Текст книги "Тайная война воздушного штрафбата"

Глава 11

Как и любой заключённый, достаточно долго находящийся в камере, Игорь Нефёдов со временем до сантиметра изучил своё узилище. Спроси его, где какая выбоина имеется в каменных плитах пола или в огромных валунах, из которых сложены тюремные стены, и он ответил бы сразу, не задумываясь.

Это была очень старинная тюрьма. Двести лет назад её построил для французского генерал-губернатора знаменитый европейский инженер – вначале как крепость, а уж после мощные оборонительные бастионы были превращены в тюрьму. Кое-где в длинных коридорах-галереях цитадели, уткнувшись жерлами в узкие бойницы, стояли большие старинные пушки, отлитые из бронзы. Возле их деревянных лафетов горками ржавели ядра. Когда в начале его плена два старых тюремных надзирателя раза три водили Игоря на допросы, они всегда проходили мимо этих пушек, украшенных звериными мордами и награждённых собственными латинскими именами «Беспощадная», «Громобой», «Не ведающая сомнений».

А ещё там по пути было одно место, с которым у Игоря было связано одно из самых мрачных тюремных впечатлений. Они всегда там проходили по дороге на допрос и обратно. В этом месте галерея имела ответвление: ступеньки круто сбегали в какую-то нишу, как в тёмный колодец. Должно быть, это был путь к бывшим подземным крепостным арсеналам. Из мрака этой ямы тянуло неприятным холодом, как из склепа.

Однажды Игорь в сопровождении конвоиров возвращался с допроса поздно вечером. По галерее гулял тёплый ветерок. Тем не менее и он не мог унести отсюда прелый запах старых стен. Заключённый шёл впереди и по привычке заглядывал в узкие бойницы, но ничего не мог там разглядеть в ночном мраке. Повернув в какой-то момент голову влево, молодой человек почувствовал, как на лицо повеяло знакомым холодком сырого подвала.

Один из охранников как будто случайно посветил факелом в чёрный провал. Игорь увидел в дрожащем свете пламени серые камни стен, покрытые, словно ржавчиной, странным красным мхом; сбегающие вниз отполированные тысячами ног ступени винтовой лестницы. В одном месте между ступенями имелась небольшая дыра, забранная толстыми прутьями решётки, а внизу под ней смутно угадывалась какая-то ниша. И вдруг Игорь увидел, как из этой зарешеченной норы на него глянуло бородатое, лохматое, страшно бледное лицо древнего старика с неестественно выпученными глазами. Широко раскрыв беззубый рот, старец издал какой-то нечленораздельный вой. Игорю стало жутко, словно он увидел приведение. Несомненно, этот несчастный был европейцем. И почти наверняка он провёл в своём каменном мешке не один год. Это мимолётное видение произвело на Игоря сильнейшее впечатление и дало обильную почву для безрадостных размышлений о собственном туманном будущем и полным ошибок прошлом.

Сколько раз он вспоминал свой последний разговор с отцом и его предупреждение – не доверять тому, кто послал тебя на это задание. Отец оказался абсолютно прав: когда всё складывается «страшно» хорошо, обыкновенный здравый смысл требует задаться вопросом: «А не скрывает ли расстеленная перед тобой красная ковровая дорожка волчью яму»? Ах, если бы он прислушался к словам бати!

Впрочем, вряд ли бы это что-то кардинально изменило в его судьбе. Игорь с самого начала знал, что в случае неблагоприятного исхода воздушной одиссеи его не станут искать. Хотя, когда новейший ракетоносец выруливал на исполнительный старт подмосковной авиабазы, опасность казалась не более реальной, чем возможная будущая смерть от какой-нибудь внезапно развившейся болезни. Молодой офицер чувствовал себя застрахованным от возможных бед самим фактом своего нахождения в суперсовременном боевом самолёте.

Но меньше чем через сутки крылатый разведчик, на котором находился представитель Главного разведывательного управления Игорь Нефёдов, был сбит в воздушном пространстве «Демократической всеафриканской республики»…

Как человек военный, Игорь просто не мог отказаться от выполнения задания, разве что симулировав какую-нибудь болезнь. Но прятаться от опасности под кроватью – не в его характере! Вот и выходило, что раз ему на роду написано закончить свои дни заживо замурованным в этой каменной могиле, значит, так тому и быть…

После катапультирования Игорь попал в плен вместе с ещё одним спасшимся из гибнущей машины членом экипажа. Однако недавно тайно сочувствующий узнику надзиратель шепнул Игорю, что его товарищ умер от какой-то местной инфекции. Вначале эта новость показалась Игорю чудовищной. Но прошло некоторое время, и он начал завидовать штурману, душа которого вырвалась из этих тяжёлых душных стен. Как-то иначе сбежать отсюда было невозможно, разве что обратившись в голубя и выпорхнув через окошко.

Наблюдая из своей щели за этими быстрокрылыми лёгкими созданиями, в секунды взмывающими в лазоревую вышину, Игорь вместе с ними ощущал почти забытое чувство полёта. О часах, проведённых за штурвалом самолёта, бывший неудачливый лётчик вспоминал с ностальгией.

Привычные городские попрошайки казались из тюремной камеры чуть ли не благородными аристократами свободного полёта – океанскими фрегатами. Голуби были практически единственными живыми существами, навещавшими постояльца камеры-одиночки. Поэтому не удивительно, что обыкновенные сизари стали для не знающего на что употребить избыток времени сидельца объектом живейшего интереса. Кто бы мог подумать, что эти увальни, такие тяжеловесные на земле, великолепно летают, достигая скорости лёгкого самолёта! Некоторые из них обладали достаточной силой и выносливостью, чтобы подниматься на страшную высоту, где атмосфера сильно разрежена, и держались там длительное время. Имея стопроцентное зрение, Игорь терял своих знакомцев из виду в синей глубине неба, и только снижаясь, они блестели едва заметными точками.

Вряд ли какой-нибудь профессиональный орнитолог так интересовался этими крылатыми созданиями, как интересовался ими сейчас Игорь. Заслышав знакомое хлопанье крыльев, он тут же вскакивал со своей лежанки и с жадным восторгом ждал, как мимо окна со свистом промчится голубиная стайка, примериваясь для посадки, или сразу лихо спикирует с высоты на кирпичный уступ, на который крепостной затворник щедро скрашивал сквозь решётку половину лепёшки, выдаваемой ему на целый день.

Вскоре Игорь знал каждого из прилетающих к нему гостей «в лицо» и каждой птице дал прозвище. Клоун, Бабник, Кавалер, Гладиатор, кокетливая голубка Жозефина, жизнерадостная и простоватая Нэлька стали его любимцами. Драчливого же наглеца Штиблета Игорь просто обожал за артистичный характер и отвагу, хотя на фоне других самцов Штиблет выглядел уродом – тельце у него было маленькое и какое-то неказистое, оперение неправильной формы и некрасивого окраса. Штиблет часто прилетал весь грязный с пораненным в драке крылом или ободранным кошкой хвостом. Но именно этому прекрасному уроду самые хорошенькие голубки отдавали предпочтение. Даже статный фасонистый Гладиатор, который был почти вдвое крупнее Штиблета и явно превосходил его в силе, не пользовался таким бешеным успехом у дам. За это сизокрылый громила явно недолюбливал конкурента, однако предпочитал не связываться с задиристым и совершенно бескомпромиссным в драке недомерком.

Однажды на рассвете Игоря разбудил резкий неприятный крик. Взглянув на окно, узник увидел, как за ним чёрным демоном мечется крупная птица. Разъярив мощные крылья, огромный ворон бил большим крепким клювом не успевшую соскочить с карниза Нэльку. Прежде чем Игорь успел подоспеть на выручку голубке, между нею и чёрным бандитом появился Штиблет. Это оказалась его последняя битва, хотя в начале неравной схватки отважному бойцу несколько раз удалось увернуться от нацеленного ему в голову острого клюва. Нахохленным серым комочком он налетал на монстра и, ткнув его несколько раз коротким клювом, отскакивал прочь. Но после одной из атак Штиблет отскочил недостаточно далеко и проворно, и ворон нанёс ему роковой удар в голову. Всё было кончено…

С этой минуты Игорь стал мечтать о мести. Он распустил носок и сплёл из ниток петлю. Узник был готов регулярно крошить хоть всю лепёшку на наживку, лишь бы заманить ненавистного убийцу в силки. «Если я сверну гаду шею, то и на волю рано или поздно сумею вырваться!» – загадал себе Игорь, затеяв таким образом азартную игру с самой Судьбой. Словно игрок, оставляющий дань Фортуне за рулеточным столом, узник рассчитывал умилостивить Госпожу Удачу жертвенной кровью проклятой птицы, символизирующей для него беду и смерть.

Уже на следующий день ворон прилетел на дармовое угощение. Он вёл себя по-хозяйски: важно, вразвалочку расхаживал по карнизу, гордо поводя головой – демонстрируя свой гордый профиль. И временами неприязненно косился на человека своим блестящим глазом. Горбоносый, кряжистый, посеребрённый сединой, он кого-то Нефёдову напоминал. Вскоре Игорь понял кого. Своим чеканным, почти орлиным профилем, генеральской осанкой, хриплым властным голосом ворон карикатурно походил на пожилого генерала ГРУ Георгия Ивановича Скулова, отца Марины – оставшейся в Москве невесты Игоря. Здесь, в тюрьме, у Игоря окончательно открылись глаза на того, кого считал почти своим тестем. Теперь молодой человек почти не сомневался, что дражайший шеф приложил руку к той беде, которая с ним приключилась. Скорей всего дядя Жора намеренно подставил его, чтобы расчистить дорогу более желанному кандидату в зятья. Поэтому Игорь так и прозвал ненавистного ворона – Жориком.

Каждый день Нефёдов безрезультатно ожидал, когда клюющий угощение ворон случайно наступит на спрятанную под кусочками лепёшки петлю, чтобы тут же рывком затянуть её на лапе Жорика. Но хитрющая птица обладала дьявольской осторожностью. Прежде чем сделать шаг, ворон слегка наклонял и поворачивал голову, внимательно осматривая пространство перед собой то одним глазом, то другим.

Иногда, когда горбоносый враг поднимал лапу над тем местом, где находилась петля, Игорю казалось, что вот теперь-то уж он наверняка попадётся, но хитрый бес в обличье птицы, казалось, издевался над ним. В самый последний момент он переступал через ловушку. Скорее всего ворон жил на этом свете очень давно и много чего повидал на своём веку. Возможно даже, он умел читать человеческие мысли…

Однажды в ожидании чёрной бестии узник задремал. Игорю снилось, что на карниз, как обычно, приземлился Жорик. Некоторое время, наклонив голову, тот с интересом рассматривал спящего человека: ворон сосредоточенно смотрел на него, явно что-то решая. Потом пробрался через решётку и слетел вниз. Нерешительно, как-то даже бочком ворон приблизился к спящему и вдруг нахально попытался клюнуть его в правый глаз.

– Я бы на твоём месте не торопился, – словно человеку, угрожающе объявил ему Нефёдов.

Ворон презрительно взглянул на незадачливого ловца, раскрыл клюв, явно собираясь что-то с сарказмом ответить, и вдруг издал громкий изумлённо-испуганный «Ка-ар!».

Открыв глаза, Игорь не сразу осознал, что происходит. А потом сообразил, что доселе неуловимый Жорик наконец-таки угодил лапой в роковую петлю, и теперь с громкими криками бьётся в решётке окна. Сверху на узника летели перья, завязанная на его запястье сигнальная верёвка от ловчей петли постоянно дёргалась, как леска с пойманной рыбиной на конце. Игорь рванул на себя скрученную из нескольких ниток верёвку, стараясь прижать птицу к решётке, и бросился к окну. Он даже успел схватить рукой край блестящего чёрного крыла. Отчаянно хлопая вторым крылом, сильная птица резко дёрнулась от человека. Самодельный самолов, удерживающий её за ногу, не выдержал и оборвался. Ворон слетел с карниза. Откуда-то из-под стены беспрерывно неслись его громкие сердитые причитания.

У Игоря в руках остался ком пуха и перьев. Чудовищное разочарование! У Нефёдова-младшего было такое чувство, будто ему только что зачитали официальный приговор о пожизненном заключении. Как бы он ни пытался уговорить себя, что вся эта история никак не может отразиться на его судьбе, что-то внутри подсказывало, что только что он выпустил из рук свой последний шанс обрести свободу…

Примерно с этого момента пленного лётчика перестали водить на допросы. О нём словно забыли. Вскоре его перевели в другую камеру, гораздо хуже прежней. Полуподвальное помещение имело крошечное оконце под самым потолком почти на уровне земли. Из этого сырого каменного мешка, куда едва просачивался солнечный свет, его прежнее обиталище показалось узнику не таким уж плохим. Но главное, он ясно осознал, что со временем неминуемо будет заживо похоронен, как тот страшный косматый безумец из склепа под лестницей.

Время как будто остановилось за этими толстыми стенами, сложенными из гигантских валунов. Похоже, узников в тюрьме содержалось немного, или же стены были настолько толстыми, что сквозь них не могли пробиться голоса обитателей соседних камер. Поэтому любой скрип открывающейся соседней двери или звук шагов проходящего по коридору надзирателя становился событием. Единственное доступное Игорю развлечение заключалось в том, чтобы сильно подпрыгнув, ухватиться руками за толстые прутья расположенного под самым потолком крохотного оконца, немного подтянуться и жадно вдыхать свежий воздух отныне недостижимой свободы. Если повезёт, то можно было также поглазеть, пока хватало сил в руках, на ботинки изредка проходящих по тюремному двору людей, воображая, как могут выглядеть их обладатели. А какое это было блаженство – чувствовать на своём лице солнечный лучик! В тюрьме понятие о роскоши кардинально меняется.

Надзиратели давно стали единственными людьми, чьи лица он видел. Их было двое, морщинистых чернокожих служак, работающих всегда бессменно в паре. Возможно, они и были когда-то молоды, то есть согласно законам природы так оно и было. Вот только Игорю трудно было представить тюремных стражей цветущими парнями. Престарелые ключники настолько удивительно вписывались в мрачную атмосферу старой цитадели, что как будто являлись естественной частью её многовековых стен.

Утром к Игорю приходил один из тюремщиков – неразговорчивый и угрюмый. Он ставил на пол ведро с чистой водой для умывания и питья, а также миску с похлёбкой, рядом клал кусок ячменной лепешки, деревянную ложку. А уходя, что-то сердито бормотал себе под нос, забирая туалетное ведро.

Его напарник приходил вечером. Он казался Игорю более дружелюбным. Иногда в его взгляде даже появлялось что-то похожее на сочувствие к молодости, обречённой заживо сгнить в этом каменном мешке. Казалось, этот второй надзиратель даже не прочь переброситься парой слов с чужестранцем. Впрочем, день за днём он ограничивался только короткими дежурными вопросами на ломаном французском языке.

А между тем жизнь узника уныло «капала» чередой однообразных серых дней. Даже цирюльник не был вхож в эти мрачные стены. Несчастный узник постепенно превращался в заросшего, дурно пахнущего оборванца. Но самое страшное, что в нём угасала надежда. Отчаяние сковало его душу не сразу. Вера уходила из него постепенно, а с ней молодого сильного парня покидала жизненная сила…

Заключённым не полагались прогулки. Всё время Игорь проводил в кишащей насекомыми крохотной каморке площадью пять на шесть шагов. И всё-таки первое время заключения, несмотря на весь ужас своего положения, молодой пленник старался не терять надежду. Нет, он не тешил себя мыслью, что советские дипломаты поднимут на весь мир шумиху, требуя освобождения своего пилота. В большой политической игре, особенно если она ведётся по далеко не стерильным правилам джентльменства, от собственных шпионов и диверсантов, которым не хватило мужества раскусить запломбированную в зуб капсулу с ядом или поднести пистолет к виску, обычно спешат отказаться. Ведь в эту страну советские лётчики прилетели с, мягко говоря, специфической миссией – уничтожить её президента.

Так что надежды на то, что великая держава вспомнит о своём пропавшем солдате, у Игоря не было. Уповать можно было только на себя. Поэтому первые недели и месяцы заключения Игорь проводил время, изобретая самые фантастические планы побега. Главный и самый реальный его план состоял в том, чтобы однажды напасть на престарелого надзирателя, отобрать у него ключи и попробовать отыскать выход на свободу в хаотическом нагромождении лестниц и коридоров. Когда Игоря только привезли в тюрьму, он не заметил на её стенах вооружённых охранников. Маленькие деревянные ворота доставившим пленника солдатам открыл старый привратник. Было даже странно, что охрану заключённых доверили пенсионерам. Впрочем, Игоря не интересовали особенности кадровой политики тюремного начальства. Для него было важно подготовить себя к броску из этой богадельни.

Каждое утро узник начинал с комплекса физических упражнений, доводя себя приседаниями, подтягиваниями на прутьях решётки и различными отжиманиями до состояния полного изнеможения.

Чтобы укрепить в себе веру в возможность задуманного, Игорь постоянно твердил про себя, что справится, что он просто обречён на успех: «Я редкий везунчик! Мне под силу совершить даже невозможное». Приёмам аутотренинга Игоря Нефёдова научили во время прохождения тренировочного курса выживания для лётчиков в специальном учебном центре ВВС в Судаке.

Параллельно пленник изобретал всевозможные ритуалы на удачу, повсюду искал хорошие предзнаменования. Уж больно зыбкой была почва, на которой узник строил план побега. История с вороном нанесла первый мощный удар по его вере, но не последний.

В один далеко не прекрасный день его неожиданно заковали в железо, как во времена Средневековья. По камере Игорь теперь передвигался, звеня тяжёлой ржавой цепью и таская за собой большое металлическое ядро весом килограммов в семьдесят. Звук волочащейся по полу цепи способен был вывести из себя даже самого уравновешенного человека. Оковы с него не снимали даже на ночь. Парня сильно донимал проклятый браслет кандалов! Он был выкован и заклёпан по всем правилам кузнечного искусства. Все попытки Игоря освободиться от оков закончились неудачей. Их невозможно было снять самостоятельно без слесарных инструментов. Бежать же с таким грузом было невозможно.

Вдобавок ко всем страданиям стальное кольцо на щиколотке быстро стёрло узнику в кровь кожу, началось нагноение. Игорь попросил надзирателя вызвать к нему врача. Но тюремный служитель принёс ему большой пучок паутины и мха, посоветовал смочить их слюной и наложить на рану, подсунув под кандалы. Средство на удивление оказалось эффективным – уже примерно через сутки рана действительно начала затягиваться. Муки плоти стали не столь невыносимыми, а вот душевная боль нарастала.

По чьему-то приказу надзиратели перестали заходить к русскому. Теперь они подавали узнику миску и забирали у него отхожее ведро через специальное откидывающееся на петлях запорное окно в двери. Когда же тюремщикам требовалось войти в камеру, они делали это только в сопровождении неизвестно откуда взявшихся здоровенных геркулесов в пятнистой форме солдат-спецназовцев.

Когда узник понял, что всё это время за ним внимательно следили и что невидимый наблюдатель без труда разгадал его план с побегом, он вначале пришёл в неистовство. Игорь часами молотил кулаками чугунную дверь, кричал, чтобы к нему пришёл кто-нибудь из администрации, даже требовал встречи с советскими дипломатами (хотя сам не верил в возможность такого визита). Но это не произвело решительно никакого эффекта на тюремщиков. Всё продолжало идти своим размеренным монотонным ходом: в положенное время ему приносили похлёбку и забирали парашу.

Но однажды угрюмый надзиратель почему-то в нарушении установившегося порядка вошёл в камеру к Нефёдову один, без своих обычных здоровяков-сопровождающих. Почти отчаявшийся узник решил, что больше такого шанса у него не будет. В руках он как раз держал миску с горячей похлёбкой, которую тюремщик только что налил половником из большого бака, что привёз с тюремной кухни. Резко развернувшись к надзирателю, Игорь выплеснул содержимое миски ему в лицо. Надзиратель охнул от неожиданности и закрыл лицо ладонями.

Игорь набросился на тюремщика. Ярость его была такова, что Игорь непременно удавил бы старикашку, а потом снял бы с его ремня связку ключей и, сгибаясь под тяжестью тяжёлого ядра, заковылял бы по коридору к выходу.

Сильные пальцы стальными тисками сжимали дряблую шею надзирателя. На чёрной коже его морщинистого лица выступило множество капелек пота. Позвать на помощь бедняга не мог, из коридора его сдавленный хрип было не услыхать. Игорь, который в прежней жизни и мухи бы не обидел, с восторгом смотрел, как трепыхается взятый им за горло враг. И тут появились солдаты. Они набросились на пленного лётчика и начали жестоко избивать его. От сыплющихся на него со всех сторон ударов Игорь на некоторое время перестал что-либо соображать. В его голове только резко грохотало: БАМ, БАМ, БАМ.

Нормальное восприятие окружающего мира вернулось к Нефёдову, лишь когда охранники устали молотить его тяжёлыми армейскими ботинками и отошли в сторону перекурить. Рядом с лежащим на полу пленником, пошатываясь на ватных ногах, стоял тюремщик. У него было лицо совершенно счастливого и одновременно потрясённого человека. По щекам его текли слёзы. В душе жестоко избитого парня шевельнулось чувство жалости к старику. А вот тюремщик не думал прощать узника, который чуть не спровадил его на тот свет.

Когда в следующий раз он привёз узнику кастрюлю с обжигающей похлёбкой, то вместо миски предложил налить её заключённому прямо в ладони. Перед этим Игоря три дня не кормили в наказание, и ему страшно хотелось есть. Поэтому парню не оставалось ничего другого, как подставить руки, чтобы получить порцию супа. У него несколько раз слезла кожа с ладоней.

Теперь склонного к побегу заключённого ещё заковали в наручные кандалы. Обыкновенные вещи – еда, умывание в тяжёлых цепях превратились в сложное утомительное занятие.

Но и этого мстительному тюремщику было мало. Однажды он зло сообщил, что из этой тюрьмы никого никогда не выпускают. Глядя узнику прямо в глаза, он веско пообещал:

– Ты тоже никогда не выйдешь отсюда. Старый форт за пару лет доконает тебя. А я постараюсь помочь ему это сделать ещё быстрее…

Вслед за возбуждением и гневом пришло разочарование. Признавшись наконец самому себе, что ему уже никогда не вырваться отсюда, узник перестал есть.

Только после этого тюремная администрация приказала снять с Нефёдова цепи. А на второй день голодовки к заключённому наконец явился доктор. Но пришёл эскулап не один, а в сопровождении трёх крепких солдат. Чтобы узник не умер голодной смертью, его стали кормить насильно, вводя в пищевод резиновую трубку и подавая через неё раствор молока с сырыми яйцами. Процедура являлась настоящей пыткой.

Однако не столько физические страдания надломили пленника, сколько отсутствие надежды на изменение своей участи. А когда нет надежды, планов, целей, то жизнь неизбежно теряет в глазах человека всякое содержание и какой-либо смысл. Чтобы продолжать в такой безвыходной ситуации оказывать сопротивление упадническим мыслям, сохранять духовный стержень, нужно обладать богатым внутренним миром мудреца и философа, а также стальным, закалённым в испытаниях характером несгибаемого бойца. Но когда тебе чуть за двадцать и за плечами нет опыта выживания в кажется совершенно невыносимых условиях, то не мудрено опустить руки и перестать цепляться за жизнь.

Игорь впал в апатию. Неопределённость своего положения, отсутствие какой-либо надежды превращали сильного молодого мужчину в «живой труп». Целыми днями он валялся на лежанке в состоянии полнейшего безразличия к собственной участи. Он перестал умываться, вообще следить за собой. На его посеревшем лице заострились скулы, глаза ввалились. Никакие пытки и никакие угрозы не могли вывести его из состояния «овоща». Игорь быстро слабел. Теперь даже, если бы заключённому и представился шанс сбежать, у парня вряд ли бы хватило сил им воспользоваться.

Начался распад личности, «финиш», «конец». Такое состояние обычно предваряет скорую физическую смерть из-за стремительного снижения иммунитета. Порой Игорю даже начинало казаться, особенно по ночам, что он уже умер…

Но всё круто изменил один неожиданный визит.

Незадолго до этого Игорь видел странный сон: на карниз тюремного окна, хлопая крыльями, опустился упущенный им ворон. Некоторое время старый знакомый внимательно наблюдал блестящим черным глазом сверху за лежащим внизу узником. Только на этот раз в облике птицы не было ничего коварного. Тем не менее узник по старой памяти встретил его враждебно.

– Ну чего прилетел? Мечтаешь поклевать моё бездыханное тело, пока тюремщики не обнаружат, что я откинул копыта? Пошёл прочь, ворона ты помойная!

Ворон гордо отвернулся, словно считая ниже своего достоинства разговаривать с хамом. Но затем снизошёл до громкого «Кар». Слетев с окна, Жорик уселся рядом с обессиленным человеком, всем своим видом показывая обиду и недовольство. Тюремных решёток для него словно не существовало, как и языковых барьеров:

– За триста лет, что живу на свете, впервые вижу такого законченного неудачника, как ты, – спокойно заявил он узнику интеллигентным человеческим голосом, совсем не похожим на его неприятное грубое карканье. – Только недалёкий неудачник может желать свернуть шею собственной птице удачи. Ещё и прозвище дал обидное в честь отъявленного поддонка!

Вначале Игорь опешил от такого преображения. Затем возразил, что мстил за невинно убиенного Штиблета. Ворон повернул свой длинный шнобель в его сторону… в его глазах читалась усталая тоска много пережившего интеллигента.

– И когда вы, люди, только поймёте, что, объявив себя самыми умными и благородными существами в природе, присвоив себе право вмешиваться в естественный ход событий, вы подрубаете сук, на котором сидите. Сегодня один из вас объявляет врагами целой нации воробьёв, истребляющих посевы, завтра другой вводит моду на защиту «хороших» зверюшек от «плохих» хищников, нарушая нормальный баланс популяций. Вы бы прежде меж собой разобрались, а то уничтожаете миллионы себе подобных, словно вредоносную саранчу, во имя бредовых идей… В общем, скажи «спасибо», что у меня хватило сил вырваться из твоих рук, а то бы до конца дней сидеть тебе в этой клетке. Так что денька через два жди маленькую гостью.

Сказав это, ворон тряхнул перьями, легко взлетел и выпорхнул в окно.

Прошло два дня. Вечером Игорь услышал, что за дверью его камеры происходит нечто необычное. Даже сквозь пелену сумеречного сознания он с удивлением уловил незнакомые ему голоса. И совсем невозможно было поверить в присутствие в этих стенах молодой девушки. Поэтому услышанный им мелодичный голосок узник поначалу списал на слуховую галлюцинацию, вполне реальную в том плачевном состоянии, в котором ныне пребывал.

Тем не менее любопытство заставило его мысленно встрепенуться, стряхнуть с себя уже ставшую привычной апатию и сонливость. И оказалось, что никакого обмана слуха нет. Судя по возне и перепалке за дверью, там действительно находились какие-то люди. Невидимые узнику визитёры явно с любопытством рассматривали его через глазок в двери и ссорились между собой, если кто-то долго не уступал место у смотровой дырки. Приведения и бестелесные порождения слуховых галлюцинаций вряд ли стали бы вести себя словно сбежавшие с уроков подростки.

Вдруг дверь со скрипом отворилась, и Игорь обнаружил на пороге своей камеры стайку ярко одетых чернокожих юношей и девушек. На их фоне манерами заводилы и яркой внешностью выделялась миниатюрная «пацанка» со светло-коричневой кожей и тонкими чертами лица креолки – белой девушки с примесью «цветной» крови. Одета незнакомка была по западной молодёжной моде – в кожаную мотоциклетную куртку синего цвета, джинсы и кроссовки. Её длинные прямые блестящие волосы цвета вороного крыла были свободно распущены. В каждом движении и слове девчонки с фигуркой изящной фарфоровой статуэтки чувствовалась грация вольной птицы и привычка повелевать. Правда, скулы у неё были широковаты для красавицы и свидетельствовали о властном характере.

Похоже, сюда маленькую принцессу привело любопытство. Во всяком случае, посетительница смотрела на обитателя камеры-одиночки с таким выражением, словно рассматривала диковинного опасного хищника. Решившись войти к нему в клетку, она упивалась собственным бесстрашием.

– Ну и страшилище! А как от него воняет, даже отсюда чувствуется. Говорят, он недавно чуть не убил голыми руками надзирателя. Настоящее животное!

Девица сказала это скорее с восторгом, чем с отвращением. А вот явившаяся с ней свита сверстников принялась зло насмехаться над узником. Они говорили по-французски, так что Игорь всё понимал. Присутствующий тут же надзиратель подтвердил факт нападения на своего напарника.

Стоило Нефёдову зашевелиться на своей лежанке, как подружки и друзья дюймовочки испуганно шарахнулись с порога камеры в глубь коридора.

– Осторожней, Корбо! – одна из подружек потянула креолку за руку. – Уйдём отсюда. Этот русский совсем не такой интересный, как мы думали, – обыкновенный грязный оборванец.

«Корбо», – повторил про себя Игорь и вдруг вспомнил, что по-французски это означает ворона.

Пожилой тюремщик тоже с заметным подобострастием принялся уговаривать маленькую предводительницу молодёжной компании не тратить своё время на узника, который целыми днями валяется на своей кушетке и ничего интересного собой не представляет:

– Лучше давайте, госпожа, я покажу вам французского банкира, – предложил надзиратель гостье. Он у нас содержится в номере люкс для особо важных гостей.

Девчонка сразу поняла, о ком идёт речь, и пояснила своим приятелям и подружкам:

– А, это тот парижский болван, который рискнул лично приехать, чтобы потребовать у моего дядюшки возврата кредита. Мой отец успел перехватить чудака по дороге из аэропорта, и только потому французский бычок не превратился в бланкет де во[31]31
  Бланкет де во – тушёная телятина в белом соусе (французское блюдо).


[Закрыть] на обеденном столе дядюшки.

Вскоре компания удалилась. Но самое удивительное, что на следующий день девушка приехала вновь. Правда, теперь её не сопровождала свита сверстников. Корбо привезла узнику несколько фруктов, книгу на французском языке и набор туалетных принадлежностей: красивый гребень, кусочек ароматного розового мыла, пакетик шампуня и безопасную бритву. Посетительница даже не побрезговала подойти к лежачему узнику. У успевшего отвыкнуть в тюремной грязи и антисанитарии от душистых ароматов узника, даже голова пошла кругом, когда он вдохнул пьянящий запах её дорогого французского парфюма. На Нефёдова словно повеяло свежестью утреннего моря. У его оставшейся в Москве невесты были точно такие же духи. Это был запах свободы, первой любви, прекрасной юности. Ворвавшись в удушливую застойную атмосферу его норы, этот запах пробудил в отчаявшемся было зэке волю к жизни.