Текст книги "Большевики. 1917"

Правда, сам по себе факт этого совпадения может ещё ни о чём не говорить. Тем более что между большевистскими и кадетскими изданиями существовала та самая серьёзная разница, которая заключалась в том, что кадетские издания активно использовали доходы от рекламы, а большевистские – нет. Но кадетская печать, в свою очередь, не использовала систематические сборы добровольных пожертвований, большевистская же печать, наоборот, делала это постоянно: именно вкупе с доходами от розничных продаж такие сборы обеспечивали большевистской печати не только компенсацию расходов, но и возможность извлечения прибыли. И очевидный вывод, который следует из всего перечисленного, состоит в том, что источниками формирования доходной части бюджета большевистской печати были поступления от розничных продаж, добровольных пожертвований рабочих и частных лиц, а также публичных лекций большевистских ораторов, а не средства германского генерального штаба.

Глава 5. Красный Октябрь

«Первая пуля – Керенскому!» – с такими лозунгами на бортах разъезжали грузовики по революционному Петрограду в самом начале жаркого июля 1917 г. Вооружённые до зубов солдаты и матросы действительно были готовы к самым решительным действиям. Но военно-морской министр Керенский по счастливому стечению обстоятельств сумел избежать расправы: едва заслышав о назревающем выступлении, он спешно выехал с инспекцией на фронт. В точности так же ему удалось избежать опасности и в октябре 1917 г.: когда его товарищей по кабинету арестовывали большевики в Белой столовой, Керенский вновь чудесным образом оказался с «инспекцией» на фронте. Однако обо всём по порядку.

Июльское вооружённое выступление 1917 г. в Петрограде обнаружило большевиков и Временное правительство в качестве двух главных центров политического противостояния в российской столице. Узнав о том, что в России свершилась Февральская революция, Ленин, напомним, инструктировал товарищей, что доверия новому правительству нельзя оказывать в принципе, а Керенскому не следует доверять персонально. Нужно ли удивляться тому, что в течение всего 1917 г. он последовательно вёл дело к тому, чтобы свергнуть это правительство, в особенности после того, как его главой после Июльских событий стал Керенский? Поэтому Июль важен для нас именно в качестве преддверия Октября.

В ответ на попытку государственного переворота, в которое по ходу своего развития переросло Июльское выступление и которую фактически спровоцировали большевики через развёрнутую в войсках пропаганду, Временное правительство предприняло комплекс мер, долженствовавших, по замыслу, исключить риск возникновения подобных попыток в будущем. Большевистских вождей и активистов, в том числе Л. Д. Троцкого (Ленин и Зиновьев, как известно, успели скрыться), общим количеством более 70 человек, заключили в тюрьму «Кресты»; прокурор Петроградской судебной палаты объявил о начале расследования событий 3–5 июля; отдельные меры были предприняты против большевистской печати – от погрома в редакции «Правды» до официального запрета распространения в войсках большевистских изданий и закрытии «Новой жизни». И если до того вектор политического развития ещё мог повернуться в другую сторону (например, в сторону создания демократии республиканского образца), то после Июля страна семимильными шагами направилась прямиком к Октябрю.

Однако и арестовав большевистских активистов и вождей по обвинению в шпионаже, Временное правительство не смогло представить сколько-нибудь убедительных доказательств вины и было вынуждено выпустить их на свободу. Популярность большевиков от этих манёвров лишь возросла, к чему добавилась также их роль в противостоянии с генералом Корниловым в августе 1917 г. Большевики умело использовали всплеск своей популярности в рабочей среде и в войсках для завоевания большинства в Петроградском совете: к октябрю, в отличие от июля, лозунг «Вся власть Советам!» стал для них актуален.

5.1. Жаркий июль 1917 г.: генеральная репетиция Октября

Подробности июльских событий в Петрограде, серьёзно повлиявших на расстановку политических сил, описаны, в частности, в публикации «Известий» от 4 июля: «К 8 часам вечера к штабу большевиков дворцу Кшесинской на Петроградской стороне стали стекаться отдельные части 1-го Пулемётного Московского и Гренадёрского полков в полном боевом вооружении, с красными знамёнами и плакатами демонстрации 18 июня, требующими ухода 10 буржуазных министров… От балкона дачи раздаются речи».

Из этой публикации «Известий» становится ясно, что, во-первых, источником июльских столкновений стал штаб большевиков в доме Кшесинской. Отсюда очевидно, что, во-вторых, выступления эти были направлены на вооружённый переворот – смену власти в пользу Советов. То, что Июльское выступление было попыткой государственного переворота, подтверждает в своих воспоминаниях и А. Ф. Керенский: несмотря на вероятный субъективизм и пристрастность его оценок, касающихся событий 1917 г., в этой части они оказываются схожими с другими свидетельствами. В разгар выступления, а именно 2–6 июля, Керенский в качестве военно-морского министра чудесным образом находился не в столице, а на западном фронте вместе с А. И. Деникиным, занимавшим пост начальника штаба верховного главнокомандующего, с инспекцией подготовки к намеченному на 9 июля наступлению русских войск в Галиции. «В действительности восстание началось вечером 2 июля… – сообщает Керенский. – В тот вечер на улицах столицы неожиданно появились грузовики с солдатами и матросами. На одном из грузовиков развевался красный флаг со словами “Первая пуля – Керенскому”. Эти вооружённые люди намеревались схватить меня в здании Министерства внутренних дел, где я находился на совещании с другими министрами. Один из привратников сказал вооружённым бандитам, что я только что отправился на вокзал в Царском Селе, и они немедленно помчались туда. Как позже рассказывали железнодорожные рабочие, мои преследователи успели увидеть лишь хвост уходящего поезда»[94]94
  Керенский А. Ф. Россия в поворотный момент истории… – С. 282.


[Закрыть]. При этом Керенский если и преувеличивал угрозу для собственной персоны, то не слишком.

В номере от 22 июля (4 августа) газета «Русское слово» опубликовала подборку сообщений под общим заголовком «Заговор большевиков», к которой среди прочего перечислялись лозунги выступления: «Убить Керенского!», «Долой войну!», «Долой министров-капиталистов!», «Не нужно наступать!» и т. п. «Новая жизнь» в номере от 4 (17) июля также сообщала об угрожающих приготовлениях восставших: «3 июля до сведения членов Исполнительного комитета дошло, что 1-й народный пулемётный полк разослал по всем воинским частям Петрограда делегатов, чтобы склонить Петроградский гарнизон к вооружённому выступлению 3 же июля со следующими лозунгами: “Долой Временное правительство!”, “Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!”, “Да здравствуют все лозунги большевиков!”» и т. д. Впоследствии, 22 июля (4 августа), «Новая жизнь» сообщила и о других подробностях выступления: «3 июля к восстанию присоединился 1-й пулемётный полк. Руководителем этого выступления был прапорщик Семашко. Он… в апреле должен был отправиться с пулемётной ротой на фронт, но самовольно не исполнил этого распоряжения и продолжал являться в полк, где… образовал “коллектив большевиков”… Полк направился к Таврическому дворцу, где к нему обратились с речами Зиновьев и Троцкий. Последний, приветствуя вооружённое выступление, заявил, что завоевание уже сделано, так как рабочая секция С.Р. и С.Д. согласилась на то, чтобы вся власть была сосредоточена в Совете Р. и С.Д.».

К Июльскому выступлению присоединились и военные части из Кронштадта: в публикации «Русского слова» от 22 июля (4 августа) сообщались подробности обнаружения в особняке Кшесинской бланков военной организации РСДРП с приказами о присылке автомобилей с пулемётчиками и крейсеров из Кронштадта. Здесь же приводилось содержание телеграммы из Стокгольма на имя Ульянова-Ленина: «Штейнберг будет хлопотать субсидию для нашего общества. Обязательно прошу контролировать его деятельность, ибо совершенно отсутствует общественный такт». Кажущийся многозначительным текст этой телеграммы мог или ничего существенного не означать (приводим его для объективности), или не существовать вовсе – тем более что чего только ещё не было найдено в ходе июльских событий в том особняке: например, по свидетельству «Русского слова» – а то, в свою очередь, пользовалось правительственными источниками, к большевикам явно не благоволившим, – в доме была найдена «литература союза русского народа и большое количество открытых писем издания журнала “Паук” с изображением ритуального убийства в Венгрии в 1882 году». Правда в этих сообщениях явно соседствовала с вымыслом, а весь комплекс сведений лишь позволяет вновь утверждать, что организационные источники Июльского выступления действительно находились в большевистском штабе в особняке Кшесинской.

Временное правительство поначалу реагировало на угрозу не слишком убедительно и даже бездарно. Во-первых, на усмирение восставших были посланы незначительные силы казаков, многие из которых погибли под огнём численно превосходивших их и хорошо вооружённых солдат. В итоге атака захлебнулась, усмирение не состоялось, и в том же номере «Русского слова» от 22 июля (4 августа) по этому поводу сообщалось: «Был отдан приказ идти к Таврическому дворцу по маршруту, указываемому Раскольниковым и Рошалем. По пути на Литейном проспекте была открыта перестрелка, продолжавшаяся около часа и повлёкшая за собой многочисленные человеческие жертвы». Ещё ранее, 7 июля, то же «Русское слово» в заметке с характерным заглавием «Убитые и раненые» уточняло количество жертв: «По сведениям, полученным центральным пунктом для оказания медицинской помощи раненым, во время перестрелки зарегистрированы за все три дня 650 раненых, 16 убитых и 40 скончавшихся от ран» – при том, что многие из пострадавших и погибших, очевидно, зарегистрированы не были.

Видный участник событий 1917 г. меньшевик И. Г. Церетели также впоследствии сообщал: «Две сотни казаков, располагавших двумя пулемётами, выведенные против многотысячных вооружённых солдат и матросов, не смогли, конечно, пробить путь к Таврическому дворцу и, несмотря на всё обнаруженное ими мужество, были, как известно, разбиты манифестантами, открывшими по ним перекрёстный огонь, и они, потеряв около двух десятков убитыми и ранеными, вынуждены были прекратить сопротивление»[95]95
  Церетели И. Г. Воспоминания о февральской революции… – С. 328.


[Закрыть].

Во-вторых, Временное правительство направило в прессу беспомощное – из-за того, что оно вышло уже в разгар самого выступления, – заявление, опубликованное в том числе в номере «Новой жизни» от 4 (17) июля: «Ввиду выступлений некоторых воинских частей, происходивших 3 июля и в ночь на 4, в результате чего оказались раненые, всякие вооружённые демонстрации воспрещаются». На этом поначалу все возможности Временного правительства оказались исчерпанными.

Между тем по соседству с заявлением Временного правительства в «Новой жизни» оказались опубликованными и обращения Бюро Всероссийского центрального комитета Советов рабочих и солдатских депутатов, Бюро Всероссийского Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов и воззвание Городской думы Петрограда с призывами прекратить волнения. Эти призывы, кроме того, были растиражированы и другими изданиями, в частности плехановское «Единство» 4 июля также напечатало обращение «Ко всем рабочим и солдатам Петрограда» за подписью обоих Бюро, в котором провозглашалось, что «ни одна воинская часть не имеет права выходить с оружием без призыва главнокомандующего» и что «всех, кто нарушит это постановление в тревожные дни, переживаемые Россией, мы объявим изменниками и врагами революции».

Характерно, что большевики также опубликовали в номере «Новой жизни» от 4 (17) июля своё сообщение: «На фракционном заседании большевиков было постановлено отправиться представителям фракции во все полки, в которых, по сведениям Исполнительного комитета, заметно брожение, для призыва подчиниться воззванию Исполнительных комитетов». Насколько искренним было это обнародованное в печати стремление большевиков утихомирить «брожение» и «призвать» к спокойствию ими же поднятых на восстание солдат и матросов – один вопрос. Очевидно, что возможность смены власти, особенно с учётом численного перевеса восставших, существовала. Другой вопрос заключается в том, были ли сами большевики готовы взять власть в июле 1917 г. По воспоминаниям лидера кадетов П. Н. Милюкова, «в июле лидеры большевиков ещё не считали положение достаточно созревшим для того, чтобы произвести окончательный удар»[96]96
  Милюков П. Н. История второй русской революции… – С. 193.


[Закрыть]. Тем не менее Милюков справедливо отмечал и то, что продолжительная агитация большевиков в армии уже давала свои очевидные результаты, и они «не прочь были произвести пробу, и, во всяком случае, даже и мирная агитация за захват власти не могла обойтись без демонстративных уличных выступлений».

Между тем возмущение частей петроградского гарнизона было вызвано не только работой большевистских агитаторов, но и вполне искренним раздражением, вызванным, во-первых, отказом отпускать с фронта «сорокалетних» на полевые работы, а во-вторых, попытками расформирования тех воинских частей действующей армии, которые отказывались наступать. В призывах Бюро исполнительных комитетов обоих Советов – рабочих и солдатских депутатов, а также крестьянских депутатов, опубликованных в упомянутом номере «Единства» от 4 июля, говорится и об этом: «Расформирование полков на фронте произведено по требованию армейских и фронтовых организаций… Выступление в защиту расформированных полков есть выступление против наших братьев, проливающих свою кровь на фронте».

Некоторую ясность в то, какой именно была тактика большевиков в дни Июльского выступления, вносят публикации «Новой жизни». В номере от 6 июля газета сообщает, что «в ночь на 5 июля состоялось заседание ЦК, который пришёл к решению прекратить демонстрации «ввиду того, что политическими выступлениями солдат и рабочих 3 и 4 июля самым решительным образом подчёркнуто то опасное положение, в которое поставлена страна из-за губительной политики Временного правительства. Утром 5 июля опять состоялось заседание ЦК, которое разработало план мероприятий для удаления из Петрограда иногородних воинских частей и для разоружения бронированных автомобилей и одиночных групп солдат. Кроме того, Центральный Комитет постановил войти в сношения с Исполнительным Комитетом Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов в целях откомандирования добровольно охраняющих помещения партийных органов бронированных автомобилей и солдат и назначения туда постоянного караула или разрешения партийным органам вызывать по своей инициативе караул из преданных Центральному Комитету частей. По поводу необходимости разоружиться ЦК выпустит особое воззвание, точно так же, как и о необходимости вернуться в казармы».

Из этого насколько подробного, настолько же и красноречивого сообщения о двух заседаниях большевистского ЦК, состоявшихся в разгар июльских событий, необходимо сделать следующие очевидные выводы. Во-первых, сообщение подтверждает, что большевики не только участвовали в организации выступления 3–4 июля, но в итоге возглавили его, о чём свидетельствует решение ЦК «прекратить демонстрации»: значит, ранее было принято решение об их проведении. Во-вторых, к июлю большевики располагали собственными, преданными ЦК вооружёнными частями, в том числе на их стороне был и принявший особенно активное участие в выступлении 1-й народный пулемётный полк. В ином случае на заседании большевистского ЦК не было бы необходимости разрабатывать целый «план мероприятий для удаления из Петрограда иногородних воинских частей», которые, очевидно, исполняли решения Временного правительства и, таким образом, мешали выполнению планов большевиков по организации выступления. При этом большевики в занимаемых ими помещениях накапливали оружие и концентрировали там собственные военные формирования. Так, в «Новой жизни» от 7 июля сообщается, что «в доме Кшесинской… было найдено много винтовок, взрывчатого вещества, пулемётов и другого оружия».

Но события далее развивались так, как этого очень бы не хотелось большевикам, и их вожди и партийные активисты были вынуждены ретироваться из помещений, по которым с очевидностью был бы в первую очередь нанесён (и был в действительности нанесён) ответный удар правительственных войск. «Новая жизнь» в упомянутой уже заметке от 7 июля «Занятие дома Кшесинской и Петропавловской крепости» сообщает: «Войска оцепили тесным кольцом Петропавловскую крепость и особняк Кшесинской, выставив на Троицком мосту броневые автомобили, а на Марсовом поле – орудия лёгкой артиллерии. В доме Кшесинской войска не нашли никого, и он сейчас же был занят солдатами, которые приступили к обыску, было найдено много винтовок, взрывчатого вещества, пулемётов и другого оружия. Солдаты и матросы, осведомлённые кем-то заранее, перебрались из особняка Кшесинской в Петропавловскую крепость».

Между тем обстановка анархии, к воцарению которой в столице приложили столько усилий большевики, способствовала и выступлениям некоторых других политических сил, действовавших в собственных целях независимо от большевиков, а именно – анархистов, чей штаб базировался на даче Дурново: П. Н. Дурново в течение 1905–1906 гг., то есть в разгар Первой русской революции, занимал пост министра внутренних дел, поэтому бывший его дом, как полагали, видимо, анархисты, было бы «грешно» не использовать для «революционных нужд». Объектом анархистов стала, в отличие от большевиков, не государственная власть, а типографии, в которых они небезосновательно усматривали источник возможностей для воздействия на общественное мнение. «Новая жизнь» в номере от 5 июля сообщала, что «ввиду захвата анархистами типографии “Нового Времени”, в которой печаталась и “Новая Жизнь”, сегодняшний номер отпечатан в типографии акционерного общества “Слово”, чем и объясняется поздний выход газеты».

В итоге военным частям, верным Временному правительству, наряду с противостоянием пробольшевистски настроенным полкам Петроградского гарнизона пришлось заняться ещё и разоружением действовавших по своему усмотрению анархистов. При этом всё описанное с событиями вокруг дачи Дурново важно здесь и с точки зрения того, что методы большевиков не слишком отличались от тех, которые использовали в своей практике анархисты: поэтому в некоторых изданиях захватчиков типографии «Нового времени» называли большевиками, как это произошло в публикации «Русского слова» от 4 июля: «Манифестантами захвачена типография “Нового Времени”. В типографии распоряжаются большевики, которые отпечатали воззвание, в котором призывают к конфискации капиталов и имуществ банкиров и капиталистов. Кроме того, в той же типографии ими напечатана прокламация с призывом воздерживаться от погромов и всяких насильственных действий. Манифестанты угрожают захватить и другие типографии буржуазных газет. Пока, однако, типография “Речи”, “Биржевых ведомостей” и др. продолжают работать».

Лидер кадетов П. Н. Милюков впоследствии подтвердил, что методы революционной «работы» у большевиков и анархистов были весьма схожими: «Первую свободную трибуну в России Ленин нашёл на балконе реквизированного большевиками дома балерины Кшесинской. Когда после долгих хлопот поверенному Кшесинской удалось получить приговор мирового судьи о выселении непрошенных жильцов, кронштадтские рабочие постановили: отменить приговор мирового судьи, признать дом Кшесинской собственностью народа и отдать его в распоряжение большевиков»[97]97
  Милюков П. Н. Указ. соч. С. 173.


[Закрыть] (большевики, как известно, не преминули воспользоваться этим «предложением»).

В точности такая же ситуация, по свидетельству Милюкова, сложилась и с дачей Дурново: «Дача Дурново, окружённая большим парком, находилась по соседству с заводами Выборгского района, рабочие которых уже проявили определённо большевистские настроения… Когда для правительства выяснилось, что на даче Дурново ютятся криминальные элементы, оно приняло решение – выселить “анархистов-коммунистов” из дачи Дурново. Немедленно рабочие решили, что требование правительства “контрреволюционно”, и заявили, что они будут отстаивать дачу Дурново с оружием в руках»[98]98
  Там же.


[Закрыть].

Вскоре ни у кого, в том числе в рабочей массе Петрограда, которая изначально отнюдь не в большинстве состояла из сторонников Ленина и Троцкого, не оставалось сомнений в том, что именно большевистская пропаганда в войсках сыграла решающую роль в подготовке Июльского выступления. Уже 8 июля в «Новой жизни» была опубликована резолюция, принятая уполномоченными от рабочих печатных заведений на общем собрании 7 июля 1917 г.: «События последних дней были подготовлены агитацией левого крыла русской демократии, составляющего значительное безответственное меньшинство и пытавшегося при помощи случайно оказавшихся в его руках штыков и пулемётов навязать свою волю всей революционной демократии. И потому ответственность за переживаемый нами кризис должна пасть на их головы».

Большевики сами впоследствии не отрицали своего участия в организации Июльского выступления, однако предпочитали не упоминать о попытке смены власти, ввиду её неудачи. Кроме того, большевики, прежде всего сам Ленин, как это будет видно в дальнейшем, в отличие от массы восставших и не ставили тогда перед собой цель свержения правительства: всё происшедшее они предпочли назвать в публикации в «Правде» от 5 июля «демонстрацией». Но П. Н. Милюков, считавший, что ленинцы вначале колебались в том, чтобы возглавить выступление, одновременно подтверждает, что общей целью самих восставших было именно свержение правительства: «От пулемётного полка рассылались эмиссары к другим воинским частям с приглашением принять участие в выступлении. У солдата, явившегося для захвата типографии “Нового времени”, был отобран документ, свидетельствующий об этой стороне подготовительной работы. Документ гласил: “Мандат. Сим уполномочиваются товарищи Гуреев, Пахомов и Никонов отправиться в Ораниенбаум для объявления постановления о вооружённом выступлении трёх батальонов 1-го пулемётного полка завтра, 3 июля, для свержения Временного Правительства и восстановления власти Совета рабочих и солдатских депутатов”… Эта сторона подготовки, несомненно большевистской по существу, видимо велась вне тесного круга большевистских вождей, и результаты её, сказавшиеся вечером 3 июля, были для них большой неожиданностью. Но уже несомненно, в круге их ближайшего ведения лежала другая сторона подготовки – создание центрального штаба революционного выступления. “Правда” уже задолго объявила печатно своё решение “завоевать” Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов»[99]99
  П. Н. Милюков. Указ. соч. С. 193. Курсив – по оригиналу.


[Закрыть].

Что касается жертв, то их большевики отнесли на счёт «провокаций» со стороны «контрреволюционеров». Газета «Известия» в редакционном комментарии 6 июля подвела тягостный итог происшедшему: «Они добились гибели четырёхсот рабочих, солдат, матросов, женщин и детей, погибших во время панической бесцельной стрельбы вооружённой толпы. Они добились разгрома и ограбления ряда частных квартир, магазинов и в том числе разгрома квартиры председателя продовольственной управы нашего товарища Громана, делегированного революционной демократией… Они добились ослабления нашего фронта, ибо события 3 и 4 июля не могли не отразиться на правильности подвоза продовольствия и снабжения… наши товарищи на фронте принуждены были послать часть своих сил для защиты дела революции». Страницы многих газет были также наполнены скорбными публикациям о похоронах погибших во время Июльского выступления казаков.

Характерной оказалась в дни, последовавшие непосредственно за окончанием активной фазы Июльского выступления, реакция А. Ф. Керенского, уехавшего из Петрограда в самом начале восстания и вернувшегося уже в полностью успокоившуюся столицу. По свидетельству «Русского слова» от 7 июля, Керенский «обратился к публике с краткой речью, в которой указал, что революционное правительство найдёт средство предотвратить дальнейшие выступления предателей русского народа и неприятельских агентов».

Такую, вызывавшую обоснованные опасения в её устойчивости власть в то время мог узурпировать кто угодно. Мог это сделать и Ленин во главе со своим большевистским ЦК, но делать этого не стал, причём по очень простой, но веской причине: первым лозунгом восставших был «Долой Временное правительство!», а вторым – «Вся власть Советам!». И если с первым в то время многие были готовы согласиться, то к реализации второго Ленин был ещё не готов: большинство в Совете было у меньшевиков, и передать власть Совету после свержения Временного правительства означало бы передать власть меньшевикам. Сам Ленин так описал это положение в своём письме «Марксизм и восстание», отправленном из подполья в адрес большевистского ЦК в сентябре 1917 г.: «3–4 июля можно было, не греша против истины, поставить вопрос так: правильнее было бы взять власть, ибо иначе всё равно враги обвинят нас в восстании и расправятся, как с повстанцами. Но из этого нельзя было сделать вывода в пользу взятия власти тогда, ибо объективных условий для победы восстания тогда не было. / 1) Не было ещё за нами класса, являющегося авангардом революции. / Не было ещё большинства у нас среди рабочих и солдат столиц. Теперь оно есть в обоих Советах. Оно создано только историей июля и августа, опытом “расправы” с большевиками и опытом корниловщины»[100]100
  Ленин В. И. Марксизм и восстание. Письмо ЦК РСДРП (б) / В. И. Ленин. ПСС. Изд. 5-е. Т. 34. – С. 242–247. Курсив – по оригиналу.


[Закрыть]. Так что состоявшуюся в июле 1917 г. в Петрограде неудачную попытку государственного переворота можно (и следует) считать вполне удавшейся репетицией по отработке взаимодействия штаба большевиков с вооружённой массой солдат и матросов.