Текст книги "Белая власть, казаки и крестьяне на Юге России. Противостояние и сотрудничество. 1918—1919"

Полк стал быстро наполняться офицерами. Так, приказом корпусу № 47 14 (27) ноября производилось 19 назначений, из коих 4 – в Технический батальон, 2 – в 6-й пехотный полк, а 13 – в Саратовский конный, в том числе один военный чиновник и полковой врач доктор Горейзе³⁰⁰.

Можно полагать, что офицеры-неказаки направлялись по принадлежности в регулярные части. Например, в полк попал прибывший из штаба командующего Сальским отрядом подпоручик Максимов (приказ корпусу № 4 6 (19) января 1919 г.)³⁰¹. В то же время чинами полка казаки оставались, видимо, на большой процент. Среди них видим отличившихся. Так, казак второго дивизиона Саратовского конного полка Лев Черноморцев, случайно попавший в плен к большевикам и впоследствии бежавший, с захватом красноармейца с винтовкой, награждался Георгиевским крестом 4-й степени (приказ корпусу № 6 12 (25) января)³⁰².

В августе стали появляться бюро записи добровольцев, преобразованные позднее в этапы. Последние из шести известных нам этапов корпуса учреждались уже в январе 1919 г. 24 августа (6 сентября) войсковой старшина Попов-З-й получил приказ организовать бюро записи в Ростове, Таганроге, станице Каменской и на станции Суровикино. По приказу атамана от 13 (26) сентября бюро записи в Ростове, Новочеркасске, Каменской упразднялись. Вместо них учреждались этапы по отправке в Добровольческую дивизию (приказы 19 и 20 сентября (2 и 3 октября). 23 декабря 1918 г. (5 января 1919 г.) учреждались этапы теперь уже Саратовского корпуса: № 3 в Усть-Медведицкой, № 4 в хуторе Фролове, № 5 в хуторе Арчадино-Чернушинский, № 6 в Ольховке³⁰³. Этапы переводились и упразднялись. Так, ввиду установления новой этапной линии от станции Обливская до станицы Усть-Медведицкой, этап № 3 из Суровикино переводится в хутор Обливский (приказ корпусу № 52 24 ноября (7 декабря))³⁰⁴.

Итак, формирования начались, но фронтовых частей пока не было, и в самом ближайшем будущем они не ожидались. Пограничная же болезнь разъедала казачьи части. Да и В.К. Манакин не был человеком, терпеливо идущим бюрократическими коридорами.

Довольно известный в эмиграции донской писатель П.С. Поляков рисует, в крайне недоброжелательных тонах, картину посещения двух донских полков, вышедших к границам Саратовской губернии, полковником Манакиным. Этот эпизод можно отнести к августу 1918 г. К казакам прибыл на автомобиле их генерал (А.П. Фицхелауров), многих узнал, поговорил по-землячески и легко убедил казаков, что по военным соображениям следует перейти в Саратовскую губернию. Рядом с генералом полковник в донской форме с иголочки, который держит такую речь: «Станичники! Вы меня еще не знаете, я полковник Манакин, Генерального штаба, помещик соседней с вами Саратовской губернии. Сразу же пошел я на Дон, зная, что поднимется казачество за святую Русь, что, как и встарь, пойдет оно на Москву белокаменную, выбросит из священного Кремля засевшую там жидовскую свору, и воцарится на Руси снова…» Договорить полковнику не дали, автор не жалеет слов для описания возмущения казаков. «Казаки смеются. Злобы у них к генералу нет. А вот о России и слушать не хотят. Своих делов хватает»³⁰⁵. Литератор, видимо, выстраивал «художественную правду», совсем не жалея правды исторической. Не был Манакин саратовским помещиком, текст в его уста вложен нарочито «барабанный», он выставлен в роли бурбона-монархиста рядом с умным казачьим генералом. Поверить в описанную сцену совсем трудно. Остается вопрос: предпринимал ли полковник какие-либо агитационные, вербовочные усилия в эти недели, как развивал саратовское начинание?

12 (25) сентября В.К. Манакин объявил в приказе о своем отъезде на фронт Усть-Медведицкого района, 1 (14) октября приказ возвестил о его вступлении в командование войсками по возвращении³⁰⁶. Почти трехнедельное отсутствие заставляет задать вопрос о его целях. Ведь сформированных войск на фронте еще нет. Есть добровольческие самочинно возникшие отряды, наверное, есть планы привлечь красных. Возможно, именно организацией первых и привлечением вторых и пытался заняться полковник.

А.А. Гордеев, донской командир полка, оставил такую зарисовку от сентября – октября 1918 года: «Мне пришлось в то время видеть полковника Манакина и говорить с ним о положении на фронте. Меня удивило его оптимистическое настроение и наивность в оценке общего положения. Он был уверен, что в психологии русского народа наступил перелом и Красная армия не желает драться за коммунистов. Примером для него являлось то, что красные массами сдаются в плен. Убедить его в противном было невозможно. За подобный оптимизм приходилось жестоко платиться». Гордеев разворачивает очень интересную историю. В сентябре, на границе Донской области и Саратовской губернии, разыгрался бой. 4-й Донской полк в пешем строю встретил наступавший цепями красный 3-й Балашовский полк и пленил его. Сдался и командир полка подполковник Журавский. Мемуарист поясняет, что в это время начиналось формирование русской армии под командованием генерала Иванова. Для Воронежской и Саратовской губерний были назначены губернаторы. При них были пункты формирования частей, куда направлялись все красные пленные. На следующее утро подполковник Журавский с адъютантом и около 1000 его недавних подчиненных были направлены в распоряжение полковника Манакина в район станции Себряково. Там полк переформировали, обмундировали средствами Усть-Медведицкого ремесленного училища и «в скором времени» выдвинули на фронт под командой того же Журавского. «Переформированный полк, посланный на фронт, в первом же бою, развернувшись в цепь, арестовал командиров и перешел в полном составе на сторону красных». По сведениям воспоминателя, Журавский был обвинен в умышленном поражении 3-го Балашовского полка и казнен³⁰⁷. Гордеев командовал полком в отряде Голубинцева. Голубинцев и уточняет ситуацию. Его части, переброшенные на камышинское направление, 25 сентября (8 октября) разгромили под станицей Туровская (хутор Гуров) советский Балашовский полк, взяв 1500 пленных, 20 офицеров и 12 пулеметов³⁰⁸. Обращает на себя внимание разница в числе пленных у двух авторов – на треть. Возможно, кто-то был убит, может быть, был некий отбор, и не всех отправили на переформировку.

Получается, что сдача и неудачное «обращение» Балашовского полка могут быть связаны с деятельностью полковника Манакина. Никакими служебными документами из нами изученных такой эпизод, к сожалению, не подтверждается.

Практически одновременно Манакин обратился по двум адресам – к атаману и командарму Южной. Последнему он докладывал 17 (30) октября о состоянии формирования.

Ко дню издания приказа № 1192 (30 сентября (13 октября), о формировании Особой Южной армии), переименовавшего Русскую народную армию в Саратовский корпус, состояло: в 1-м пехотном полку – 69 офицеров, 598 стрелков; полк формировался в районе Усть-Медведица – Арчада и выслал офицеров в занятый район Саратовской губернии для набора добровольцев.

Кадр 2-го пехотного полка – 30 офицеров и 20 унтер-офицеров – задержан в Белой Калитве ввиду указания командарма (какого?) о возможности пополнения 1500 иногородними Таганрогского округа. После кадр полка должен был проследовать в Михайловку (однако мобилизация в неизменно проблемном для донского командования Таганрогском округе была отменена).

Донской особый конный дивизион – 150 (единица в тексте документа густо зачеркнута) конных и 150 пеших добровольцев – отправлялся в Михайловку в распоряжение генерала Яковлева, для развертывания и участия в боевых действиях.

Для выполнения приказа атамана № 1192 необходимо следующее.

Произвести мобилизацию иногородних Усть-Медведицкого округа 1913–1919 гг., просьба об этом уже направлялась дежурному генералу.

Мобилизовать, с разрешения атамана, беженцев-саратовцев 18–40 лет на территории ВВД.

Одновременно с формированием обозначенных в приказе частей разрешить формировать в тылу новые части из добровольцев, для чего иметь кадры в виде резерва офицеров с уменьшенным окладом содержания.

Недостающих офицеров перевести из избытка Астраханского и Воронежского корпусов, с правом отбора.

Оставшихся 14 дней, подчеркивал Манакин, совершенно недостаточно для окончания формирования, к тому же людей далеко не хватало до штата.

Оклады жалованья в корпусе – как в ВВД, много ниже, чем в Астраханском и Воронежском корпусах. Это тормозило дело формирования, докладчик просил уравнять ставки.

Наконец, требовалось особое ассигнование на политический отдел. Лишь его деятельность могла привлечь дальнейший поток средств от национально-патриотических организаций; необходимы были и экстраординарные суммы в распоряжение комкора.

Несмотря на отсылаемые требовательные ведомости, почти ничего по ним не получено. Комкор полагал нужным иметь 5000 комплектов теплой одежды, обмундирования, обуви, 5000 винтовок, 8 орудий, 60 пулеметов. Эта заявка примерно показывает масштаб задумок Манакина в этот период.

У Манакина был штат штаба войск района и Управления военного губернатора. Эти штаты необходимо утвердить, так как по переходе границы перед корпусом возникает политическая задача – создавать освободительное движение. Эти штаты гораздо меньше, чем у соседних корпусов,  – не преминул подчеркнуть комкор.

Одновременно с получением приказа о формировании корпуса получено приказание наштавойск № 108 и телеграмма генерала Яковлева № 565 о привлечении частей корпуса к боевым операциям. Вряд ли это даст положительный результат, но исключит возможность дальнейшего формирования. Поспешность, справедливо писал Манакин, грозит убить все начинание и саму идею смены казачьих частей войсками саратовского формирования. В этой связи комкор просил изменить указанные распоряжения, оставив в подчинении генерала Яковлева лишь Донской конный дивизион, с усилением его двумя орудиями по получении таковых.

Оказался непроясненным даже такой вопрос: какой штаб для корпуса высший – Донской или Южной армии и кто, таким образом, непосредственный начальник для комкора?³⁰⁹

В.К Манакин обобщал сказанное в 11 пунктов испрашиваемого в донесении командарму Южной³¹⁰.

На следующий день, 18 (31) октября 1918 г., обширное донесение отправилось к атаману. Полковник сначала обрисовывал ситуацию. Он напоминал, что назначен военным губернатором трех (а по резолюции атамана 13 (26) октября – четырех, то есть и Царицынского) уездов Саратовской губернии³¹¹, получил одобрение и благословение атамана на работу по устроению и восстановлению по представленной программе. Начался набор людей, несмотря на «громадную» разницу в окладах с Воронежским и Астраханским корпусами. Почти не имея средств, удалось собрать около 150 офицеров и 600 добровольцев, несколько идейных руководителей, готовых работать именно на саратовском направлении, «несмотря на некоторую разницу политических взглядов», удалось привлечь некоторые общественные круги и организации.

Далее комкор дежурно заявлял, что вполне понимает подчинение генералу Яковлеву, несмотря на неготовность частей, если того требует боевая обстановка. И тут же продолжал, что, получив задачу срочного формирования корпуса (приказ № 1192), считает долгом доложить о мероприятиях, которые позволят и выполнить названный приказ, и быстро выйти на фронт. Эти мероприятия организованы им в следующие позиции.

1) Довести 5-й полк, имевший 65 офицеров и 598 стрелков, до 2000 стрелков. Для этого срочно доставить в распоряжение комкора не менее 10 000 мобилизованных иногородних, чтобы из них выбрать 1500 лучших для немедленной постановки в строй. Остальные будут обучаться и сколачиваться в 6-м полку. Кроме того, Манакин объявлял мобилизацию саратовцев, находящихся на территории ВВД от 18 до 40 лет.

2) Для организации кадров новых частей разрешить выбрать офицеров и унтер-офицеров из избытков Астраханского и Воронежского корпусов.

3) Получить «теперь же» полагающуюся по схеме формирования материальную часть и имущество четырехорудийной легкой батареи.

4) Изъять из подчинения генерала Яковлева 5-й пехотный полк, ибо его преждевременное введение в бой сведет на нет трудную работу формирования. Для помощи войскам генерала в его распоряжении может остаться Донской конный дивизион, хотя желательно и его оставить в подчинении Манакина до готовности.

5) Разрешить сосредоточить 5-й полк и конный дивизион в районе Усть-Медведицкого округа, а 6-й полк, артиллерию и пополнение оставить временно на линии железной дороги в Белой Калитве. Через 3–5 суток сам комкор со штабом выезжал в Михайловку, оставляя органы снабжения в Новочеркасске.

6) По окончании подготовки первых частей было бы полезно предоставить корпусу небольшой участок фронта с действующими на нем казачьими частями, подчинив командира корпуса, уточнял Манакин, непосредственно командарму. Наилучшим был бы участок Иловля – Ольховка. Это открывало широкие возможности пополняться добровольцами, перебежчиками и мобилизованными при движении вперед.

7) Когда корпус таким образом окрепнет, он сможет заменить на этом участке казачьи части.

8) Комкор готов был принять самостоятельный участок около 15 (28) ноября³¹². Именно в этот день и состоится удачное боевое крещение 5-го (прежнего 1-го) полка, еще не на саратовской, а на донской территории.

Красный противник

Южный фронт РСФСР был создан 11 сентября 1918 г. в составе на ходу формируемых армий – 8, 9 и 10-й, на воронежском, балашовском и царицынском направлениях соответственно. Советские соединения Южного фронта страдали грехами «партизанщины», по определению большевистского руководства. Даже боеспособные и хорошо сражавшиеся части с политической и дисциплинарной точек зрения смотрелись неприглядно: были широко распространены нелюбовь к коммунистам, юдофобия, неисполнение боевых приказов, политическая ориентация «по командиру». Характеристики красных полков могли быть самыми парадоксальными. По данным политотдела Южфронта к 20 ноября 1918 г., 91-й полк был плох, недисциплинирован, худший в 8-й армии. Комсостав запуган, настроение плохое из-за нехватки продовольствия и обмундирования. При этом среди красноармейцев много коммунистов и сочувствующих³¹³. В приказе РВСР от 28 ноября 1918 г. приводился обобщающий пример состояния дел в войсках Южного фронта: одно из оперативных донесений сообщало, что целый полк пропал без вести, и это событие не воспринималось как нечто из ряда вон выходящее³¹⁴.

Основным способом пополнения как у белых, так и у красных уже со второй половины лета 1918 г. стали мобилизации. Однако в условиях гражданской войны проявилась очень выраженная специфика этого процесса. Мобилизованные могли добраться до части, но превратиться в «рты», совершенно не добавив боевой силы. Могли, в случае отказа мобилизоваться, превратиться из стороннего мирного населения в мятежников. Так, 6 августа 1918 г. приказ Военного совета Царицынского фронта (Сталин, С. Минин) констатировал дезертирство только что призванных, самовольный уход со сборных пунктов и предписывал формировать штрафные роты из дезертиров, а также мобилизовать укрывателей, в том числе женщин³¹⁵.

С приездом Высшей военной инспекции Н.И. Подвойского начались энергичные меры по организации частей для обороны Балашовско-Поворинско-Камышинского участка. В Балашовском уезде 2 августа 1918 г. планировали провести мобилизацию с 1893 по 1897 г. рабочих и не эксплуатировавших чужого труда крестьян. Однако мобилизацию отложили до 14 августа из-за полевых работ. Фактически же мобилизация в уезде стартовала 29 августа. 22 августа была объявлена мобилизация лошадей, которая длилась по октябрь 1918 г., а уже 6 ноября началась следующая ее волна³¹⁶. В августе проводилась мобилизация и в Камышинском уезде. С конца лета 1918 г. местные мобилизации практиковали воинские соединения.

Ф.К. Миронов 30 июля 1918 г. в докладе в Царицын сообщал: «Чтобы вести борьбу с Красновым, необходима армия не из добровольцев, а из мобилизованных, где скорее создается революционная дисциплина»³¹⁷. В этот день Миронов начал отступление с беженцами с территории Донской области к границам Саратовской губернии; его отряды переформировывались в бригаду. На 1 августа в ней состояло 7 батальонов, 6 сотен кавалерии, артдивизион, пулеметная и инженерная команды; 4510 бойцов, около 1000 лошадей, 9 орудий, 20 пулеметов. 9 августа Миронов перешел в наступление, взял Ореховку, провел удачные трехдневные бои. Ситуация менялась быстро. На фоне этих событий 4 августа Сталин писал Ленину о небоеспособное™ Миронова³¹⁸. Осенью 1918 г. в дивизию Миронова влились мобилизованные из Воронежской, Тамбовской и Саратовской губерний. «Молодые красноармейцы не имели боевого опыта донцов и их боевой спайки, часто отказывались выполнять боевые приказы». 4 декабря Миронов выпустил приказ о недопустимости обсуждения приказов и необходимости дисциплины³¹⁹. Подобные события происходили и в других соединениях Южного фронта, создававшихся на ходу. Начальники дивизий соперничали, что отражалось на выполнении боевых задач. Особенно отличались в этом Ф. Миронов и В. Киквидзе, о чем подробно написал в упоминавшихся мемуарах А.Л. Носович.

Завершение мировой войны оживляло слухи и ожидания по обе стороны фронта, значительный сегмент их был связан с союзниками – силой победителей. Часть слухов и ожиданий инспирировалась пропагандистскими усилиями враждующих сторон, часть возникала как реакция на живой опыт.

Донская ежедневная сводка за 2 (15) августа 1918 г. демонстрирует самые расплывчатые представления высоких штабов о событиях за линией фронта: по слухам, Балашов и Камышин заняты чехословаками. Местное крестьянство почти поголовно к ним присоединяется с лозунгом Учредительного собрания. О движении на Дону не знают, к немцам относятся отрицательно³²⁰.

По мнению штарма 10-й красной армии, в ноябре у донцов все держалось на стариках, без них молодые и фронтовики разбежались бы. Стариков за это называли «гайдамаками»³²¹. Штаб Южной армии оценивал казачье недовольство в агентурной записке от 20 ноября (3 декабря) 1918 г. Прекратившееся было брожение вновь началось с наступлением заморозков. Главная причина, по словам казаков, что они устали и не хотят драться за чужие интересы. Брожение стихийное, не под каким-то партийным флагом. Хоперцы часто говорили: мы не большевики и вообще не социалисты, но не хотим воевать. Дон очистим и по домам. Пусть воюет, кто хочет. Этот взгляд, что немаловажно, во многом разделялся комсоставом. Один полковник говорил, что ни одна добровольческая армия не совершила столько подвигов, сколько Донская, и нам надоело, что другие получают награды за наши труды и кровь. Дон хотел мира. 3 месяца назад большевистские ораторы не осмеливались выступать в частях на фронте. А теперь их даже иногда одобряют: вот бы на новочеркасских генералов напустить большевиков – не стали бы мучить казаков своими приказами. Большевики ассигновали огромные средства на агитацию за мир, брожение росло. Имелась и другая пропаганда – против Краснова и Денисова: Краснов живет как царь, с ним не победить и т. п. «Усталое казачество жадно прислушивается к речам о протекциях, пристрастиях…» Харьковское и Луганское восстания нашли отклик среди неказачьего населения³²².

В то же время донская печать писала о более чем подавленном настроении у красных в Царицыне. Многие ждали союзников, которые свергнут советскую власть и помирят их с казаками. Своим газетам красноармейцы не верили, питались слухами, жадно читали небольшевистские газеты. По показаниям жителей, шайки красных, отколовшиеся от отрядов Жлобы и Думенки, бродили к юго-востоку от Царицына, грабили главным образом калмыков и зачастую называли себя кадетами³²³.

Генерал В. Замбржицкий записывал в дневнике 2 (15) ноября 1918 г., по донесениям полковника Рытикова, что красными ожидалось прибытие 60 000 черноморских матросов. Они якобы уже в Москве и пойдут или на чехов, или на казаков,  – где дела будут хуже. У красных упорные слухи, что чехи опять в Самаре, Казани, Нижнем, что союзники предложили советскому правительству в 15 дней сложить оружие, иначе пришлют экспедиционные корпуса³²⁴.

Листовка, обращенная к насильно мобилизованным красноармейцам и подписанная «Донские казаки», вещала про «самозваный, поставленный Германским штабом Совет Народных Комиссаров» и звала: «Идите к нам под радостный звон колоколов, приветствующих приход союзников»³²⁵.

2(15) декабря в Качалинскую отправились делегаты от красных полков (видимо, 5-го казачьего советского пешего, 4-го Доно-Ставропольского пехотного, двух коммунистических и двух невыясненных конных) для выяснения вопроса: воевать или сложить оружие. Съезд был вызван массовым дезертирством и отказом воевать ввиду прибытия в Донобласть союзников³²⁶.

6 декабря штаб Северо-Восточного фронта сообщал командирам отрядов, что 24 ноября (7 декабря) в Новочеркасск прибывают союзники. «Комвойск приказал это широко оповестить войскам»³²⁷.

Плененные казаками красноармейцы полагали, что союзники драться не будут, а прикажут обеим сторонам разоружиться, чего мобилизованные ждали с нетерпением (белая разведсводка на 22 декабря (4 января) 1919 г.³²⁸

Согласно перехваченному письму, в январе П.Н. Краснов для поднятия духа утверждал, что союзники прислали 400 орудий, пулеметы и танки³²⁹. В начале февраля член войскового круга и известный партизан Дудаков, возвратившийся из Екатеринодара, заявил прессе, что «в непродолжительном времени ожидается помощь нашим войскам со стороны Добровольческой армии»³³⁰.

На противоположной стороне, в советской прессе, включая губернскую и уездную, со второй половины октября 1918 г. расцветает пафос скорой мировой революции: «С уверенностью можно сказать, что близок час создания всемирного Совета Народных Комиссаров с нашим тов. Лениным во главе»³³¹.

В феврале в 105-м советском стрелковом полку комиссар коммунист Агафонов и его помощник Могунов в речах объявляли, что Дон скоро будет завоеван, так как Ростов и Баку уже заняты советскими войсками; что союзники к казакам еще не пришли, а если придут, то станут на сторону красных войск³³².

Есаул Д.Г. Евсеев, плененный красными 23 февраля 1919 г., заявил, что настроение в частях долго поддерживалось надеждой на союзников, особенно ждали танков, настоящая «танкомания» создалась. Обмундирование у казаков плохое, ходят в своем, утомление крайнее³³³. Краснов обещал высадку союзников весной, но казаки уже не верили³³⁴. Около 25–26 февраля на ст. Милютинская красные обнаружили телеграмму генерала Гуселыцикова: члены Круга обратились с воззванием к сынам Дона: надо подать помощь на фронт, кубанцы, терцы и союзники скоро будут³³⁵.

Сам атаман П.Н. Краснов откровенно писал о том, что союзники выступали как маяк надежды, хотя сам он понимал, что, если не будет реальной помощи, надежда угаснет³³⁶. Так и произошло. Интересно, что элементом мифа о поддержке союзников стали танки как символ технического могущества. Этот штрих свидетельствует о крайней усталости и отчаянии, когда откровенно несбыточные надежды обретают вес. О том же говорил, в изложении А.Е. Снесарева, и прибывший в начале марта 1919-го на Западный фронт Ф.К Миронов, «не то командир, не то товарищ»: «Он рассказал эпизоды на Дону в декабре – феврале месяц[ах] и его объяснение отхода казаков: 1) утомление, 2) обман союзников и 3) сумма неудачных эпизодов…»³³⁷

Разведсводка донского штакора-8 от 16 (29) марта 1919 г. сообщала о панике и отходе у красных из-за слуха о наступлении 500-тысячной армии Колчака им в тыл³³⁸. Интересно, что слухи о Колчаке, действительно начавшем успешное наступление, довольно быстро появились и встревожили наступавшие и побеждавшие на тот момент красные части.

Обрисованные обстоятельства делали как красный, так и казачий фронт весьма чувствительным к настроениям импровизированных, зачастую плохо снаряженных и утомленных войск.

1 ноября 1918 г. командующий Южным фронтом П.П. Сытин отдал директиву об энергичном наступлении всеми армиями. Оперативный замысел командующего фронтом заключался в нанесении 8, 9 и 10-й армиями «стремительного, энергичного, концентрического» удара в направлении Таловая, Калач; Поворино, Филоново и долинами рек Арчеда, Медведица.

3 ноября 1918 г. 8-я и 9-я армии Южного фронта перешли в наступление. Оно развивалось в неблагоприятных условиях. Официальная советская история упоминает остатки партизанщины, непорядок в штабах и прямую измену (Носович – Ковалевский), покрываемую Троцким. Носович перешел к белым буквально накануне наступления. Казаки 2 ноября нанесли упреждающий удар по 15-й стрелковой дивизии на Балашовском направлении. На помощь были брошены кавполк 16-й стрелковой дивизии и Отдельная украинская бригада Р.Ф. Сиверса, который получил смертельное ранение в этих боях. 4 ноября натиск белых был остановлен. Из-за балашовского прорыва пришлось менять план наступления. Теперь войскам Южфронта ставилась ограниченная задача: разгромить казаков в районе Таловой и обеспечить стык 8-й и 9-й армий. Однако и эту задачу выполнить не удалось. Казаки нанесли 8-й армии большие потери, ее отход превратился в беспорядочное бегство. Тяжелое поражение потерпела сформированная в тылу и прибывшая в качестве ударного соединения 11-я нижегородская стрелковая дивизия. 14 ноября, при попытке наступления на стыке 9-й и 8-й армий, ее 93-й и 94-й стрелковые полки с артиллерией были захвачены в плен конными казачьими частями. Развивая успех, казаки 23 ноября захватили Лиски. Пришлось отходить и 9-й армии. 29 ноября – 1 декабря 11-я дивизия потерпела окончательное поражение, утратив артиллерию. Казаки заняли Новохоперск³³⁹.

Потребовалось вмешательство ЦК РКП(б). 26 ноября принимается постановление с требованием добиться перелома на Южфронте. Констатировалось, в частности, что части не выполняют боевых приказов, «отдельные части Южфронта проявляли неустойчивость в боях, безнаказанно покидали свои позиции». За этим последовали партийные мобилизации (две столичные организации, Саратовская, Тамбовская, Воронежская). За декабрь – январь, по неполным данным, в войска отправилось свыше 2500 коммунистов. Р. Самойлова-Землячка стала начальником политотдела 8-й армии, член ВЦИК Барышников был переброшен с Восточного фронта и назначен членом РВС-9. Обновлен и комсостав. Разоблачен и расстрелян Ковалевский. В начале декабря 1918 г. на Южфронт прибыла Московская рабочая дивизия, с Восточного фронта перебрасывались Инзенская и Уральская дивизии, из центральных районов – «несколько полков и бронепоездов». С Восточного фронта передислоцировалась партизанская группа П.С. Кожевникова, которой предстояло стать 13-й армией³⁴⁰. Наступление пришлось отложить почти на три недели.

10-я армия была удачливее. 23–25 ноября ее дивизии развивали наступление, оттесняя белых на правый берег Дона. В Камышинском районе в связи с постоянной неустойчивостью левофланговых частей 9-й армии (дивизия Миронова) положение все время было напряженным. 30 ноября Ворошилов просил командующего Южным фронтом принять самые экстренные меры против безобразий, чинимых Мироновым, вследствие его ничем не вызванного отхода от станции Ильмень и Ададурово [Красный Яр], что открывало казакам возможность прорыва на север. В конце ноября белоказаки прорвали фронт на реке Иловля и стали распространяться опять в направлении Усть-Погожая, Лозное. Основная оперативная идея белых заключалась в том, чтобы как можно скорее оседлать железную дорогу Камышин – Балашов, ударить в стык между 9-й и 10-й армиями, разобщить их и бороться с каждой из этих армий в отдельности. 10-й армии пришлось создавать Дубовский отряд Шамова для укрепления северного участка. Командарм-10 Ворошилов приказывал 3 декабря 1918 г. энергично наступать на северном участке фронта. На всем протяжении Камышинского фронта, а также южнее его левого фланга (Соломатино) завязались упорные бои, которые в первой половине декабря успешно закончились; казаки были отброшены к западу от линии Бурлук, Котово, Соломатино; дальше фронт шел по реке Иловля от Захаровки на Липки³⁴¹.

26 декабря 1918 г. приехал новый командующий 10-й армией А.И. Егоров, начштаба стал Л.Л. Клюев. Развал казачьих частей на воронежском направлении создавал предпосылки для наступательных операций Южного фронта. 27 января фронт предписывал 10-й армии удерживать Царицын, а Камышинской группе энергичными поисками сковать противостоявшие белые части, готовясь к наступлению вдоль Иловли³⁴².

Согласно докладу И.И. Вацетиса Ленину в январе 1919 г., в 9-й и 10-й армиях «командный вопрос обстоит чрезвычайно плохо; во главе дивизий, а в 9-й армии и во главе самой армии стоят партийные люди, не военные специалисты, без военной подготовки, и боевого успеха никакого не дают. 10-я армия – накануне развала, что же касается 9-й, то существует опасение, что и она уже отчасти развалилась: несколько дней тому назад она целиком бежала с поля сражения. Необходимы снова совершенно непредвиденные мероприятия по усилению этой армии свежими резервами для того, чтобы она была в состоянии хотя бы оказывать пассивное сопротивление»³⁴³. Главком продолжал: «Дисциплина в Красной армии основана на жестоких наказаниях, в особенности на расстрелах, но если мы этим, несомненно, и достигли результатов, то только результатов, а не дисциплины разумной, осмысленной, толкающей на инициативу, самоотверженно, воодушевленно, на подвиги на ратном поле. Беспощадными наказаниями и расстрелами мы навели террор на всех, на красноармейцев, на командиров, на комиссаров. Достигнутое механическое внимание, основанное лишь на страхе перед наказанием, ни в коем случае не может быть названо воинской дисциплиной. Моральные начала должны быть фундаментом, а наказание и жестокость, в особенности смертная казнь, лишь как паллиатив и исключение. У нас же последняя на фронтах практикуется настолько часто и по всевозможным поводам и случаям, что наша дисциплина в Красной армии может быть названа, в полном смысле этого слова, кровавой дисциплиной. Достигается ли этим желательная цель, а именно: боеспособность Красной армии? Я должен ответить на это отрицательно. Возьмем хотя бы примеры последних дней: […] 9-я армия, не выдержав тяжелого положения, целиком бежала с поля сражения; 8-я армия, где за последние несколько месяцев было 2000 смертных приговоров, причем приведено в исполнение 150, а условно не приведено в исполнение 1850, не дает никакой боевой работы. Та дисциплина, которая практикуется у нас на фронтах, может быть рассмотрена лишь как героическое средство привести в подчинение ту вооруженную толпу, из которой нам приходится на фронтах формировать полки, дивизии, армии. В силу такого свойства дисциплины наши боевые действия получают довольно характерные особенности, а именно: у нас нет совершенно лихих самоотверженных действий. У нас бывают успехи, но они стоят нам колоссальных жертв. Мы отдаем противнику больше трофеев, чем берем у него. В опасные минуты наши войска расстраиваются и быстро теряют порядок»³⁴⁴. И далее: «…нам необходимо апеллировать к моральным стимулам красноармейца, иначе мы ни в коем случае не создадим стойкого разумного толкового бойца. Если долго будет продолжаться дисциплина, основанная на смертной казни, то наша армия не даст нам гарантии устойчивости, в особенности в критические минуты. В настоящее время мы одерживаем победы давлением на наших противников превосходными массами из неисчерпаемого запаса людского материала, служащего для пополнения колоссальной убыли в наших войсковых частях. Мы бьем противника не искусством и не храбростью, мы берем его измором и тем, что у нас бесконечный источник для пополнения убыли в войсках. У нас в Красной армии нет склонности к подвигам, красноармейская масса в общем инертна, равнодушно идет в опасность страха ради, почему теряется в мало-мальски тяжелой обстановке и, не выдерживая напора противника, обращается в бегство, сдается массами, а иногда целыми частями в плен»³⁴⁵.