Текст книги "Антология ярославской поэзии"

Дороги

 
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
 
 
Вьётся пыль под сапогами —
            степями,
                  полями —
А кругом бушует пламя
                  Да пули свистят.
 
 
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Выстрел грянет,
Ворон кружит…
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит.
 
 
А дорога дальше мчится,
          пылится,
               клубится,
А кругом земля дымится —
                 Чужая земля!
 
 
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Край сосновый.
Солнце встаёт.
У крыльца родного
Мать сыночка ждёт.
 
 
И бескрайними путями,
         степями,
             полями —
Всё глядят вослед за нами
               Родные глаза.
 
 
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Снег ли, ветер
Вспомним, друзья.
…Нам дороги эти
Позабыть нельзя.
 

1945

Ехал я из Берлина

 
Ехал я из Берлина
По дороге прямой,
На попутных машинах
Ехал с фронта домой.
Ехал мимо Варшавы,
Ехал мимо Орла —
Там, где русская слава
Все тропинки прошла.
Эй, встречай,
           С победой поздравляй,
Белыми руками
           Покрепче обнимай!
Очень дальние дали
Мы с друзьями прошли
И нигде не видали
Лучше нашей земли.
Наше солнышко краше,
И скажу, не тая:
Лучше девушек наших
Нет на свете, друзья.
За весенние ночи,
За родную страну
Да за карие очи
Я ходил на войну.
Вы цветите пышнее,
Золотые края,
Ты целуй горячее,
Дорогая моя!
 

1945

Как хорошо вдвоём, вдвоём…

 
Как хорошо вдвоём, вдвоём
Прийти и выбрать этот дом,
Перо и стол, простой диван,
Смотреть в глаза, в окно, в туман
И знать, и знать, что мы живём
Со всеми – и совсем вдвоём…
Накличут коршуны беду,
Трубач затрубит под окном.
Я попрощаюсь и уйду,
Ремень поправив за плечом.
И мы пойдём из края в край.
Но книг моих не убирай
И спи спокойно.
В поздний час
Я постучу в твоё окно.
Солёный след морской воды,
Песок и пыль чужих дорог
Я принесу на сапогах.
Я запах боя принесу
И песню, звавшую на бой,
И сердце, полное тобой.
И встретят в комнате меня
Мои глаза, совсем мои,
И детский, тёплый запах сна.
Как хорошо, что мы вдвоём
Решили выбрать этот дом,
Перо и стол, простой диван,
В глаза смотрели, в смерть, в туман
И твёрдо знали, что живём
Со всеми – и совсем вдвоём.
 

Песня о тревожной молодости

 
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная,
И нету других забот!
 
 
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт…
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
 
 
Пускай нам с тобой обоим
Беда грозит за бедою,
Но дружба моя с тобою
Лишь вместе со мной умрёт.
 
 
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперёд!
 
 
И так же, как в жизни каждый,
Любовь ты встретишь однажды.
С тобою, как ты, отважно
Сквозь бури она пройдёт.
 
 
Не думай, что всё пропели,
Что бури все отгремели.
Готовься к великой цели,
А слава тебя найдёт!
 
 
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полёт…
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
 

1958

«Их было столько, ярких и блестящих…»

 
Их было столько, ярких и блестящих,
Светящихся в пути передо мной,
Манящих смехом, радостью звенящих,
Прекрасных вечной прелестью земной!..
А ты была единственной любимой,
Совсем другой была, совсем другой,
Как стрельчатая веточка рябины
Над круглою и плоскою листвой.
 

1958

Гроза

 
Была гроза. Гроза как наводненье.
Без отдыха. Все миги, все мгновенья —
Одна сплошная молния ребром.
Один непрекращающийся гром.
Я, столько лет глядящий на природу,
Такой грозы ещё не видел сроду.
Казалось, это день и солнце встало.
Казалось, это море грохотало.
Казалось, этот гром и это пламя,
Нечеловечьей злобой рождены,
На землю низвергаются стволами
С затучной марсианской стороны.
Никто не спал. Собака жалась к людям
И вздрагивала вогнутой спиной.
Соседи шебуршали за стеной.
Качались ветви, как от тяжкой боли,
Казалось, содрогался шар земной!
А сын, шельмец, устав на волейболе,
Спокойно спал…
 

1961

Течёт Волга

 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течёт моя Волга,
А мне семнадцать лет.
 
 
Сказала мать: «Бывает всё, сынок,
Быть может, ты устанешь от дорог —
Когда придёшь домой в конце пути,
Свои ладони в Волгу опусти».
 
 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течёт моя Волга,
А мне уж тридцать лет.
 
 
Тот первый взгляд и первый плеск весла…
Всё было, только речка унесла…
Я не грущу о той весне былой,
Взамен её твоя любовь со мной.
 
 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга —
Конца и края нет…
 
 
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Гляжу в тебя, Волга,
Седьмой десяток лет.
 
 
Здесь мой причал, и здесь мои друзья,
Всё, без чего на свете жить нельзя.
С далеких плёсов в звёздной тишине
Другой мальчишка подпевает мне:
 
 
«Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга —
Конца и края нет…
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течёт моя Волга,
А мне семнадцать лет».
 

1962

А у нас во дворе

 
А у нас во дворе есть девчонка одна,
Между шумных подруг не приметна она.
Никому из ребят не приметна она.
 
 
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я всё гляжу,
Глаз не отвожу…
 
 
Есть дружок у меня, я с ним с детства знаком,
Но о ней я молчу даже с лучшим дружком.
Почему-то молчу даже с лучшим дружком.
 
 
Не боюсь я, ребята, ни ночи, ни дня,
Ни крутых кулаков, ни воды, ни огня.
А при ней – словно вдруг подменяют меня.
 
 
Вот опять вечерком я стою у ворот,
Она мимо из булочной с булкой идёт…
Я стою и молчу, и обида берёт.
 
 
Или утром стучит каблучками она —
Обо всём позабыв, я слежу из окна
И не знаю, зачем мне она так нужна.
 
 
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я всё гляжу,
Глаз не отвожу…
 

Апрель 1962

Я тебя подожду

 
Ты глядел на меня,
Ты искал меня всюду.
Я, бывало, бегу,
Ото всех твои взгляды храня.
А теперь тебя нет.
Тебя нет почему-то.
Я хочу, чтоб ты был,
Чтобы так же глядел на меня.
 
 
А за окном то дождь, то снег,
И спать пора, и никак не уснуть.
Всё тот же двор, всё тот же смех,
И лишь тебя не хватает чуть-чуть.
 
 
Я иду без тебя
Переулком знакомым.
Я спешу не с тобой,
Не с тобой, а с Наташкой в кино.
А тебе шлют привет
Окна тихого дома
Да ещё старики,
Что всё так же стучат в домино.
 
 
Во дворе дотемна
Крутят ту же пластинку.
Ты сказал, что придёшь,
Хоть на вечер вернёшься сюда.
Вечер мне ни к чему,
Вечер мал, как песчинка.
Я тебя подожду,
Только ты приходи навсегда.
 

Март 1963

Счастья первому дому

 
Когда закончен первый дом —
У всех глаза добрей.
И детский щебет слышен в нём,
И песни матерей.
 
 
Счастья первому дому,
Счастья дому второму,
Счастья новому городу,
Такому родному!
 
 
Первому дому,
Дому второму,
Новому городу —
Счастья!
 
 
Окнам весёлым,
Всем новосёлам,
Людям земли моей —
Счастья!
 
 
Ты на вечерний свет взгляни,
На яркий свет дневной —
Пусть только мирные огни
Рождает шар земной!
 
 
Солнце вешнее, здравствуй!
Ты гори – не погасни.
Счастья людям земли моей,
Доброго счастья!
 

1963

«И волосы рыжи, и тонки запястья…»

 
И волосы рыжи, и тонки запястья,
И губ запрокинутых зной…
Спасибо тебе за короткое счастье,
За то, что я молод с тобой.
 
 
Протянутся рельсы и лязгнут зубами.
Спасибо тебе и прощай.
Ты можешь не врать мне про вечную память,
Но всё ж вспомянёшь невзначай!
 
 
Тщеславье твоё я тревожу немножко,
И слишком ты в жизни одна.
А ты для меня посошок на дорожку,
Последняя стопка вина.
 
 
Нам встретиться снова не будет оказий —
Спешат уже черти за мной.
Ты тонкая ниточка радиосвязи
С моей ненаглядной землёй.
 

1963

Песенка моего друга

 
Стоят дворцы, стоят вокзалы
И заводские корпуса,
И заводские корпуса —
Могу назвать вам адреса.
 
 
А без меня, а без меня
Тут ничего бы не стояло,
Тут ничего бы не стояло,
Когда бы не было меня.
 
 
Во всей красе плотина встала —
Помчится бешеный поток,
Помчится бешеный поток —
И даст река весёлый ток.
 
 
А без меня, а без меня
Река бы току не давала.
Река бы току не давала,
Когда бы не было меня.
 
 
Прощай, земля! Пора настала —
Летит ракета в небеса,
Летит ракета в небеса,
Несёт по свету чудеса.
 
 
А без меня, а без меня
Тут ничего бы не летало.
Тут ничего бы не летало,
Когда бы не было меня.
 
 
А кто я есть? Рабочий малый.
Семейный добрый человек,
Семейный добрый человек,
Живу, как ты, в ракетный век.
 
 
А без меня, а без меня
И солнце б утром не вставало,
И солнце б утром не вставало,
Когда бы не было меня.
 

1964

Почему же я одна?

 
Город весь окунулся во тьму
И тихонько вздыхает во сне,
И не спросит меня, почему
Так тревожно, томительно мне.
 
 
Почему же я одна?..
И висит надо мной тишина,
Где потухшие окна
И где нету моего окна.
 
 
Есть у города много огней,
Каждый чьей-то любовью зажжён.
Мой огонь, как узнать поскорей,
Где однажды засветится он?..
 
 
Всё мне снятся нескладные сны,
Всё я словно куда-то лечу,
Чтобы лёгким крылом тишины
К твоему прикоснуться плечу.
 
 
Звуки гаснущих сильных шагов
Я ловлю в переулке пустом.
Доброй ночи тебе, складных снов,
Не забудь объявиться потом.
 
 
Почему же я одна?..
И висит надо мной тишина,
Где потухшие окна
И где нету моего окна.
 

1964

Я работаю волшебником

 
Я летаю в разные края.
Кто же знает, где мы завтра будем?
Дождик привожу в пустыню я,
Солнце раздаю хорошим людям.
 
 
Почему, дружок? Да потому,
Что я жизнь учил не по учебникам,
Просто я работаю
волшебником.
 
 
Ты идёшь, идёшь по январю.
Холодно. Следы как многоточье…
Хочешь, я с тобой заговорю,
Руку дам – и станет путь короче.
 
 
Мчатся годы, чувства торопя,
Душу наполняя лёгкой силой.
Хочешь, некрасивую тебя
Сделаю, как Золушку, красивой!
 
 
Не жалеть для друга ничего,
Думать о других немножко тоже —
Вот моё простое волшебство
Может быть, и ты мне в нём поможешь?
 
 
Почему, дружок? Да потому,
Что я жизнь учил не по учебникам.
Просто я работаю
волшебником.
 

1964

Ничего не вижу

 
Я люблю бродить одна
По аллеям, полным звёздного огня,
Я своих забот полна —
Вы, влюблённые, не прячьтесь от меня.
 
 
Ничего не вижу,
Ничего не слышу,
Ничего не знаю,
Ничего никому не скажу.
 
 
Вижу радость и беду,
Даже слышу, как сердца стучат в груди.
Кто-то шепчет: «Завтра жду».
Кто-то шепчет: «Ненавижу. Уходи».
 
 
А самой мне всё равно,
Если кто-то ждёт вечернею порой.
Пусть один зовёт в кино
Или просит погулять меня другой…
 
 
Вдруг ударила гроза —
Это ты сказал негромкие слова,
Заглянул в мои глаза —
И от счастья закружилась голова.
 
 
Ничего не вижу,
Ничего не слышу,
Ничего не знаю,
Ничего никому не скажу.
 

1966

Я люблю эту девочку в шарфике тонком…

 
Я люблю эту девочку в шарфике тонком,
В красных варежках, взятых у зорьки взаймы,
Что явилась сияющим гадким утёнком
Ни с того ни с сего посредине зимы.
Я люблю эту женщину, ту, что проснулась
И открыла нежданно мне глаз глубину,
Ту, чья нежная и беспощадная юность
Молодит и торопит мою седину.
Мы смеёмся, бежим, окликая друг друга,
Друг от друга почти ничего не тая.
По снегам и болотам Полярного круга
Разнеслась лебединая песня моя.
Время бьёт каблуками в пружинистый камень,
Самолёты взвиваются, небо смоля…
…Ну и что же, любимая, если земля
Потихоньку горит у меня под ногами?
 

1967

Спасибо тебе

 
Спасибо тебе, что тебя я придумал
Под вьюги неласковых зим,
Что несколько лет среди звона и шума
Счастливым я был и слепым.
Воздушные замки построить несложно,
Но след их не сыщешь в золе.
Как жаль, что недолго и неосторожно
Стояли они на земле.
Спасибо тебе, что я строил их звонко
Из песен, цветов и тепла.
Я выдумал девочку в шарфике тонком —
И значит, такая была.
 

1973

Маргарита Агашина

В дороге

 
Ветер снегом вагон забрасывал,
разозлись за стеклом окна…
Вот она, сторона Некрасова,
ярославская сторона!
Как в стихах его – не кончается
бесконечных покосов ширь;
над болотом шумят-качаются
ропотливые камыши;
возле леса, от снега белого,
спит деревня, белым-бела;
от колодца обледенелого
тропка тихая пролегла;
поросли лопухом-репейником
задымлённые стены риг.
И мне кажется коробейником
подошедший к окну старик
Он, во мне угадав нездешнюю,
зорким глазом прильнёт к стеклу,
скажет, окая: «Скоро Грешнево…» —
не спеша запахнёт тулуп,
станет медленно подпоясывать…
Ветер плачется, ночь темна.
За окном сторона Некрасова,
ярославская сторона.
 

1946

«Я опять убегу!..»

 
Я опять убегу!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить.
Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове.
Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!
 

1947

«Я об этом не жалею…»

 
Я об этом не жалею
и потом жалеть не буду,
что пришла я первой к пруду,
что поверила тебе я.
Тонко-тонко,
гибко-гибко
никнут вётлы над прудами…
Даже первая ошибка
забывается с годами.
Я об этом не жалела,
что, вчера тебя встречая,
ничего не замечая,
я в глаза твои смотрела
долго-долго,
много-много.
А теперь ресницы – вниз…
Даже узкая дорога
может на две разойтись.
 

1947

Сорок трав

 
Отпылал вчерашний зной.
Тучи чёрные – стеной.
И с рассвета по деревне
ходит дождик проливной.
Мокнет сено на возу,
ветер гнёт к земле лозу,
две девчонки загоняют
голенастую козу.
Вымыт начисто плетень,
за окном, как ночью, темь.
Спокон веку не бывает
без грозы Иванов день.
Даже бабка перестала
«Огонёк» впотьмах читать.
Посмотрела, полистала,
положила и сказала:
– Нынче в ночь мы шли, бывало,
сорок трав в лугах искать.
Как, бывало, я нарву —
под подушку ту траву.
Как, бывало, загадаю,
так и будет наяву!..
…Если б верить я могла,
я б сто сорок трав нашла.
Я б не только луг колхозный —
я б всю землю обошла.
Но не верю ничему.
Только сердцу своему.
Что творится в этом сердце!
А тебе и ни к чему.
У тебя тяжёлый нрав
не помогут сорок трав:
всё по-твоему выходит,
ты всегда бываешь прав.
…Вот и дождь перестаёт,
и на улице народ,
и почтовая машина
через грязь к селу идёт.
Замолкают тормоза.
Вдалеке шумит гроза.
На колодце сушит крылья
золотая стрекоза.
 

1953

Стихи о моём солдате

 
Когда, чеканный шаг ровняя,
идут солдаты на парад —
я замираю, вспоминая,
что был на свете мой солдат.
…Война. И враг под Сталинградом.
И нету писем от отца.
А я – стою себе с солдатом
у заснежённого крыльца.
Ни о любви, ни о разлуке
не говорю я ничего.
И только молча грею руки
в трёхпалых варежках его.
Потом – прощаюсь целый вечер
и возвращаюсь к дому вновь.
И первый снег летит навстречу,
совсем как первая любовь.
Какой он был? Он был весёлый.
В последний год перед войной
он только-только кончил школу
и только встретился со мной.
Он был весёлый, тёмно-русый,
над чубом – красная звезда.
Он в бой пошёл под Старой Руссой
и не вернётся никогда.
Но всё равно – по переулкам
и возле дома моего
идут солдаты шагом гулким,
и все – похожи на него.
Идут, поют, ровняют плечи.
Ушанки сдвинуты на бровь.
И первый снег летит навстречу —
и чья-то первая любовь.
 

1963

На Мамаевом кургане

 
Уже он в травах, по-степному колких,
уже над ними трудятся шмели,
уже его остывшие осколки
по всей земле туристы развезли.
И всё идёт по всем законам мира.
Но каждый год, едва сойдут снега,
из-под его земли выходит мина —
последний, дальний замысел врага.
Она лежит на высохшей тропинке,
молчит, и ждёт, и думает своё.
И тонкие отважные травинки
на белый свет глядят из-под неё.
По ней снуют кузнечики и мушки,
на ней лежат серёжки тополей,
и ржавчины железные веснушки
её пытались сделать веселей.
Она жадна, тупа и узколоба.
И ей не стать добрее и земней.
Её нечеловеческая злоба
так много лет накапливалась в ней.
Добро и зло кипят, не остывая.
Со смертью жизнь сражается века.
И к мине прикасается живая,
от ненависти нежная рука.
Потом ударит гром над степью чистой —
и отзовётся эхо с высоты.
И на кургане шумные туристы,
взглянув на небо, вытащат зонты.
Они пойдут по этой же тропинке
и даже не заметят возле ног
усталые дрожащие травинки
и след тяжёлых кованых сапог.
Пускай себе идут спокойно мимо!
Пускай сияет солнце в синеве!
Ведь жизнь – есть жизнь.
И все солдаты мира
и молоды, и бродят по траве.
 

1963

С давних пор…

Валентине Терешковой

 
С давних пор, застенчивых и милых,
у кого в России ни спроси,
именами пташек сизокрылых
величали женщин на Руси.
За терпенье, верность и осанку
и за то, что до ночи в труде,
звали их «лебёдушки», «касатки»,
звали их «голубками» везде.
Я сегодня думаю о многом.
…В сапогах солдатских, все в пыли,
по земным недевичьим дорогам
наши «чайки» к космосу пришли.
Был их путь не лёгок и не краток
в Польше, на Дунае, у Карпат
на подбитых крыльях плащ-палаток
русские касаточки лежат.
Но вдали от грозного металла,
нам на счастье и назло врагу,
маленькая Чайка вырастала
на высоком волжском берегу.
Выросла! За Родину готова
в бой, и в труд, и в дальние края…
Здравствуй, Чайка – Валя Терешкова!
Здравствуй, гордость женская моя!
 

1963

«Зачем кольцуют белых чаек?..»

 
Зачем кольцуют белых чаек?
Зачем их мучают, когда,
не приручая – изучая,
им дарят кольца навсегда?
А чайки бьются, в небо рвутся
и всё по-своему кружат.
Они и плачут, и смеются,
но только Волгой дорожат!
…Когда бывало, чтоб смеялась,
чтоб я не плакала в лицо?
Не распаялось, не сломалось
давно дарёное кольцо.
Оно, как прежде, золотится,
оно молчит – и говорит!
Но и кольцованная птица
куда ей вздумалось летит.
 

1965

«Накануне Нового года…»

 
Накануне Нового года
люди верят в старые сказки,
покупают зелёные ёлки,
удивляются снегопадам,
наливают полные рюмки,
чтобы счастье было полней.
У меня одной в новогодье
всё не так,
как у всех на свете.
У меня —
сосна вместо ёлки,
у меня —
туман вместо снега,
у меня —
вместо полной рюмки
неполученое письмо.
 

1965

Растёт в Волгограде берёзка

 
Ты тоже родился в России —
краю полевом и лесном.
У нас в каждой песне – берёзка,
берёза под каждым окном.
На каждой весенней поляне
их белый живой хоровод.
Но есть в Волгограде берёзка —
увидишь, и сердце замрёт.
Её привезли издалёка
в края, где шумят ковыли.
Как трудно она привыкала
к огню волгоградской земли,
как долго она тосковала
о светлых лесах на Руси —
лежат под берёзкой ребята —
об этом у них расспроси.
Трава под берёзкой не смята —
никто из земли не вставал.
Но как это нужно солдату,
чтоб кто-то над ним горевал.
И плакал – светло, как невеста,
и помнил – навеки, как мать!
Ты тоже родился солдатом —
тебе ли того не понять.
Ты тоже родился в России —
берёзовом, милом краю.
Теперь, где ни встретишь берёзу,
ты вспомнишь берёзку мою,
её молчаливые ветки,
её терпеливую грусть.
Растёт в Волгограде берёзка.
Попробуй её позабудь!
 

1966

Солдату Сталинграда

Фатеху Ниязи

 
Четверть века назад
отгремели бои.
Отболели, отмаялись
раны твои.
Но далёкому мужеству
верность храня,
ты стоишь и молчишь
у святого огня.
Ты же выжил, солдат!
Хоть сто раз умирал,
хоть друзей хоронил
и хоть насмерть стоял.
Почему же ты замер —
на сердце ладонь,
и в глазах, как в ручьях,
отразился огонь?
Говорят, что не плачет солдат:
он – солдат.
И что старые раны
к ненастью болят.
Но вчера было солнце!
И солнце с утра…
Что ж ты плачешь, солдат,
у святого костра?
Оттого, что на солнце
сверкает река.
Оттого, что над Волгой
летят облака.
Просто больно смотреть —
золотятся поля!
Просто горько белеют
чубы ковыля.
Посмотри же, солдат,
это юность твоя —
у солдатской могилы
стоят сыновья!
Так о чём же ты думаешь,
старый солдат?
Или сердце горит?
Или раны болят?
 

1967

А где мне взять такую песню…

Г. Ф. Пономаренко

 
А где мне взять такую песню —
и о любви, и о судьбе,
и чтоб никто не догадался,
что эта песня – о тебе?
Чтоб песня по свету летела,
кого-то за сердце брала,
кого-то в рощу заманила,
кого-то в поле увела.
Чтобы у клуба заводского
и у далёкого села,
от этой песни замирая,
девчонка милого ждала.
И чтобы он её дождался,
прижался к трепетным плечам…
Да чтоб никто не догадался,
о чём я плачу по ночам.
 

1967

Подари мне платок

Ивану Данилову

 
Подари мне платок —
голубой лоскуток.
И чтоб был по краям
золотой завиток
Не в сундук положу —
на груди завяжу
и, что ты подарил,
никому не скажу!
…Пусть и лёд на реке,
пусть и ты вдалеке.
И платок на груди —
не кольцо на руке.
Я одна – не одна.
Мне тоска – не тоска,
мне и день не велик,
мне и ночь не горька.
Если ж в тёмную ночь
иль средь белого дня
ни за что ни про что
ты разлюбишь меня —
ни о чём не спрошу,
ничего не скажу,
на дарёном платке
узелок завяжу.
 

1970

Старая песня

 
Сядем, что ли. Выпьем, что ли.
Друг на друга поглядим.
Что такое бабья доля —
и о том поговорим.
Бабья доля – в чистом поле
бирюзовая трава,
незабудки на подоле
и на кофте кружева.
Бабья доля – прощай, воля!
Обручальное кольцо.
А ещё бывает доля —
уголочком письмецо.
Вот тогда на нём сойдётся
чёрным клином белый свет:
и жива, и сердце бьётся,
а и доли больше нет.
Бабья доля – бабья доля.
Нас она не обошла.
В сорок третьем бабья доля
смертью храбрых полегла.
Полегла, да снова встала —
всё по-бабьи поняла:
мир из пепла поднимала,
ребятишек подняла.
Огляди края родные,
стань на волжском берегу.
Этой доли по России —
как ромашек на лугу.
И как выйдешь в чисто поле,
всё припомни, оглянись —
этой доле, нашей доле,
бабьей доле поклонись.
 

1973

Павел Голосов

Мой день рожденья знает вся страна

 
Мой день рожденья знает вся страна.
Не красная, не праздничная дата,
А на граните запечатлена
И в совестливой памяти солдата.
 
 
Чья перед ней не сникнет седина?
Из роду в род – наследством – боль
сквозная.
Мой день рождения знает вся страна,
Хотя меня она и знать не знает.
 
 
Я пью один. Не хлопочи, жена!
Незримые, неприхотливы гости.
Как в этот день застольщина грустна!
В начале мая отзвенели тосты.
 
 
Не здравица, а мёртвых имена
Который год звучат в мой день рожденья.
Будь проклят тот, на ком лежит вина,
Что стал он горьким днём поминовенья!
 
 
В мой день рожденья началась война.