Текст книги "Антология ярославской поэзии"

Лев Мурогин

Опять воспоминание

Марианне Соколовой

 
И милый дом, и сад, и церковь красная,
И запах яблони, знакомый и родной,
А тут – река, любимая, прекрасная,
И лес кругом, как осень, грустный и немой.
 
 
И листья жёлтые, как сон, печальные,
И месяца холодный и лучистый блеск,
И горы тайные, как песнь венчальная,
И Волги милой трепетный, зовущий плеск.
 
 
И монастырь, и стены белоснежные,
И роща, где дубы столетние, и пруд,
И озеро, где очертанья нежные, —
Всё то, в чём сердцу бурному искал приют…
 
 
И вижу я балкон, где Ты, моя далёкая,
И голос слышу твой, его кристальный звук,
И песня льётся, как мольба, глубокая —
То песнь любви, то песня непонятных мук…
 
 
Но нет Тебя… И, вместо той, – другая, грустная,
Звенит в душе моей, надломленной, больной, —
То песня о Тебе, с душою неразлучная,
Всё тот же прошлый стих, печальный, но родной…
 

На Волге. Осень 1918

Солнечному народу
Из цикла «Мировая весна»

 
Мне грезится Солнце… Лазурным сияньем
Лучи его землю ласкают и жгут —
И ветер, и бури могучим дыханьем
Мне песню о сбывшемся счастье поют.
 
 
Я вижу грядущие, новые годы
На смену прошедшим годам и векам,
Там смелой рукой великаны-народы
Куют себе ярко-рубиновый храм.
 
 
Я слышу песню в этом храме:
 
 
«Привет тебе, народ великий,
Привет тебе, народ-титан,
Звучат победно твои крики,
И льётся гимн, как ураган.
 
 
Народ свободный и прекрасный,
Народ, воскресший после сна,
Как буря, огненный и властный,
Иди вперёд – зовёт Весна!..
 
 
Зовут свобода, счастье, слава,
И, в блеске радужных лучей,
Иди, народ, могучей лавой
И песни пой под звон мечей.
 
 
Пусть эти солнечные песни
Звучат, как арфы в чудном сне,
И громкий клич в груди воскреснет:
„Дорогу мировой Весне!“»
 

1919

Иван Ханаев

В июле

 
Июль прошёл без канители,
Сияя, грозами гремя,
А ягод!.. Брали как хотели —
С одной корзинкой и с двумя.
Хмельные, в звоне комарином
Ложились травы в полный рост.
И пахло, пахло кумарином
И таволгой – до самых звёзд!
Птичата вырасти спешили —
Лететь, брести куда взбрело.
Они порхали, мельтешили
И поднимались на крыло.
Так были милы их повадки,
Доверье в бусинках-глазах!
И, значит, было всё в порядке
И на земле, и в небесах.
 

Сосен звон

 
Когда на солнце прокалённый
Стоит сосняк со всех сторон,
То медно-красный, то зелёный
Порою слышится мне звон.
 
 
Быть может, скажет нам наука,
Числом пытая естество,
Что цвет – предощущенье звука,
Предузнавание его.
 
 
Неумолкаемый зелёный
И медно-красный звоны в зной
Волною бьют в стволы и кроны,
Гудят над каждою сосной.
 
 
И даже дальним отголоском
Дойдут до изб из глубины.
Но эти звуки не слышны
При небе пасмурном и плоском.
 

Суховей

 
Голубы,
Как в дыму, и леса, и порубки,
Обгорают дубы —
Листья скручены в трубки.
Негде птице напиться,
Ни из речки, ни из копытца.
Неуверен и слаб её лёт.
Словно дома – не дома.
Вся природа живёт
Ожиданием ливня и грома.
Смотрим пристально вдаль —
Нет ли тучки из дальнего рейса.
Прогреми и ударь,
прогреми и ударь,
И пролейся!..
 

Дождь

 
Ах, как ты нужен,
              нужен,
                     нужен,
Дождь, – работящ и долговяз, —
Как стосковались мы по лужам —
Земля и люди – в добрый час!
 
 
И дождь,
        свежо дохнув сначала,
Ударил дробью о стекло —
И зашумело, зажурчало,
По всем дорожкам потекло.
 
 
А мы стояли у крылечка
И, под навес не заходя,
Смотрели, как бежала речка,
Смеясь, пузырясь от дождя.
 

Гроза

 
Мир замер и заглох…
И вдруг мигнул огромно
И грохнул. И горох
Защёлкал в окна, в брёвна,
Запрыгал, заскакал.
И шум пошёл лавиной.
И дождь, войдя в запал,
Тряс бородою длинной.
К земле благоволя
И урожая ради.
И стлались на поля
Её седые пряди.
 

«Мы покой спугнули на привале…»

 
Мы покой спугнули на привале.
Тишину кузнечики сшивали,
Знай себе строчили безотдышно,
Так, чтобы других не стало слышно.
 
 
И неслышно стало в самом деле,
Мир и зной землёю овладели.
 
 
А по тихой речке под стогами
Облака бежали вверх ногами.
И, в душистом сосняке пригрето,
Нежилось, посапывая, лето.
 

Утром

 
Я просыпаюсь в то мгновенье
Передрассветное, когда,
Почуяв утра дуновенье,
Вдруг станет бледною звезда
И свист погоныша, где пруд,
Хлестнёт по травам, словно кнут.
 
 
Ещё в лесу темно и слепо,
А журавлиная труба
Зовёт в яснеющее небо
Неодолимо, как судьба.
 

«Налились и созрели травы…»

 
Налились и созрели травы,
Семя просится в закрома.
Я читаю ночные главы
Книги древней, как жизнь сама.
 
 
Чуть блестят письмена в июле
Над землёю и над водой.
Лишь подумаешь: «Я не сплю ли?» —
Крикнет за полночь козодой.
 
 
И садится сова на прясло,
Где ивняк с ольхой пополам.
И луны голубое масло
Растекается по стволам…
 

«На перекрёстке три берёзки…»

 
На перекрёстке три берёзки,
На них осенние обноски,
И ветер к своему кутку
Таскает с них по лоскутку.
 

«Осень пробует лёд…»

 
Осень пробует лёд,
Озимь копытом бьёт.
 
 
Синяя
Ломкая хвоя инея
Села в тени дубравы
На тальники и травы.
 
 
Были лесные были:
Воду олени пили,
Пили, студили ноздри,
Долго стояли возле…
 
 
А за рекою в сече
Тетерев пел о встрече,
Кочку крыльями кутал —
Осень с весною спутал.
 

«Давай я на пальцы подую…»

 
Давай я на пальцы подую.
Румянцем лицо занялось.
Красивую да молодую
Пропустит ли мимо Мороз!
 
 
На льдистые окна украдкой
Ты смотришь из-под платка…
Эх, мне б молодецкой ухватки
Занять у него, старика!
 

Заяц на опушке

 
Заяц на опушке
Играл в толокушки.
Смотрел в синий потолок,
Кочку лапами толок.
Так её!
Заяц на опушке,
Ушки на макушке.
– Ушки-лопушки,
Надёжные слушки,
Расскажите, ушки,
Что это?
– Кукуют кукушки.
– Где это?
– Кукуют кукушки
С правого бока,
С левого бока
На суку сорока.
Вот слетела стрекоча:
Шастает кто-то.
Заяц задал стрекача
В лес через болото.
Ушёл!
Ах ты, косая шельма!
 

Сорока

 
Гнездо сороки – пост дозорный,
А нрав его хозяйки – вздорный,
Неумолчная стрекотня
В лесу
обо всех событьях дня.
 
 
Но я любуюсь птицей той,
Её загадочною,
Сказочною,
Непостижимою красотой.
 
 
По снежной корочке морозной
Идёт походкой грациозной,
Всем в дар красу свою неся.
Вся – соразмерность, чудо – вся.
 
 
Летит зелёно-белым планером,
Изящен, лёгок, плавен лёт.
 
 
Тот, кто природу любит пламенно,
От птицы глаз не оторвёт.
 

Гуси

 
Гуси шли по спирали,
Ближе, ближе земля…
 
 
А в кустах выбирали
Цель,
добычу деля.
А в кустах подымали
К небу ствол за стволом —
И две птицы упали,
Загребая крылом.
 
 
За засадой засада,
За петлёю – ружьё.
А на родину надо —
Не жить без неё.
 
 
Где их смерти засели,
Не узнать с высоты.
Птицы в небе висели,
Как живые кресты…
 

Выпь

 
Выпь велика ли,
Слушаешь – не с быка ли? —
Бухнет, бухнет сквозь воду —
Мы от болота ходу.
Бабушки нас учили:
Это душа в бучиле.
 
 
Только журавль протрубил рассвет —
Будто её и нет.
Канет в камыш под ольхой иль крушиной,
Вытянет кверху нос камышиной —
Поди найди!
 
 
А ночью – на небо взгляни —
В крепь волчью
Летит копной перяной,
Гасит звёзды спиной.
Свет ей претит, по слухам.
 
 
Ну как не сродни
Болотным духам!
 

«День прозрачен, неспешен…»

 
День прозрачен, неспешен,
Крошит солнце с крыльца,
И слетает с орешни
Золотая пыльца.
 
 
Ветер дует оттуда,
С твоей стороны.
Ожиданием чуда
Минуты полны.
 
 
Всё сквозистей на крыше
Снега порванный холст.
Вспомяни – я услышу
За тысячу вёрст.
 

«Ясней, холодней сознанье…»

 
Ясней, холодней сознанье,
И душу волнуют всё реже
Бездумной весны ликованье,
Зимы первозданная свежесть.
Нам скучен закон повторенья
Без страсти и без обновленья.
 
 
Но милы мне синие дали
И голос, звучащий оттуда,
И горький дымок на привале,
И озера светлое чудо.
И большего в мире не надо,
Чем эта любовь без разлада.
 

Мария Петровых

Сон

Кате

 
Да, всё реже и уже с трудом
Я припоминаю старый дом
И шиповником заросший сад —
Сон, что снился много лет назад.
А ведь стоит только повернуть,
Только превозмочь привычный путь —
И дорога наша вновь легка,
Невесомы наши облака…
 
 
Побежим с тобой вперегонки
По крутому берегу реки.
Дом встречает окнами в упор.
Полутёмный манит коридор…
Дай мне руки, трепетанье рук…
О, какая родина вокруг!
 
 
В нашу детскую не смеет злость.
Меж игрушек солнце обжилось.
Днём – зайчата скачут по стенам,
Ночью – карлик торкается к нам —
Это солнце из-за тёмных гор,
Чтобы месяцу наперекор.
 
 
В спальне – строгий воздух тишины,
Сумрак, превращающийся в сны,
Блёклые обои, как тогда,
И в графине мёртвая вода.
Грустно здесь, закроем эту дверь,
За живой водой пойдём теперь.
В кухню принесём ведро невзгод
На расправу под водопровод,
В дно ударит, обожжёт края
Трезвая, упрямая струя,
А вокруг, в ответ на светлый плеск —
Алюминиевый лютый блеск.
 
 
В зал – он весь неверию ответ,
Здесь корректно радостен паркет,
Здесь внезапные, из-за угла,
Подтверждающие зеркала.
Поглядись, а я пока пойду
На секретный разговор в саду.
 
 
Преклоню колени у скамьи:
Ветры, покровители мои!
Долго вы дремали по углам,
Равнодушно обвевали хлам.
О, воспряньте, авторы тревог,
Дряхлые блюстители дорог,
Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,
Дряхлые блюстители судьбы!..
 
 
Допотопный топот мне вослед
Пышет ликованьем бывших лет.
Это ветры! Судорга погонь
Иль пощёчин сладостный огонь.
На балконе смех порхает твой.
Ты зачем качаешь головой?
Думаешь, наверно, что, любя,
Утешаю сказками тебя.
Детство что! И начинаешь ты
Милые, печальные мечты.
 
 
Мы с тобою настрадались всласть.
Видно, молодость не удалась.
Если в двадцать два и в двадцать пять
Стали мы о старости мечтать.
В тёмной глубине зрачков твоих
Горечи хватает на двоих,
Но засмейся, вспомни старый сад…
Это было жизнь тому назад.
 

1930

«Не взыщи, мои признанья грубы…»

 
Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
 
 
Воздаю тебе посильной данью —
Жизнью, воплощённою в мольбе.
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
 
 
Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слёзы
От одной лишь мысли о тебе.
 

1941

«Год, в разлуке прожитый…»

 
Год, в разлуке прожитый,
Близится к весне.
Что же ты, ах, что же ты
Не придёшь ко мне?
 
 
Мне от боли старящей
Тесно и темно,
В злой беде товарища
Покидать грешно.
 
 
Приходи, не думая,
Просто приходи.
Что ж тоску угрюмую
Пестовать в груди!
 
 
Все обиды прошлые
Замела пурга.
Видишь – поле ровное,
Белые снега.
 

1942

«Не плачь, не жалуйся, не надо…»

 
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
 
 
Сбрось пламенное покрывало,
И платье наскоро надень,
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.
 
 
Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснёт на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.
 
 
Когда в твоём сольётся теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде – неужели
Тебя ласкали горячей?
 
 
Поди к реке, и кинься в воду,
И, если можешь, – поплыви.
Какую всколыхнёшь свободу,
Какой доверишься любви!
 
 
Про горе вспомнишь ты едва ли,
И ты не назовёшь – когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.
 
 
Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.
 
 
А воздух? Он с тобой до гроба,
Суровый или голубой,
Вы счастливы на зависть оба —
Ты дышишь им, а он тобой.
 
 
И дождь придёт к тебе по крыше,
Всё то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.
 
 
Ты видишь – сил влюблённых много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.
 
 
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь,
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
 

1942

«Мы начинали без заглавий…»

 
Мы начинали без заглавий,
Чтобы окончить без имён.
Нам даже разговор о славе
Казался жалок и смешон.
 
 
Я думаю о тех, которым
Раздоры ль вечные с собой
Иль нелюбовь к признаньям скорым
Мешали овладеть судьбой.
 
 
Не в расточительном ли детстве
Мы жили раньше? Не во сне ль?
Лишь в грозный год народных бедствий
Мы осознали нашу цель.
 
 
И можем быть сполна в ответе
За счастье встреч и боль потерь…
Мы тридцать лет росли как дети,
Но стали взрослыми теперь.
 
 
И яростную жажду славы
Всей жизнью утолить должны,
Когда Россия пишет главы
Освобождающей войны, —
 
 
Без колебаний, без помарок —
Страницы горя и побед,
А на полях широких ярок
Пожаров исступлённый свет…
 
 
Живи же, сердце, полной мерой,
Не прячь на бедность ничего
И непоколебимо веруй
В звезду народа твоего.
 
 
Теперь спокойно и сурово
Ты можешь дать на всё ответ,
И скажешь ты два кратких слова,
Два крайних слова: да и нет.
 
 
А я скажу: она со мною,
Свобода грозная моя!
Совсем моей, совсем иною
Жизнь начинается, друзья!
 

1943

Из цикла «Осенние леса»

 
Боже, как светло одеты,
В разном – в красном, в золотом!
На лесах сказалось лето
В пламени пережитом.
 
 
Солнце душу в них вложило —
Летней радуги красу.
Семицветное светило
Рдеет листьями в лесу.
 
 
Отрешившийся от зноя,
Воздух сразу стал чужим.
Отстранивший всё земное,
Он высок и недвижим.
 
 
А в лесах – за дивом диво.
Им не надо никого,
Как молитва, молчаливо
Лёгких листьев торжество.
 
 
Чтó красе их вдохновенной
Близкий смертный снежный мрак…
До чего самозабвенны,
Как бесстрашны – мне бы так!
 

 
Грустила я за свежими бревенчатыми стенами,
Бродила опустевшими лесами несравненными,
И светлыми дубровами, и сумрачными чащами,
От пурпура – суровыми, от золота – молчащими.
Я увидала озими, как в раннем детстве, яркими —
Великодушной осени весенними подарками.
В неполитом, в неполотом саду твоём
стояла я…
Пылают листья золотом, любой – как солнце малое:
Что видывали за лето от зноя неустанного —
По самый стебель налито и оживает заново.
Ни шелеста, ни шороха, пройди всю глушь окрестную,
Лишь смутный запах пороха томит листву древесную.
Какими днями тяжкими нам эти чащи дороги!
За этими овражками стояли наши вороги.
Ломились в наши светлые заветные обители,
И воды ясной Сетуни их тёмный образ видели.
Настигнутые пулями, о вольной воле певшими,
В свой праздник недогулянный, детоубийцы – где ж они?.
Лишь смутный запах пороха хранит кора древесная.
Ни шелеста, ни шороха – тиха краса окрестная.
Как в утро это раннее, что разгорится досиня,
Мне по сердцу стояние самозабвенной осени!..
А ночь обступит звёздами – дремучая, прозрачная.
Одно к другому созданы – и мрак, и свечи брачные…
Земля моя чудесная, что для тебя я сделаю,
Какой прославлю песнею всё светлое, всё смелое,
И тишину рассветную, и жизнь вот эту самую,
И вас, друзья заветные, заветные друзья мои!..
 

1943

Назначь мне свиданье

 
Назначь мне свиданье
            на этом свете.
Назначь мне свиданье
            в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!
Назначь мне свиданье
             в том городе южном,
Где ветры гоняли
             по взгорьям окружным,
Где море пленяло
             волной семицветной,
Где сердце не знало
             любви безответной.
Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоём по окраинам,
Меж домиков тесных,
             по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.
Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
             жестянки и склянки
                    сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чём-то прекрасном.
Тропинка всё выше кружила над бездной…
Ты помнишь ли тот поцелуй
              поднебесный?..
Числа я не знаю,
              но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.
Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном…
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоём потаённом сердечном тепле.
Друг другу навстречу
              по-прежнему выйдем,
Пока ещё слышим,
Пока ещё видим,
Пока ещё дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю:
              назначь мне свиданье!
Назначь мне свиданье,
              хотя б на мгновенье,
На площади людной,
              под бурей осенней,
Мне трудно дышать,
              я молю о спасенье…
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.
 

1953

Сказка

 
Очарованье зимней ночи.
Воспоминанье детских лет…
Пожалуй, был бы путь короче
И замело бы санный след,
 
 
Но от заставы Ярославской
До Норской фабрики, до нас, —
Двенадцать вёрст морозной сказкой
Под звёздным небом в поздний час…
 
 
Субботним вечером за нами
Прислали тройку. Мы с сестрой
Садимся в сани. Над санями
Кружит снежинок лёгкий рой.
 
 
Вот от дверей начальной школы
Мы тронулись. На облучке —
Знакомый кучер в долгополой
Овчинной шубе, в башлыке.
 
 
И вот уже столбы заставы,
Её двуглавые орлы.
Большой больничный сад направо…
Кусты черны, снега белы,
 
 
Пустырь кругом, строенья редки.
Темнее ночь, сильней мороз.
Чуть светятся седые ветки
Екатерининских берёз.
 
 
А лошади рысцою рядом
Бегут… Почтенный коренник
Солидно вскидывает задом.
Он строг и честен, он старик.
 
 
Бежит, бряцая селезёнкой,
Разумный конь, а с двух сторон
Шалят пристяжки, как девчонки,
Но их не замечает он.
 
 
Звенит бубенчик над дугою,
Поют полозья в тишине,
Но что-то грезится другое
В заворожённом полусне.
 
 
На горизонте лес зубчатый,
Таинственный, волшебный лес.
Там, в чаще, – угол непочатый
Видений, страхов и чудес.
 
 
Вот королевич серым волком
Подходит к замку на горе…
Неверный свет скользит по ёлкам,
По черным ёлкам в серебре.
 
 
Спит королевна непробудно,
И замок в чарах забытья.
Самой себе признаться трудно,
Что королевна – это я…
 
 
Настоян на морозе воздух
И крепок так, что не вздохнуть.
И небо – в нелюдимых звёздах,
Чужая, нежилая жуть.
 
 
Всё на земле роднее, ближе.
Вот телеграфные столбы
Гудят всё то же, а поди же —
Ведь это песни ворожбы.
 
 
Неодолимая дремота
В том звуке, ровном и густом…
Но вот фабричные ворота,
Всё ближе, ближе, ближе дом.
 
 
Перед крылечком санный полоз
Раскатывается, скользя.
И слышен из прихожей голос,
Который позабыть нельзя.
 

1955

«Какой обильный снегопад в апреле…»

 
Какой обильный снегопад в апреле,
Как трудно землю покидать зиме!
И вновь зима справляет новоселье,
И вновь деревья в снежной бахроме.
 
 
Под ярким солнцем блещет снег весенний.
Взгляни, как чётко разлинован лес:
Высоких сосен правильные тени
По белизне легли наперерез.
 
 
Безмолвие страницы разграфлённой
Как бы неволит что-то написать,
Но от моей ли немоты бессонной
Ты слова ждёшь, раскрытая тетрадь!
 
 
А под вечер предстал передо мною
Весь в перечёрках черновик живой,
Написанный осыпавшейся хвоей,
И веточками, и сухой листвой,
 
 
И шишками, и гарью паровозной,
Что ветром с полустанка нанесло,
А почерк – то весёлый, то серьёзный,
И подпись различаю и число.
 
 
Не скрыть врождённый дар —
он слишком ярок,
Я только позавидовать могу,
Как, не страшась ошибок и помарок,
Весна стихи писала на снегу.
 

1956

«Бредёшь в лесу, не думая, что вдруг…»

 
Бредёшь в лесу, не думая, что вдруг
Ты станешь очевидцем некой тайны,
Но всё открыл случайный взгляд вокруг —
Разоблачения всегда случайны.
 
 
В сосновой чаще плотный снег лежит —
Зима в лесу обосновалась прочно,
А рядом склон сухой листвой покрыт —
Здесь осени участок неурочный.
 
 
Шумят ручьи, бегут во все концы —
Весна, весна! Но в синеве прогретой
Звенят вразлив не только что скворцы —
Малиновка – уж это ли не лето!
 
 
Я видела и слышала сама,
Как в чаще растревоженного бора
Весна и лето, осень и зима
Секретные вели переговоры.
 

1956

«Пылает отсвет красноватый…»

 
Пылает отсвет красноватый
На летней пашне в час заката.
До фиолетового цвета
Земля засохшая прогрета.
Здесь каждый пласт огнём окован —
Лиловым, розовым, багровым,
И этот крепкий цвет не сразу
Становится привычен глазу,
Но приглядишься понемногу,
На алый пласт поставишь ногу,
И с каждым шагом всё бесстрашней
Идёшь малинового пашней.
 

22 августа 1957

«Нет, мне уже не страшно быть одной…»

 
Нет, мне уже не страшно быть одной.
Пусть ночь темна, дорога не знакома.
Ты далеко и всё-таки со мной.
И мне спокойно, мне легко, я дома.
 
 
Какие чары в голосе родном!
Я сокрушаюсь только об одном —
О том, что жизнь прошла с тобою розно,
О том, что ты позвал меня так поздно.
 
 
Но даже эта скорбь не тяжела.
От унижений, ужасов, увечий
Я не погибла, нет, я дожила,
Дожаждалась, дошла до нашей встречи.
 
 
Твоя немыслимая чистота —
Моё могущество, моя свобода,
Моё дыханье: я с тобою та,
Какой меня задумала природа.
 
 
Я не погибла, нет, я спасена.
Гляди, гляди – жива и невредима.
Я даже больше – я тебе нужна.
Нет, больше, больше – я необходима.
 

27 августа 1962

«Одно мне хочется сказать поэтам…»

 
Одно мне хочется сказать поэтам:
Умейте домолчаться до стихов.
Не пишется? Подумайте об этом,
Без оправданий, без обиняков.
Но, дознаваясь до жестокой сути
Жестокого молчанья своего,
О прямодушии не позабудьте,
И главное – не бойтесь ничего.
 

1971

Весна в детстве

 
Вешний грач по свежей пашне
Ходит с важностью всегдашней,
Ходит чинно взад-вперёд.
Нету птицы богомольней:
Звон услышав колокольный,
Не спеша поклоны бьёт.
Строгий звон великопостный
Понимает грач серьёзный.
Первым встретил ледоход,
Первым видел половодье.
Пост Великий на исходе,
Всё меняется в природе,
И всему свой черёд…
 
 
В самый светлый день весенний,
В день Христова Воскресенья,
С церкви Зимнего Николы
Разольётся звон весёлый,
И с пяти церквей в ответ
То ли звон, то ли свет.
Старший колокол – для фона:
Звук тяжёлый и густой
В день весёлый, день святой
Оттеняет перезвоны
Молодых колоколов.
Солнце синий воздух плавит,
Жарким блеском праздник славит
На крестах куполов,
И щебечут в поднебесье
Малые колокола —
Светлый день! Христос воскресе!
Всемогущему хвала! —
То в распеве всей гурьбой,
То вразброд, наперебой —
Славят первый день пасхальный,
Бестревожный, беспечальный.
Этот день впереди,
А пока погляди,
Как под звон великопостный
Ходит пашней грач серьёзный,
Ходит чинно взад-вперёд,
Не спеша поклоны бьёт.
 

1975