Текст книги "Гендер и язык"

Мы рассмотрели природу социальных групп, природу зависимых (малых) групп в частности, а также способы, при помощи которых они пытаются изменить свой социальный статус. Мы охарактеризовали женщин как социальную группу, их положение в обществе и изменения их общественной позиции, происходящие в настоящий момент. Как мы сказали, перемены только начинаются. В книге достаточно много сказано об оценке общественной позиции мужчин и женщин. Это объясняется теми задачами, которые попытается решить социолингвистика – не только описать языковую вариативность и социальный контекст, в котором возникает изменение, но также показать, как эти изменения отражают социальную структуру. Социолингвистические исследования раскрывают не произвольность, а системность языковой вариативности, находящейся в прямой зависимости от общественных изменений, наблюдаемых в речи сообщества.

Структурность социальной вариативности в речи сообщества может быть интерпретирована более чем одним способом. Женщины как социальная группа, несомненно, отличны от мужчин. Как малая группа они рассматриваются с позиции зависимых и слабых (см. [Breakwell 1979]). Два основных подхода к половым различиям в языке отражают две точки зрения на статус женщин как социальной группы. Первый – подход «различий» – опирается на идею о принадлежности мужчин и женщин к разным субкультурам. Языковые изменения в речи мужчин и женщин интерпретируются как отражение субкультурных различий. (Сторонники данного подхода часто говорят о наличии «женского» и «мужского» языков.) Второй – подход «доминирования» – рассматривает женщин как зависимую группу и основу языковых изменений в речи мужчин и женщин видит в доминировании мужчин и зависимости женщин. Представляется, что оба подхода вносят ценный вклад в изучение природы половых различий в языке. Многие социолингвисты занимают компромиссную позицию (в следующих главах это будет освещено отдельно). Аргументы, касающиеся ценности этих подходов, приводятся в девятой главе.

Книга ограничивается анализом языковой вариативности, связанной с полом носителя языка. В ней описываются различия, обнаруживаемые в речи мужчин и женщин, и установливается зависимость изменений языка от социальных ролей, приписываемых обществом мужчинам и женщинам. Во второй главе раскрываются ранние представления общества о половых различиях в языке. В третьей главе оценивается вклад антропологии и диалектологии в изучение половых различий. Анализируя научные труды, написанные до становления лингвистики как дисциплины, мы перейдем к детальному рассмотрению социолингвистических исследований половых различий в языке: в четвертой главе фокус научного внимания будет направлен на количественные социолингвистические исследования, в пятой – на исследования, включающие понятие социальной сети. В шестой главе мы рассмотрим те исследования, которые изучают языковое поведение мужчин и женщин в широком смысле коммуникативной компетенции: среди них перебивание и молчание в диалоге, формы ругательств и вежливости, различные виды внутригруппового взаимодействия. Три первых главы будут связаны с разъяснением социальных функций, так как факты, представленные в них, неизбежно приведут к вопросу «почему?». Предлагается много всевозможных интерпретаций различий пола и языка, и в дальнейшем все они будут аргументированы и обсуждены. В заключительной части книги под названием «Причинно-следственные связи» будут подробно рассмотрены три взаимосвязанных области: пол в усвоении детьми языка (глава 7), природа языкового изменения и роль половых различий в становлении этого изменения (глава 8) и, наконец, социальная значимость половых различий в языке в смешанной коммуникации среди взрослых и использование языка в школьной среде (глава 9).

Человек не имеет возможности выбрать свой пол: каждый из нас либо мужчина, либо женщина. Вы, читающие эту книгу, получите удовольствие от чтения и пополните свои знания о том, что сегодня есть речь мужчины, а что – речь женщины. Вы также обобщите и систематизируете свои познания о природе мужчины и женщины и, в частности, о женской и мужской речи. При осмыслении информации, представленной в книге, вам следует осторожно подходить к бытующим предвзятым мнениям и оценкам, а также и к своей собственной точке зрения. Также помните, что не только вы, читатель, имеете сомнения и предубеждения, но также и автор книги, и различные ученые, к чьим лингвистическим трудам в процессе работы над книгой я буду обращаться. Понятно стремление любой дисциплины с помощью ученых преодолеть предубеждения и объективно оценить новое научное знание, тем не менее не будет преувеличением сказать, что абсолютная объективность в такой близкой каждому из нас области, как вопросы языка и пола, вряд ли возможна.

Первым шагом к достижению гармонии и преодолению предвзятости мнений будет оценка того, какие различия между языком и полом являются фикцией, а какие реальностью. Первоначально для решения этого вопроса обратимся к исследованиям культурологической мифологии, связанной с половыми различиями в языке. В следующей главе под названием «Исторические предпосылки (I) – наивная лингвистика и ранние грамматисты» мы непосредственно обратимся к предмету нашего изучения.

1. Термин «гендер» используется в тех устойчивых словосочетаниях в которых отсутствует двусмысленность и нет возможности альтернативного выражения смысла (гендерная идентичность, гендерная роль).

2. Обращение к статье Уильямс и Джайлз «Изменения статуса женщин в обществе» (1978) обусловлено необходимостью рассмотрения проблемы с позиции социальной психологии.

3. См. [Bern 1974; Bern 1975].

Различия между мужчинами и женщинами всегда были предметом обсуждения, и считалось, что предполагаемые в их речи языковые различия увековечены в пословицах.

A woman's tongue wags like lamb's tail – Женский язык «пляшет» как овечий хвост (Англия).

Foxes are all tail and women are all tongue – Лисы славятся хвостом, а женщины – языком (Англия).

Ou femme y a, silence n’y a – Там, где женщина, там нет молчания (Франция).

The North Sea will be found wanting in water than a woman at loss for a word – Скорее Северное море пересохнет, чем женщина не найдет, что сказать (полуостров Ютландия)¹.

Заметки современных наблюдателей, записанные в дневниках, письмах, поэмах, романах, также дают нам наивно-лингвистические представления о половых различия в языке. К тому же более любопытные наблюдения об этом мы можем найти в ранних работах грамматистов. Не всегда легко провести границу между прошлым и настоящим, так как многие труды ученых, именуемых «грамматистами», в своем подходе к половым различиям в языке не более научны, чем наблюдения «обычных» людей. Иначе говоря, ученые – такой же продукт своего времени, как и неученые, и их подход к изучению языка может так же быть источником сомнений и предрассудков, как и наблюдения обывателей.

Далее мы увидим, что научные комментарии о половых различиях в языке отражают идеи своего времени. В некоторых случаях такая тенденция приводит к поразительным противоречиям, если принять одно общее правило. Я назову его правилом андроцентричности (the Androcentric rule): речевое поведение мужчин авторы рассматривают как желательное и правильное; любые же изменения в языке, инициированные женщинами, расцениваются как вредные и предосудительные.

В этой главе я представлю обзор трудов от Средних веков до начала XX века (то есть работ, написанных до становления лингвистики как дисциплины). Я не ставлю перед собой задачу охватить весь материал; в большей степени я сосредоточусь на следующем круге вопросов: словарный состав, ругательства и табу, грамматика, грамотность, произношение, а также и разговорчивость.

Возрастанию интереса к лексической и грамматической структуре языка, то есть к его словарю и грамматике способствовало развитие литературного произношения. Если один из вариантов языка выбирается в качестве стандарта, то за этим неукоснительно следует процесс кодификации. Кодификация касается как словарей (непосредственно связанных со словарным составом языка), так и грамматики (рассматривающей грамматические структуры языка). В Англии в XVIII веке публиковалось множество словарей и грамматик, представляющих собой попытки свести язык к правилам и узаконить «правильное» употребление.

Комментарии к половым различиям в лексике языка довольно широко распространены в работах XVIII в., как это представлено в следующих отрывках. В статье, написанной Ричардом Кембриджем для газеты «The World» от 12 декабря 1754 г., выражается предположение, что короткая жизнь женского словарного состава ассоциируется с несущественностью того, что они говорят:

Покорно прошу извинить… мои сомнения относительно уместности добавления к установленному и постоянному стандарту языка тех слов, которые канут в вечность, не прожив и года. Чем мы обязаны дамам – так это многочисленными украшениями нашего языка, которые я с готовностью признаю (Cambridge 1754: цит. по [Tucker 1961,93]).

Здесь перед нами предстает джентльмен XVIII в., столкнувшийся с проблемой изменения языка. Конечной целью кодификации была «фиксация» языка раз и навсегда. Однако словарный состав языка – эта та область, которая трудно поддается контролю. Ричард Кембридж не сообщает о причинах, по которым он возлагает на женщин ответственность за слова-однодневки.

Обращаясь к началу XX в., мы находим труды Отто Есперсена, датского профессора английского языка, занимавшегося вопросами изменения словарного состава. Он утверждает, что мужчины, а не женщины вводят «новые и свежие выражения» и поэтому именно мужчины являются «главными творцами языка» [Jespersen 1922, 247]. Эта очевидная непоследовательность может быть объяснена правилом андроцентричности (см. раздел 2.1). Согласно правилу, в эпоху, которая не жаловала лексические изменения, женщин считали виновными в распространении слов-однодневок. С другой стороны, Есперсен в 1922 г. установил, что изменение словарного состава неизбежно, и видел в нововведениях творческий процесс; поэтому он и приписывал мужчинам ввод новых лексических единиц.

Неизвестный сотрудник «The World» (6 мая 1756 г.) жаловался на чрезмерное использование женщинами определенных наречных форм:

Такие пышные высказывания наших сегодняшних модниц, которые могут испортить многие симпатичные ротики, никогда нельзя порекомендовать обычному человеку. Вот почему так не хватает подлинных слов, и слух ежедневно страдает от специфичных выражений таких, как vastly, horridly, abominably, immensely, excessively) значительно, неприятно, отвратительно, чрезмерно) которые, еще с тремя, четырьмя более предназначенными для общения в швейцарском духе, и составляют целую шкалу современной женской беседы (цит. по [Tucker 1961, 96]).

Эта черта языка женщин беззлобно пародируется Джейн Остин в произведении «Аббатство Нортенгер» (1813), в речи Изабеллы Торп:

«Му attachments are always excessively strong» – «Мои пристрастия всегда чересчур устойчивы»

«I must confess there is something amazingly insipid about her» – «Я должна сознаться, что в ней есть что-то поразительно безвкусное»

«I am so vexed with all the men for not admiring her – I scold them all amazingly about it» – «Я так сердита на всех мужчин за то, что они не восхищаются ей! Я жутко брюзжу на них по этому поводу» («Аббатство Нортенгер», глава 6, курсив наш).

На самом деле важно то, что именно Изабелла кокетлива, самолюбива и мелочна и что именно она употребляет наречия, а не Катрина – главная и не столь изощренная героиня произведения.

Использование такого рода наречных форм – это дань моде того времени, которая, очевидно, ассоциируется в общественном сознании с речью женщин. Лорд Честерфилд, написавший статью в «The World» от 5 декабря 1754 г., сделал очень похожие наблюдения по поводу высказывания неизвестного сотрудника, процитированного выше:

Суть не в обогащении нашего языка словами совершенно новыми (снова обвинение в том, что женщины дестабилизируют словарь), мои деревенские женщины идут еще дальше, изменяют слово, используя и расширяя старые значения до разных и очень несхожих смыслов. Они берут слово и разменивают его, как гинею, на шиллинги для повседневных мелких расходов. Например, прилагательное (vast) крайний, значительный и наречие (vastly) значительно, крайне могут означать, что угодно и являются модными словами модных людей. Светская дама… будет крайне благодарна, крайне обижена, чрезвычайно рада или чрезвычайно огорчена. Большие предметы будут крайне большими, маленькие – крайне маленькими; недавно я имел удовольствие услышать высказывание светской дамы, произнесенное счастливым голосом: очень маленькая золотая табакерка, выпущенная компанией, была чрезвычайно симпатичная, потому что была чрезвычайно маленькой (цит. по [Tucker 1961, 92]).

Лорд Честерфилд заканчивает с ироничной серьезностью обращением к одному из известных законодателей того времени, доктору Джонсону, чей «Словарь» (1755) стал поворотным моментом в процессе кодификации. «Мистеру Джонсону, – говорит лорд Честерфилд, – стоило бы серьезно заняться ограничениями различных и широких значений этого громадного слова (vast – бескрайний, громадный, обширный)».

Словарь Джонсона хорошо известен своими специфичными и двойственными дефинициями (Patron – «патрон, шеф» определяется в общем смысле как «негодяй, поддерживающий насилие и любящий лесть»). Джонсон фиксирует слова флирт (flirtation) и пугливый, страшный (frightful) как «женский сленг». Такое объяснение отягощено субъективной оценкой. Вполне очевидно, что неизвестный автор из «The World», процитированный выше, – мужчина: все отрывки показывают, что авторы (мужчины) уверены в ограниченности и бессмысленности женского лексикона, а также в его пагубном влиянии на язык. Отметим, что «язык» определяется писателями XVIII в. как язык мужчин: нормой считается способ говорения мужчин, в то время как язык женщин рассматривается как отклонение.

В XX в. андроцентрическая направленность по-прежнему присутствует в исследованиях словарного состава английского языка. Есперсен включил главу под названием «Женщина» в свою книгу «Язык: его природа, развитие и происхождение» (1922). Достоинство этой главы в том, что в ней представлено обобщение существовавших в то время исследований по женскому языку в разных частях мира. Однако ее справедливо упрекали в некритичном признании сексистских утверждений о мужских и женских различиях в языке. В эту главу Есперсен также включил раздел о словарном составе языка. Ученый пришел к заключению, что «словарный запас у женщин, как правило, менее разнообразен, чем у мужчин». Он подтверждает это результатами проведенного американцем Джастроу эксперимента, в котором студенты обнаружили более разнообразный лексикон, чем студентки, когда их попросили записать сто (отдельных) слов.

В разделе о наречии Есперсен говорит, что женщины отличаются от мужчин частотой употребления определенных прилагательных, таких как pretty (симпатичный) и nice (прекрасный). Следует отметить, что американская лингвистка Робин Лакофф в книге «Язык и место женщин», которая для многих ознаменовала возникновение лингвистического интереса к половым различиям в XX в., особо выделяет так называемые «пустые» прилагательные, например превосходный, очаровательный, милый… как типичные по ее определению для «женского языка» [Lakoff 1975, 53].

По Есперсену, женщины еще больше отличаются от мужчин в употреблении наречий. Цитируя заметки лорда Честерфилда о наречии vastly (см. выше), Есперсен доказывает, что «именно это и есть характерная особенность: любовь женщин к преувеличению очень часто диктует моду на интенсивность использования наречий, и они во многих случаях употребляются без учета их истинного значения» [Jespersen 1922, 250]. (Это, конечно, вызывает вопрос, что такое «истинное» значение.) Есперсен приводит примеры из всех основных европейских языков. Это доказывает, что наречия широко используются в этих языковых сообществах, но автор не представляет достоверных данных, которые явственно показали бы, что их используют только женщины или преимущественно женщины.

Наречие so (так, такой) также рассматривается как обнаруживающее «что-то неизменно женское». Есперсен приводит данные из «Punch» от 4 января 1896 г.: «Это маленькое наречие в сочетании с прилагательными пользуется большой любовью дам». Этот отрывок представляет примеры «дамского употребления»: It is so lovely! – Так мило!] Не is so charming! – Он такой обворожительный/; Thank you so much! – Я вам так благодарна/; I’m so glad you've соте! – Я так рада вашему приходу! «Объяснение» Есперсена о половых предпочтениях в употреблении заключается в том, что «женщины гораздо чаще, чем мужчины, обрывают предложение, не закончив его, так как, они начинают беседу, не задумываясь о том, что собираются сказать…» [Jespersen 1922, 250].

У Робин Лакофф также есть раздел об употреблении усилительного so. Она утверждает, что «so более частотно в женском языке, чем в мужском, хотя, конечно, и мужчины могут использовать его» [Lakoff 1975, 54]. Как мы увидим в следующих разделах, между работами Робин Лакофф и Отто Есперсена существует много параллелей, и это удивительно ввиду того, что феминистки приветствовали книгу Лакофф, а книгу Есперсена подвергли резкой критике.

«Свистящий моряк, кудахтающая курица и ругающаяся женщина – всем троим место в аду» (Whistling sailor, a crowing hen and a swearing woman ought ah three to go to hell together).

Американская пословица

В этом разделе я буду рассматривать ругательства, проклятия, нецензурные выражения и всё то, что относится к «вульгарному языку». Мнение, что женский язык более вежлив, более совершенен – одним словом, более благороден, широко распространено и сохраняется на протяжении многих веков.

Вульгарность – это культурный конструкт, и есть основания полагать, что возникшие в Средневековье новые, изысканные традиции, формируя аристократичные манеры, также создавали и вульгарность. Примером вульгарного языка являются французские фаблио (fabliaux) – комические сказки Средневековья, которые, вероятно, написаны отчасти в ответ на новую моду «чистого» языка. Фаблио «Дама, которая отомстила рыцарю» («La Dame qui se venja du Chevalier») [Montaiglon et Raynaud 1872—90: 6] отчетливо выражает «галантное» табу, порицающее употребление мужчиной непристойного языка в присутствии женщины. Мужчина и женщина вместе в постели, когда мужчина допускает оплошность (faux pas): «рыцарь сверху взглянул ей прямо в лицо и увидел, что она теряет сознание от удовольствия». Потом он не сдержал свою глупость и сказал ей что-то очень грубое. Прямо после этого он спросил ее: «Му lady, would you crack some nuts?» – «Дорогая, не хочешь ли пощелкать орешков?» (букв.: не хочешь ли ты перепихнуться) – (перевод [Muscatine 1981, 11]). Croistre noiz (crack nuts) – синоним слова foutre (переспать, перепихнуться). Женщина очень обижается и намеревается отомстить ему.

В противоположность этому сюжету существует группа из трех фаблио (две версии «Дама, которая не могла ни слышать, ни говорить “сделай это”» («La damoisele qui ne oir parler de foutre») и «Невинная девушка, которая…» («La pucele qui abevra le polain»), которые могут быть расценены как критика языкового ханжества женщин и которые защищают использование просторечных (вульгарных) форм. Во всех трех версиях истории героиня – чопорная (dédaigneuse) молодая женщина, не выносящая никаких слов, связанных с сексом, – так они задевают ее. Отец не держит в доме слуг мужского пола, так как их речь не подходит для ушей его дочери. Герой– умный молодой человек– приходит в дом под предлогом поиска работы и притворяется, что ему омерзителен непристойный язык. Тем самым он завоевывает доверие отца и дочери. Девушка так убеждена в его чистоте, что даже приглашает спать в своей постели. Происходит взаимное обольщение, и, во избежание использования табуированных выражений, любовники употребляют тщательно отобранные метафоры, например ponies, meadows, fountains (пони, луга, фонтаны) и т. д. Писатель дает комментарии к одной из версий: «Этим примером я хочу показать, что женщинам не надо быть слишком гордыми и следует громко сказать “выдери меня” (fuck out), все тем более, что равно они этим занимаются» (перевод [Muscatine 1981, 14]). Юмор этих историй основан на нелепом контрасте между неприязнью женщины к словам и удовольствием в акте. В известном отрывке из «Романа о Розе» («Roman de la Rose») (1277) критикуется использование эвфемизмов и иносказаний, а использование простого языка приветствуется. Писатель замечает: «Если женщины во Франции не называют их (coilles— фр.: шары, яйца), то это означает всего-навсего дань привычке» (перевод [Muscatine 1981, 17]). Табу в языке, видимо, существовали всегда, но, похоже, изысканные традиции Средних веков, вознесшие женщин на пьедестал, укрепили языковые табу, а также осудили употребление вульгарного языка женщинами и мужчинами в присутствии женщин.

Устойчивость наивно-лингвистических представлений о разном использовании ругательств мужчинами и женщинами отражается в критике системы воспитания детей благородных сословий, представленной Элиотом в произведении «Гувернер» («The Governour») (1531). Элиот рекомендует, чтобы ребенок достопочтенного джентльмена воспитывался женщиной, которой не разрешается «произносить никаких неприличных слов» в его присутствии. Чтобы ребенок не слышал таких слов, он настоятельно советует не допускать мужчин к воспитанию.

Шекспир, наоборот, осмеивает этот культурный стереотип. В пьесе «Король Генрих IV» Готспер ругает свою жену за использование просторечных выражений:

Hotspur.

 
Come, Kate, I’ll have your song too.
 

Lady Percy:

 
Not mine, in good sooth.
 

Hotspur:

 
Not yours, «in good sooth»! Heart!
You swear like a comfit-maker’s wife!
Not yours, «in good sooth»; and «as true as I live»;
and «as God shall mend me»; «as sure as day»;
And givst such sarcenet surety for this oaths,
As if thou never walk’dst further than Finsbury.
Swear me, Kate, like a lady as thou art,
A good mouth-filling oath; and leave «in sooth»
And such protest of pepper-gingerbread
To velvet-guards and Sunday citizens
 

(I Henry IV, III. I. 248ff.).

Готспер:

 
Теперь я хочу твою песенку, Кэт.
 

Леди Перси:

 
Как бы не так, ни за какие коврижки.
 

Госпер:

 
Как бы не так, ни за какие коврижки!
У тебя выраженья, словно ты жена булочника.
«Как бы не так», «держи карман шире»,
«накажи меня Бог», «чтоб мне света не видать».
Ты божишься, как будто ты весь век
за Финсберийский вал не выходила,
Уж если речи клятвой подкреплять,
То крупно, во весь голос, по-дворянски.
А клятвы с ароматом имбиря
Оставь воскресным парам на гулянье,
Мещанам с бархатом на обшлагах[27]27
  Перевод Б. Пастернака. Ч. I. С. 109, акт III.


[Закрыть].
 

Шекспир в данном отрывке показывает, что просторечные выражения связаны не только с полом, но и с социальной группой. Готспер настоятельно просит Кэт не ругаться, как жена булочника и другие «воскресные граждане» (буржуазия), а говорить, как подобает «истинной леди», то есть аристократке.

Как показано в предыдущем разделе, джентльмены XVIII в. осознают факт языкового изменения. Артур Мэрфи в остроумной статье в журнале «Gray’s Inn» от 29 июня 1754 г. предлагает создать «Регистр рождения и смерти слов». Он смело развивает эту мысль:

Разграничение слов может проводиться в соответствии с полом, то есть слова, относящиеся к женщинам, и слова, относящиеся к мужчинам, например, D-n ту blood имеет мужское происхождение, а Pshaw; Fiddlestick (дословно «смычок») – Фи! Фу! Тьфу! – я отношу к женским… (цит. по [Tucker 1961, 86]).

Идея разграничения мужских и женских нецензурных слов и выражений по-прежнему широко поддерживается. Спустя 200 лет Робин Лакофф делает точно такое же наблюдение, как и Артур Мэрфи:

Рассмотрим:

а) «Oh dear! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again». – «О, дорогой, ты опять положил арахисовое масло в холодильник»;

б) «Shit!! You’ve put the peanut butter in the refrigerator again». —

«Черт, ты опять положила арахисовое масло в холодильник». Можно сделать уверенный прогноз, что люди классифицируют первое предложение как составляющую «женского языка», а второе – как «мужского». [Lakoff 1975, 10].

Позднее Лакофф обобщит свою позицию: «Женщины не употребляют непристойных и неделикатных выражений; женщины – это настоящие специалисты по эвфемизмам» [Lakoff 1975,55].

Хотя Лакофф и отмечает, что затрагивает в большей степени «общие тенденции», а не «сотни корреляций», тем не менее она довольствуется представлением такого наивно-лингвистического материала, неподтвержденного какими-либо исследовательскими выводами, которые можно принять или опровергнуть. Менее удивительно, что Есперсен в 1922 г. высказал такую точку зрения:

Не может быть никаких сомнений, в том, что женщины оказывают огромное и всеобщее влияние на развитие языка благодаря их подсознательному уклонению от непристойных, грубых выражений и их склонности к использованию чистых и (в некоторых случаях) завуалированных и уклончивых фраз.

Далее он переходит к особым случаям ругательства:

Среди того, против чего женщины возражают в языке, должны быть упомянуты все виды ругательств.

В сноске он дополняет:

Существуют большие различия в отношении к брани между различными нациями; но я думаю, что в тех странах и в тех обществах, где ругань – норма, чаще ее можно обнаружить среди мужчин, чем среди женщин, во всяком случае, это верно для Дании [Jespersen 1922,246].

Названные авторы склонны отмечать большую вежливость женщин в использовании языка, но мы должны задать вопрос, не является ли то, что они делают, попыткой указать женщинам, как им следует говорить. Избежание ругательств и грубых слов приветствуется в речи женщин как идеал, к которому стремятся (так же как и молчание, как мы увидим в разделе «Разговорчивость»). Несомненно, что люди в течение долгого времени задумывались над различным отношением женщин и мужчин к употреблению ругательств и табуированных выражений. В шестой главе мы увидим, что нам по-прежнему не хватает научных данных, способных подтвердить или опровергнуть это представление.