Текст книги "Бесконечная мысль. Философский роман"

Туннель мотивации

Спустившись по ступенькам с веранды своего домика, Артур вышел на берег и расправил перекинутый через ветку казуарина гамак, на котором через пару секунд и растянулся, слушая приглушенный рокот вечернего отлива и глядя на звезды, тихо мерцающие сквозь листву. В скором времени со всем этим предстояло расстаться – решение было принято, и билет в Россию уже заказан. Мысли наполняли сценарии будущего переезда и акклиматизации. Однако уже через несколько минут этот поток был прерван характерной булькающей мелодией Скайпа. Вытащив мобильник из кармана шорт, он коротко взглянул на улыбающееся лицо Олеси, заполнившее экранчик, и принял вызов.

– Алло?! – с хорошо отработанным лаконичным энтузиазмом вступил в разговор Артур.

– Да. Привет… – судя по голосу, Олеся была совсем не в том приподнятом состоянии, которое запечатлелось на её аватарке. – Ты извини, что так поздно звоню, у вас там, наверное, уже за полночь. Просто совсем как-то…

– Ага. Всё нормально, солнце. Давай уже, рассказывай, что стряслось.

– Даже не знаю, с чего именно начать, – Олеся на мгновение замялась, подбирая слова. – Просто после приезда в Россию всё как-то закрутилось: документы, пробки, социальная жизнь – и вот сейчас, придя домой, я поняла, что всё теряю: состояние, мысли, цели, настрой… Всё, что с таким трудом было достигнуто с тобой на острове. Не могу выдержать давление среды. Возникает ощущение, что всё вокруг не просто холодное и отчужденное – а откровенно мешающее, вредоносное, злое.

– Да уж… – глядя на огоньки суденышек на горизонте и слегка увеличивая амплитуду раскачиваний гамака, поддержал ее Артур, стараясь придать своему голосу как можно больше теплоты и отзывчивости.

– И главное: в этом мелочном копошении никакой зацепки нет, чтобы вернуться к тому самому, важному, глубинному. Как будто забыла любимую мелодию, и не хватает нескольких первых нот, чтобы её вспомнить. Понимаешь?

– Еще как… – с готовностью откликнулся Артур.

– Я сейчас вспоминаю наши трипы на острове как какой-то сказочный сон, настолько нереальным всё это кажется. А сама даже медитировать нормально не могу – просто не получается. Пробую и нелепо, дебильно себя чувствую – потому что понимаю, что по факту просто сижу и туплю. Никакого особого состояния не приходит. Ощущение, как будто истощилось что-то внутри. Мотивации нет.

– Ага. Даже по голосу это чувствуется, – согласился Артур.

– Ты можешь что-нибудь сделать, как-нибудь… помочь, подсказать, что ли? – вздохнула Олеся.

– Хмм… Давай попробую. Как ты понимаешь, по Скайпу помощь будет вынужденно теоретической – через погружение в соответствующий дискурсивный контекст. Т.е. следует ожидать большого количества умных слов. Будем надеяться, что они как-то помогут тебе нащупать ту самую мелодию…

– Звучит прямо-таки офигительно-обнадеживающе, – фыркнув, ухмыльнулась Олеся.

– Видишь, вот ты уже улыбнулась, – невозмутимо ответствовал Артур. – Итак, для устойчивой мотивации, более сильной, чем давление среды, нужно сформировать определенную структуру желания. С ней должны казаться естественными и само собой разумеющимися именно те действия, которые ты хотела бы осуществить – например, медитировать в неблагоприятных внешних условиях.

– Отлично, и как к этому перейти?

– Давай я слегка удивлю тебя следующим вопросом: как ты думаешь, что имеют в виду разные гуру, произнося сентенции типа: «когда я ем, я ем; когда я мою посуду, я мою посуду» и так далее?

– Если по-честному, не знаю, что тут вообще можно иметь в виду. Какая-то шизотерика… – хмыкнула Олеся.

– Может быть, и так. Но одну из разумных интерпретаций отсюда все-таки можно вытащить: ситуацию, в которой структура желания принимает вид мотивационной трубы, полностью заточенной на реализацию того, на что направлено твое внимание.

– Сложно… – на том конце ощущалось явное замешательство. – Можно это развернуть подробнее?

– При достижении дхьяны в медитации и последующем ее удержании ты не просто делаешь что-то, а перенастраиваешь свою структуру желания именно под эту деятельность – чтобы она приносила тебе если и не наслаждение, то, по крайней мере, некоторое удовольствие от беспрепятственности реализации чаемого.

Таким образом, ты можешь читать одну книгу часами, глубоко вдумываясь в смысл и абсорбируя его без скуки или утомления. Или писать роман, погружаясь в этот процесс без отвлечений. Или даже просто мыть посуду. Или приколачивать полочку. Чистить унитаз ёршиком… – с отвлеченно-мечтательной интонацией продолжал иронично перечислять Артур.

– Ладно, ладно, можешь не продолжать, – взмолилась Олеся. – Почему я не могу сделать так сразу? Прямо сейчас?

– Потому что сейчас твоя структура желания организована не так, чтобы это произвольное изменение мотивационного туннеля стало возможным.

И не только твоя. Почти у всех так. Человек сегодня находится в режиме постоянного мультитаскинга, в беспрестанном слабоконтролируемом переключении между несколькими видами деятельности. Такое состояние никакой устойчивостью, разумеется, не отличается. Синкретическая мотивация, которую он каждую секунду себе собирает, заточена одновременно и на одно, и на другое, и на третье. Но ни один из этих элементов не дает полноценной структуры желания, а значит – и удовлетворения от его реализации. В результате, не проходя полного цикла «желание – реализация – осуществление», человек не получает радости, метафорически оказываясь в пространстве между стульями. Вместо того, чтобы спокойно сидеть на одном из них.

– Но что же делать, если каждый день нужно выполнять совершенно разные действия? Быть и экскурсоводом, и посудомойкой, и маркетологом?

– Именно поэтому так важно уметь перестраивать, перезатачивать структуру желания под какую-то определенную деятельность. Выполнять сверхбыструю внутреннюю работу по перенастройке мотивационной системы перед её началом. Или прямо в процессе.

– Хм… На что это похоже по ощущениям? Изнутри? – в голосе Олеси зазвучали нотки заинтересованности.

– По ощущениям это похоже на выбор другой базовой, несущей, эмоциональной волны, являющейся бэкграундом всех твоих действий. Она и держит тебя в определенном мотивационном туннеле, легко и быстро, с фоновым удовольствием от беспроблемности, выводящим на реализацию поставленной цели. Но для разного типа целей эти мотивационные туннели будут различными. Соответственно, различными будут и эмоциональные структуры, их формирующие. Мотивация – это не накопительный ресурс, который, подобно деньгам, может быть инвестирован во что угодно. Мотивация интенциональна, то есть всегда возникает как мотивация на что-то определенное. Нет мотивации вообще, направленной на всё что угодно. Значит, либо человек живет с постоянно расширенным, максимально всеядным туннелем мотивации с маленьким напором желания, либо с узким, заточенным на конкретную деятельность, при котором напор желания большой.

Современный стиль жизни, ориентированный на мультитаскинг, однозначно предполагает первый вариант. Отсюда и плач о тотальной демотивации. Люди осознают, что, конечно, хорошо бы как-то усилить желание – однако для этого надо научиться перенаправлять тоннель мотивации. Что без достижения устойчивой дхьяны почти невозможно.

– Можно еще поподробнее? – попросила Олеся. – Что эта дхьяна дает?

– Она дает постоянную фоновую способность учитывать, к чему приведет та эмоциональная сборка, в которой ты сейчас находишься, и будет ли она оптимальной для достижения твоих целей. И если нет – возможность менять ее с помощью особых внутренних актов в нужную сторону. Трудноописуемых, но вполне для тебя однозначных. Вот эта позиция нам и нужна. Но, как ты понимаешь, она сильно зависит от наличия достаточно развитого внутреннего языка, чтобы иметь возможность сформулировать на нем эти, достаточно тонкие, дистинкции. И, пользуясь ими, осуществлять те внутренние акты, которые действительно необходимы. Без подобной системы каждое новое социальное окружение будет перезатачивать твою структуру желания под себя – а не наоборот. А тебе, насколько я понимаю, хотелось бы именно наоборот. Так? – улыбнулся в трубку Артур.

– Так, – улыбнулась в ответ Олеся. – Продолжай говорить. Я прямо чувствую, как с каждым словом вспоминаю старые-добрые деньки, когда это было нормой. Вливаюсь в дискурс…

– Да пожалуйста, – легко согласился Артур. – Итак, следует начинать с достижения более-менее устойчивой дхьяны. Хотя бы первой. А значит – поначалу сосредоточиться на формировании у себя мотивационного туннеля желания медитации и достигаемого в ней особого состояния. Это – надежно. Это – однонаправленно. Это не подведет.

– Ага. А после того, как это желание выстроено, сделать его фоновым, так? Чтобы затем постоянно жить с этим намерением на создание нужного сейчас эмоционального состояния, которое позволяет, как мягкую игрушку из аппарата, подцеплять этим манипулятором желаемые состояния из своего внутреннего арсенала?..

– Вот видишь – ты уже сама всё понимаешь, – с энтузиазмом поддержал Артур. – Важно только, чтобы сама эта фоновая деятельность по изменению мотивации была приятной. Ведь она будет сопровождать тебя постоянно. В идеале – всю жизнь. Поэтому так важно научиться реализовывать медитацию правильно.

– И что означает это «правильно»? – спросила Олеся.

– «Правильно» означает «точно и без напряжения». Предполагается, что, если всё сделано грамотно, ты постоянно сидишь у краника раздачи мотивации, и тонко настраиваешь ее поток. Ключевое слово здесь «тонко». Именно тонкости, как правило, в первую очередь и не хватает для достижения дхьяны. Есть два пути обретения этой тонкости.

Первый – условно «восточный» – связан с попыткой достижения абсолютного нуля стремлений, приглушения внутреннего динамизма влечений. Представь себе полное расслабление мотивационного туннеля. Лишение желания напора. Для того чтобы на этом ровном фоне заметны и хорошо управляемы были его минимальные колебания.

Второй – условвно «западный» – связан с постоянным нахождением на грани влечения, удержанием этой грани без тотальной перестройки всего туннеля мотивации. Чтобы минимальные усилия сознания могли бы канализировать по нужному желобу всю эту эмоциональную махину, направляя желание в требуемое русло.

Я так понимаю, учитывая насыщенную социальную жизнь, «восточный» путь с одиночным ретритом в пещере тебе сейчас не грозит, – улыбнулся Артур. – Значит, имеет смысл сконцентрироваться на «западном». Удержание на грани «водораздела», регулирующего желания, достигается за счёт череды постоянных, ставших привычными, как родной язык, микро-актов. Основанных на осознании того, как работает структура желания.

– И как она работает?

– По пневматическому принципу. В прямом смысле слова, объединяющем духовную и, так сказать, гидравлическую составляющие. Влечение, то есть являющийся основой для желаний напор мотивации, формируется почти как давление в трубе, за счет разности потенциалов «Я» и «Я+». И, в зависимости от конкретной структуры их соотношения в данный момент, ощущается желание сделать что-то, переходящее или не переходящее в намерение. Важно помнить о том, что в ощущении желания одновременно даны и интенция – то, на что оно направлено, – и его напор, сила. Соответственно, нам нужно сильное и направленное желание медитировать. С постоянным фоновым удовлетворением от реализации каждого шага практики.

Обычный человек просто не высидит в медитации больше нескольких минут – это кажется невыносимо скучным, пресным и неестественным. Мысль сразу начинает перепрыгивать с одного объекта на другой в поисках подпитки привычными микро-дозами дофамина. Тело ощущает непреодолимое СДВГ-желание попрыгать и размяться. А что является его источником?

– Сложившаяся синкретическая структура туннеля мотивации… – задумчиво, будто пробуя на вкус эти слова, произнесла Олеся.

– Правильно, – ответил Артур. – Ну что, теперь ты вспоминаешь первые такты своей внутренней мелодии?

– Похоже на то, – улыбнулась в трубку Олеся. – Спасибо тебе, о гуру. Сейчас мне уже пора выходить.

– Погоди-погоди, – поспешил остановить её Артур. – Я тебе еще кое-что хочу сказать. Мотивирующее.

– Ммм?

– Я тут к тебе через несколько дней прилетаю. А потом, решив вопрос со своим паспортом, планирую на Гоа. Хочешь со мной?

– Ого! Прямо так? Конечно, хочу, солнце. С индийскими погранцами вроде бы у меня пока проблем нет. Слушай, это просто супер-круто… Мне совсем уже пора бежать… Чмоки-чмоки. Напишу тебе из метро…

Раздался протяжный скайповский «чпок», знаменующий собой конец связи, и звуковое пространство ночи заполнили сверчки, за время сеанса общения успевшие войти в резонанс с ритмичным покачиванием гамака и мерцанием звёзд.

Дхармоед

Россия-матушка встретила Артура неожиданными заморозками. Уже через несколько часов после приземления в Пулково он сидел на кухне у своего старого друга Тимофея, преподавателя биологии в одном из питерских вузов, поеживаясь от просачивающегося в оконную щель ночного холодка. Несмотря на формальное наступление весны, в квартире было ощутимо прохладно – особенно после тропиков. С Тимофеем они были знакомы со школы, но его пристрастие к суровым жизненным условиям и спартанскому быту несколько обескураживало.

– Тим, вот скажи, а зачем ты здесь вообще живешь? – спросил Артур, крепко обхватывая теплую кружку с чаем в попытках согреться. – Почему не переезжаешь – например, на Гоа? Помню, тебе там несколько лет назад понравилось. Мог бы сдавать эту квартиру и припеваючи жить на юге.

– Сам долго задавался этим вопросом, – ответил Тимофей, выпуская тонкую струйку сигаретного дыма к обшарпанному потолку. – И вот к чему в итоге пришел… Я тебя, наверное, удивлю – выходит, что для мотивации. В тепле я млею, тропикоз и разжижение мозгов за неделю обуревает. А в холоде вот собираюсь в кучку, думать худо-бедно получается. Да и потом, в России сейчас не так плохо, как это иногда представляется из-за рубежа. Особенно, если долго не живешь на родине. Честно признаюсь, когда возвращался, больше всего было волнений по поводу агрессивного быдла, усиленная концентрация которого вокруг – в магазинах, на улицах и в подъездах – со времен юности так меня доставала. Однако, вернувшись обратно, я обнаружил, что проблемы нет: большая часть быдла просто исчезла с горизонта. Либо буквально, либо в переносном смысле – дистанцировавшись социально. Всё как-то рассосалось само собой… Мда… А ведь раньше эти ребята действительно казались мне чуть ли не вселенским злом, – по всей видимости, Тимофей оседлал своего любимого конька, отчего его голос возвысился и окреп. – Еще Лоренц отмечал, что всем стадным животным присуще воспринимать прямую, незамаскированную агрессию как признак уверенности. Ну, ты знаешь, об этом его эксперименты с рыбками гольянами. Лоренц вырезал одной особи передний мозг, зашил и отправил обратно в стайку. Довольно быстро выяснилось, что гольян без переднего мозга выглядит, ест и плавает, как нормальный; единственное существенное отличие состоит в том, что ему становится абсолютно безразлично, следует ли кто-то из его товарищей за ним. Безмозглый гольян, лишенный возможности предугадывать негативные последствия своих действий, решительно выплывал из косяка – и вся стая двигалась следом за ним. То есть как раз из-за отсутствия тормозов он становился несомненным лидером.

Также и с раздражавшим меня в юности быдлом. В школе «подъездное пацантрэ» и было такими гольянами, увлекавшими внушаемую часть одноклассников в никому не нужные опасные приключения типа прыжков с третьего этажа на снег или выбивания окон туалета, а вот после ее окончания и выхода в «серьезную жизнь» ситуация резко изменилась. Кто-то просто умер от передоза или захлебнулся в блевотине, напившись до полного отключения лобных долей мозга. Кто-то попал в иерархичные сети организованной преступности и надолго сел, осознав, что в мире есть «еще более обрезанные» гольяны, чем они. А большая часть просто стала обывателями. Вполне семейными. Я недавно Юру Раздолбина встретил, одного из самых жестких отморозков, так он теперь работает на заводе, даже не пьет, подвязался, ребенка воспитывает, в шизотерику ударился.

– Ты тоже пользуешься словцом «шизотерика»? – улыбнулся Артур.

– Ага. Прочитал где-то, по-моему даже у тебя – и прилипло. Кстати, раз уж ты у нас эксперт в этой области, вот скажи, почему народ у нас так любит малопонятные и совершенно неприменимые в жизненной практике «мантры» наподобие «чакр», «третьего глаза», «ченнелинга»?

– Полагаю, это результат вынужденного схлопывания некоторых аспектов понимания, – серьезно ответил Артур. – Представь себе, что ты не Тимофей Морбатов, вузовский преподаватель, а обычный трудяга, который, возвращаясь после работы домой, просто устало плюхается в кресло перед телевизором с пивом.

Весь твой жизненный путь при таком сценарии является плодом теоретической пассивности и нежелания прилагать усилий для выстраивания своей личной структурной карты реальности, ее постоянной проверки и совершенствования. Ты вырос, получил работу, женился, пользуясь такими жизненными стратегиями, которые получил от общества в упрощенном и готовом виде. Они не предполагают усилий по выявлению существующих причинно-следственных связей. Начиная с некоторого возраста такой «неконцептуальный» способ взаимодействия с миром становится необратимым, на его субстрате вызревает и оформляется своеобразная экзистенциальная позиция: даже если какая-то глубинная логика во всём окружающем и существует, шансов на разумное и осмысленное ее понимание лично у тебя уже просто нет.

А в шизотерике предлагают способ отношения к миру, который как раз и основан на тщательно сконструированном упрощении. И – плюс ко всему – выясняется, что огромное количество людей разделяют его вместе с тобой. Убедительно обрисовываю?

– Более чем, – кивнул Тимофей.

– Вот. А если ты будешь ставить под сомнение – или, не дай бог, осмеивать – шизотерические убеждения, для людей, разделяющих их, изнутри, это равносильно попытке отобрать последнюю надежду, единственный свет в конце туннеля. В общем, варварскому, преступному действу. Ибо в этих сахасрарах и муладхарах для них аккумулируется и схлопывается без надежды на прояснение всё то сложное, тонкое и труднообъяснимое, к чему мы с тобой можем подбираться годами медитативной практики, с помощью сложных теоретических построений.

– Мда. Отсюда и подспудное отношение к нам, как к врагам народа. Ты замечал, что высокореализованные люди, как правило, воспринимаются массами как дармоеды?

– Еще бы. Человек, начинающий глубже понимать принципы работы своей психики и по этой причине живущий в удовольствии, активно работающий над тем, как привнести еще больше устойчивой радости и осознания в жизнь, повышая реальное качество её проживания, и должен вызывать у окружающих ощущение развлекающегося бездельника. Скажем так – для них он «дхармоед».

– Хм… – протянул Тимофей, приподняв бровь. – Я, конечно, небольшой знаток древнеиндийской мудрости… Имеется в виду «поедатель дхарм», глубинной несущей основы для наших впечатлений?

– Что-то вроде того, – улыбнулся Артур. – Отличие такого «дхармоеда» даже не в том, что он «хавает дхармы» – это вынужденно делает каждый – а в том, что, в отличие от многих, имеет возможность выбора меню. Собственно, с разборчивости в том, посредством каких дхарм, формирующих qualia, воспринимать всё окружающее, и начинается путь устойчивого, кумулятивного саморазвития. В странах традиционного распространения буддизма благодаря институту монашества человек всегда мог получить базовые условия для его начала, просто приняв решение уйти учиться в монастырь. А в нашей, условно западной, культуре, к сожалению, закрепилось представление о том, что человек по умолчанию не имеет права на свою маленькую тихую гавань минимального спокойствия – он должен ее заслужить, для этого надо предварительно поднапрячься, мощно поработать, совершить рывок и на какое-то время «обогнать жизнь», чтобы потом, на пенсии, иметь возможность получать свой выстраданный пассивный доход. Который только и позволит стать таким «дхармоедом».

– Ну хорошо. Давай вернемся к выбору «дхармового меню». Как можно начать отличать зерна от плевел? – поднял бровь Тимофей.

– Для начала, нащупыванием нового баланса восприятия, – ответил Артур.

– Эээ… Что именно ты называешь балансом?

– Проще всего, наверное, будет определить его как нахождение оптимальной грани между детализацией и количеством поступающих извне впечатлений.

– А можно подробнее?

– Можно. Представь себе упомянутого Юру Раздолбина образца пятнадцатилетней давности: славных времен, предшествующих его шизотеризации; скажем, на образцово-показательном отдыхе с друзьями. Что мы увидим? Скорее всего, обильные возлияния, тотальное ужиралово и заплыв во все тяжкие: танцы на барной стойке с последующим сблевыванием на нее же, пьяные ночные покатушки с открытыми окнами на арендованной машине, которую мотает по встречке. В общем, классическую попытку взять обилием и силой впечатлений… А теперь в качестве противоположного полюса вообрази других людей – которые, цивильно приняв чего-нибудь эдакого, цивильно сидят себе дома в медитации и слушают психоделический эмбиент – или вообще лежат в шавасане, стараясь создать условия, максимально приближенные к сенсорной депривации. Чего они ищут?

– Наверное, углубления в свои ощущения, – предположил Тимофей.

– Скорее всего. Хорошо. Давай проясним, что это углубление может означать на практике. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что в интересах такого человека не просто нахвататься максимально крышесносных перцепций, как Юра, а нащупать новый, более проникновенный и тонкий способ воспринимать. Для этого нужно будет на некоторое время изменить баланс между объемом потока внешних впечатлений и их детализацией. Естественно, в пользу детализации. Повысить, метафорически говоря, разборчивость, разрешение, в котором qualia выводятся на внутренний монитор сознания.

– Понятно… – выдохнул Тимофей сигаретный дым. – Кстати, говоря о крышесносности – с ней тоже все не так просто. Очевидно, что эффект переполненности возникает не из-за обилия самих сенсорных впечатлений – ведь их примерно одинаковое количество и дома, и на самой людной улице. С точки зрения нейробиологии на сетчатку глаза и на внутреннее ухо поступает примерно одинаковое количество сигналов. Видимо, дело в чем-то другом. Не всё, что расценивается как впечатление, имеет сенсорную природу.

– Именно, – с горячностью согласился Артур. – Действительно, часть психики, ответственная за интерпретацию сенсорных данных, тоже оказывается в некотором смысле для сознания внешним поставщиком впечатлений. Итак, вернемся все-таки к «нашим бананам»: цель интеллигентных психонавтов – остановиться на фронтире, достигнутой на текущий момент границе детализации восприятия, хорошо прочувствовать ее и продвинуть чуть дальше. А критерием, как и в остальных случаях, будет выступать чувство специфического наслаждения от расширения возможностей: похожего на то, которое появляется, в ситуациях, когда нежданно-негаданно улучшается острота зрения.

– Очевидно, что у каждого эта детализация своя: в зависимости от нейрофизиологии мозга и особенностей тех перцептивных задач, которые приходилось решать по жизни, – затушив окурок о хрустальную пепельницу, протянул Тимофей. – Пока не очевидно, что же во всем этом нового.

– Заметь, речь идет не просто о фиксации разрешения в новой позиции, а об умении «подкручивать глубину резкости» произвольным усилием. Полагаю, что новым является именно это усилие. Ведь от него зависит, ни много ни мало, само состояние осознанности.

– Ага… – задумчиво протянул Тимофей. – Ты знаешь, это неплохо сочетается с моим дилетантски-биологизаторским взглядом на данную область. Давай попробую изложить…

Если говорить языком цветистых метафор, мы, люди, являемся последней разработкой природы в достижении устойчивого самосознания. Ведь только подумай – до человека, насколько известно, в царстве животных не было возможности обеспечить устойчивое осознавание ни на одном из этапов эволюции. Всегда было неконтролируемое заваливание в какой-нибудь тупой автоматизм: наверняка ты знаешь про эксперименты, в которых циничные исследователи несколько тысяч раз демонстрировали лягушке изображение комара. И она несколько тысяч раз послушно выстреливала в него языком. Расписываясь тем самым в полной автоматичности своего поведения. У млекопитающих, благодаря эмоционально-лимбической системе мозга, с этим несколько получше, но любой, кто видел, как домашний кот безудержно орет и до мяса расчесывает задней лапой лишай на ухе, понимает, что и в этом случае говорить о продвинутых степенях осознанности и самоконтроля сложновато.

Человек – это первая более-менее удачная попытка достичь некоторого самоосознания. И реализована она через концептуальное, символическое представление о себе. Как кажется поначалу, это довольно медленная и абстрактная форма репрезентации, не имеющая отношение к сверхбыстрой биологической реальности угроз и реакций. Зачем же она нужна? И почему, однажды появившись, закрепилась так быстро и основательно?

Одна из точек зрения основана на том, что концептуальное мышление относительно независимо от боли и прочих физиологических факторов, которые делают поведение животного линейным и легко предсказуемым. Мышление характерно тем, что с самого начала позволяло усиливать и развивать эту независимость. Мысль «2+3=5» может удерживаться и в радости, и в скуке, и в страхе. Даже, наверное, в состоянии агонии. И правильный ответ всегда будет тем же. Если рассматривать всё с такой точки зрения, концептуальное мышление нужно, чтобы удерживать виртуальный объект в сознании и иметь возможность думать о нем в отрыве от эмоций: даже несмотря на боль или плохое самочувствие. А значит, можно возвращаться к нему в памяти, изменять и так далее.

– Да, – кивнул Артур. – А затем и передавать концептуально оформленные мысли другим. Но для всего этого необходим язык. Условно-внешний в случае передачи окружающим и условно-внутренний в случае осуществления операций с содержимым своей психики.

– Наверное, – махнул рукой Тимофей. – Но для меня сейчас это разделение на «внешнее и внутреннее» крайне сомнительно. На эту тему могу привести еще один пример из биологии: с такырной и сетчатой круглоголовкой.

Есть такие птички – круглоголовки. Так вот, для них, из-за определенных нюансов системы размножения, важно, чтобы самец не спаривался с самкой, которая уже оплодотворена другим самцом. Соответственно, самка должна уклониться от повторного спаривания. Сетчатая круглоголовка в таких случаях либо убегает, либо кусает самца. Но у такырных круглоголовок – близкородственного вида – такой номер не проходит: они лучше вооружены, так что укусы нанесут серьезный ущерб здоровью самца. И тогда в качестве эволюционного ответа возникает решение – коммуникативный сигнал, который самка передает самцу. Если наблюдать за их брачными играми, легко заметно, что это, в сущности, те же самые движения, что и у сетчатой круглоголовки: движения, отражающие конфликт двух побуждений – убежать или укусить. Вот только у такырной круглоголовки они носят гораздо более явный и даже гротескный характер. По сути, самка не хочет ничего сообщить самцу, она просто испытывает очень сильные колебания между намерением укусить и намерением убежать – настолько сильные, что самец успевает заметить этот конфликт мотиваций, и у него запускается – опять-таки, без всякого, вероятно, осознания – поведение «прекратить преследование».

Возможно, это и есть тот самый гипотетический механизм формирования сознания, который так долго ищут коллеги-нейроэволюционисты. Механизм, проложенный через необходимость постоянно балансировать между разными эмоциональными реакциями, находящийся в постоянном «зазоре» между ними. Он и порождает концепты, понятия и вообще все извивы и хитросплетения сети коммуникативной взаимозависимости между людьми. Логичным кажется, что его развитие и утончение, должно привести к углублению осознания.

– Логично… – согласился Артур. – Меня во всем этом интересует, скорее, феноменологическая сторона, взгляд «изнутри». Ведь получается, что из-за отсутствия этой устойчиво сбалансированной концептуальной платформы у животных, бултыхающихся в море изменяющихся эмоций и побуждений, вполне вероятно, нет осознания себя как относительно стабильных, независимых и тем самым отделенных от мира существ.

– Здорово, что ты меня понимаешь, – улыбнулся Тимофей, – не то что коллеги на кафедре. Вот и я считаю, что само по себе непостоянное и вечно чего-то желающее тело со всеми его нейромедиаторами не может быть устойчивой площадкой для возникновения сознания. Наверное, собаке просто не хватает тонкости и стабильности этого баланса между разными векторами желания, поэтому она не может собраться до человеческой степени сознательной остроты в каждое из мгновений своей жизни. Не может в каком-то фундаментальном и очень глубоком смысле. Но! – Тимофей выразительно посмотрел на Артура, – в таком случае получается, что осознанность развивается через упрочнение «Я», реализованного как процесс балансировки. Как это сочетается с буддийской точкой зрения, согласно которой «Я» не существует?

– Вообще-то, – начал Артур, – корректнее все-таки переводить подразумеваемое тобой утверждение как «Я пустотно». «Я не существует» – это что-то из области китчевой нью эйдж-шизотерики. Когда буддисты говорят, что «Я» пустотно, это совсем не тривиальное высказывание. Дело здесь не в том, что никакого «Я» как процесса или конгломерата нет – оно, разумеется, в некотором смысле есть. Дело в глубине и детализации опыта обнаружения составного характера того процесса, который условно называется «Я». Ситуация похожа на сложившуюся в микробиологии последних столетий – после открытия микроскопа, позволившего взглянуть с огромным увеличением на каждую клетку человеческого тела, стало ясно, что тело, воспринимаемое до этого как нечто однородное и целостное, в действительности является огромным конгломератом разнокалиберных клеток, каждая из которых обладает относительной автономией и может быть разложена, в свою очередь, на составляющие – вплоть до элементарных частиц, на масштабах которых начинают действовать законы квантовой физики, окончательно элиминирующие остатки всякой определенности и представлений о простоте.