Текст книги "Бесконечная мысль. Философский роман"

Остановка

Проезжая на байке по второстепенной дороге, идущей вдоль берега, Артур решил остановиться из-за внезапно накатившего ощущения дежа вю: окружающий пейзаж откликался чем-то смутно знакомым внутри, как обложка полузабытой, но зачитанной до дыр книжки детства.

Повинуясь этому чувству, он спешился и решил осмотреться. Картина открывалась и впрямь живописная: в зажатой между двумя лесистыми холмами долине виднелись заросли каких-то папоротников, за которыми начинались поля для выгула буйволов с болотистыми заводями и неизменными белыми птичками-симбионтами. Поглядывая на солнце, уже начинавшее крениться к закату, Артур направился по тропинке к ближайшему холму. На краю поля он заметил грибы с обтекаемыми шляпками аэродинамической формы, в точности похожие на те, которые повстречал когда-то на Пхукете, поднимаясь к Биг Будде. На этот раз он их съел без особых раздумий.

Тропинка вела дальше, прихотливыми извивами приближая к морю, над которым уже разгорался удивительной красоты закат. Артур сел прямо на песок и минут тридцать медитировал, созерцая фиолетовый горизонт. А затем тьма опустилась на берег. Что-то ощутимо изменилось вокруг. Поднялся ветер, и прибрежные пальмы затрепетали под его порывами. Приливные волны нахлестом брали торчащие из воды камни.

Взошла луна, и, несмотря на сгустившуюся ночь, вдруг стало как-то необычно, невероятно светло. Наблюдая за темной лазурью небес, Артур отправился по берегу дальше и наткнулся на дорожку, уводящую вверх по склону. Как ни странно, она была асфальтированной.

Идя по ней, он раздумывал об остановке мира по Кастанеде.

Что это значит – «остановить мир»? Очевидно, войти на мгновение в такое состояние, при котором сборка реальности по привычным лекалам прекращается – и появляется возможность, воспользовавшись этой остановкой, реорганизовать восприятие. Как это должно ощущаться изнутри? Например, так, что вместо зарослей и кустов вокруг я наблюдал бы пятна и тени, цветовые неоднородности, возникающие на сетчатке, фиксируя их на этапе, предшествующем всякой интерпретации. Но это же должно относиться и к слуху, и к осязанию: обычная временная синхронизация всех сенсорных каналов в формочке текущего момента при остановке мира уступает место аморфной растопленности.

Мысль, с помощью которой это продумывалось, постепенно стала настолько объемной и сильной, что пресловутая растопленность из отдаленной теоретической перспективы буквально на глазах превращалась в реальность. Это пугало.

Насколько это опасно? Есть ли риск не собраться заново? Или попасть в какую-нибудь смертельную ситуацию в этом состоянии?.. Наверное, да. Но при соблюдении минимальных мер предосторожности попробовать в любом случае стоит.

Тропинка, между тем, уже давно вела по каким-то темным зарослям. Попытавшись напрячь глаза и сфокусироваться, чтобы лучше видеть, Артур вдруг поймал неожиданный эффект: в опустившихся на джунгли сумерках мир надвинулся, дрогнул и поплыл, детали укрупнились и стали более объемными. Даже светлячки, летающие по сторонам от дорожки, казались мелкими золотистыми волосками лоснящегося подшерстка реальности. Время приостановилось, пронзительно звеня натянутыми струнами мгновений. В такой странной темпоральной оптике всё окружающее стало удивительно напоминать танцпол в свете стробоскопов: воспринимаемое подавалось сознанию большими сгустками кадров, кое-как склеенными друг с другом. Внезапно впереди из темноты вынырнул одинокий фонарь, изливавшийся на дорожку уютно-желтым светом: теплым, ламповым, мягким, навевающем мысли об абажуре и домашнем диване. Мир под фонарем до неузнаваемости преобразился, всё вокруг излучало приглушенное сияние и по неизвестной причине казалось благоухающим. Откуда-то из глубины выплыло странное впечатление изолированности этого куска реальности: стало казаться, что кроме этого освещенного пятна под фонарем, окруженного со всех сторон тьмой, в мире больше ничего не осталось.

Артур поддался этому впечатлению и стоял так долгое время, неотрывно глядя на конус света, ниспадающий с фонаря на асфальт дорожки – и сгустившийся океан темноты вокруг. Неровности и трещинки освещенной асфальтовой ойкумены поблескивали, резко диссонируя с кромешной чернотой внешнего космоса.

Как это похоже на мой жизненный мир, – подумал Артур, наблюдая за пограничным рубежьем кустов, балансирующих на границе освещенного пространства. – Или уж скорее безжизненный…

Эта безжизненность, однообразная и монотонная рамка неизменного внутреннего ландшафта, в которой, как в экране телевизора, уже воспринималось всё остальное, теперь ощущалась таким застарелым и приевшимся стеснением, что, стоило только обратить на нее внимание, вызывала отчаянное желание одним внутренним рывком расширить это тесное пространство. Зацепившись вниманием за неестественную стробоскопическую раскадровку, еще больше усиливавшую эффект телетрансляции, Артур трудноописуемым усилием сделал что-то, похожее на переключение внутреннего канала: за ушами послышалось что-то наподобие щелчка – и все звуки исчезли. Но исчезли не только звуки. Приостановились краски, запахи и чувства. Внимание, подобно шустрой белке, обрело возможность свободно перебегать по всему дереву сенсорного восприятия, чем незамедлительно и воспользовалось: сознание, оставаясь таким же собранным, с удивлением наблюдало за флуктуирующим пространством визуальных и кинестетических не-форм, из которых уже складывались предметы, движения и само ощущение глубины.

Наверное, это и есть дхармы, первокирпичики феноменологической реальности, – пронеслась в голове мысль.

Артур попробовал слегка изменить правила сборки этого дхармического бриколажа реальности – и у него получилось: тени стали восприниматься как самостоятельные, живые и насыщенные объекты, а не как обычное шейдерное дополнение к основному визуальному контенту.

Вот она какая, остановка мира, – подумал Артур, – но ведь я спокойно размышляю. Почему-то она не касается движения самой мысли. Что если…

Но этому замыслу не суждено было развиться. Неожиданно внимание снова сфокусировалось – мгновенным бессознательным рывком: его привлек муравей, выползший под свет фонаря на асфальт. Что-то в нем было не так. Небольшое усилие восприятия – и картинка услужливо детализировалась, будто пятикратным зумом увеличив насекомое. Стало ясно: муравей заражен. Неестественно подергиваясь, он полз куда-то на противоположную сторону светового пятна, время от времени замирая и покачивая усиками.

Из глубины памяти всплыла публикация какого-то околонаучного источника о кордицепсе – грибке, захватывающем нервную систему муравьев. Спустя некоторое время после попадания в организм гриб заставлял насекомое покинуть муравейник, вцепиться челюстями в жилку на нижней стороне какого-нибудь листка и затем умереть в такой странной позе – для того, чтобы стать питательным субстратом грибницы. Пригнувшись и посветив мобильником в сторону, куда направлялся муравей, Артур обнаружил кустарник, представляющий собой импровизированное кладбище инфицированных насекомых.

Облепившие листочки муравьи, прямо из телец которых вытарчивала грибница, прорастая к стеблю, казались съемочной труппой из мира насекомых, участвующей в постановке очередного ремейка «Чужих». Сходство с фантасмагориями Гигера усилилось еще больше, когда Артур понял, что некоторые особи были живы и еще шевелились.

Отгоняя совсем ненужную в текущем состоянии волну ужаса, Артур достал мобильник и деловито вышел в сеть. 4G в Таиланде уверенно принимал почти везде, даже на островах. Гугл по запросу «кордицепс» выдал большое количество фотографий, напоминающих то, что он сейчас видел. Однако на пятой или шестой строке в выдаче было кое-что новое, привлекавшее внимание: заголовок «Гиперпаразит, паразитирующий на паразите».

Быстро пробежавшись глазами по тексту статьи, Артур узнал о существовании вида грибков, паразитирующих уже на самом кордицепсе – и способных, таким образом, стабилизировать эпидемию, которая могла бы в противном случае уничтожить всю колонию муравьев. Этот вид помогал муравейникам все-таки сохраняться, вопреки неумолимой воле ризомы, оплетающей своим мицелием нервную систему их обитателей.

«Учёные подчёркивают, что более или менее успешно сопротивляться паразиту муравьи могут только в присутствии второго паразита. Таким образом, два гриба и насекомые объединены в сложную равновесную систему, увидеть которую во всех тонкостях можно, лишь наблюдая за муравьями в их естественной среде».

Артур посветил фонариком на листья с муравьями, обнаружив, что цвет некоторых грибниц, прорастающих из их телец, отличается. Отличались также и торчащие из затылков насекомых выросты, делающие их похожими на пилотов, подключенных к неведомому бортовому компьютеру оптоволоконными кабелями. Очевидно, часть из этих сетей была ингибирована «гипер» -грибком, что знаменовало собой реконкисту традиционных муравьиных ценностей как ассиметричный ответ на постмодернистскую экспансию кордицепса. Повинуясь какому-то трудноописуемому наитию, Артур протянул руку, прикоснулся к одному из таких «гипер» -выростов, облепленному загадочно мерцающим в свете фонаря веществом, и облизнул палец, попробовав его на вкус.

Вкус был неожиданным и приятным.

Артуру пришло в голову, что похожую функцию «восстанавливающего мировоззренческий баланс» элемента в человеческом муравейнике выполняет буддизм, традиционно процветающий на остатках шаманизма, политеизма и теперь вот – нью эйджа. Выполняя компенсаторную интегрирующую функцию «возвращения к нормальности», он преодолевает элементы ризоматического разброда и шатания в убеждениях, помогая популяции обрести целостность и восстановиться. Однако из этого следовало, что для достижения нового баланса предварительно необходимо было пройти через «черную ночь души», психоделические джунгли…

В качестве любопытной иллюстрации к этой метафоре ему вспомнились расплодившиеся в последнее время youtube-записи российских конференций по махаяне, на которых неизменно можно было наблюдать пожилых бурятов, калмыков и некоторое количество странно контрастирующих с ними татуированных молодых москвичей и петербуржцев в дреддах и с ноутбуками.

И тут, в просвете между иронией и серьезностью сигнальной ракетой мелькнула мысль, осветив на мгновение то, что до этого таилось во тьме, окружавшей узкий конус сознания – концепт Теории. Теории, которая обещала объяснить столь многое, что захватывало дух…

Весь обратный путь до байка с фонариком, а затем и до дома Артур проделал в необычайно приподнятом настроении и глубокой сосредоточенности. Внимательно и осторожно.

Das Yablo-man

В очередной раз встретившись «покурить», Артур с Митяем заняли стратегически безупречную наблюдательную позицию высоко на холме, неподалеку от бара «Амстердам». С длинного бревна, которое они с разных сторон оседлали, открывался отличный вид на бесконечный зеленый ковер джунглей внизу, испещренный узором из дорог, – и, конечно, на море, сверкающим изумрудным градиентом окаймляющее это буйство цвета.

Однако Артура не особенно привлекал этот великолепный пейзаж – отвернувшись куда-то вбок, он склонился над малопримечательным участком земли рядом с бревном, сосредоточенно наблюдая за небольшим воинством муравьев, организованной колонной продвигающихся по тропе.

– Ты задавался когда-нибудь вопросом, – тихо проронил он наконец в сторону Митяя, – почему они так целенаправленно бегут по одной и той же тропинке? И откуда, в конце концов, знают, где именно она должна проходить?

Митяй усмехнулся и махнул рукой на дорогу внизу, по которой цепочкой ползли застрявшие в пробке автомобили в сторону Тонг Салы:

– Положим, у муравьев управление осуществляется химическими сигналами – это понятно. А вот посредством чего оно реализуется у людей?

– Может быть… – задумчиво протянул Артур, – с помощью культурного кода. Совокупности означающих и означаемых, поставляемых социумом для своих рабочих элементов. Как говаривал Теренс МакКенна: «Культура – это не твой друг. Это твоя операционная система».

– Громкое заявление. Которое необходимо чем-то подкрепить, – хмыкнул Митяй. – Твоя новоиспеченная теория на такое способна?

– Давай попробую, – кивнул Артур, переводя взгляд на горизонт, по которому проплывали паромы и круизные лайнеры. – Для этого надо будет подробнее рассмотреть триаду «влечение-желание-намерение»:

Влечение – это ощущение разницы между «Я», репрезентацией настоящего, и «Я+», представлением о будущем. Может фиксироваться либо как дискомфорт, подталкивающий к устранению вызывающих его причин, либо как порыв, устремляющий к потенциально светлому будущему.

Желание – это оформившееся представление, каким именно способом эту разницу устранить. Так, чтобы желаемое наконец совпало с действительным, «Я» с «Я+». У человека желание обязательно проходит через предварительную интерпретативную обработку для того, чтобы оформиться – и из неопределенного влечения становится желанием чего-то конкретного. Это похоже на вопрос «чего именно я хочу?» – и даже на вчерне полученный набросок ответа «каким образом этого достичь»?

Намерение – это чёткая целостная установка «что и как делать, чтобы то, чего я хочу, произошло». Можно сказать, что намерение – это желание, которое знает, как себя воспроизводить и реализовать. Намерение одобряется всей психикой, проходит согласование, своеобразный тест на когерентность, непротиворечивость и выполнимость. Например, когда я хочу взять палочку с земли, – проговорил Артур, наклоняясь и нарочито медленно поднимая небольшую веточку, – и делаю это, за доли секунды мгновенно простраивается вся триада: смутное влечение к устранению легкого эмоционального дискомфорта мгновенно оформляется в желание привести пример, убедительно иллюстрирующий мою мысль, а затем – в намерение, включающее гештальт мышечного действия, необходимый, чтобы взять палочку. В случае более изощренных и нетривиальных влечений всё может быть значительно сложнее. Разрыв цепочки возможен на каждом из этапов – и реально случается. В результате вся система мотивации дает сбой – и до результирующего действия так и не доходит.

– Хорошо. И какое отношение это имеет к социальной операционке?

– Рассогласование, являющееся причиной влечения, может приходить из разных источников: сенсомоторного, эмоционального и… скажем так, культурно-синтаксического. С возрастом и процессом оккультурации доля третьего элемента в структуре формирования влечений у человека неуклонно повышается, а доля сенсомоторного и эмоционального – сокращается. То есть представление о том, «что именно я хочу?» и возможность выделить желанную цель, обозначить ее, запомнить и удержать в процессе реализации, дается подрастающему человечку обществом. Таким образом, культура для него уже к 6—7 годам превращается в полноценную операционную систему, уровень жесткости установок которой ничуть не ниже, чем в муравейнике.

– То есть ты хочешь сказать, что собственное желание дано человеку только через культурные коды? Даже желание есть и пить? Вроде бы это инстинктивная вещь? – поднял бровь Митяй, раскуривая сигаретку.

– Именно. Культура через мировоззрение определяет, что именно ты захочешь съесть: бифштекс, чипсы или пророщенную пшеницу. И как: вилкой, палочками или руками. Надеюсь, эта мысль достаточно тривиальна – и не надо дальше ее развивать? – Артур посмотрел на Митяя, сохраняющего индифферентное выражение лица, и продолжил. – Да, собственное желание дано человеку через культуру. Представление о «Я+» приходит к подавляющему большинству исключительно из социума: отсюда странная тяга к дорогим машинам, брендовой одежде и другим признакам статуса. В частности – навязчивая потребность обязательно иметь Айфон последней модели.

И вот здесь начинается самое интересное: я полагаю, что это далеко не случайно, современный капитализм в целом основан на том же принципе, по которому коммерциализирован Айфон. Или, как небезосновательно называют его в русских селениях – Яблофон.

– А до этого? – усмехнулся Митяй. – До яблофонов. Было по-другому?

– До этого было слегка по-другому, – кивнул Артур. – Можно назвать сформировавшийся на наших глазах в начале нулевых очередной социальный апдейт капитализма «цивилизацией я-блокфона». Он базируется на весьма глубоком и нетривиальном принципе, который, кстати, отличается от конкурирующих идеологий Линукса и Андроида. И в основе его – блок, ограничение уровня доступа. То, что «залочивает» мировоззренческую прошивку юзера.

– О как ты загнул, – выдохнул дым Митяй. – Интересно. Разверни, плиз.

– Айфон славен не тем, что быстр или стилен – а тем, что посадил миллиарды юзеров на короткий поводок обновлений. Возможно это стало благодаря политике, по которой для избежания использования потенциальными хакерами уже известных эксплойтов системы, было принято решение постоянно выпускать всё новые и новые прошивки, постоянно вынуждая пользователей пересаживаться на свежую версию. А если этого не сделать? Тогда программы и приложения в определенный момент просто перестают фурычить. Более того, становятся морально устаревшими и неактуальными старые модели самих девайсов – хотя технически они всё еще прекрасно работают. Просто очередная прошивка однажды перестает их поддерживать – таким образом юзеров мягко, но настойчиво вынуждают купить новую модель.

Если через призму этой метафоры посмотреть на то, что происходит с мотивационным механизмом человека современности, то окажется, что отличий от Яблофона не так уж и много: психика субъекта залочивается социумом изначально – и вполне преднамеренно. Культура просто не выдает ему, как ты говоришь, «прав доступа» на самоизменение. Вступая в большую жизнь, человек ощущает себя не администратором, а юзером. Являясь не хозяином своего желания, а рабом, задача которого – придумать и воплотить как можно более эффективный способ достижения заветной морковки, не осмысляя «а почему я, собственно, хочу именно ее?» Не замечая, к чему именно эта морковка привязана.

В результате человек большую часть времени думает только о том, как оставаться up to date и заработать на новый социальный апдейт, не выпасть «из тренда обновлений».

Так что современный капитализм отличается от своих предшественников тем, что навязывает в качестве обязательного режим постоянных усилий измениться к лучшему – чтобы ни в коем случае не отстать от последнего апдейта. Поэтому человек постиндустриальной эпохи, «ябломан», или – вполне по-хайдеггеровски – das yablo-man, всегда озабочен и при этом беспомощен – то есть эмоционально и психологически максимально далёк от расслабленного спокойствия, необходимого для достижения шаматхи и реализации медитативных практик. Надо сказать, что даже застойный совок 70-80-х в этом отношении был значительно человечнее, поскольку не принуждал никого к бесконечному усилию по самоизменению. Может быть этим и объясняется феномен подпольного позднесоветского буддизма, проявившийся в таких текстах, как «Монограмма», творчестве Гребенщикова, а затем и Пелевина.

– Тебя послушать, так просто последние времена настали, – улыбнулся Митяй. – А как же хакеры? Люди, которые ищут новые эксплойты, уязвимости системы и разлочиваются. Они же есть?

– Есть, – согласился Артур. – Но капитализм кровно заинтересован в том, чтобы их популяция оставалась крайне ограниченной, и поэтому с помощью все новых апдейтов делает так, чтобы поиск уязвимостей, через которые можно было бы сделать само-джейлбрейк и анлок, отнимал непропорционально много времени и интеллектуальных ресурсов. Становясь, таким образом, непосильной задачей для рядового юзера. Над созданием таких заградительных апдейтов работает целая индустрия, состоящая из весьма неглупых людей. В прошлом – тех же хакеров.

Для того чтобы разлочиться, требуется желание разбираться со всем этим, мощное и довольно устойчивое – чтобы пробиться через намеренно возводимые барьеры и однажды все-таки добраться до эксплойта в интроспекции. А откуда это желание взять? Понимаешь? Это основной вопрос, замыкающийся в бесконечную петлю. В условиях современного общества его значимость только нарастает. Обычно мы сталкиваемся с ним в обличье бесконечных воплей «откуда взять мотивацию?», наводнивших психологическую литературу.

– Ага, – хохотнул Митяй. – Как захотеть хотеть? Популярная тема для тренинга. Мне иногда кажется, что скоро рынок завоюют инновационные программы «как вдохновить себя завязывать шнурки?» или «Порождение энергии сходить в туалет: 10 лайфхаков». То есть ты хочешь сказать, что нормальная система мотивации у современного… эмм… ябломана намеренно сломана – и в разрыв вставлен механизм дистанционного обновления прошивки? И в результате он не способен хотеть и достигать чего-то несоциального, не связанного с деньгами, статусом и новенькими гламурными апдейтами. Ну ок. Допустим. С этим я готов согласиться. А что, разве раньше было не так?

– Раньше, в традиционном обществе, было не так, – подтвердил Артур. – Нам даже трудно представить сегодня уровень социальной стабильности и психологической защищенности, который бытовал, например, во времена Будды в древней Индии. Родился – и никаких апдейтов. До конца жизни. Об обновлениях можно даже не думать. Посвящай свое время и намерение достижению других целей, предположительно более интересных и осмысленных.

В результате человек современности оказался в уникальных, исключительно неблагоприятных условиях для психопрактик – такого еще не было никогда. Таким образом, первая задача для ябломана – это элементарно разлочиться, осуществить реконкисту желания, обрести способность к самоуправлению. Хотя бы на таком уровне, который аналогичен умению завязывать шнурки в психопрактиках. Только после этого можно говорить о каких-то шагах к дальнейшему ментальному развитию.

– И что же необходимо для такого «джейлбрейка»? – поинтересовался Митяй.

– В первую очередь, понимание структуры триады «влечение-желание-намерение» – и того, как в твоей отдельно взятой психике она реализована сейчас. А затем с помощью этого понимания следует постепенно перехватывать контроль за отдельными ее элементами, обретая всё больше прав.

– Ага. Просветление в этой схеме, я так понимаю, соответствует достижению root’а?

– Что-то вроде того, – улыбнулся Артур. – Но это настолько отдаленная перспектива, что о ней даже сложно говорить. К счастью, не нужно ждать так долго, чтобы начать получать результаты. Если правильно выстроить систему мотивации, каждый шаг на этом пути будет сопровождаться ощутимым улучшением эмоционального состояния.

– Почему? – поднял бровь Митяй.

– Потому что знакомая тебе хаббардовская шкала состояний «от трупа до экстаза» – это последствия сличения «Я» и «Я+», происходящего на эмоциональном уровне. Если совпадение точное – и я получаю ровно то, на что рассчитываю – это дает спокойную уверенность, хорошее ровное состояние. Если расхождение в минус – и я получаю неприятные сюрпризы разного рода – извольте пожаловать в сегмент нижележащих эмоций: таких как гнев, страх, апатия и т. д. Если расхождение в плюс, то есть я неожиданно обнаруживаю, что получилось даже лучше, чем ожидалось – состояние поднимается выше, давая радость, энтузиазм, экзальтацию, эйфорию и экстаз. Если начать лучше понимать сам принцип эмоционального сличения – и хоть немного оказывать на него влияние – сразу же появляется возможность самостоятельно поднимать фоновое состояние. Собственно, это и есть эксплойт. Стоит только слегка изменить структуру этого сличения – так, чтобы получить шанс постепенно становиться ее хозяином, а не рабом. Перестать быть яблонавтом.

– Спасибо, – улыбнулся Митяй, докуривая сигаретку. – Теперь стало понятнее, чем я всю жизнь занимаюсь. Яблонавтикой…