Текст книги "Песня Кахунши"

Глава 15

Вот и сгоревший дом. Среди головешек валяются камни, крысы снуют в щелях между плитами, в свете уличного фонаря сверкает битое стекло.

Гудди идет впереди, Чамди за ней. В руках у Гудди три банана – старуха дала. Дала и сказала, чтоб Гудди завтра зашла к ней поесть, а будет охота, так и помыться тоже.

Вот и навес. Гудди прибавляет шагу.

Амма сидит под навесом. Она держит младенца на руках, смотрит в ночное небо и что-то шепчет, словно вверяет ребенка небу.

Гудди подходит к матери и нежно гладит ее по спине. Амма все глядит в небо, но замолкает и отдает младенца Гудди. Потом начинает качаться и медленно опускает голову.

Гудди кладет ребенка на полиэтиленовый настил, очищает банан и начинает кормить мать. Амма берет дочь за руку, будто не хочет, чтобы та уронила банан. Амма глотает куски, как воду.

Чамди пытается понять, поправился ли уже малыш. Утром он купит ему молока. Чамди не даст ему умереть.

Что-то лежит под навесом, в самом дальнем углу. Это кремовая рубашка Сумди, пропахшая потом и табаком. Наверное, это последнее, что Сумди держал в руках. Он снял ее перед тем, как идти к мандиру. Чамди сглатывает слезы и не понимает, чего он так расстроился из-за рубашки. Он не плакал, когда горело тело Сумди, а вот теперь…

Амма доела банан, легла рядом с малышом и закрыла глаза. «Она ведь даже не знает, что ее сын погиб», – думает Чамди. Он сгоняет мух с ее губ, и Амма с облегчением облизывается. Чамди вытирает капли пота с животика ребенка и поспешно отдергивает руку.

Гудди ест свой банан и протягивает ему последний. Чамди сдирает кожуру, медленно-медленно. Ему страшно. Есть совсем не хочется. Чамди смотрит на ребенка. Он, Чамди, убил такого же маленького. Рассказать бы об этом Гудди.

Она знает. Она знает, что он сделал.

Или скоро узнает. Люди будут говорить о том, как в Шаан-Гали сожгли дом мусульман, и Гудди поймет, что это сделал он. Ведь Ананд-бхаи назвал его героем.

Чамди смотрит, как вздувается и опадает грязный животик. Другой младенец… сын Ханифа… тот тоже, наверное, спал. Нет, не спал. Чамди слышал детский плач.

В сердце впиваются острые когти. Чамди не знает, как от них избавиться.

Может, надо поговорить с Гудди, рассказать ей, что он натворил?

Нет, ей он никогда не расскажет. Гудди следит за каждым его движением. Ну и ладно! Его заставили совершить этот ужасный поступок ради нее.

Пускай следит.

Чамди становится стыдно. Нельзя винить ее в том, что случилось!

Но Сумди и Гудди поступили бы точно так же.

Гудди наклоняется к нему и подхватывает банан. Оказывается, у него дрожат руки. Чамди тут же прячет руку за спину, ту самую руку, которой он бросал бутылку с зажигательной смесью.

– Ничего, все будет хорошо, – шепчет Гудди. – Все будет хорошо.

«Теперь уж точно ничего хорошего не будет», – думает Чамди.

– Пойдем, – говорит Гудди. – Я тебе кое-что покажу.

Чамди ложится на землю и закрывает глаза. Зачем ему куда-то идти? Куда бы они ни пошли, он везде будет видеть только языки пламени.

Глава 16

В такси играет радио. Передают старую песню на хинди. Чамди заглядывает в окно машины. На зеркале заднего вида висит гирлянда из белого жасмина. Чамди смотрит на свою гирлянду и решает, что его лучше. Не потому, что она из бархоток и лилий, а потому, что он сплел ее сам. Он сплел ее для Сумди.

Гудди давно хотелось привести сюда Чамди. Он согласился только потому, что сегодня ровно месяц со смерти Сумди. И весь этот месяц Чамди почти все время молчал.

Они сворачивают на дорогу к отелю «Тадж-Махал». На деревьях каркают вороны. Над ветвями оранжевое рассветное небо. Звякает колокольчик, это мальчик в синей рубашке и шортах цвета хаки развозит на велосипеде молоко.

Они идут к набережной, и Чамди видит «Ворота Индии». Коричневый камень, четыре башенки, арка посредине. Зачем его построили? Напротив отель «Тадж-Махал», он похож на старинный дворец: золотистые купола по углам и еще один огромный купол в центре, белые арки окон. Голуби садятся на подоконники, взмывают ввысь над каменными стенами. Люди в форме моют ступени дворца и напевают что-то себе под нос. Справа аллея кокосовых пальм отделяет дворец от других домов. Дома кажутся старыми, но крепкими, и балконы у них красивые и большие.

Женщины сметают с тротуаров мусор, набравшийся за ночь, по набережной прогуливаются старики в белых шортах. Мужчина с закрученными усами сидит на корточках около керосинки и наливает всем желающим чай в картонные стаканчики. На тротуарах вперемешку расположились бродячие собаки, голуби и нищие. В инвалидной коляске дремлет безногий. У синего туристического автобуса стоит водитель. Он зажег ароматическую палочку и выписывает ею в воздухе круги, устало читая слова молитвы. Чамди тоже хочется помолиться за таксивалу Ханифа, но он не решается. Просто закрывает глаза и просит Ханифа простить его.

– Я раньше сюда с отцом приходила, – говорит Гудди. – Мы здесь целый день гуляли. Он покупал жареные орешки, и мы их ели. Я это место больше всего люблю.

Гудди садится на парапет и болтает ногами над водой. Она оборачивается к Чамди. Ей хочется, чтобы он сел рядом и тоже поболтал ногами. Он садится. Ласково греет солнышко. Чамди никогда в жизни не видел таких мест. Столько простора, и море кажется бескрайним.

Чамди сжимает гирлянду. Старуха научила его оставлять между цветами промежутки, чтобы они могли дышать. Скоро он вернется в комнату Дарзи, сядет на пол у корзины, полной бархоток и лилий, и будет плести новые гирлянды.

Чамди смотрит на горизонт и думает о Сумди. Теперь, наверное, его мечта уже сбылась. Сумди заглянул наконец во все закоулки Бомбея, посмотрел все крикетные матчи, поиграл во всех казино. Чамди слышит его голос: «А потом я полечу над морем, стану самой сильной птицей. Полечу и обратно не вернусь». Это бескрайнее море Сумди бы за один миг перемахнул, даже не уронив папиросы.

Чамди сплел Сумди гирлянду, потому что не успел с ним попрощаться. Когда огонь пожирал тело Сумди, Чамди просто смотрел и ни о чем не думал. «Сумди, ты простишь меня?» – спрашивает Чамди и бросает в воду гирлянду. Она уплывает все дальше и дальше. Куда унесут ее волны? Здорово было бы вот так же уплыть вместе с Гудди в страну, что лежит по ту сторону моря.

– Мне иногда снится, что Сумди вернулся в деревню, – говорит Гудди, – и притворяется, будто не может ходить. Дурака валяет.

Чамди молчит. Слушает голубиную болтовню и вспоминает голубей на стене приюта. Наверное, здание уже снесли. Он надеется, что у них, у приютских, все хорошо, особенно у миссис Садык и Пушпы.

– Чамди, пожалуйста, не молчи, – просит Гудди. – Ну и что, что мы работаем на Ананда-бхаи? Мы ведь все равно хорошие, правда?

Он поднимает голову, видит ее грязные ноги, подол коричневого платья, оранжевые браслеты, которые она никогда не снимает. Выше голова не поднимается. Он не в силах посмотреть ей в глаза.

– Чамди, не молчи. Ты со мной совсем не разговариваешь. – Голос ее дрожит.

Он все смотрит на воду, на лодочки, которые качает волна. Позади громко шуршит метла, скулят и взвизгивают собаки.

Чамди смотрит вдаль и гладит ладонью ребра. Они стали даже еще острее, только теперь он знает, что в бивни им никогда не превратиться. И полицейским тиграм никогда не выскочить из полосатых, синих с желтым, колонн участка. Придется учиться самому защищать Гудди.

У него нет никакой опоры. Когда Чамди бежал из приюта, у него была Кахунша, Город без скорбей. Чамди так ясно видел его, словно он и вправду существовал. А теперь ему даже бугенвиллеи не помогли бы.

Гудди горько вздыхает, но Чамди не поворачивается. Если она плачет, он не сможет ее утешить.

Но Гудди неожиданно начинает петь.

Волны мягко набегают на парапет. Гудди поет сначала тихонько, потом песня становится все громче, сильнее, она взлетает ввысь, напоминает Чамди о той, первой песне. Гудди сидит совсем рядом, касаясь его, но на самом деле она далеко-далеко.

Он смотрит туда, где встречаются море и небо. Скоро море вытолкнет в небо солнце, а потом, может быть, и песню тоже, тогда она долетит до отца Гудди и до Сумди.

И все-таки Гудди поет для него, для Чамди. Как же так, ведь она потеряла брата, и все равно у нее находятся силы петь. Гудди почти не плакала этот месяц. Наверное, старалась поддержать его.

Откуда у нее столько сил?

Гудди машет рукой, как будто указывая песне путь над морем. Легкий взмах – и песня взмывает над водой, еще взмах – и песня ныряет в волну, оранжевые браслеты постукивают в такт. Чамди смотрит на локоть, на плечо и, наконец, на грудь.

Она высоко вздымается, потому что Гудди поет в полный голос.

Песня несется над морем, рождаясь в груди.

Вот откуда появляется голос. Вот откуда появляются силы.

У Чамди в груди тоже что-то шевельнулось.

Что это? Да что угодно!

Может, полицейский тигр.

Точно, у него в груди притаились полицейские тигры. Сейчас они сидят тихонько, но настанет день, когда и они зарычат в полный голос. И тогда он их выпустит.

Чамди хочется рассказать об этом Гудди. Песня летит над волнами.

И тут он слышит стук копыт. Яростный, бешеный галоп. Все коляски собрались вместе на набережной, вот здорово! И какие тут лошади! Они из бугенвиллей, каждая мышца, каждая жилка этих прекрасных животных сделана из цветов. Лошади мчатся к парапету и прыгают. Прыгают в воду через головы изумленных прохожих.

Сердце Чамди неистово стучит. Он вдыхает поглубже.

Чамди видит, как занимает свое место на небе солнце, как рассыпаются в сверкающем танце лучи.

Голуби за его спиной вдруг хлопают крыльями и дружно взлетают.

А внизу плещется море. Чамди придвигается поближе к Гудди и касается ее руки.