнувшими с лица земли. Тем эффективнее будет их работа. Если бы он, Загорский, предполагал, что противостоять ему будет японский шпион, он бы подготовился гораздо лучше. Тот факт, что ему сегодня удалось сорвать убийство цесаревича – это чистое везение.

– Сколько ни готовьтесь, синоби вам не одолеть, – презрительно отвечал ниндзя. – У меня не действует правая рука, но я могу задушить вас одной левой.

Нестор Васильевич отвечал, что это не так просто, как может показаться, однако рисковать он не намерен. И по такому случаю собирается отстрелить доблестному синоби левую руку, а также прострелить ему колено. После этого, вероятнее всего, их шансы в бою уравняются, а о чем же может мечтать благородный муж, как не о честном поединке?

Ниндзя некоторое время смотрел на него снизу вверх. Определить выражение его глаз было нелегко.

– Вы злой человек, – наконец проговорил он. – Или хотите показаться злым. Злым и жестоким.

Загорский выслушал эти слова с непроницаемым лицом. Потом сказал.

– Ниндзя – не политики. У них нет своих целей. Они всегда кому-то служили. Кому служите вы? И кому нужна смерть русского царевича?

Синоби молчал, презрительно глядя куда-то поверх головы коллежского советника.

– Послушайте, – сказал Загорский сурово. – У вас есть два пути. Первый – вы продолжаете молчать, и я отдаю вас в руки китайских властей, сообщив, зачем вы сюда явились. Вы знаете жестокость китайцев и знаете, что из японца они вытянут все жилы. Вас ждет долгое и чрезвычайно мучительное умирание. Может быть, они ничего от вас не добьются, но муки ваши будут ужасны. На вашу голову все равно падет позор, потому что на родине вас будут считать предателем, и имя ваше будет предано проклятию – уж я об этом позабочусь. Второй путь: вы отвечаете на мои вопросы. И тогда я… нет, отпустить я вас не могу, потому что вы все равно будете пытаться убить цесаревича. Но я дам вам возможность спокойно и безболезненно свести счеты с жизнью и сохранить лицо перед членами клана и тем, кто вас нанимал.