Текст книги "Большевики. 1917"

Вскоре за этим решением Исполкома последовало ещё одно знаменательное постановление, опубликованное уже в «Известиях Петроградского совета» от 8 марта: «По постановлению Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов воспрещены к выходу все черносотенные издания (“Земщина”, “Голос Руси”, “Колокол”, “Гроза”, “Русское знамя” и пр.). Что же касается газеты “Новое время”, то ввиду того, что она стала выходить без предварительного разрешения Совета рабочих и солдатских депутатов, то решено приостановить издание и этой газеты впредь до особого распоряжения. Вместе с тем Исполнительным комитетом постановлено довести до сведения издателей газет и журналов, что без особого разрешения Исполнительного комитета выпуск изданий воспрещается». При этом если в протоколе Исполкома по вопросу о газете «Новое время» был использован термин «закрыть», то в публикации «Известий Петроградского совета» от 8 марта употреблено другое выражение – «приостановить». В результате после того, как первый мартовский выпуск газеты «Новое время» с порядковым номером 14 719 состоялся в воскресенье 5 марта – в день, когда и вышло постановление Исполкома об этой газете, на следующий день, 6 марта, газета не вышла. При этом в содержании выпуска от 5 марта при ближайшем рассмотрении не оказалось ничего, что могло бы вызвать специальное раздражение членов Исполкома: обращения и воззвания Петросовета печатались в нём в избытке, наряду с таковыми Временного правительства; так что неприятие членов Исполкома вызвал сам факт выпуска издания без их разрешения. Следующий выпуск «Нового времени» с порядковым номером 14 720 увидел свет во вторник, 7 марта (далее газета выходила вплоть до известных событий в октябре 1917 г.): очевидно, что в течение понедельника 6 марта издатель «Нового времени» предпринял принёсшие положительные результаты переговоры с членами Исполкома.

8 марта Исполком Петросовета принял ещё одно, уже не публиковавшееся в газетах лаконичное решение: по п. 6 повестки дня «О “Петроградских ведомостях”» было решено без объяснений отказать этой газете в праве выхода. Оказалось, что мотив решения Исполкома был так же, как и в случае с «Новым временем», исключительно политическим: главный редактор «Петроградских ведомостей», дипломат и поэт Э. Э. Ухтомский был приближённым Николая II, и газете для того, чтобы возобновить выпуск, пришлось сменить редакционный состав.

Наконец, «на заседании 10 марта Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов постановил допустить беспрепятственный выход всех периодических изданий без различия направлений», оставив, однако, за собой право «принимать соответствующие меры против изданий, которые позволят себе в переживаемую революционную эпоху вредить делу революции и свободы русского народа».

Охранительный подход Исполкома Петросовета, временами прямо смахивавший на отношение царского правительства к гражданскому обществу, подтверждается и недавно, в 2010 г., обнаруженными в ходе предпринятого автором научного исследования «Удостоверениями» и «Разрешениями» на выпуск газет, выдававшимися этим органом власти в начале марта 1917 г. (были найдены 10 таких документов[54]54
  ГА РФ. – Ф. 1235. – Оп. 53. – Д. 45. – Л. 1–10.


[Закрыть]). В одном из этих «Удостоверений», от 4 марта, в частности, говорится: «И.К.С.Р. и С.Д. [Исполнительный комитет совета рабочих и солдатских депутатов. – А. А.-О.] не встречает препятствий к тому, чтобы приступить к работе по набору, печатанию, выпуску и распространению газеты “Правительственный Вестник”» (подпись: «Член Исп. Ком.» – без расшифровки, неразборчиво). Подобные же удостоверения Исполком Совета выдавал в тот день издателю Касаткину на возобновление газеты «Голос народа», газете «Огонёк» и другим изданиям, непременно сопровождая эти разрешения примечаниями вроде того, что редакция обязуется не противоречить «интересам революционного движения», а в случае с газетой «Копейка» препятствий к выходу не встречалось только «с условием, что без разрешения гражданина Бонч-Бруевича ничто не предпримут».

В целом же из газетных публикаций становится очевидным, что Петросовет в течение всего 1917 г. осуществлял такую политику в отношении демократических свобод и свободы печати в частности, которая не слишком отличалась от ограничений, которые применялись ранее режимом самодержавия. При том, что издатели и редакторы в равной степени могли предъявлять претензии по поводу подобных ограничений и ко Временному правительству, однако по мере приближения к Октябрьскому перевороту становилась очевидной негативная роль прежде всего Петроградского совета, распространившаяся и на российскую провинцию. Так, в «Русском слове» от 3 октября опубликована принятая на общем собрании 30 сентября резолюция Всероссийского общества редакторов ежедневных газет, в которой, в частности, отмечается, что «не репрессии правительства являются в настоящий момент главным злом, которое грозит уничтожить завоёванную революцией свободу печати, – во много раз опаснее и ощутительнее те преследования, которым подвергается печать со стороны различных организаций, советов и комитетов. / С первых дней революции эти организации обнаружили полное непонимание значения свободы печати и, пользуясь находящимися в их распоряжении механическими способами воздействия, создали во многих местах, особенно в провинции, режим печати, по существу своему ничем не отличающийся от цензурного режима старой власти. / Явочный порядок открытия повременных изданий стеснён необходимостью получать разрешение от комитетов и советов. / Всё чаще встречаются известия о введении настоящей предварительной цензуры комитетов и советов, и уже имеются издания, на которых стоит позорная надпись: “Разрешено революционной цензурой”».

В результате своей, с позволения сказать, нормотворческой деятельности Исполком Петросовета сформировал разрешительную модель государственного и общественного устройства, а также соответствующую ей модель печати, определявшуюся разрешительным же порядком регистрации (в отличие от уведомительного у Временного правительства), лояльным отношением изданий к новой власти (происходившим из формулировки «непротиводействия революционному движению») и запретом на выпуск всех оппозиционных изданий. В этих условиях политические движения и партии (и их печатные издания), которым вздумалось бы пропагандировать такую форму государственного устройства, как монархия, автоматически подпадали бы под запрет, а такое положение ни в коей мере не может быть охарактеризовано как демократическое.

Но и само формирование этой модели Исполкома Петросовета происходило отнюдь не исключительно в произвольном порядке: эта модель возникла в том числе от кардинальной разницы в трактовке понятий «свобода слова» и «демократия» в различных слоях населения. Так, известно, что партии левой части политического спектра требовали исключительных преференций лишь для малоимущих слоёв: зажиточные слои населения, тем более крупные буржуа, должны были пользоваться тем меньшими правами во всём, чем большими богатствами они обладали. П. Н. Милюков в своих воспоминаниях о событиях 1917 г. сообщает о таком категорическом требовании рабочих завода «Старый Парвиайнен», зафиксированном в резолюции от 13 апреля, как «реквизиция типографий всех буржуазных газет и передача их в пользование рабочих газет». А у современных исследователей (у О. Д. Минаевой) встречается указание на то, как «Слуцкий Совет в одной и той же резолюции требовал восстановления свободы печати и закрытия печати контрреволюционной», а рабочие Балтийского завода – чтобы «социалистические газеты без различия партий выходили беспрепятственно» и одновременно – чтобы «Совет принял решительные меры к закрытию всех контрреволюционных газет ненавистной и грязной буржуазии»[55]55
  Минаева О. Д. Февральская революция 1917 года и русская печать / О. Д. Минаева // Учёные записки Университета Российской академии образования (УРАО). Вып. 2. Журналистика. – М. – Изд-во УРАО. – 2003. – С. 40–60.


[Закрыть].

Таким образом, сама демократия противопоставлялась не диктатуре, не монархии, а «буржуазии», а демократические свободы воспринимались как вседозволенность, каковое ошибочное понимание не могло не привести (и в итоге привело) к ущербной и однобокой реализации на практике как субъективного понимания свободы слова и печати, так и демократии в целом.

3.4. Экономика 1917 г. и «баснословные» тиражи большевистских газет

Между тем на развитие внутриполитической ситуации в России непосредственное влияние оказывал самый, пожалуй, мощный и чувствительный из всех действовавших в то время факторов – катастрофически ухудшавшееся экономическое положение. Завоевание политических свобод в условиях продолжавшейся Первой мировой войны не могло сдержать хоть в какой-то степени инфляционные процессы: ухудшавшееся до февраля 1917 г. экономическое положение продолжало ухудшаться и после окончания активной фазы революции. Конечно, инфляция оказывала заметное негативное влияние и на положение печати. Непосредственно оно проявилось, в частности, в постановлении Временного правительства № 106 от 13 июня, которым, по устному предложению министра юстиции П. Н. Переверзева, ежедневным газетам предписывалось «впредь до устранения недостатка в газетной бумаге… выпускать в свет: утренним – не свыше двухсот пятидесяти двух столбцов и вечерним – не свыше ста пятидесяти шести столбцов в неделю» (курсив – по оригиналу). Но положение печати формировалось не только в зависимости от цен на бумагу и полиграфические услуги, но и от объёма размещаемой рекламы и покупательной способности читателей – потребителей газет. В этих условиях как технические и ценовые параметры самих периодических изданий, так и содержательные характеристики и цены на товары и услуги, рекламировавшиеся в печати, стали прекрасным источником изучения протекавших экономических процессов.

Тема отрицательной динамики экономической ситуации, наряду с протеканием войны, вопросами о власти, собственности и прочими важными проблемами, была, разумеется, в числе ключевых на страницах периодической печати не только в течение 1917 г., но и гораздо ранее. В современных исследованиях того периода отмечается, что ещё «в 1915 году, судя по публикациям, проблема обозначилась более резко. Хлеб к концу 1915 года вздорожал на 40%, масло – на 45%, мясо – на 25%, сахар – на 33%. В обзоре столичной печати департаментом полиции отмечалось, что продовольственному вопросу печать уделяет большое внимание, освещая его в негативном свете»[56]56
  Белогурова Т. А. Отражение общественных настроений в российской периодической печати 1914 – февраля 1917 г.: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 / Т. А. Белогурова. Гос. пед. ун-т им. И. Г. Петровского. – Брянск. – 2006.


[Закрыть]. Всего через полгода ситуация в экономике ещё более ухудшилась: «К июлю–августу 1916 года рост оптовых цен, против довоенного уровня, достигал: для хлеба – 915%, сахара – 48%, мяса – 13,8%, масла – 145%, соли – 256% и т. д. Розничные цены местами повысились ещё больше»[57]57
  Там же.


[Закрыть].

По окончании активной фазы Февральской революции и в течение всего 1917 г. газеты различной политической ориентации по-разному преподносили и комментировали эту тему, соглашаясь лишь в том, что главной причиной ухудшавшегося экономического положения была продолжавшаяся и отбиравшая всё лучшее у промышленного производства и сельского хозяйства, включая людские ресурсы, война. Например, в опубликованной 10 августа 1917 г. в плехановском «Единстве» статье экономические проблемы анализируются следующим образом: «Совершенно ясно теперь, что за пять месяцев революции хозяйственное положение страны в значительной степени ухудшилось, и в ближайшем будущем не предвидится улучшения. Безудержный поток бумажных денег при громадном недопоступлении налогов, малый успех “займа свободы” и всё повышающиеся требования, предъявляемые к казне, обесценение рубля, ужасающий рост дороговизны, полный разрыв обмена между городом и деревней, катастрофа железнодорожного транспорта, вызванная полным недостатком паровозов и вагонов, ожидающих месяцами ремонта, крайнее и всё продолжающееся падение производительности фабрично-заводского труда, всё возрастающий недостаток угля, нефти и дров, закрытие ряда металлообрабатывающих и текстильных предприятий, не только мелких и средних, но уже и крупных, рост безработицы и продовольственные затруднения, уже прямо грозящие голодом». И плехановское «Единство», надо заметить, в этом описании весьма точно отражало действительное положение вещей.

Своё видение экономических проблем предлагала либеральная пресса: в столичных либеральных журналах частые сообщения о «хозяйственной разрухе», «аграрной и промышленной анархии» особенно часто стали появляться летом 1917 г., когда стал окончательно ясен урон от плохо проведённой посевной и невозможности реализации мер правительства. По мнению В. Гефтинга, сотрудника либерально-консервативного журнала «Русская свобода», «корни… отчаянного экономического положения [России]… сводятся к факторам психическим, к истощению моральному на фоне крушения и развала аппарата государственного принуждения»[58]58
  У Ю. А. Жердевой.


[Закрыть].

Наглядным подтверждением негативных процессов в экономике рассматриваемого периода был и систематически публиковавшийся в прессе курс рубля по отношению к ведущим иностранным валютам. Так, в номере от 11 августа газета «День» опубликовала следующие официальные данные: «Расчётный отдел при особенной канцелярии по кредитной части установил 10 августа следующий курс рубля. Фунты стерлингов – 210 руб., франки – 77 руб., доллары – 441 руб., кроны шведские – 148, норвежские – 136 и датские – 135, лиры – 61, гульдены – 187, иены – 228, швейцарские франки – 102, румынские леи – 37,5 руб.».

С какой бешеной скоростью изменялся курс рубля (разумеется, не в лучшую для него сторону), становится ясным при сравнении газетных публикаций, отстоящих друг от друга всего на 11 дней. Та же газета «День» от 22 августа опубликовала следующие данные под красноречивым заголовком «Падение курса рубля»: «Расчётный отдел при особенной канцелярии по кредитной части по иностранной валюте на 21 августа установил новую расценку курса рубля: фунты стерлингов – 250, франки – 92, доллары – 524, кроны (шведские) – 178, (норвежские) – 163, (датские) – 162, лиры (итальянские) – 72, франки (швейцарские) – 117, гульдены – 222, иены – 271 и леи (румынские) – 371/2. По частным телеграфным сведениям на лондонской бирже фунты стерлингов повысились до 267».

Таким образом, за 11 дней курс английских фунтов по отношению к рублю повысился, с учётом сведений из официальных источников, на 40 пунктов, а по сведениям из частных источников – на 57 пунктов; курс доллара – на 83 пункта; шведских крон – на 30 пунктов и т. д.

Одной из составляющих негативной динамики экономической ситуации было падение производительности труда, о чём сообщалось в экономическом обзоре, опубликованном в «Единстве» уже после Октябрьского переворота, 21 декабря 1917 г.: «На каменноугольных копях Донецкого бассейна в 1917 г. работало 284 432 рабочих (в среднем за один месяц за период январь—август 1917 г.). Это число значительно выше соответствующего числа за вторую половину 1916 г. (256 000). Однако добыча угля за прошедший период 1916 г. уменьшилась против второй половины 1916 г. на 9,2%. Главнейшей тому причиной было чрезвычайное падение производительности труда».

«Русское слово» также систематически уделяло внимание изменениям в экономике: например, в заметке от 16 июня газета опубликовала постановление Временного правительства о повышении подоходного налога. И кадетская «Речь» в течение 1917 г. уделяла внимание вопросам экономики, в том числе проблемам дисциплины на производстве и поставок сырья: ещё в номере от 5 апреля газета при обсуждении вопроса о 8-часовом рабочем дне среди прочего сообщала: «Оставляя в стороне вопрос чрезвычайной и неотложной важности – вопрос снабжения заводов сырьём и топливом… отметим, что сейчас всюду, где это зависит только от рабочих, заводы идут полным ходом, и относительное количество выпускаемых изделий не уменьшилось. / Будет ли так и дальше, и каково качество изделий – вот вопрос, положительный ответ на который, к сожалению, нет возможности дать. Нет почти завода в Петрограде, где бы в дни революции не была уволена часть технической администрации, т. е. инженеров, мастеров, наблюдателей и т. д. Количество уволенных достигает в отдельных случаях 80%».

Динамика ценовых показателей самих газет при продажах в розницу также стала источником оценок негативных изменений в экономике. Так, меньшевистский «День» с марта по сентябрь 1917 г. прошёл ценовой путь от 8 до 15 копеек за экземпляр в рознице; плехановское «Единство» – от 5 копеек в марте до 12 в сентябре; кадетская «Речь» – от 8 копеек в марте до 20 копеек в сентябре.

Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос с тиражами печатных изданий – особенно в связи с тезисом о «баснословных» показателях большевистских газет в 1917 г., будто бы финансировавшихся из «тёмного» зарубежного источника (подробнее об этом далее). Интересно, что несмотря на то, что в самих газетах того времени тираж указывать было не принято, в современных исследованиях, в том числе в учебной литературе, используются на сей счёт конкретные данные. Изучение этого вопроса методом «от обратного», то есть от современных сообщений к первоисточникам, дало следующие результаты. В работе профессора И. В. Кузнецова сообщаются следующие данные о тиражах различных партийных и беспартийных изданий, выходивших в России в 1917 г.: «Из буржуазных изданий наиболее крупный тираж имели “Русское слово” (свыше 1 млн. экз.), “Биржевые ведомости” (120 тыс. экз.), “Петербургский листок” (80 тыс.), “Новое время” (60 тыс.), “Раннее утро” (60 тыс.), “Русские ведомости” (50 тыс.), центральный орган кадетов газета “Речь” (40 тыс. экз.)»[59]59
  Кузнецов И. В. История отечественной журналистики (1917–2000) / И. В. Кузнецов. – М. – Флинта. Наука. – 2002.


[Закрыть].

В опубликованном же почти на тридцать лет ранее, в 1970 г., исследовании А. З. Окорокова сообщается, что «к началу 1917 г. “Русское слово”, например, выходило тиражом 600–800 тыс. экз. (временами печаталось более 1 млн. экз.), “Биржевые ведомости” – 120 тыс., “Новое время” – 60 тыс., “Речь” – 40 тыс., “Раннее утро” – 60 тыс., “Русские ведомости” – 50 тыс., “Утро России” – 30 тыс., “Петербургский листок” – 80 тыс. Тираж газеты “Копейка” превышал 1 млн. экз.»[60]60
  Окороков А. З. Октябрь и крах русской буржуазной прессы / А. З. Окороков. – М. – Мысль. – 1970.


[Закрыть]. Причём этот автор ссылается на данные из двух источников – статью «К вопросу о распространении» в еженедельном сборнике «Красная печать»[61]61
  Б/п. К вопросу о распространении // Красная печать. Еженедельный орган Отдела печати ЦК РКП. – М. – Красная новь. – Главполитпросвет. – 1924. – С. 29.


[Закрыть] Отдела печати ЦК РКП (Центрального комитета Российской коммунистической партии) за 1924 г. и брошюру С. Срединского «Газетно-издательское дело», также за 1924 г. Действительно, оба этих источника подтверждают изложенное у А. З. Окорокова, а затем у И. В. Кузнецова. Кроме того, в материале С. Срединского даётся более, чем исчерпывающий ответ на вопрос об объёмах выпускавшихся в канун войны и революции большевистских изданий. Так, тираж выходившей в Петербурге в 1912–1914 гг. (то есть до официального запрета) газеты «Правды» поначалу был даже для тогдашнего масштаба велик: её первые номера печатались в количестве 80–85 тысяч экземпляров. При этом надо обязательно учитывать, что в рознице номер «Правды» стоил 2 копейки, что и обеспечивало благоприятные условия для увеличения спроса в малоимущей рабочей среде. Впоследствии же, по С. Срединскому, «благодаря многочисленным преследованиям не только самой газеты и её сотрудников, но и подписчиков и даже просто читателей, тираж несколько понизился и в течение последующих двух лет колебался в пределах 40–50 тысяч, падая в моменты особенно сильного преследования до 35 и поднимаясь в моменты острого подъёма рабочего движения до 60 тысяч в день. Из этого количества приблизительно половина расходилась в Петербурге, а вторая половина – по всей рабочей России: от Архангельска до Баку, от Риги до Владивостока… Февральская революция 1917 года отразилась как на увеличении тиража, так и числа газет. Во множестве появились социалистические газеты, до того запрещённые. Однако все они представляли скромную величину по сравнению с могуществом буржуазной прессы. Тираж московской большевистской газеты “Социал-Демократ” в октябре 1917 г. не превышал 45 тыс. Достаточно сказать, что в это время тираж “Русского Слова” достиг рекордной для русской печати цифры – 1 200 000 экземпляров в день»[62]62
  Срединский С. Газетно-издательское дело / С. Срединский. – М. – Гос. ин-т журналистики. – 1924.


[Закрыть].

С тиражами других, не большевистских изданий ситуация складывалась примерно таким же образом. По современным исследованиям, тираж меньшевистской газеты «День» в течение 1917 г. колебался в пределах 38–50 тыс. экз., «Живого слова» – 30–85 тыс. экз., «Известий Петроградского совета» – 100–215 тыс. экз., «Новой жизни» – 62–115 тыс. экз., «Нового времени» – 55–100 тыс. экз., кадетской «Речи» – 50–100 тыс. экз., большевистской «Правды» – 42–100 тыс. экз.[63]63
  Малышев Д. В. Газета «Новое время» и периодическая печать Петрограда в 1917 году: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 / Д. В. Малышев. Санкт-Петербургский гос. университет. – СПб. – 2004.


[Закрыть]

В совокупности эти данные с очевидностью доказывают, что тиражи большевистских изданий не превышали тиражей других партийных изданий и тем более не могут претендовать на звание «баснословных».

Между тем издание газет и журналов любой направленности во все времена было делом нелёгким. Расходы издательского предприятия и тогда, и по сей день складываются из затрат на доставку по подписке (основная статья, если издание подписное), на бумагу (вторая по значимости статья расходов), на полиграфические услуги (третья по значимости) и, в меньшей степени, на оплату редакции и хозяйственных нужд. Доходная часть бюджета газет формируется из средств, поступающих от подписки, розничных продаж, а также от размещения объявлений, то есть оплачиваемой рекламы, которая у некоторых изданий становится основным источником (в начале ХХ в. был ещё доход от продажи макулатуры).

При этом рекламная составляющая в доходах большинства газет была разнообразной. Так, большие объёмы рекламы публиковали меньшевистский «День» и кадетский официоз «Речь»; разумеется, публиковали рекламу и демонстрировавшие отстранённость от политических процессов и официально беспартийные издания – от бульварной газеты «Живое слово» и «Газет-копеек», выходивших в крупных городах, до солидного «Русского слова» И. Д. Сытина.

Содержательный характер рекламы также отличался в зависимости от «статуса» (массовости и влиятельности) газет, в которых размещались объявления о тех или иных товарах и услугах. Но некоторые виды рекламы были общими для разных изданий. Так, реклама ежедневных представлений цирка Чинизелли публиковалась одновременно и ежедневно в «Дне» и «Речи». Значительный объём газетной площади систематически отводился также следующим видам рекламы: банковским отчётам; театральным и цирковым постановкам (модульной, с графическими изображениями, при этом замечу, что театральные и цирковые постановки в течение всего 1917 г. пользовались повышенным интересом публики); лекарственным препаратам (модульной, с графическими изображениями); текстовым объявлениям об оказании различного рода медицинских услуг; текстовым объявлениям о различного рода обучающих курсах; текстовым объявлениям о сдаче в аренду жилых и коммерческих помещений; рекламе запасных частей для конных экипажей; рекламе папирос (с графикой); большим спросом пользовалась также в различных изданиях публикация объявлений о похоронах и соболезнований, занимавших подчас до 1,5 страницы в одном выпуске, и др.

Кроме того, во многих случаях в 1917 г. (как и теперь) выпуск изданий зависел от прямого финансирования – от того, что на современном языке называется спонсорством. Известно, что, например, суворинское «Новое время» использовало средства «Русско-французского банка», кадетская «Речь» – «Азово-Донского банка», меньшевистский «День» – Банковской конторы Лесина[64]64
  У В. А. Журавлёва.


[Закрыть]; московское «Утро России» финансировалось крупнейшими предпринимателями Центрально-промышленного района, такими, как А. И. Коновалов, Н. Д. Морозов, С. И. Четвериков, Д. В. Сироткин, П. А. Бурышкин[65]65
  У Ю. А. Жердевой.


[Закрыть] – не считая того, что основателем газеты, как уже упоминалось, был представитель известного рода предпринимателей П. П. Рябушинский. Кроме того, что касается изданий кадетов и октябристов, финансовую помощь им оказывали С. М. Проппер, И. Д. Сытин, Г. Д. Лесин и другие промышленники и банкиры, близкие к октябристско-кадетским кругам, а также Международный, Русско-азиатский, Азовско-донской, Волжско-камский коммерческий и Франко-русский банки, межпартийный финский совет и «старофинская» партия.

Характерно, что из всех приведённых традиционных источников заработка, включая доходы от рекламы и прямое финансирование, большевистская печать, а также плехановское «Единство» использовали лишь поступления от розничных продаж и пожертвований рабочих, которые вряд ли возможно отнести к разряду финансового спонсорства, подобно банковскому, хотя пожертвования рабочих достигали подчас немалых размеров: таким образом эти издания подчёркивали свою принадлежность исключительно малоимущим, трудящимся слоям.

Однако любые параметры приобретают ценность лишь в случае их соотнесения с покупательной способностью того слоя населения, на продажи в котором рассчитывают конкретные издания. Разумеется, галопировавшая в 1917 г. инфляция, как это видно хотя бы из приведённой выше динамики курса рубля, живо затрагивала показатели покупательной способности всех слоёв населения, а в особенности самого малоимущего – городских рабочих. Точную картину происходившего поможет установить сравнительный анализ величин оплаты труда и цен на товары и услуги.

Естественно, первостепенный интерес представляют цены на продовольствие, нехватка которого к середине 1917 г. ощущалась уже настолько остро, что речь шла о надвигавшемся голоде. Для упорядочения распределения продовольствия в столице был учреждён специальный комитет, чьи постановления, регулировавшие цены на продукты, публиковались в печати. Например, следующие характерные объявления опубликовала 27 августа кадетская «Речь»: «Такса на яйца и соль. Оптовая цена: яйца сырые – 201 руб. 60 коп. – за ящик со склада Центральной продовольственной управы. Соль – 2 руб. 20 коп. за пуд (с кулем). Розничная цена: яйца сырые – 1 руб. 60 коп. за десяток (без брака и боя), яйца варёные – 19 коп. за штуку, соль – 3 коп. за фунт»; «От Петроградского центрального продовольственного комитета. Обязательное постановление. О продаже телятины… Розничная цена: 1-й сорт задняя часть – 1 руб. 50 коп. за фунт, 2-й сорт передняя часть – 1 руб. 24 коп. за фунт». Пересчёт по соответствию стандартного американского и английского фунта 453,59 грамма и старорусского пуда – 40 фунтам, или 16,38 килограмма, даёт следующие интересные результаты.

Регулируемые цены на продовольствие в Петрограде в августе 1917 г.

Конечно, помимо продовольствия как рабочие, так и другие категории населения испытывали потребность в затратах на целый ряд необходимых товаров и услуг из непродовольственного сектора. Данные, собранные из рекламных объявлений, публиковавшихся в газетах того времени, формируют следующую ценовую картину.

Цены на товары и услуги, рекламировавшиеся в газетах Петрограда в 1917 г.

Кроме того, для выяснения покупательной способности той или иной категории населения, в частности рабочих (а именно к этому мы здесь стремимся), потребуются сведения о величинах дохода (в случае с рабочими – о величинах средней зарплаты). По данным из приведённого экономического обзора в плехановском «Единстве» от 21 декабря 1917 г., «в расценках большинства железных дорог за первую половину 1917 г. мы находим цифру денного заработка для среднего мастера 8 руб., тогда как в промышленных центрах тот же мастер зарабатывал от 12 до 17 руб. в день. С тех пор, правда, железнодорожникам были даны большие прибавки, но и городские рабочие не отставали по части прибавок». С учётом этих данных возьмём для расчётов среднюю величину дневного заработка квалифицированного рабочего в 12 руб., тогда величина его месячного дохода в 1917 г. составит 312 руб. (из расчёта 26 рабочих дней, по 6 дней в неделю, как это было принято в то время). Учтём в его тогдашнем существовании, во-первых, транспортные расходы: возьмём стоимость 15 коп. за проезд в трамвае в один конец раннего движения в день и 20 коп. – за проезд в обратном направлении, то есть 35 коп. за один рабочий день, что составит 9,1 руб. в месяц. Используем также ещё один важнейший показатель – способность обеспечения за зарплату питанием самого рабочего и его семьи: выясняется, что на примерно 300 руб. в месяц можно было приобрести почти 100 кг телятины 1-го сорта.

Разумеется, необходимо учитывать, что данные по заработкам, приведённые «Единством», относятся к первой половине 1917 г., а цены на мясо – к августу. При этом галопировавшая инфляция, – а курс доллара в это время, напомним, повышался на 83 пункта в течение всего 11 дней, – фактически обесценивала любую заработную плату: поэтому на самом деле рабочий, конечно, не мог приобрести на свою зарплату, насколько внушительной бы она ни казалась, 100 кг телятины. Тем не менее, и в таких условиях затраты на покупку, к примеру, 30 номеров меньшевистской газеты «День», по 12 коп. за номер в середине 1917 г., составляли совсем небольшую сумму – 3,6 руб. в месяц. И если ежегодник газеты «Речь» стоимостью 3 руб. вряд ли входил в перечень предметов первой необходимости рабочего, то брошюру Г. В. Плеханова «Тезисы Ленина, или о том, почему бред бывает подчас интересен» по цене 10 коп. за экземпляр он вполне мог позволить себе приобрести без особого ущерба для бюджета семьи. Покупательная способность рабочих, таким образом, особенно с учётом многочисленности этого социального слоя, была достаточно высокой для того, чтобы за счёт подписки, покупки в розницу и дополнительных добровольных пожертвований обеспечить устойчивое финансовое положение рабочей печати.