Текст книги "Бесконечная мысль. Философский роман"

Игройога

Уже глубоко за полночь Артур гнал байк к Митяю на север острова по раздолбанным панганским дорогам, высвечивая фарами и привычно объезжая притаившиеся то тут, то там в темноте ямы, а сознание заполнял набравший силу поток размышлений:

Вот сейчас я еду почти в полной темноте по безлюдной раздолбанной дороге в чужой стране, ежесекундно рискуя влететь колесом в яму. Казалось бы, это должно вызывать страх, однако, напротив – вместо него ощущается собранность. Более того, эта собранность еще и помогает мне параллельно думать о своем состоянии, не только не мешая, но и выступая ресурсом. Однако совсем ли я свободен от страха или что-то от него все-таки живет в ядре собранности, выступая для нее основанием?

Артур постарался честно ответить на этот вопрос, пробежавшись по себе вниманием: элементы напряжения, безусловно, присутствовали – не только в теле, сжавшем руль байка, но и в сознании. Определенно, состояние было далеко от медитативной расслабленности и безусильности. Общим фоном оставалась совсем не радость, а скорее опасение.

Итак, на примере страха можно разделить два принципиально разных типа эмоций: страх первичный, примордиальный, накатывающий на некоторых людей во время паники, и страх индикационный, семантический – например, как в случае опасения насчет ямы в темноте или полицейского, который вполне реально может остановить для проверки документов. Первый просто наваливается и блокирует сознание, являясь тотально негативным, второй же является рационально обоснованным опасением, выстраивая рамочные ограничения для деятельности и помогая не попасть в историю.

Возникают эти два вида страха по разным схемам, соответственно, совершенно по-разному надо и избавляться от них. Что касается панического страха, его следует сводить к рациональному опасению с помощью осознавания. К зрелому возрасту большинство людей успешно проделывают этот трюк – просто для того, чтобы нормально жить в обществе.

Но как разбираться с самим рациональным опасением? Оно ведь тоже неприятно. Да, в значительно меньшей степени, но с некоторого момента продвижения в практике даже такой уровень дискомфорта начинает мешать и становиться препятствием.

Очевидно, необходимо передоверить ту индикативную функцию, которая реализована с помощью легкого неприятного ощущения опасности, сознанию – так, чтобы она составляла одно из измерений мысли. То, что было неизменяемым эмоциональным ощущением, должно стать фоновым мыслеактом, значительно более гибким и подконтрольным. Почти по Фрейду: «Там, где было Оно, должно стать Я». Но для этого необходимо освоить сам навык такого «расширенного» мышления с еще одним дополнительным «измерением», посвященным тому, чтобы эффективно и рационально оценивать опасность без необходимости привычного эмоционального самонапоминания о ней. Вместо фонового ощущения «соберись, могут быть неприятные последствия!» должно прийти постоянное памятование об этом.

Само это рассуждение вызывало некоторую радость, и на губах Артура проступила улыбка – ведь удалось нащупать достаточно точный и внятный критерий для дальнейшей работы. Чуть более плавный и комфортный, чем обычно, объезд мелькнувшей впереди огромной ямы слегка усилил это состояние.

Очевидно, именно в этом, весьма специфическом, смысле идет речь о «памятовании» у Гурджиева-Успенского и в хороших переводах буддийских текстов, посвященных шаматхе и випашьяне. «Памятование» является своеобразным расширением схематики мышления, метафорически позволяющим схватывать как полноценный трехмерный куб то, что воспринималось до этого как несколько плоских квадратов; возлагающим на сознание те функции, которые до этого привычно и бессознательно реализовывались посредством эмоций. То есть «памятование» в терминологии «Абхидхаммы» – это пребывание в дхьяне некоторого уровня.

Такой взгляд на ментальную деятельность позволяет более точно определить, чем же в действительности являются «семантические измерения» индивидуального языка. Условно можно считать, что по умолчанию внутренний язык обычного социализированного человека «двумерен», предполагает удержание концептуального конгломерата смысла в двух измерениях: фронтальном и латеральном. А что же с третьим? Оно удерживается с помощью определенного эмоционального состояния, являющегося своеобразным внутренним напоминателем, своего рода монотонно повторяющейся «прото-мысли». Таким образом, в субъективном опыте присутствуют все три измерения, проблема лишь в том, что одно из них – представленное эмоцией – неподконтрольно и с трудом изменяемо. Получается, что невинно звучащее «памятование» на деле является вполне себе героической «внутренней реконкистой», возвращением под контроль сознания тех аспектов психики, которые привычно работают в автоматическом режиме с детства. Но для того чтобы эту реконкисту успешно осуществить, надо детально разобраться в том, как устроены эмоции.

Артуру подумалось, что фундаментальная проблема человеческого способа существования заключается в том, что эмоциональная сфера вынужденно совмещает в себе два разных аспекта, которые сливаются до неразличимости: «эмоцию-для-себя» – состояние, в котором человек себя ощущает на основе интроцепции – и «эмоцию-для-других» – установку, диспозитив, необходимый для того, чтобы быть готовым правильно отреагировать на окружающий контекст. Страх как честная констатация того, что я сейчас просто боюсь – и страх как готовность тела и психики к действиям типа «бей или беги».

А если их развести? А если их развести, то «эмоцию-для-себя» можно постоянно поддерживать на уровне, близком к энтузиазму и эйфории – от этого точно никому не будет хуже, а вся тяжесть «эмоции-для-других» просто переляжет на возросшую осознанность.

В сущности, эмоциональная сфера, как правило, устроена как своеобразная «машина желания». Почти в делёзовском смысле. В основе – операция сличения фантазмов «Я» и «Я+», в которой сливаются представления о сущем и о должном. Результатом этого сличения является диспозитив, который затем становится основой для действий, реализуемых телесно, с помощью моторики. Этот диспозитив и ощущается как одна из граней текущего эмоционального состояния, в котором я нахожусь.

Откуда берутся эти фантазмы? «Я» – на основе эмоциональной интроцепции, интегрированного самоощущения, касающегося состояния. «Я+» поставляется индивидуальным языком, выступающего в данном случае чем-то наподобие бюро по изготовлению чертежей желаемого будущего для «машины желания».

Индивидуальный язык структурирован у обычного человека по лекалам естественного. Поэтому так важна базовая лингвистическая операция, из которой индивидуальный язык возникает в раннем детстве – формулирование. Формулирование – это костяк для всех дальнейших ментальных паттернов, таких как планирование, расчет, продумывание. Они надеваются на него как на экзоскелет. Соответственно, каждый нюанс процесса формулирования, свойственный родному языку, на основе которого и осуществляется сборка целостного смыслового конгломерата, невероятно значим – потому что в дальнейшем, при разрастании сознательной деятельности, от него начинает зависеть на удивление много в психике. Почти всё.

И одним из базовых параметров ментальной стратегии является привычка формулировать мысль, состоящую из некоторого количества семантических измерений. Как можно увеличить «мерность» мысли? Только с помощью творчества, направленного на построение новых психических структур в медитации.

Творчество – это стратегия расширения индивидуального языка. Но, поскольку осуществлять его приходится всегда на основе текущей «языковой парадигмы», совокупность последовательных творческих актов напоминает что-то наподобие ёрзания на коврике. Усилие смещает самого ёрзающего и дает возможность продвинуться вперед еще чуть-чуть – для того, чтобы в последующем получить возможность ёрзнуть немного дальше.

Откуда приходит творческий акт? Из того, что раскинулось за пределами осознанного, «окаймляет» освещенное пространство привычно формулируемого. Чаще всего – из областей, которые находятся в эмоциональной и сенсомоторной сферах. Творчество переводит их из этой – неосознанной – области в область осознанного, произвольно реализуемого. То есть всегда реализуется на зыбкой границе с принципом «хочу того, не знаю чего… но все-таки слегка ощущаю». Это постоянное заигрывание с парадоксальностью и седиментация, оформление новых структур, вытекающих из осмысленного противоречия. Действительно, настоящая интеллектуальная реконкиста…

Фары выхватили из темноты обросший плющом заборчик, и, повернув налево, Артур разглядел знакомые по высланной через Телеграмм фотографии ворота резорта. Припарковавшись, он посигналил – и Митяй отчетливым силуэтом обозначился на фоне освещенного дверного проема своего домика.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, – распростер он руки в картинном жесте, открывая пошире дверь.

В одиноко стоящем бунгало, напоминавшем снаружи курятник, на стене висела плазменная панель, перед ней, на кровати, валялся Playstation последней модели. Рядом величественным монументом возвышался компьютер с неожиданно внушительным для здешних мест системный блоком. На подоконнике стоял термопот. Ничего больше в комнате не было. Такой кибернетический аскетизм в общем-то не явился для Артура неожиданностью, чего-то в этом роде он и ожидал. Немного удивлял только VR-шлем, обнаружившийся в складках одеяла рядом с Playstation. На контрасте с щелями, сквозь которые в бунгало беспрепятственно проникали комары снаружи, он выглядел артефактом какой-то иной цивилизации.

– Ого! Наверное, стоит целое состояние, – хохотнул Артур.

– Не обращай внимания, мне бесплатно досталось, как бета-тестеру, – беспечно махнул рукой Митяй. – Что пить будешь?

– Чайку, – скромно откликнулся Артур. – Я смотрю, ты тут времени зря не теряешь. На практике, так сказать, осваиваешь погружение в виртуальную реальность.

– Да куда уж глубже-то… – протянул Митяй, включая термопот, примостившийся на подоконнике. – И так в нее все уже погружены по самое не балуйся. Тут бы скорее наоборот, поближе к поверхности как-то всплыть. Для этого игройогу вот и практикую.

– Игройогу? – с неподдельным интересом переспросил Артур.

– Ну да, – невозмутимо ответствовал Митяй, закладывая чайные пакетики в кружки. Если исходить из того, что каждый из нас и так постоянно играет в какую-то свою внутреннюю игру, единственное, что остается – понять ее правила и начать по ним наконец выигрывать.

Некоторое время помолчали, слушая шипение закипающей воды и наблюдая за тем, как поднимается индикатор температуры. Щелкнул выключатель, Митяй залил кружки кипятком и продолжил:

– Победа в этой внутренней игре дает человеку бонус, позитивное состояние, а поражение – негативное. И то, и другое, разумеется, абсолютно иллюзорно, но кого это когда-либо останавливало? Проблема не в иллюзорности, а совсем в другом. К сожалению, мы плохо осознаем принципы, по которым собственная психика присуждает и то, и другое. Поэтому так и норовим подзастрять в монотонных или заведомо дебильных играх без возможности выигрыша. Так на них и сидим, не в силах слезть.

– Это да, – глубокомысленно кивнул Артур, отхлебывая из своей кружки. – У некоторых дело доходит до конкретной зависимости. До лудомании, например. А одной из самых неприятных форм является биржевая игра. Являясь прямым продолжением тотальной озабоченности обменными курсами, на которой основано всё в современном обществе, она подсаживает человека максимально глубоко, заставляя следить за скачущими индикаторами с замиранием сердца, вызванным противоестественной спайкой внешней игры и внутренней. При этом способов воздействия на то, куда именно пойдет график – вверх или вниз – у вспотевшего перед монитором трейдера нет. Но сам он редко это осознает, потому и подсаживается. У меня в России осталось несколько бывших знакомых, таких вот биржевых игроманов – жалкое зрелище.

– Воооот! С этим отождествлением в игройоге мы и работаем. Снимаем, так сказать, людей с иглы… то есть с игры, – улыбнулся Митяй.

– А как именно? – поинтересовался Артур.

– Давай покажу, – Митяй отставил кружку на подоконник и решительно потянулся к VR-шлему, подключив его к компьютеру специальным длинным шнурком. Монитор загорелся, и на экране проступили контуры интерфейса по управлению виртуальной реальностью. – Смотри, тут все дублироваться будет, – сказал он и отработанным движением надел свой гротескный космо-шлем и перчатки.

Артур погрузился в наблюдение. Похоже, Митяй запустил какой-то 3d-шутер: на дублирующем мониторе замелькали очертания коридоров, противников, текстуры фона… На мгновение проступил логотип Unreal Tournament. «Ого, оказывается теперь он и в VR есть», – всплыла на поверхность сознания мысль.

– Вот так я это и делаю, – донеслось из-под митяевского шлема. – Когда картинка, звук и даже вибрация с бешеной скоростью обрушиваются на мозг с идеально выверенной когерентностью и обратной связью, уровень погружения в VR, как ты догадываешься, критически близок к обычному жизненному. Вот тут-то и открывается простор для настоящей внутренней работы. Игровая ситуация всё время меняется и требует от тебя постоянной, молниеносной реакции. Вызывает ли это эмоции? Конечно! Если даже от обычного плоского фильма на экране кинотеатра у некоторых чувствительных личностей выступают то слезы, то еще что-нибудь, можешь себе представить, что происходит под опущенным VR-забралом. Особенно, когда речь идет о 3d-шутерах, кровно, генетически связанных с ощущением риска для жизни. И тогда, в пылу битвы, нахлобучивает конкретно. Ну вот, смотри…

Артур и так смотрел, не отрываясь. Действительно, назвать ситуацию на экране просто экстремальной было даже как-то неловко – то, что происходило на его глазах, относилось к экстриму так же, как тот относился к унылому и вялому существованию телевизионного овоща. Митяй, постоянно стрейфясь, отстреливаясь и подпрыгивая, продолжал, между тем, невозмутимо комментировать:

– Вот и созревают внутри «гроздья гнева»: «А сейчас мы по нему жахнем из шоки.. Ой, ёёё… А сейчас огребем флака…» Моя задача – как раз на пиках агрессирования и огребания со своим персонажем максимально растождествляться. Как ты понимаешь, чем лучше поработали программисты и VR-технологи, тем это сложнее. Попробуй сам… – с этими словами он снял и протянул Артуру шлем.

Тот с некоторым опасением надел его, нацепив следом предложенные Митяем перчатки. До этого у Артура в прошлом был один кратковременный опыт взаимодействия с VR, но то корявое демо-убожество ни в какое сравнение не шло с продвинутой митяевской техникой. Управление персонажем было организовано почти идеально: высокодетализированная и вполне трехмерная реальность, высокая чувствительность сенсоров, мгновенный и точный отклик. В общем, вхождение в игру было подкупающе быстрым и плавным, а интерфейс – настолько интуитивно понятным, что становилось даже немного не по себе. Поворачивая голову вправо-влево и отслеживая, как перестраивается игровое окружение, почти мозжечком можно было ощутить, что в реальности мозг просчитывает и собирает ее примерно так же. От этого ледяной акупунктурой по позвоночнику поднимался страх, который по сегодняшней классификации Артура имел уже третью категорию. Но тут все эти рассуждения были моментально сметены в сторону – на него налетел первый противник…

Когда-то в юности Артур был завсегдатаем интернет-клубов и даже стал однажды победителем районного чемпионата по Unreal Tournament. Но такой реалистичной бури эмоций за столь феерически краткий момент он определенно не испытывал.

Дело в том, что уровень сложности координационных структур на сенсомоторном уровне, которые необходимо было учитывать для успешной VR-игры, оказался значительно более высоким, чем это вообще представлялось возможным в обычной жизни. В так называемой реальности ты просто никогда так быстро и ловко не подпрыгнешь, не перевернешься и не отскочишь от стены – потрать хоть десять лет на тренировки. А шлем даровал это восхитительное чувство физической собранности и контроля сразу, с первых секунд. Становилось понятно, на что именно подсаживаются.

Противника он вынес почти сразу же, даже не успев спросить Митяя, как менять оружие – настолько интуитивно понятным был интерфейс. Следующего – буквально через несколько секунд. Каждая стычка доставляла массу положительных эмоций от осознания неожиданно проявившихся скрытых резервов собственной ловкости – и уже через пару минут уровень был пройден.

Артур сразу же сорвал с себя шлем и увидел улыбающееся лицо Митяя.

– Ну как? – спросил тот.

– Круто! – односложно выдохнул Артур. – И сразу ясно, о чем ты говорил, когда объяснял про игройогу. Только вот мне в голову сразу пришла мысль о том, как смастерить похожий эмулятор прокачки для ментальной сферы.

– Поясни, – коротко отреагировал Митяй, прислоняясь спиной к стене и отхлебывая чаек из кружки.

– Про мою теорию вкратце ты уже слышал, – начал Артур. – Так вот. В любом мыслеакте присутствует вся свернутая последовательность эмоциональных состояний, по которым он – этот мыслеакт – седиментировался в прошлом. Мысль, как зародыш, вынуждена проходить все стадии эмбрионального, так сказать, развития. Эта последовательность довольно прихотлива и обусловлена личной историей человека. Но в любом случае – непроста и извилиста. Соответственно, занимаясь любой деятельностью, требующей контроля, человек каждое мгновение воспроизводит всю эту цепочку состояний. Например, при встрече с противником: «страх – ощущение того, что не справишься – надежда – радость от того, что получается – небольшой откат в связи с корректировкой представления о границе успеха». Довольно громоздкая последовательность – но что поделать? Тем более что реализуется она за доли секунды: так быстро, что практически не доставляет неудобств – ведь задержка абсолютно не фиксируется. Насколько я знаю, в буддийских текстах эту последовательность обработки называют «джаванами». Отслеживание и исправление каждой из таких последовательностей возможно только в дхьяне, медитативном состоянии. Чем выше её уровень, тем масштабнее возможное изменение. Твоя игройога является своеобразной современной вариацией на эту тему. Если войти в тонкий режим отслеживания нюансов этих джаван – то есть, по сути, в дхьяну определенного уровня – при параллельной реализации эмоционально нагруженной деятельности, которой в данном случае выступает игра, то… можно ощутить сопротивление «организма сознания» – наработанных за жизнь автоматических паттернов реагирования. А затем, зацепившись за это сопротивление как за критерий, начать их менять. Да, такую випашьяну осуществить нелегко, но невероятно полезно. Ведь именно она может постепенно привести к формированию «идеального состояния», из которого не будет необходимости куда-либо выходить, поскольку оно совмещает в себе высшую точность и невероятную радость. Но это еще не всё. Разобравшись в целом с эмоциями, можно пойти дальше – и начать перестраивать способ мышления, это будет естественным продолжением, если он по сути состоит из осевших, седиментированных эмоций. Но как придумать такую игру, которая способна создать настолько тонкий и нюансированный коридор развития, причем, заточенный именно под твою психику?

– Ну ты даешь, – недоверчиво мотнул головой Митяй. – Это первая такая реакция на VR, которую я встречаю. Знаешь, сколько людей тут уже побывало? И, дальше ахов и охов дело обычно не шло. А у тебя прям план-проект от ведущего гуру игройоги.

– Если бы, – криво усмехнулся Артур. – Пока, кроме общей концепции, речь ни о чем не идет. Ведь тут очень важно правильно организовать последовательность заданий, выстроить из них своеобразную лестницу, по ступеням которой, как по главам хорошего романа, можно будет добраться до катарсиса ближе к финалу. И если нет знающего сценариста, в роли которого в рамках традиции выступает учитель, разработать такой сюжет – непростая задача.

А без понимания последовательности этих ступеней бездумное и неконтролируемое просиживание в игре действительно может привести к зависимости. В общем, как и в случае с наркоманами и психонавтами, необходимо провести четкое разделение между лудоманами и игронавтами – и постоянно удерживать на прицеле осознания эту дистинкцию. Кроме того, как учесть в геймплее хитросплетения и извивы психики конкретного игрока? В общем, учитывая невероятную сложность и разнообразие типов человеческой психики, я бы, например, за роль такого сценариста-психонавигатора сейчас просто не взялся. Остается только надеяться и уповать на высшие силы…

– Как известно, упования, молитвы и прочие воззвания к высшим силам работают только у тех, кто проживает лицензионную версию жизни. А мы-то с тобой, как ты понимаешь, на пиратке сидим, – иронично согласился с ним Митяй. – Если хочешь, могу тебя с одним таким «лицензионщиком» познакомить. Никодимом-проповедником кличут…