Текст книги "Охота на Эльфа"

Мы ползли в небольшой пробке, когда он вдруг закрыл книгу, принялся размахивать ею перед собой и тыкать налево. При этом он быстро-быстро лопотал на своем языке, а жестами несколько раз показал кусок взрывчатки с бикфордовым шнуром, его поджигание с помощью спички и большой взрыв, который даже по-курдски обозначался словом «Ба-бах!» Или он это специально для нас выучил.

Я пригляделся: здание было массивным, помпезным, типа нашей сталинской застройки – на века возводилось. Такое еще поди взорви. Табличку на воротах я сразу не разглядел, а вот российский флаг в глаза бросился.

– Это наше посольство, – шепнул мне Фил.

– … твою мать! Они что, охренели?!

Никаких других слов на этот случай у меня просто не было.

Минут через сорок мы тормознули у ворот Трептов-парка и молча двинулись в сторону знаменитого мемориала советским воинам-освободителям. Интересное было выбрано место для встречи. Специально ради нас, что ли?

Наконец, показался памятник – солдат с опущенным мечом и маленькой девочкой на руках. Было очень странно видеть в натуре монумент, знакомый с детства по металлическим рублям, дедовской юбилейной медали и открыткам ко Дню Победы. Какой-то он был здесь очень маленький, мирный, не торжественный даже. Та давняя победа, не потускневшая с годами, тем не менее, казалась фактом древней истории, словно египетские пирамиды. Она будто бы не имела никакого отношения к нынешнему богатому, красивому, благополучному Берлину, который десять лет назад мы просто сдали без боя.

Но еще сильнее памятника поразили меня тяжелые мраморные плиты, выстроившиеся вдоль аллеи, как наглядная пропаганда в войсковой части. Это и была наглядная пропаганда. По белому камню много лет назад вырезали тексты на двух языках – с одной стороны по-русски, с другой по-немецки. А подпись под ними стояла – вы не поверите! – вождя народов. Да, да, Иосифа Виссарионовича Сталина. А на дворе девяносто девятый год. Это было сильно. Представьте себе, например, где-нибудь на ВДНХ памятник погибшим немецким солдатам и вырезанные в камне цитаты из «Майн кампф» Адольфа Гитлера.

От этих мыслей меня отвлек человек, появившийся с боковой дорожки. Не заметить его было трудно. Народу вокруг гуляло вообще немного, преимущественно русские туристы, да еще местные мальчишки на роликах гоняли по гладким гранитным плитам. А человек шел прямо к нам, но вид имел абсолютно немецкий. Ну, то есть европейский. Курды такими белобрысыми не бывают.

Наши попутчики кивнули ему издалека, как начальнику и, поотстав, пошли следом на предписанном инструкцией расстоянии: вроде и не с нами идут, но в случае чего всегда наготове.

– Здравствуйте, – сказал незнакомец без малейшего акцента. – Моя фамилия Матвеев. Я уполномочен представлять в Берлине Курдскую рабочую партию. А Байрам мой заместитель.

– Очень приятно, – я протянул ему руку. – Большаков.

Хотя чего уж тут приятного – встретить в Германии такого странного соотечественника!

– Сегодня вечером вы получите товар, – сказал Матвеев.

Он не спрашивал, он утверждал. Они тут все и всё друг про друга знали. Зачем же так усложнять систему передачи «товара»? Мудреная схема с гастролерами из России посередине уж очень походила на какую-то подставу.

– Вы получите товар, – повторил Матвеев, – и передадите его нам. В то же условленное место чуть позже подъедет красный «ситроен-берлинго».

– Это еще что за птица? – поинтересовался я, потому что не представлял себе как выглядит такая модель.

– А это, если по-нашему, каблучок, – пояснил Матвеев, откровенно признаваясь в своем российском происхождении. – Часть товара перегрузите в него. И поедете в кабине рядом со мною. Вторая часть отправится в бронемобиле «Ивеко», и там же будут все ваши люди. Вас ведь пятеро? Я правильно понял?

– Правильно, – нехотя согласился я, уже теперь прикидывая, как стану объяснять ему, почему нас сделалось трое, и на всякий случай спросил: – Чего ради мы должны ехать именно в таком порядке?

– Дело в том, Большаков, что товарищ Ахман оформил диппаспорт только на ваше имя. Остальные проедут на территорию вместе с диппочтой, не подлежащей досмотру.

– Вы возите диппочту в броневиках.

– Всегда! – ответил Матвеев с чувством. – Это и надежнее и солиднее выглядит.

– А зачем тогда класть… – я замялся, – часть товара в этот французский «каблучок»?

– На самый крайний случай. Досмотр чисто теоретически может произойти.

– И тогда за незаконное проникновение на территорию… – я еще раз запнулся и не стал продолжать, раз уж в этом разговоре ничего нельзя называть конкретно, – …мы будем переданы германским властям?

– Нет, – возразил он, – как российские граждане вы будете переданы Москве.

– Еще лучше, – сказал я почти искренне, ведь мы представления не имели, кто именно займется нами в Москве в случае срыва всей операции.

– Вас это пугает?

– Не знаю, – сказал я честно. – А вы сотрудник посольства?

– Да.

– И гражданин России?

– Нет.

– А-а, гражданин Курдистана, – протянул я.

– Ценю ваше остроумие, Большаков, но я гражданин Германии. Однако мы отвлеклись. Я, кажется, начал объяснять вам, для чего товар будет разложен по двум машинам. Видите ли, его закамуфлируют под книжные пачки. И если такие же пачки поедут в открытой для посторонних глаз машине, никому не придет в голову их вскрывать. Логично? Согласитесь, незаконное проникновение и незаконный провоз известного вам товара – это не одно и то же.

Мы ходили по дорожкам парка, слушать нас здесь явно никто не мог. Но, очевидно, разговор недомолвками был просто привычкой для этого человека. Я уже понял, что нельзя произносить ключевых слов, а пресловутые книжные пачки не являлись для нас товаром, и я полюбопытствовал:

– Что ж это за книги такие?

– Грамотный вопрос, – похвалил Матвеев. – Книги заслуживают внимания. Собственно, на них и построена легенда для ваших людей на случай провала. В двух машинах будет лежать добрая сотня пачек знаменитого бестселлера Салмана Рушди «Сатанинские стихи». Слыхали, надеюсь? Духовный лидер Ирана Аятолла Хомейни в свое время приговорил автора к смертной казни за эту вещь, и приговор до сих пор не отменен. А вы – простые русские коммерсанты. Хотели поторговать здесь, в цивилизованной стране ходкой книжкой, да вот столкнулись с непредвиденными трудностями: за вами охотятся исламские экстремисты. И вы просто спасаетесь. Обратите внимание, этот тираж отпечатан на арабском, не потому что, в Германии так много людей, читающих по-арабски, а потому что на языке Магомета «Сатанинские стихи» стоят дороже всего.

– Ага, – догадался я, сам не знаю откуда. – Ваш человек в машине как раз и читал эту книгу, а вовсе не Коран. Да?

– Очень может быть. Мои люди отличные бойцы. Но они далеки от фанатиков-вахаббитов и прочих представителей исламского фундаментализма. Пусть читают все, что им нравится.

Вообще, он неожиданно обрушил на нас столько подробностей, что я с некоторым удивлением начал осознавать: это уже не проверка на вшивость, а детальное изложение плана вполне серьезно продуманного теракта. Матвеев на самом деле верил, что мы пойдем взрывать российское посольство.

– А как же люди? – спросил я.

– Какие люди? – он сделал вид, что не понял.

– Сотрудники.

– Ах, вот вы о чем! Все произойдет ночью. И там не будет никого. Даже охрану эвакуируют. Под благовидным предлогом.

«Врет», – подумал я.

Я искал зацепку для наиболее аргументированного отказа, но Циркач опередил меня. Он не выдержал первым, очевидно, решил, что я уже на все согласился.

– Постойте! О чем вы говорите? Вы ставите нереальные задачи. Мы же еще не дали вам ответа.

– Ну, так давайте! – огрызнулся Матвеев.

– Пожалуйста, – теперь уже Фил вложил максимум иронии и яда в это «пожалуйста». – Данный объект нас не устраивает. Слишком опасно вступать в конфликт с властями двух государств одновременно. Это все равно, что под перекрестный огонь соваться. Как профессионал я не вижу надежных путей отхода.

Матвеев остановился, резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Курды, шедшие сзади, напряженно замерли.

– Простите, я не понял, кто среди вас старший?

Вопрос был законный, а тон, которым он был задан, не предвещал ничего хорошего. Товарищ Ахман сказал бы в таком случае проще: «Фильтруйте базар, братки!» Впрочем, с нами он на фене не разговаривал. А интеллигентный Матвеев и вовсе начал издалека. Слова, конечно, не пули, но за интонацией следить надо обязательно. Порою последнюю спокойную фразу и первый выстрел разделяет слишком короткое время.

Извиняться было уже поздно. И неуместно. Я пошел ва-банк:

– Старший я, но Циркач и Фил порой умеют читать мои мысли прежде, чем я успеваю их высказать. Объект действительно нас не устраивает.

– А вам что, предоставили право выбора? – он все еще был агрессивен, но уже слегка сбавил обороты. –Товарищ Ахман сказал мне, что все уже оплачено полностью.

– Вот как?! – удивился я. – Ну, тогда пусть товарищ Ахман сам приезжает сюда и сам все делает.

– Так ему и передать? – вкрадчиво поинтересовался Матвеев.

– Так и передайте.

Мне было нечего терять.

– Чудненько. – Матвеев как-то нехорошо улыбнулся и добавил: – Скажу вам по секрету, товарищ Ахман уже сегодня ночью будет здесь.

– В Берлине? – спросил я.

– Нет, в Гамбурге.

– Ну что ж, тогда пустьвсе это и произойдет в Гамбурге, – резюмировал я неожиданно даже для самого себя.

Это был полнейший экспромт. Но на Матвеева он произвел неизгладимое впечатление. Террорист от дипломатии внезапно закурил и долго вышагивал по аллее молча. Потом спросил:

– Это ваше последнее слово?

– Да, – ответил я коротко.

И он опять замолчал надолго.

А я мучительно вспоминал, с чем же у нас связан Гамбург. В голову лезло явно лишнее. Например, одно из относительно недавних наших дел. Кстати, оно было самым первым после Чечни и официального увольнения из ЧГУ. Ноябрь тысяча девятьсот девяносто седьмого.

Тогда в Германию забросили не всю нашу пятерку, а только двоих – меня и Фила. Остальные должны были подъехать позже. Работа началась на вокзале Альтона, где мы опознали по фотографии некого прибывшего из Берлина немца с русским именем Сергей Малин и должны были вести его. Просто вести и все, без установки на контакт, захват, или еще что-то. Вести вплоть до поступления новых указаний. Дальше началась комедия абсурда. Мы быстро заметили, что за Малиным следят как минимум еще три независящих друг от друга группы. Задача стремительно усложнялось, ведь нам нельзя было обнаружить себя. И в обстановке этого бардака где-то в районе станции Рипербан мы фигуранта потеряли. (А кстати, хороший каламбурчик вышел: бардак в районе борделей). А вот новых инструкций все не поступало. И тогда я внезапно понял, где мы найдем Малина. «Пошли в порт», – сказал я Филу. «Почему?», – удивился Фил. «Я знаю, что он там», – заявил я уверенно, и Фил подчинился. Это был полнейший бред, или обыкновенное чудо, или чистая случайность, но мы действительно увидели Малина в уличной кафешке на пристани. Он сидел за столиком вместе с высоченным брюнетом моего примерно роста, но не спецназовской, а этакой аристократически-артистической внешности. Начиналось самое интересное. Но тут-то нам и дали отбой. Мол, за все спасибо, ребята, больше ничего не требуется. А уже через час мы летели обратно в Москву. На объяснения в ЧГУ никто не расщедрился. Мне казалось, дядя Воша и сам плохо понимал, что произошло. Ну и денег, понятно, заработали мизер. За что платить-то? А неустойки по нашим сугубо устным договорам как-то не очень приняты.

В общем, история тогда вышла действительно совсем бредовая. И зачем вдруг вспомнилась в таких подробностях?.. Нет, что-то еще было связано с Гамбургом… А, да вот же оно! Именно там находится резидентура ЧГУ, оттуда и поступил первый тревожный сигнал по нашей сегодняшней теме. Или это опять не то?..

Я не успел додумать, потому что Матвеев, наконец, прервал молчание.

– И все равно вы заберете товар сегодня вечером. Его проплатит Семнадцатый. Перегрузите нам по той же схеме. А маршрут следования до Гамбурга или все-таки до одного из районов Берлина уточним на месте. Во избежание сомнений можете оставаться в своей машине. Вопросы есть?

– Где и когда встреча?

– Кроме этого, вопросы есть?

– Есть, – сказал Циркач.

Здесь, в Германии, его все время несло поперед батьки в пекло. Я догадывался о причинах. Но все равно был недоволен: по опыту знаю, это до добра не доведет. Особенно, когда тучи сгущаются, а значит, вот-вот полыхнет молния и грянет гром.

– Других вопросов нет, – решительно перебил я. – Где и когда?

– Сегодня. Двадцать ноль-ноль. Кройцберг. Киндербауэрнхоф. Запомнили?

И он повторил на всякий случай по слогам:

– Кин-дер-ба-у-эрн-хоф.

Действительно, не самое простое словечко, хоть и напоминает киндерсюрприз.

На главной алее мы разошлись в разные стороны.

– О чем ты хотел его спросить? – поинтересовался я у Циркача.

– Теперь неважно, – отмахнулся он. – Просто мне было интересно, зачем русскому с немецким гражданством работать на курдов.

– Не зачем, а за что, – ответил я. – За деньги. Самое время было влезать с таким вопросом.

– Да я понимаю, – буркнул Циркач, – просто тип очень уж мерзкий.

До самых ворот парка мы не заметили ничего подозрительного, но даже если за нами следили – чего такого?

Мы больше не претендовали на их зеленую «БМВ», припаркованную на специальной стоянке, сразу вышли на проезжую часть и тормознули первую же попавшуюся машину. Это было не такси, просто какой-то драный «фольксваген». Ну и что? В Германии тоже, хоть и реже чем у нас, а подвозят попутчиков.

Особенно, если это свои.

За рулем сидел Шкипер, Пиндрик – рядом.

– Ну, как? – спросили они чуть ли не в один голос.

– Центральный офис «Мерседеса» вне опасности. Мы разнесем в пыль посольство России, – сообщил им Циркач.

А потом мы быстренько обсудили планы на вечер. И было решено: первое. Шкипер и Пиндрик присоединяются к нам в самый последний момент и только в случае крайней необходимости. Второе. Пытаемся дозвониться Эльфу до, а не после – после мы должны встретиться. Звоним в Бонн людям Павленко. При желании к восьми вечера они могут успеть к месту событий. Чем более масштабной будет заваруха, тем больше шансов пустить операцию совсем по другому сценарию. Идея принадлежала Филу. И мы теперь думали, кого еще можно пригласить на сумасшедшее рандеву в Кройцберге. Местную «штадтполицай»? Разведку БНД? Российскую агентуру? Нет, в Россию нас просили зря не звонить.

За пару кварталов от дома мы бросили «фольксваген», и разными маршрутами пошли дальше пешком. Пиндрик со Шкипером наблюдали за нами через площадь с другой стороны Ораниенштрассе, а мы подошли к дому напротив по нашей улице. Двое у подъезда сразу не понравились мне. Это были незнакомые, но слишком хорошо узнаваемые по манере поведения персонажи. Не стоило сейчас идти в квартиру к Монике. Не стоило даже звонить. Либо у нее уже сидели гости, либо эти двое ждали гостей. В любом случае самой Моники, скорее всего, в квартире не было. В лучшем варианте сбежала, в худшем все-таки забрали. И теперь не криминальная полиция, а какая-нибудь из спецслужб. Мы все, конечно, симпатизировали этой милой хромоножке с экстремистскими наклонностями, не говоря уже о Циркаче, который не просто симпатизировал, но даже он в сложившейся ситуации ничем не мог быть ей полезен. Уж если и вытаскивать девчонку, только при участии Эльфа, но это станет возможным ближе к ночи.

Кстати, мы пробовали звонить Семецкому еще из машины – номер не отвечал. Не стоило даже и гадать, по какой из миллиона причин этот супершпион решил отключить свой мобильник.

Что нам оставалось делать? Только ездить по городу до вечера. Джип-«мерседес» был предусмотрительно оставлен не у самого дома, и мы без проблем загрузились в него поначалу все пятеро, с тем, чтобы потом вновь разделиться. Опасность кружила где-то рядом, и не стоило рисковать ради того, чтобы вместе пообедать.

А выбрать в Берлине ресторан – это не проблема. Точнее не проблема найти – их в этом городе прорва. Выбрать – как раз огромная проблема, если вы хоть что-нибудь в этом деле понимаете. Мы не понимали почти ничего, и нам было проще. Циркач не слишком настойчиво предлагал посетить что-нибудь экзотическое, а Фил с маниакальным упрямством рвался в русское кафе «Гегель» (да, да именно русское, и именно Гегель, а не Гоголь!). Он честно признался, что хочет вновь оказаться на красивой и уютной маленькой площади Савиньиплатц, где видел накануне у соседнего с кафе дома очаровательную проститутку. Девушка, облаченная в свою вечернюю униформу, стояла в совершенно киношной позе перед раскрытым подъездом борделя и, зазывно покачивая ключиками в правой руке, строила глазки конкретно Филу. И она была очень похожа… Фил недоговорил, на кого. Но мы все поняли. Вопрос в другом: почему эта шлюшка выбрала именно его? Профессиональная точность взгляда?

А ведь Фил вчера и впрямь был готов к романтическому приключению. Да только у нас стояла на углу полная оружия машина, Циркач ждал (не теряя времени) на квартире у Моники, Пиндрик со Шкипером болтались где-то в качестве агентов наружного наблюдения, и, наконец, существовала возможность срочного вызова в любую минуту. Мы там, на площади и остановились-то всего лишь потому, что обещали Монике купить по дороге пива. Увидели открытый киоск, времени было часов девять, по берлинским понятиям глубокая ночь, и второго открытого ларька рисковали уже не встретить. Взяли упаковочку и полетели дальше, готовые к чему угодно.

Вчерашнее появление Эльфа лишь подтвердило справедливость наших опасений.

Ну, а сегодня ехать на встречу с приворожившей Фила девушкой было глупостью в квадрате. Если не в кубе. Во-первых, для представительниц древнейшей профессии еще рано; во-вторых, день выдался похлеще вчерашнего; в-третьих, кто сказал, что именно она бывает там каждый день? Но Фила влекла на Савиньиплатц какая-то странная смесь ностальгии по прошлому и интуитивного стремления к авантюре, свойственного всем нам. И мы подчинились этой блажи, так как и мне и Циркачу было в сущности все равно, куда ехать.

Мы выбрали не самый короткий маршрут – спешить некуда, да и город знали плохо – и в итоге заехали в довольно странное место, где перед высоким старинным домом на зеленой лужайке тусовалась хипповатого вида молодежь и бродячие собаки, а глухая стена здания изрисована была не традиционно бездарными граффити, уже намозолившими глаза, а огромным, искусно выполненным сюрреалистическим полотном, в центре которого была несчастная растерзанная кукла и гигантский омерзительно-розовый кольчатый червяк. Мы вышли из машины и стали рассматривать это произведение искусства, благо никуда не торопились.

И тут от тусующейся молодежи отделилась знакомая фигура. Моника торопилась и потому зримо прихрамывала на искусственную ногу.

– Привет, ребята! У меня сегодня шмон был, спасибо, Байрам предупредил, и я слиняла.

– Ты не возвращайся туда, – посоветовали мы.

Мысль была настолько очевидной, что я действительно не помню, кто высказал ее первым.

– Наверно, вы правы. Но мне все равно придется вернуться.

– Почему? – не понял я.

– Я разговаривала сегодня с вашим историком из Вроцлава. Он, оказывается, знает всех наших и просил оставить пакет для него и для вас у меня в квартире, или хотя бы в почтовом ящике внизу. Ночью он вам сам все расскажет.

– Интересно, а что за пакет? – спросил я.

– Не знаю, – сказала Моника. – От товарища из России. Я должна встретить курьера в Темпельхофе.

– Это аэропорт?

– Да.

– Обалдеть! В Берлине аэропортов больше, чем в Москве?

– Не больше, всего три. Если не считать военных.

– Слушай! Вот. А улица или площадь Киндербауэрнхоф – это где? – по ассоциации вспомнил Фил.

Очень кстати вспомнил, мы перед этим изучали самую подробную карту из тех, что смогли достать, но улицы такой не обнаружили. Оставалось ходить по Кройцбергу и спрашивать.

– Киндербауэрнхоф? – переспросила Моника и рассмеялась. – Это не улица. Зачем вам? Вы что, маленькие?

– Киндер – это ребенок, понятно, – обиженно сказал я. – А бауэрнхоф?

– Крестьянский двор. Наши доморощенные пестолоцци решили сделать для городских детей кусочек деревни посреди каменных джунглей. Забавное местечко. Сходите, гляньте.

И она показала по карте, на пересечении каких улиц это находится. Оказалось очень близко от того самого «бомжатника», от калитки с прибитым ботинком и вагончика, где нас принимал связной. Поганое место.

Монику как будто перестало интересовать, для чего нам Киндербауэрнхоф, и я решил сам пояснить.

– Представляешь, в этом дворе ваши партийцы назначили нам важную деловую встречу.

– Во, придурки! – прокомментировала Моника.

Она так изящно употребляла российский сленг, что всякий раз заставляла меня восхищаться своими способностями к языку.

Потом все-таки не удержалась и добавила любимое:

– Хохмачи.

– Это точно, – проговорил Циркач.

Он просто тянул время, не желая расставаться с Моникой.

– А можно я туда не пойду? На вашу встречу. – спросила вдруг наша боевая подруга. – Я буду ждать вас дома, а потом мы вместе отправимся в кнайпе. Как вчера. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул я. – Но давай ты будешь не дома. Жди нас прямо около кнайпе. И лучше какого-нибудь другого. Выбери сама и опиши нам подробно.

– А может быть, все-таки поедешь с нами? Прямо сейчас, – предложил Циркач с грустной безнадежностью в голосе.

– Бред, – возразил я. – Ей же еще в аэропорт.

– Ну, так мы ее и отвезем, – упорствовал Борька, совсем ошалевший от любви.

– Отставить, Циркач, – сказал я тихо, но строго. – Не хватало еще засветиться в аэропорту перед самой ответственной операцией.

– Вообще-то к восьми я успеваю, – сообщила Моника. – Так что, может, и подойду прямо к вам. А если нет, буду ждать в кафе слева от центрального входа в «Пергамон». Это очень знаменитый музей на острове, вы должны знать.

– Да, – сказал Циркач, – я знаю, где «Пергамон».

– Ну, тогда я не прощаюсь? – спросила Моника. – Увидимся. А сейчас – побегу. Ладно?

И мы не попрощались.

Только Циркач догнал ее, обнял порывисто и они замерли в поцелуе на добрых полминуты.

– Маньяк, – проворчал я, когда Борька вернулся к нам. – Вечера дождаться не можешь?

Вопрос был риторический, Циркач промолчал. Но Пиндрик вдруг нахально поинтересовался:

– А деревянная нога не мешает во время этого дела?

Циркач даже не обиделся:

– Да ты что?! Только добавляет остроты ощущений. И не деревянная нога, а культя. Протез же она отстегивает. Вы себе не представляете, мужики, какая это обалденная девчонка! У меня такой еще ни разу не было?

– Предлагаешь и нам попробовать? – еще наглее спросил Пиндрик.

– Доиграешься у меня, – беззлобно отмахнулся от него Циркач.

– А по поводу того, что у тебя такой еще не было ни разу, – заметил Фил, – мне кажется, ты про каждую так говоришь.

– Наверно, – не стал спорить Циркач, – но Моника…

– Наш Борька бабник, наш Борька бабник! – традиционно подпел Шкипер. Он всегда дразнил Циркача этой популярной песенкой.

После случайной, но такой удачной встречи с Моникой, настроение было у всех отличное.

И только влюбленный Циркач, должно быть, все-таки предчувствовал неладное…

5

Он забеспокоился уже в восьмом часу, когда мы вышли из «Гегеля» и Фил разочарованно отметил, что у подъезда дежурит совсем другая девка – толстая и некрасивая.

– Давайте заедем на квартиру, – предложил Циркач. – Время есть, а Моника по всем расчетам должна уже вернуться. Если хоть знать, от кого пришел пакет, нам будет легче общаться на переговорах.

В словах Циркача было больше эмоций, но присутствовала и некоторая логика. В общем, мы поехали к дому. Двух долдонов там уже не было, но мы все равно проявили максимум осторожности, открыли подъезд ключом и стали подниматься. Недалеко мы поднялись. На площадке второго этажа, сразу за поворотом лестницы лежало тело. Его не пришлось долго рассматривать с целью опознания.

Циркач сдавленно вскрикнул, и я отметил, как его рука автоматически скользнула к ремню на поясе сзади – в поисках пистолета. О медицинской помощи – хоть первой, хоть двадцать первой – речь уже не шла. Это с одного взгляда стало понятно не только Филу.

У Моники Штраус было перерезано горло – по-восточному, широко и страшно. От уха до уха. А кровищи-то натекло! Из-за легкого наклона площадки алые ручейки убегали не к ступеням лестницы, а к дверям квартир.

– Полчаса прошло, как минимум, – тихо проговорил Фил. – Убийц уже не найти.

Я не стал спрашивать, как он это определил.

Мы просто, не сговариваясь, взлетели наверх. Дверь была распахнута, квартиру эти гады обыскивали грубо и в явной спешке. Искали что-то свое, очень хитрое. Ни наши комбезы, ни даже оставленные частично боеприпасы их не заинтересовали. Кстати, и пакет из Москвы мы благополучно обнаружили в почтовом ящике. Конечно, он был от Ахмана. И правильный вор коротко распоряжался (по-русски!): мол, промедление в выступлении смерти подобно, а что взрывать – непринципиально. Главное, чтобы наверняка и шуму побольше. На своем языке он тоже написал что-то, даже больше по объему, но это было за пределами нашего понимания.

Вот так.

До встречи оставалось полчаса.

Вообще-то мы собирались явиться туда в пижонских костюмах и практически без оружия. Но теперь все вслед за Циркачом передумали. Они сами заставили нас выйти на тропу войны, и экипироваться стоило всерьез. Пусть делают выводы, какие хотят. С автоматами на перевес не пойдем, конечно, но готовы будем к любому повороту событий. В конце концов, сколько можно терпеть всю эту бессмысленную жестокость?

Была охота ездить куда-то по их указке! Привезут взрывчатку, оплатят. Ну а мы ее прямо на месте и рванем. Нет, детский городок не обидим, отойдем чуть в сторонку и разнесем в пух и прах все это змеиное гнездо с вагончиками и грузовиками. А курды пусть потом объявляют в газетах и с телеэкрана, что ответственность за взрыв берут на себя. Товарищ Ахман, тебе же все равно, что именно разрушат и кого убьют при этом. Правильно? Тебе же главное – шуму побольше!

Мы уже подъезжали к месту встречи. И все сильнее наливались злостью. Нормальной такой, почти спортивной злостью. Только Циркач был чуточку серый с лица, и за его поступки я боялся больше, чем за других.

Мы приехали раньше всех. Машину поставили возле самого пустыря – прятать ее было не от кого и не за чем – и отправились на рекогносцировку. Стратегическим центром этого места можно было считать большой амбар из прочных бревен, где хранилось сено и прочий корм для скота. Вторым естественным укрытием в случае начала боевых действий можно было считать, выражаясь по-восточному, своего рода арык, то есть канаву с проточной водой. Через нее перекинут был деревянный мостик. Кроме этого имелись небольшие сарайчики в каждом загоне – у осла лениво жующего траву из кормушки, у коз, бродивших по лужайке, у свиней, попрятавшихся внутрь – от жары, что ли? А ближе к дороге стояли полукруглые металлические контейнеры для мусора, и в углу двора располагались курятник и маленький пруд с утками. Все это на крайний случай тоже можно было использовать.

Киндербауэрнхоф практически пустовал в этот вечерний час, бродила от вольера к вольеру лишь небольшая компания – две женщины и мальчик. Женщины говорили между собой по-немецки, а мальчик громко возмущался по-русски:

– И чего мы сюда пришли? Нечего тут смотреть! Стоит какой-то неподвижный осел.

Одна из женщин, очевидно, его мама прервала свою интеллектуальную беседу с подругой и выразила несогласие с мальчиком:

– Ну, почему только осел? Погляди, какие уточки. А вон там – смотри! – там поросята.

Мальчик повернул голову к поросятам, но увидел совсем другое и мигом перестал жалеть, что они сюда пришли:

– Ух ты! – вырвалось у него.

Действительно «ух ты!»

К площадке одновременно подъехали: устрашающего вида черный форд-броневик, из которого вышел аргентинец Петер; армейский «хаммер» в боевой маскировочной раскраске – откуда вышли двое и встали по сторонам широко расставив ноги, третий высунулся из верхнего люка и ему только турели с пулеметом не хватало; наконец, подкатили две ярко-красных «БМВ», и наружу высыпало человек десять смуглых и бородатых. Форма их больше напоминала строительные спецовки, чем нормальный солдатский камуфляж, но вид у всех был угрожающим: никто не держал оружия в руках, однако оно отчетливо угадывалось под одеждой.

Последними подвалили Шкипер с Пиндриком на «фольксвагене» и тут же, следом большая черная «ауди», кажется, «восьмерка», как у нашего главного начальника в Москве. Из нее не вышел никто, а окна были тонированными, так что оставалось лишь догадываться о персоналиях внутри. Впрочем, бравых солдат из «хаммера» я тоже не мог идентифицировать наверняка и лишь условно называл их для себя людьми Павленко из Бонна.

Семь машин – для этого тихого перекрестка очень много, не говоря уж про людей – в Киндербауэрнхофе подобного стечения публики наверно, не было никогда. Козлы заблеяли, даже «неподвижный осел» вздрогнул, птицы подняли гам, и сильнее птиц забеспокоились женщины. Только русский мальчик был в восторге. Мама едва успела схватить его за руку и прижать к себе, он рвался посмотреть на машины поближе.

Меж тем один из бородатых уже рявкнул по-немецки очевидно приказывал всем оставаться на местах. И нам тоже.

Что ж, мы якобы послушно замерли, в действительности оценивая диспозицию. Не слишком хорошая была диспозиция.

Все следили за всеми, и кто кого охранял, понять было почти нереально. От бородатых отделился знакомый нам Семнадцатый и свирепо спросил:

– Все готовы?

– Готовы, – сказал я, хоть и не понял, что он имеет ввиду.

Скорее всего, он хотел спросить, всё ли готово, но при его знании русского…

А мы действительно были готовы. Ко всему.

Почти вплотную к нам подошел Петер и предложил:

– Принимайте товар.

Семнадцатый с тремя амбалами и мы с Филом (Циркач намеренно чуть поотстал) двинулись к черному «Форду». Петер приоткрыл одну створку двери. В кузове ровными стопками лежали книжные пачки с яркими наклейками и маркировкой по-арабски. Семнадцатый подошел, сорвал упаковочную бумагу. Вынув верхнюю книжку, увидел угол брикета и удовлетворенно покивал. У нас возражений не было.

– Гельд? – спросил Петер.

Слово «деньги» мы понимали уже и по-немецки.

Семнадцатый кивнул на нас.

Все. Время «Ч».

Не прошло и полминуты, как они подъехали, а разговор уже переходил в стадию конфликта.

– Какие деньги? – спокойно спросил я, даже пальцем не шевельнув.

Но то ли Фил, то ли Циркач выдали себя инстинктивным движением рук, а может, одним лишь внезапным напряжением в мышцах.