Текст книги "Бесконечная мысль. Философский роман"

– Честно говоря, мне такое трудно понять, – передернула плечами Маша.

– И мне было трудно, – кивнул Артур. – Но в действительности разгадка проникновения в эти жизненные миры проста: большинство людей настолько ниже «ватерлинии», отделяющей восприятие произведения искусства через призму понимания от обычного животного «пяленья», что их ум в момент созерцания картины просто не совершает никаких актов, которые могли бы привести к нахождению внутреннего источника радости в принципах восприятия прекрасного – на чем, собственно, нормативное произведение искусства и должно быть построено.

Как бы мы, сидящие здесь, к этому ни относились, рынок брендов сегодня – это далеко не игрушки. Это действительно в некотором радикально серьезном смысле борьба за человеческие умы. Как в книгах серии «Positioning: the battle for your mind». Шутка ли? Ведь перераспределением рынка решается вопрос о том, кто будет поставщиком последних крупиц нуминозного в жизнь людей, полностью лишенных других его источников.

– Хорошо. Но почему люди настолько тупы, что не замечают этого? – спросил Гена.

– Они не тупы, они управляемы. Дело здесь не в глупости, а в предварительном заключении в «мировоззренческий загончик».

В основании современной западной цивилизации лежит принцип экспертности. Если ты не компетентен в чем-то, не имеешь соответствующего образования и диплома – просто не занимайся этим, не высовывайся из своего загончика. Все равно ты не профессионал и не выдержишь предполагаемой конкуренции. Проявляется это на всех социальных уровнях – и особенно очевидным становится при анализе взаимоотношений родителей и детей. В ходе которых и происходит подключение ребенка к стандартным, прописанным культурой, способам получения легитимного удовольствия от получения нового опыта. То есть закрываются все лазейки к нуминозному. Человек помещается в «загончик для молоднячка».

Если в России родители пока еще могут воспитывать ребенка более-менее свободно, то на Западе обязательно есть квалифицированные педагоги и социальные службы, которые берут эту функцию в свои экспертные руки. И социальные службы эти сильны и законодательно принудительны. То есть даже на уровне таких базовых явлений, как семья, люди уже не совсем вправе самостоятельно определять будущее своих детей.

В результате почти 500-летнего вымывания всех функций, позволяющих обрести хотя бы относительную независимость, на текущий момент западный человек лишился контроля над своей жизнью, получив вместо этого возможность ничего особенно не делать и ни о чем особенно не думать. Быть не-экспертом. Потребителем, которого полностью обслуживает социум. Тем самым был по-настоящему реализован идеал общества потребления.

В России это не так выражено, однако у нас эту благородную миссию превращения человека в топинамбур взяло на себя государство. Пришедшему в 90-е ему на смену рынку было несложно немного скорректировать свою стратегию для того, чтобы перехватить рычаги управления из его железных клешней и спокойно перенаправить всё в брендовое русло.

– Да, – откликнулся Гена, – поэтому и полезно путешествовать. Для того чтобы иметь возможность сравнивать образы жизни и картины мира, вколачиваемые в головы в разных странах. Находить разницу и делать далеко идущие выводы.

– Ага. Поэтому особенно интересно, как вы будете оценивать всё происходящее, когда вернетесь домой, – ухмыльнулся Артур. – Я полностью согласен: туристические зоны являются особыми регионами бытия. Это еще одна причина жить на теплом берегу. Ведь, если вдуматься, международные курорты с их интернациональной мешаниной являются на текущий момент весьма редким шансом проскользнуть в социально-экзистенциальный зазор между разными системами и выбраться из своего «загончика». Причем, шансом серьезным, закрепившимся и отвоевавшим себе относительно защищенный статус в международной правовой системе.

Артур замолчал и отхлебнул чай из стоящей перед ним кружки. Ответом ему были серьезные, готовящиеся к предстоящему испытанию, взгляды обнявшихся Гены и Маши.

Chepozz-kin’

Улетевшие в Россию Гена и Маша стали первыми ласточками. Визовая политика Таиланда менялась, и теперь выстраивалась так, чтобы вытеснить из страны лонгстееров, благоприятствуя только двухнедельным туристам-пакетникам. Выехав на виза-ран в соседнюю Малайзию, Олеся стала жертвой этого репрессивного тренда – и теперь вынужденно оформляла в России второй загран. паспорт, будучи не в состоянии вернуться без него обратно. Особенно неприятным было то, что улетела она практически «в одних тапочках» – даже не прощаясь, на один день. Только вот день этот теперь затягивался на неопределенное время…

После такой неожиданной и скоропостижной олесиной депортации душные панганские ночи, наполненные криками тайских петухов, стали казаться Артуру особенно долгими. Он пытался утешать себя тем, что теперь появилась возможность практиковать осознанные сновидения без отвлечений, но получалось не очень: вот и в эту ночь сон тоже был вполне обычным. Большую его часть зачем-то приходилось фотографировать новую книгу Пелевина на смартфон, страница за страницей: ощущение монотонности было настолько реалистичным, что усталость от проделанной работы железобетонной плитой придавливала обратно к кровати после пробуждения. Во сне эту напряженную деятельность поддерживало ощущение вселенской значимости содержавшихся в тексте откровений, однако наяву сколько-нибудь ценным показалось только название книги – «Клаустраховка».

Разница с Москвой в четыре часа предполагала, что Олеся еще спит – и звонить ей бессмысленно. Для того чтобы немного прийти в себя, Артур решил хлебнуть с утра стандартного информационного месива, которым ежедневно потчуется большая часть человечества. На внутреннем жаргоне это называлось «сходить в народ» – пропеленговать общую атмосферу и оценить, какими трендами сейчас насыщается семантическое пространство социума. Безусловно, просмотр телевизора был самым быстрым, глубоким и качественным способом приобщения к масс-культуре, однако даже получасовое погружение в пучину телеэфира неиллюзорно проверяло на прочность адаптивные механизмы ментальной брезгливости. Поэтому обычно Артур ограничивался беглым просмотром последних видео с торрентов, youtube-каналов и новостей на самых популярных сайтах. Благо интернет в местном резорте был на удивление шустрым.

Запущенные одна за другой киноновинки были настолько унылы и бездарны, что, закрывая плеер, Артур с удивлением отметил: наибольший интерес во время просмотра вызывали внезапные рекламные врезки интернет-казино с Витей АК-47. Следующим в реестре ресурсов были youtube-каналы. После нескольких минут ленивого покликивания по продуктам жизнедеятельности топовых видеоблоггеров, в окошке рекомендаций справа появилась интригующая ссылка «10 запрещенных клипов для показа по ТВ». Раздумывая о том, что же сейчас считается запрещенным, Артур с некоторым сомнением щелкнул по ней – и погрузился в созерцание.

Через пять минут, немножко подустав от обилия однообразных полуголых жоп, золотых цепей, дорогих тачек и выбрасываемого из них в прямом смысле на воздух бабла под монотонный гангста-рэп, Артур решил переключиться на внезапно обозначившийся справа детский контент, мимоходом выдававший основную целевую аудиторию рэп-исполнителей. Его взгляд, блуждающий по колонке связанных видео, уткнулся в надпись: «Мир детства: Клоуны—канатоходцы или Мамба-Карамба». На это просто нельзя было не нажать. Судя по тому, что запятая перед «или» отсутствовала, детей ожидал непростой экзистенциальный выбор. В самом ролике, однако, загадочную мамбу-карамбу обнаружить не удалось. Зато там в изобилии встречались криво отрисованные шейдеры обезьян, бурых медведей в пикселизированных клоунских колпаках и ближе к концу фигурировал даже глуповато улыбавшийся верблюд. Все эти персонажи беспрестанно тянули одну и ту же монотонную мелодию. Сюжет как таковой в ролике отсутствовал. Уже через минуту просмотра от аляповатого мелькания пикселей и дебильновато-оптимистичного однообразия происходящего на экране начинало ощутимо подташнивать. Артур попробовал представить себе структуру психики, которую предполагалось сформировать у малыша с помощью таких видео. В забрезжившей перед ним перспективе вырисовывались очертания эстетики нового направления развития дошкольников со звучным и актуальным названием – «дегенеративизм». Становилось понятно, почему youtube счел их достойной предварительной стадией для подготовки к последующему восприятию гангста-рэпа. Что-то родственное в стилистике и в самом деле просматривалось.

Покончив с визуально-развлекательной частью, он решил перейти к информационной, открыв новостной сайт. Первый же клик не разочаровал: «Голосуй за оранжевого!» – возвещал огромный баннер, навязчиво и суетливо пытаясь пропихнуть в бессознательное юзера мутную концепцию противостояния одутловатых шоколадных шариков. Следующая движущаяся картинка призывала отдать предпочтение куртуазному маньеризму левой палочки «Твикс» в противовес экспансивной агрессивности правой. И в данном случае трудно было усомниться в предельной значимости поставленной перед потребителем дилеммы.

Кликнув на шапку висящего тут же справа реального предвыборного баннера, Артур убедился в том, что пространство политического волеизъявления мало чем отличается от универсума шоколадных рекламок. Основная задача и в том, и в другом случае – организовать загончик бессмысленных противопоставлений, гарантировавших правильный сценарий дальнейшего развития событий. Однако кое-что на странице все-таки привлекало внимание: в ее шапке фигурировал достаточно неожиданный в данном контексте Скрепыш, стилизованный под лубок: как выяснилось после клика по этому герою, он только внешне напоминал старого потертого вордовского маскота, являясь теперь олицетворением духовных скреп – как минимум, с точки зрения дизайнера, занимавшегося визуализацией этой идеи. Артур подумал о том, что догоняющий характер русской оборонной медиа-модернизации проявился и здесь: даже карикатурным символом национальной идентичности для либерального лагеря выступал слегка подредактированный агент западной информационной технократии.

Затем его взгляд упал на стилизованного синего колобкообразного Эйнштейна, который, однообразно подпрыгивая на пакетике молочка с указкой в левом нижнем углу, рекламировал какую-то плюшевую муйню в пенсне и с бантиком – и рука почти автоматически потянулась к крестику. На сегодня определенно было достаточно.

Социальное посмертие Эйнштейна было весьма показательным: лучшая судьба, на которую мог рассчитывать в обществе человек, выстроивший всю свою жизнь как прорыв к тонким интеллектуальным состояниям, заключалась в том, чтобы завершить существование подчеркнуто безмозглым, клишированным шариком на пакетике детского молочка; рядом с изображениями младенцев в ушастых шапочках и кучевыми облачками их куцых пиктографических мыслей…

День выдался крайне ленивым, знойное солнце и внутреннее состояние не предполагали ничего, кроме разговора по скайпу с Олесей и расслабленного баклажанинга на пляже с последующей затяжной медитативной сиестой в резорте под кондиционером. Вечер же Артур решил провести с разноязычной компанией фрик-экспатов в баре «Амстердам», где до этого несколько раз встречался с Митяем. В «Амстердаме» в основном курили, иногда без особого энтузиазма перемежая этот вполне самодостаточный процесс поглощением пищи и несколькими вежливыми репликами под легкий хаус – так здесь было принято. European style. Время от времени бывала достаточно интересная компания и даже музыка, однако в этот раз, достаточно быстро сделал вывод Артур, похоже, не повезло. От нечего делать он уже решился было на заведомо бессмысленный разговор с основательно накуренной американкой, безмолвно втыкавшей на раскинувшийся внизу зеленый ковер джунглей, как вдруг его взгляд привлекла материализовавшаяся из темноты окружающих террасу зарослей лысина, секундой позже обретшая очертания поблескивающей головы, возвышавшейся над белой флуоресцентной маечкой. Руки пришельца были по плечи испещрены наколками, изображавшими крокодилов перед телевизором, цепко сжимающими в передних лапах джойстики от Playstation. На груди болталась массивная золотая цепь с крестом, причудливо нависающим над вытутаированным логотипом Lacoste. Судя по реакции окружающих, многим здесь он был знаком.

– Иннокентий, – шагая навстречу Артуру и протягивая загорелую жилистую руку, бодро представился лысый. – В миру Инок.

– Артур, – поприветствовал его тот в ответ, несколько удивившись такой прицельной избирательности нового знакомого. Индикатор соотечественника не подвел его: действительно, он был единственным русским на террасе. – А почему не Кеша?

– Фамилию мою ты не знаешь. А то не стал бы таких вопросов задавать. Анекдот про Лену Головач знаешь? Нет? Давай расскажу. Представь себе девочку по имени Лена, с вполне себе невинной фамилией Головач. Родилась, живет, никого не трогает, готовится к поступлению в школу. А теперь – внимание – первого же, едрить, сентября её вызывают к доске. Злая учительница открывает журнал, щурится и произносит по всем канонам: сначала фамилию, потом имя. Секунду пребывает в ступоре. А потом, понимаешь, естественная эмоциональная реакция берет верх – и весь класс, разумеется, ржёт. И всё, понимаешь? Карьера Лены в новом коллективе теперь складывается вполне определенным образом. Сразу становится ясно, как жизнь богата на скрытые и неочевидные с первого взгляда подставы…

– Понятно. Тогда про фамилию даже спрашивать не буду. Тем более, что и мне в этом плане на редкость повезло, – сказал Артур.

– Это как? – заинтересовался Кеша.

– Чепоцкин.

– Chepozz’ kin’, – задумчиво и нараспев протянул Иннокентий, гротескно имитируя псевдо-английский акцент. – Что и говорить, учитывая твое имя и аллюзии на рыцарей Круглого Стола – просто король! Слушай, а не ты ли с Митяем одно время дружил?

– Я, – настороженно произнес Артур. – Но вот уже несколько недель его не видно. И в домике пусто, и дозвониться нельзя.

– Ага, – ухмыльнулся Кеша. – Это потому что он в тайской тюрьме сидит. За распространение взяли. Никодим заложил.

– Ясно, – пробормотал Артур, думая о том, как соскользнуть с этой щекотливой темы. – В общем-то ничего удивительного.

– Конечно, – язвительно протянул Иннокентий, пристально глядя в глаза собеседнику. – Удивительно тут другое: Никодим, естественно, и тебя заложил. Вот только фамилию не знал – просто имя полиции сообщил, и всё. Так что задерживаться на острове не рекомендую. Да и появляться в заведениях типа этого… Панган маленький, тут Артуров немного.

– Да, я как раз думал уже направляться домой, – совершенно по-виннипуховски засобирался Артур, маскируя иронией нарастающую внутри нервозность.

– Не волнуйся, я провожу. Деньги давай, – серьезно сказал Кеша.

– В смысле? – не понял Артур.

– Бармену за коктейль передам, – ощерился Иннокентий, очевидно, довольный оказанным эффектом. – Чтобы лишний раз тебе перед ним не мелькать…

Они, наконец, вышли из «Амстердама» и направились к парковке байков.

– Ты не дрейфь, я только выгляжу как блатной, – слегка изменившимся голосом продолжал диалог Инок. – А вообще человек достаточно интеллигентный. Может быть, слышал, журнал мы тут одно время для русскоязычных дауншифтеров издавали – «Shopping auer»?

– Нет, не слышал.

– О нем мало кто сейчас знает, ограниченным тиражом выходил, – с некоторым налетом досады проговорил Кеша. – Но, как говорится, был широко известен в узких кругах. Я продюсером выступал. Ну и главредом заодно.

– Верю. А почему только для русских? Судя по названию, легко мог бы для всех экспатов пойти.

– Почему для русских, спрашиваешь? Вместо ответа давай лучше историю расскажу: встретил я тут вчера в «Севен-Элевене» на кассе реднека. Ночью. Настоящего такого, всамделишного англосаксонского калдыря с жесткой, ороговевшей от возлияний рожей и красными от санг сома глазками. Стоял перед стойкой со спиртным, долго выбирая. И что же? Заметив меня, реднек виновато улыбнулся, икнул и неожиданно говорит «I’m sorry». Понимаешь? «I’m sorry» -на! Представь такое в «Пятерочке» где-нибудь в Химках. Вот этим они от нас и отличаются. Не пошел бы у них мой журнал. Только для русских. Straight!

– Прямо-таки великорусский шовинизм какой-то, – примиряюще улыбнулся Артур, интонацией давая понять, что в целом согласен с такой оценкой.

– При чем здесь шовинизм? Чистая объективность: они же все в постмодерне давно живут. А мы, русские, слава Богу, еще даже толком в модерн не вошли, – Иннокентий так выделял приставку «пост» в слове «постмодернизм», что у Артура невольно промелькнула ассоциация с говением и религиозными практиками. – Ладно. Давай, что ли, куда-нибудь на берег отправимся? Чего здесь маячить? Salad Beach? – предложил Кеша.

– Сэлэд Бич, – покорно согласился Артур.

Через несколько минут байки уже стояли в тени околопляжных пальм, а Иннокентий с Артуром отмокали в теплой воде Сиамского залива.

– Слушай, а зачем вообще весь этот цирк с Никодимом был? Зачем Митяю надо было меня ему показывать, говорить о чем-то? – поинтересовался Артур. – Явно ведь неадекватный тип.

– Ну, это он с тобой так себя повел. Не исключено, что для записи. Да и меняются люди – раньше он другим был, Митяя подставлять точно не стал бы. В общем, тема сложная… Но в твоей ситуации сейчас, наоборот, всё просто как три копейки: советую на некоторое время вообще из страны свалить, – серьезно сказал Кеша.

– Так и сделаю, – вздохнул Артур. – Тем более, что предпосылки для этого есть. Девушку мою по каким-то надуманным причинам прямо на границе недавно развернули.

– Ага. Сейчас у многих такое – руководство в иммиграшке у них тут недавно сменилось. Зверствует… А насчет твоей ситуации – слышал, ты когда-то на Гоа жил. Возвращайся туда. Я тоже в ближайшее время в Индию собираюсь.

– Да, был там несколько раз. И с каждым годом всё меньше интересных людей и мероприятий – поуезжали… Полиция повсюду. Как говорится, Гоа уже не то.

– Насколько я понимаю, мероприятия ты как раз и будешь проводить, – ухмыльнулся Кеша. – Надеюсь, интересные. А людей я тебе организую. В общем, восстановим былое величие русскоязычной диаспоры.

Артур призадумался. Определенно, Кеша что-то в нем видел: может быть, Митяй рассказывал, может быть, Инок просто хорошо умел чувствовать людей и делать выводы. В принципе, никакой проблемы в том, чтобы пожить некоторое время на Гоа, не было. Тем более легко можно пригласить туда Олесю – не будет таких проблем, как с Таиландом.

Видя, что собеседник глубоко о чем-то задумался, Кеша небезосновательно посчитал это предвестием близкой победы и усилил нажим:

– Теперь, после потери Митяя, наше традиционалистское кибер-движение лишилось своего концептуального базиса. А о тебе он отзывался как о впечатляющем юном даровании, чуть ли не гении. Говорит, теория у тебя своя есть.

– Есть, – коротко подтвердил Артур. – Вот только насколько она близка к традиционализму – большой вопрос.

– Митяй-то вообще кибер-шаманизм продвигал. А ты, насколько я знаю, на буддизм опираешься? – спросил Инок.

– В том числе, – коротко кивнул Артур.

– Ну вот тебе и ответ. Значит, близка. Что может быть более традиционным, чем религия, которой уже больше двух с половиной тысяч лет?

– Хорошо. На тебе вот я крест наблюдаю. Он имеет какое-то отношение к христианству?

– Определенно, – ухмыльнулся Кеша.

– Скажи, а как это с буддизмом сочетается?

– Прекрасно. Судя по всему, у тебя искаженные представления обо всем этом. Знаешь ли ты, например, что Будда канонизирован православной церковью?

– Будда? – недоверчиво переспросил Артур. – Исторический Сиддхартха Гаутама?

– Именно, – с явным удовлетворением подтвердил Инок. – Под именем Иосафата. Об этом можно узнать из «Повести о Варлааме пустыннике и Иосафате царевиче» Иоанна Дамаския.

Потом имя Иосафат, кстати, оказалось сокращено до Иоасаф, и в таком виде бытовало, в частности, в исихазме. Так что есть некоторые основания полагать практикуемую в исихазме «умную молитву» разновидностью медитации, близкородственной буддийской.

– Это не шутка? – с некоторым сомнением покосился на собеседника Артур. – Мне вот имя Иоасаф только ДОСААФ напоминает. Из стихов Пригова про борьбу с Осоавиахимом.

– И не зря, – откликнулся Кеша. – Между прочим, несмотря на всю постиронию, ДОСААФ жив до сих пор и даже переживает в последние годы своеобразный ренессанс, являясь соучредителем небезызвестной Юнармии. Также не без участия РПЦ.

– Какой-то другой мир прямо-таки, – помотал головой Артур.

– Всё правильно: другой мир, – серьезно кивнул Кеша. – И мы с тобой прямо сейчас участвуем в его создании…