Текст книги "Большевики. 1917"

В ещё более обличительном тоне в адрес самодержавия были выдержаны публикации «Утра России», посвящённые убийству Григория Распутина в номере от 20 декабря 1916 г. В заметке «Прорубь» автор адресовал правительству совсем уже гневные строки: «Да ведь это же он, дух этот, дух эпохи, этот самый режим византийский лежит там на холодной груди Невы, столько уже унесшей тайн и крови, это он брошен там теми, кто это совершил, чтобы она унесла его с глаз долой. И пусть так и будет. Пусть он исчезнет».

Вместе с упомянутым «духом» совершенно исчезали по мере приближения к Февральской революции 1917 г. и какие-либо намёки на былую почтительность в адрес самодержавия (и представлявшего его интересы правительства) не только с газетных полос, но и из сознания народных масс и думского истеблишмента. Так, в обзоре печати от 18 декабря 1916 г. «Речь» опубликовала значительный отрывок из текста газеты «Биржевые ведомости», посвящённого прениям в Государственной думе, выдержанного в духе прямых обвинений в адрес режима: «Мало оказалось обкарнать общественные организации применением к ним 87-й статьи, отдававшей их под надзор администрации, – понадобилось прибегнуть к прямому запрету, и тем самым почти накануне роспуска Гос. Думы снова показать ей, каково истинное лицо системы, осуждённой в сознании всей страны. Оказательство этого “лица” дало надлежащий эффект. Думские речи, при всём разнообразии их оттенков, отразили властное наступление общественности, предостерегающей против ослабления занятых Гос. Думой позиций, призывающей к спасению отечества, напоминающей, как это было сказано в одном постановлении, что все сроки истекают и близятся к концу даваемые отсрочки».

Газета «Русское слово», используя тот же, что и в «Речи», приём маскировки собственного мнения за цитатами из других изданий, в обзоре печати от 1 декабря 1916 г. сообщала: «“Московские ведомости” открыто и не без гражданского мужества признают, что правые организации разбиты и что чёрная сотня в полном своём составе потерпела жесточайшее и бесславное поражение. Причину этой “гибели надежд” газета совершенно справедливо видит в том, что правые организации “оподлели”… Из кого же, в самом деле, набирать теперь новую черную рать?.. Притом же сами “Московские ведомости” не отрицают, что “авторитет правительства в глазах народа падает всё ниже и ниже” и что “в данный момент враги нашего государственного строя стоят на самом пороге к достижению своих ближайших целей”».

Как покажет история, враги самодержавия в лице большевиков и других левых течений действительно уже «стояли на пороге» его свержения. И хотя Ленин, находясь за границей, не мог принимать в этом такого деятельного участия, как ему хотелось бы, однако на тот момент он в этом не слишком и нуждался: царизм сам, как и родственные ему режимы в Европе, в точном соответствии с ленинскими установками, рыл себе могилу в сознании масс.

Глава 3. Большой Февраль

Когда Ленин узнал о Февральской революции в Петрограде, он написал своей соратнице Александре Коллонтай из заграницы: «Сейчас получили вторые правительственные телеграммы о революции 1 (14). III в Питере. Неделя кровавых битв рабочих, и Милюков + Гучков + Керенский у власти!! По “старому” европейскому шаблону… Ну что ж! Этот “первый этап первой (из порождаемых войной) революций” не будет ни последним, ни только русским. Конечно, мы останемся против защиты отечества, против империалистической бойни, руководимой Шингарёвым + Керенским и Ко. / Все наши лозунги те же»[36]36
  Керенский А. Ф. Россия в поворотный момент истории / А. Ф. Керенский. – М. – Центрполиграф. – 2006. – С. 299.


[Закрыть]. Керенский в своих насыщенных субъективными оценками мемуарах сообщал также, что Ленин, среди прочего, отправил телеграмму партийцам (в транскрипции Керенского – «сообщникам») с инструкциями в Стокгольм следующего содержания: «Наша тактика: полное недоверие; никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями».

Между тем в своей характеристике того, что Февральская революция оказалась лишь первым этапом из порождённых войной революций в Европе и мире, Ленин вновь проявил поразительную способность к предвидению. А теперь – о том, как всё происходило на самом деле.

К концу 1916 г. высказывания периодической печати даже умеренного толка носили совсем уже категорический характер: таковы были настроения в обществе, и газеты их пунктуально отражали. Например, прогрессистское «Утро России» в редакционной статье «Последние минуты» открыто заявляло: «Именно во имя победы мы должны сказать громко: “С этим судорожно отмирающим режимом мы идём к смерти и гибели!”»[37]37
  Вишневски Э. Капитал и власть в России. Политическая деятельность прогрессивных предпринимателей в начале ХХ века / Э. Вишневски. – М. – Изд-во МГУ. – 2006. – С. 26–28.


[Закрыть]. Тем не менее среди свобод, достижения которых требовали в то время все партии оппозиционного правительству спектра, одной из главных была отмена политической цензуры для прессы. Суммируя отношение в обществе к проблеме свободы слова, многие современные исследователи периода отмечают, что по этому вопросу в то время находили общий язык между собой представители самых разных, порой противостоявших друг другу политических течений: «Печать взята в тиски. Цензура давно перестала быть военной и занимается охраной несуществующего престижа власти… – утверждал октябрист С. И. Шидловский. Правительственную политику удушения печати критиковал социалист А. Ф. Керенский о бессмысленной цензуре как об одном из факторов, составляющих “главный бич русской общественной жизни”, говорил В. М. Пуришкевич»[38]38
  Журавлев В. А. Без веры, царя и отечества. Российская периодическая печать и армия в марте – октябре 1917 г. СПб. – Министерство образования РФ; СПб ГУ МВД РФ. – 1999. – С. 37.


[Закрыть]. Одновременно сама печать, как это видно по высказыванию в «Утро России», по мере приближения к февралю 1917 г. начала пользоваться всё большей свободой от цензурных ограничений «явочным порядком».

Но, конечно, проблем в обществе хватало и помимо цензуры. В обеих столицах, крупных центрах и в глубинке росло глухое недовольство населения ростом цен на предметы и продукты первой необходимости. Недовольство это естественным образом выплескивалось на тех, кто оказывал дорожавшие услуги и продавал дорожавшие продукты. В исследовании периода Т. А. Белогуровой, например, отмечается, что «в деле об анонимном заявлении крестьян Климовского завода Юхновского уезда смоленскому губернатору говорится “о поднятии местными торговцами цен на ржаной хлеб и предметы первой необходимости”. Из фельетона В. Федоровича “К мародёрам” в “Голосе Москвы” тоже можно сделать вывод, что недовольство растущими ценами обращалось прежде всего на торговцев. Автор сравнивал их с мародёрами, что соответствовало общественным настроениям»[39]39
  Белогурова Т. А. Отражение общественных настроений в российской периодической печати 1914 – февраля 1917 г.: дис. … канд. ист. наук: 07.00.02 / Т. А. Белогурова; Гос. пед. ун-т им. И. Г. Петровского. – Брянск. – 2006. – С. 177.


[Закрыть]. Составители одного из относящихся к тому периоду циркуляров Департамента полиции МВД отмечали, в частности, что повышение цен «особо тяжело отразилось на беднейших классах населения, недовольство коих уже стало проявляться в некоторых местностях в виде попыток к устройству уличных беспорядков и погромов торговых помещений купцов, подозреваемых в умышленном повышении цен»[40]40
  Там же.


[Закрыть].

Ухудшившейся к 1917 г. экономической ситуацией и недовольством населения спешили воспользоваться в своих целях партии левого толка, такие, как большевики и партия социалистов-революционеров, в нелегальных листовках которых «появились призывы бороться с дороговизной не при помощи «разгрома лавок и избиения лавочников», а организованным совместным протестом «против общей причины дороговизны – против войны». Однако ошибочным было бы поддерживать бытовавшее ещё в советские времена мнение, будто только партии левого толка, в большей степени большевистская, работали на революцию. В исследовании Ю. А. Жердевой, например, выявлено, что «единственная власть, которая могла бы удовлетворить кадетов, – это власть “революционная”, никак не связанная в массовом сознании с прежней государственной властью». Причём свою «революционность» кадеты оправдывали тем, что только революция могла спасти страну от национального поражения, поэтому главную её задачу видели в «спасении родины». Либеральная пресса, в частности кадетская, «усиливала и обостряла нервное напряжение общества» наряду с «продовольственной проблемой» и «крайней дороговизной». Действуя в ожидании «спасительной» революции и одновременно опасаясь её «разгула», либералы на страницах периодической печати создавали впечатление, что всё в России рушится, обречено на гибель, «преступно», «бездарно» и «продажно»[41]41
  Жердева Ю. А. Русский либерализм в 1917 году: по материалам периодической печати…


[Закрыть], что, строго говоря, в значительной мере соответствовало действительности.

3.1. «Думская болтовня переступила границы терпения». И совершился переворот

Председатель Государственной думы М. В. Родзянко прямо указывал на то, что рост цен на основные продукты заставил «толпы выйти на улицы столицы с криками “Хлеба!”, в результате чего свершился “великий переворот”»[42]42
  Белогурова Т. А. Отражение общественных настроений в российской периодической печати 1914 – февраля 1917 г.: дис. … канд. ист. наук: 7.00.02 / Т. А. Белогурова. Гос. пед. ун-т им. И. Г. Петровского. – Брянск. – 2006.


[Закрыть]. Таким образом, начало февральским событиям в Петрограде положили уличные демонстрации. Но параллельно и одновременно с улицей назревали события и в стенах Государственной думы, в составе которой отсутствовало единство в отношении к происходящему: там зрели заговоры, бытовали ложь и провокации. Так, в письме к епископу Орловскому и Севскому Григорию в Орёл член Госдумы протоиерей Г. Зверев, в частности, сообщал: «Думская болтовня, партийная борьба, для вящей аргументации уснащающиеся бесцеремонной ложью, переступили границы моего терпения» (у Т. А. Белогуровой). Тем не менее одновременно с выплеснувшимся на улицы возмущением рабочих и солдат в конце февраля 1917 г. в стенах Государственной думы началась энергичная деятельность по образованию новых органов власти: причиной для состоявшегося наконец объединения интересов различных фракций послужил указ царя о прекращении занятий парламента до 1 апреля, то есть фактически о роспуске Госдумы. В итоге, под давлением двух мощных составляющих – улицы, где против самодержавия громко высказались рабочие и солдаты, а также объединившихся на всеобщей ненависти к царизму думцев, – участь старого режима была решена.

Совершенно иначе воспринимали ситуацию в России русские эмигранты за рубежом. При отсутствии систематической информации они пользовались слухами и сведениями из непроверенных источников, а потому вынуждены были подчас делать ошибочные выводы о происходящем на родине. «Стали понемногу приходить завсегдатаи “Ротонды”; нас поздравляли; спорили – удержится ли новый царь или будет республика (мы не знали, что французская цензура задерживала телеграммы и что в Петрограде никто больше не думает о Михаиле, а Совет рабочих депутатов обсуждает, как ему быть с Временным правительством), – вспоминал о том, как был воспринят Февраль 1917 г. в Париже, Илья Эренбург. – …Трудно было понять, что происходит в России. Самая солидная газета “Тан” писала, что женщины взбунтовались из-за перебоев с доставкой продовольствия, что перебои объясняются снежными заносами, что Николай был связан с германофильскими кругами, а Михаил настроен в пользу союзников. Поскольку генерал Хабалов заявил, что в Петроград будут доставлены большие запасы муки, беспорядки можно считать оконченными».

Однако на самом деле события в Петрограде развивались практически молниеносно: за несколько коротких дней страна, оставив царизм навсегда позади, фактически перешла к устройству республики, в одночасье явив изумлённой Европе сразу два органа власти – Временное правительство и Совет.

Разумеется, первым делом потрясение такого масштаба отразилось на возможностях прессы. Наступил перерыв в обычном графике выпуска газет, тем более чувствительно воспринятый в обществе, что обычным для того времени был ежедневный – без выходных – выпуск изданий: несколько дней в конце февраля – начале марта 1917 г., в течение которых не выходили газеты, произвели эффект, равносильный тому, как если бы в XXI век на неделю отключились одновременно Интернет и телевидение. В этих условиях информационный вакуум немедленно заполняли самые невероятные слухи, а потребность в печатной прессе, в полюбившихся в определённых категориях населения газетах ощущалась особенно остро.

Отсутствие достоверной информации – худшее, что могло (и может) произойти в период активной фазы социального переворота, тем более такого эпохального масштаба, как Февральская революция 1917 г. в России. Как и почему произошёл этот перерыв в выпуске газет – единственного средства массовой информации в то время, если не считать Петроградского телеграфного агентства, сводки которого публиковалась среди прочего в этих газетах, – вот что важно понять.

О существовании документов – указов или распоряжений, на основании которых в конце февраля 1917 г. мог быть принудительно остановлен выпуск газет, до сих пор ничего не известно. Тем не менее оставшиеся от того времени многочисленные косвенные данные, прежде всего газетные публикации, позволяют выдвинуть ряд следующих версий. Так, если предположить, что перерыв произошёл по распоряжению старой власти, то нужно иметь в виду, что прерогативой принятия таких решений располагало прежде всего Министерство внутренних дел, в составе которого находилось Главное управление по делам печати, осуществлявшее цензурный надзор. Само министерство с осени 1916 г. возглавлял, напомним, А. Д. Протопопов, известный своими жёсткими мерами по отношению к критическим выступлениям даже и подцензурной печати. Однако наиболее вероятным представляется, что в письменном видетакие документы могли не выходить вообще, поскольку иначе об их существовании неминуемо сообщалось бы в прессе, возобновившей выпуск после Февральской революции.

Следующая версия о вероятности участия царских властей в нарушении графика выпуска газет касается проведённого у председателя последнего царского правительства Н. Д. Голицына 26 февраля совещания, на котором в связи событиями в Петрограде среди прочего было принято решение объявить город на осадном положении. Можно предположить, что наряду с введением комендантского часа осадное положение «автоматически» подразумевало перерыв в выпуске прессы.

Кроме того, в современных исследованиях периода отмечается возможность применения военными властями права приостановки выпуска газет, которым они пользовались по Положению о военной цензуре, введённому в действие указом царя от 20 июля 1914 г. Однако не менее вероятными, но наиболее действенными причинами наступления перерыва в выпуске периодической печати представляются следующие.

Во-первых, уличные выступления в Петрограде в третьей декаде февраля достигли такого масштаба, который делал невозможным осуществление любой предпринимательской деятельности, в том числе работу типографий. Демонстрации переросли в столкновения с полицией, началась стрельба, в результате чего, по многочисленным свидетельствам, была прервана работа транспорта (к концу февраля в Петрограде прекратили движение трамваи). Типографские рабочие принимали участие в выступлениях наряду с рабочими других предприятий, а в Москве, по некоторым данным, они прекращали работу в связи с отказом издателей публиковать в газетах информацию о событиях в Петрограде. При этом забастовочная активность типографских служащих в Российской империи вошла в традицию задолго до Февральской революции и даже до начала Первой мировой войны. Так, «Русское слово» в опубликованном в номере от 3 мая 1914 г. подробном отчёте о том, как рабочие в обеих столицах и в провинциальных городах отмечали Первомай, сообщало, что только в Москве 1 мая «бастовали 25 типографий. Газеты, за исключением “Московских ведомостей”, вчера не вышли… вследствие забастовки в Петербурге не вышли почти все газеты», в Армавире «вчера бастовали рабочие всех типографий. Вследствие забастовки наборщиков газета “Отклики Кавказа” сегодня не вышла», в Екатеринодаре «“Кубанский курьер” не вышел вследствие забастовки наборщиков», в Киеве «вечерние газеты не вышли… сегодня вышли лишь “Киевлянин”, “Киев” и “Двуглавый орёл”» и т. д.

Но к трудностям февраля 1917 г. прибавлялось ещё и то, что в типографии скорее всего нельзя было доставить бумагу и другие материалы, прерывалась подача электричества: именно на такого рода причины указывает, в частности, публикация газеты «Русское слово» от 3 марта: «Вследствие технических затруднений, испытываемых типографией “Русского слова” в настоящие дни, мы лишены возможности напечатать в номере сообщения наших корреспондентов о событиях в Ярославле, Костроме, Харькове, Нижнем Новгороде, Царицыне и др.». Те же причины упоминаются и в резолюции состоявшегося 2 марта заседания Всероссийского общества редакторов: «Выслушав доклад представителей совета общества об исполнении возложенного собранием 1 марта поручения обратиться к исполнительному комитету Государственной Думы для принятия мер к обеспечению немедленного нормального выхода ежедневных газет, общее собрание вновь отмечает настоятельную для государственных интересов необходимость появления ежедневных газет и, позаботившись со своей стороны о преодолении возникших технических препятствий, поручает совету принять все меры к осуществлению немедленного выхода газет» (опубликовано в «Русском слове» 4 марта 1917 г.).

Во-вторых, издатели добровольно прекращали выпуск газет из опасений, что власти могут закрыть газеты, если они будут публиковать сообщения о событиях в Госдуме и на улицах. Эту версию также подтверждает информационное сообщение под заголовком «Печать», опубликованное в номере газеты «Русское слово» от 7 марта: «Когда народ ищет дорогу к свободе, нельзя оставлять его в темноте. Но что было, то прошло, и ошибка в фальшь не ставится. Зато теперь голоса свободной печати звучат как гимн воскресшей России…». Очевидно, что под «ошибкой» газета подразумевала добровольные действия издателей по прекращению выпуска газет. Между тем из приведённого сообщения в «Русском слове» становится известным и то, насколько серьёзными оказались последствия нарушения графика выпуска газет: «Наконец получились и петроградские газеты. Целых семь дней длилось это вынужденное молчание, и семь дней столица питалась только слухами и наскоро составленными листками информационного характера. Насколько это было вредно для дела революции – ясно само собой. Когда созидается новая жизнь, нельзя тушить фонари».

Версию добровольного прекращения выпуска газет подтверждает и дальнейший ход событий: в первых числах марта 1917 г. редакции многих газет обращались за разрешениями на продолжение выпуска к одному из новых центров власти – Совету рабочих и солдатских депутатов (содержание и обстоятельства появления этих документов обсуждаются далее). И из самого факта обращений логически следует, что до того издания вынужденно этот выпуск прекращали. При этом некоторые крупные газеты, такие, как «Русское слово», возобновили выпуск ранее, нежели были получены разрешения от новых властей; вероятно также, что «Русское слово» вообще не сочло нужным обращаться за разрешением – тем более что все источники любого государственного нормотворчества находились в Петрограде, а штаб-квартира этой и многих других влиятельных газет – в Москве.

Думается, что помимо опасений закрытия, которые небезосновательно испытывали издатели, на прекращение выпуска газет повлиял почти весь комплекс перечисленных факторов, и теперь представляется небесполезным установить действительные параметры этого перерыва. Как следует из приведённой выше публикации «Русского слова» – на семь дней. В номере же газеты «Биржевые ведомости» от 5 марта сообщение под заголовком «Аукцион московских газет» начинается со слов: «3 марта днём на улицах Петрограда после трёхдневного перерыва появились в продаже московские газеты». Итак, семь дней, по версии газеты «Русское слово», и три дня – по версии газеты «Биржевые ведомости».

На самом же деле по формальному признаку нарушения графика выпуска газет – такого, когда в один и тот же день не вышло бы ни одной газеты, – не наступало: в дни, когда прерывали выпуск одни газеты, его возобновляли другие издания или выходили в свет новые газеты, созданные непосредственно в ходе революционных событий, и фактически ни в один из дней конца февраля – начала марта 1917 г. общественность не оставалась без газет. Например, последний февральский номер петроградской газеты «Биржевые ведомости» вышел в свет 28 февраля. В тот же день, 28 февраля, появился первый номер «Известий Петроградского совета рабочих депутатов». А непосредственно накануне, 27 февраля, когда в Москве вышли последние февральские номера «Русского инвалида» и «Русского слова», а в Петрограде – «Русских ведомостей», в Петрограде же был издан первый номер «Известий революционной недели», предпринятых Комитетом петроградских журналистов и выпускавшихся до 5 марта, когда большинство газет уже полностью возобновили издание; походая газета – «Известия московской печати» вышла 1 марта в Москве. Одно из самых популярных изданий того времени – московское «Русское слово» не выходило всего два дня, 28 февраля и 1 марта, уже 2 марта газета вновь начала выпуск; «Русские ведомости» в Петрограде также остановились всего на два дня, 28 февраля и 1 марта, возобновившись 2 марта. Незначительными оказались перерывы в выходе в свет других популярных изданий, и лишь некоторые газеты не радовали читателей относительно долго – до семи дней.

Кроме того, до сих пор было принято считать, что подцензурная печать не могла сообщать о том, что происходило на улицах Петрограда и в стенах Госдумы в период активной фазы Февральской революции, – и оттого что многие газеты прервали выпуск, и потому что издатели продолживших выпуск газет не публиковали информацию из опасений их закрытия. Это верно также лишь отчасти. Так, последний февральский выпуск «Русского слова», вышедший без порядкового номера с подзаголовком «Бюллетень 27 февраля», подробно рассказывал о межфракционных переговорах в Государственной думе. В тот же день, 27 февраля, вышло и «Экстренное приложение к № 47» (таков подзаголовок названия) газеты «Русские ведомости», хотя и не сообщавшее о переговорах в Госдуме, но обнародовавшее подробности происходившего с печатной прессой в те напряженные дни: в сообщении под заголовком «Петроградские газеты» говорилось: «Сегодня в Петрограде вышли только газеты “Свет”, “Земщина”, “Петроградские ведомости”, “Торгово-промышленная газета” и “Правительственный вестник”. Завтра газеты “День”, “Речь”, “Новое время”, “Биржевые ведомости” и “Русская воля” не выйдут».

Тем не менее кажущиеся незначительными для обычного времени перерывы в выпуске популярных газет в период социальных перемен, подобных Февральской революции, становились настоящим потрясением. Новые, самоотверженно предпринимавшиеся журналистами издания в обеих столицах также не могли компенсировать нехватку привычных газет, их отсутствие на прилавках было слишком заметным и вызывало тревогу. Не могли заполнить информационный вакуум и такие издания, как «Русский инвалид» (даже если они и выходили бесперебойно): первые страницы этой газеты отводились в то время под публикацию списков «высочайше награждённых воинов», на других располагались не отличавшиеся актуальностью сообщения об аудиенциях председательнице Общества попечительства об увечных воинах (и т. п.) – и ни слова о событиях в Петрограде, уже достигших своего апогея.

Всё это в качестве следствия породило ажиотаж, подробно описанный в одной из публикаций «Русского слова» от 4 марта: «Сегодня в Петроград после долгого промежутка времени прибыли московские газеты с подробным изложением всех петроградских событий. Едва только поезд остановился, как к багажному вагону, в котором следовали газеты, бросилась толпа артельщиков. Началось форменное сражение, которое затем перенеслось к киоскам и магазинам. В течение нескольких минут московских газет не стало. Перед магазином т-ва И. Д. Сытина на Невском стояла огромная толпа народа. Когда приказчик заявил, что все номера “Русского слова” проданы, начались протесты, и толпа только после того, как сама удостоверилась, что ни одного номера газеты не осталось, стала расходиться. Затем в течение целого дня московские газеты котировались, как биржевые бумаги: за номер платили 100 и даже 1000 рублей. У некоторых пунктов, где производился сбор в пользу революционных нужд, начался своеобразный аукцион. Сначала продавались стихи на смерть Распутина, затем обгоревшие бумаги из охранного отделения и другие реликвии реакции. У кафе “Пекарь” аукцион достиг грандиозных размеров. Один из номеров “Русского слова” был продан за 10 000 рублей, пожертвованных в пользу революции директором товарищества “Жест” Левенсоном. В течение целого дня в петроградское отделение газеты “Русское слово” обращался ряд учреждений с просьбами продать им номера газет, предлагая какие угодно деньги. Вообще следует отметить колоссальный спрос, который проявляет сейчас столица на произведения печати. Известия, выпускаемые комитетом петроградских журналистов, печатаются в количестве 2 миллионов экземпляров и в течение нескольких часов расходятся» (заметка под заголовком «Колоссальный спрос на газеты»).

По-разному складывалась политическая ситуация в российской провинции. Но и здесь индикатором изменений служили взаимоотношения местных властей с печатью. В одних городах верные самодержавию администрации насильно прекращали выпуск печати, о чём сообщалось, в частности, в публикации «Русского слова» от 3 марта: «В некоторых городах уже состоялось присоединение к новому правительству. Арестованы губернаторы, полиция. В других губернаторы и жандармские власти всё ещё запрещают печатание агентских телеграмм и конфискуют газеты». А в некоторых городах, наоборот, газеты беспрепятственно выходили. Например, в Одессе местная газета «Русская речь» не прекращала выхода в разгар революционных событий в Петрограде (в подшивке издания сохраняются номера от 28 февраля и от 1 марта 1917 г.). Однако из-за прекращения пересылки телеграмм Петроградского телеграфного агентства газета впервые смогла сообщить о событиях в Петрограде лишь в номере от 4 марта.

Примечательной была атмосфера, сопровождавшая возобновление выпуска старых изданий и появление новых газет: это была атмосфера возрождения полноценной общественной жизни, свободы слова, атмосфера всеобщего единения и высоких надежд. Так, 4 марта газета «Русское слово» опубликовала следующее характерное обращение Совета редакторов к читателям: «Злостное пренебрежение старого режима к священным интересам родины привело к полному его крушению… Управление старого режима сопровождалось нарушением нормального порядка, расстройством всей жизни, которое вызывает тревогу, и возникновением самых чудовищных слухов… Стойко и организованно сплотимся вокруг Государственной Думы и дружно поведём настрадавшуюся родину на светлый путь мирного развития».

Реальное существование упомянутых в обращении «чудовищных слухов», служивших в том числе причинами трагических инцидентов, наглядно подтверждается соседствующей публикацией «Русского слова»: «Среди населения Петрограда циркулирует слух, будто со Спасо-Преображенского лейб-гвардии собора сняты пулемёты, которыми якобы 3 марта обстреливались войска, собравшиеся на площади для выслушивания речей членов Государственной Думы Родичева и Назарова. Этот вздорный и совершенно ложный слух злонамеренно распространяется до сих пор, вследствие чего собор неоднократно подвергался обстрелу. Желая положить предел этому печальному явлению, я, как член Государственной Думы и служащий при названном соборе, свидетельствую, что слух не имеет никаких оснований. Никаких пулемётов со Спасо-Преображенского собора никто не снимал, и таковых никогда там не было… Член Государственной Думы протоиерей Адриановский».

В первые мартовские дни 1917 г. произошло не только восстановление нарушенного графика выпуска ранее издававшихся газет, но и состоялся всплеск инициатив по выпуску новых изданий, в первую очередь партийных, что, очевидно, стало прямым следствием многолетних ограничений, налагавшихся на прессу старым режимом. Газета «Русское слово» в номере от 5 марта опубликовала целый ряд сообщений о таких инициативах и, в том числе, сообщение о возобновлении легального выпуска «Правды», каковому факту в то время никто, конечно, особенного значения не придавал (а зря): «“Народная армия”. Собрание офицерских депутатов в зале армии и флота постановило издавать газету “Народная армия” с целью ознакомить войска с настроениями и задачами революционного офицерства. / “Солдатское слово”. Сегодня вышел первый номер газеты “Солдатское слово”. Газета издаётся по распоряжению военной комиссии Государственной думы и печатается в типографии главного штаба. Сегодня же “Солдатское слово” в количестве 100 000 экземпляров отправлено на фронт. / “Газета с.-д.”. Сегодня выходит первый номер социал-демократической газеты “Правда”, издаваемой центральным комитетом партии. / “Вестник Временного Правительства”. Завтра вместо “Правительственного вестника”, выходившего при старом режиме, выйдет “Вестник Временного Правительства”». Кроме того, 7 (20) марта вышла новая меньшевистская «Рабочая газета», 15 (28) марта – будущий орган ЦК Партии социалистов-революционеров «Дело Народа» и другие.

Всего «к февралю 1917 г. только в Петрограде выпускалось свыше 150 газет и более 400 журналов» (по Ю. А. Жердевой), эти данные вполне соотносятся с данными других исследований периода, по которым «с 27 февраля по 25 декабря в Петрограде выходила 161 газета» (у Д. В. Малышева). Отмечается также, что до 1917 г. «количество общественно-политических изданий было значительно меньше, чем развлекательных или профессионально ориентированных. А в период с февраля по октябрь 1917 г. эти показатели возросли в значительной степени за счёт именно политических изданий. Политическая литература стала пользоваться колоссальным общественным спросом, …большую долю в числе вновь появившихся общественно-политических печатных органов составляла собственно партийная печать. Последний факт особенно примечателен ввиду того, что до февраля 1917 г. среди легальных общественно-политических газет и в столицах, и в провинции преобладала “внепартийная” пресса, хотя и оппонировавшая власти, но зачастую отстаивавшая платформу, входившую в программу нескольких партий» (вновь у Ю. А. Жердевой). Кроме того, «в Петрограде в 1917 г. действовало свыше 300 типографий и типолитографий… Практически все крупнейшие российские политические партии образовали в Петрограде свои издательства».

Дотошно перечисляемые здесь подробности происходившего с прессой лишь на первый взгляд могут показаться «техническими»: именно происходившее с прессой в те дни в наибольшей степени характеризовало уровень общественного самосознания, уровень готовности общества к реальной смене политических декораций. И масштабный всплеск издательских инициатив стал свидетельством проявления и принципиально нового уровня общественной жизни, и столь же нового, свободного качества прессы России – прессы, выходившей уже в условиях основных демократических свобод, включая свободу слова. Главными признаками этого качества российской печати стали возможность свободного высказывания мнений по вопросам формирования новой власти, по вопросам войны – вплоть до отрицания необходимости её дальнейшего ведения, возможности проповедования различных взглядов на вопросы собственности, открытой полемики с политическими противниками, обсуждения порядков армейского подчинения и формирования задач для вновь создаваемых органов правопорядка внутри страны и многого другого, обсуждение чего ранее находилось под строжайшим запретом.