Текст книги "Курятник. Вторая часть продолжения романа «Сын Президента»"

– Что вы такое говорите?

– У меня СПИД. И я это знаю лучше кого бы то ни было. Потому и торопилась приехать к вам и рассказать все, что успею. Вы воспитали чудовище. Эгоиста, который считает нормальным перешагивать через других, не видя никаких моральных ориентиров. Я не знаю, сколько душ он уничтожил раньше и сколько постигнет такая же участь. Но он за эти месяцы смог совершить двойное убийство и не понести за него наказание.

– Пожалуйста, – взмолилась Инна Васильевна до которой начали доходить масштабы происходящей трагедии, – перестаньте. И уходите.

– Нет, – ответила Виолетта, – вы будете меня слушать, пока до вас не дойдет, что тоже являетесь виновницей этой драмы. Почему он вам никогда в этом не признавался?

– Потому что любил и жалел.

– Я так не думаю. Скорее для собственного удобства и избавления от угрызений совести. Только и всего. Прекрасная и размеренная жизнь убийцы… Ой, – в этот момент в ее глазах потемнело, Виолетта подалась назад и чуть не упала со стула. Инна Васильевна подбежала к ней и успела подхватить.

– Что с вами?

– Я вам говорила. И еще раз повторю. Он убийца. Убил моего сына и своего любимого человека. И меня тоже. Простите…

Взгляд Виолетты остановился, остекленел. Поначалу Инна Васильевна не поняла, что происходит, но после, прощупав отсутствие у женщины пульса бросилась в коридор. Там она отыскала медсестру, которая подтвердила, что женщина мертва. Вызвали «Скорую помощь» после чего тело увезли в клинику, а Инна Васильевна осталась в своем кабинете. Она думала и анализировала. Ситуация начала складываться в стройную последовательность. Теперь Ефремова начала понимать, что сама спровоцировала такое поведение сына:

– О господи, – сказала она сама себе, – я это сделала своими собственными руками. Убила их своим желанием просто иметь внуков, незнанием того, кем является мой сын. Андрюша, за что? Почему ты молчал?

И тут она вспомнила его шутку о дурной наследственности. И поняла, что тот повторил порочный путь своего беспутного отца, только на сей раз обстоятельства развернулись в совершенно другую сторону. Никто не выжил после подлого предательства. И она сама стала соавтором этого ужасного злодейства. Почему она вовремя не разглядела в сыне ростки всего этого? Какая она после этого мать? И что теперь ей делать? Как с этим дальше жить? Ответов на эти вопросы ей не удавалось найти. Состояние Инны Васильевны обвалилось в темное и неуправляемое паническое смятение.

* * *

Таша вместе с Суворовой вернулась в Детский дом. Таисия Николаевна ушла в свой кабинет, а Наталья решила дойти до школы, чтобы увидеть Марину и все ей рассказать.

Однако, по дороге произошла встреча, которая отложила эти планы на некоторое время. На ограде палисадника возле детского дома сидел Леша Багрицкий и болтал ногами. Поскольку на площадке не было детей было странно, что он не уходит. Таша подошла к мальчику и спросила его:

– Что ты здесь делаешь один?

– А мне идти некуда, – сказал Леша грустно.

– Почему это? У тебя же есть дом, сестра…

– Нет у меня сестры, – серьезно ответил ребенок и посмотрел на Ташу своими чистыми глазами. Взгляд умолял, чтобы она его утешила.

– Что с ней случилось? – глаза не сработали на Наталью в нужном направлении. Она начала сильно беспокоиться о том, что произошло на самом деле.

– Я в этом виноват, – каждая новая фраза, произносимая Лешей, делала ситуацию все страшнее и страшнее.

– Леша, – постаралась успокоиться Таша, – почему ты виноват в том, что произошло с твоей сестрой?

Ребенок молчал. Наталья решила увести его в свой кабинет и попросить помощи у детдомовского психолога. В кабинете Леша быстро устроился за столом, снял ранец и достал из него пистолет. Таша, которая в отличие от Светланы, отлично разбиралась в оружии удивленно округлила глаза и осторожно спросила:

– Откуда это у тебя?

– Подарили.

– Кто?

– Света.

– Дай мне его поиграть, – вдруг сказала Таша, рассчитывая заполучить оружие, чтобы ребенок не держал его в руках.

– Забирай, – сказал Леша, – он мне не нравится!

Наталья взяла в руки пистолет, протерла его тряпичной салфеткой, положила в коробку и с удивленным видом поднялась наверх. Суворова заканчивала очередной телефонный разговор. Вид ее также был озадаченным:

– Хорошо, – сказала она, – если что узнаем, сообщим, – положила трубку и посмотрела на Ташу, – у тебя что, увидела Марину? У нас тут еще одна безрадостная новость…

– Нет, – ответила та, – не успела. Какая новость?

– Света Багрицкая застрелена в собственной постели. Дома никого нет, дверь открыта. Ее брата в школе с утра не было. Странно все это.

– Тогда, получается так, – сказала Таша, – что я пришла по поводу этой новости.

– В смысле, – изумилась Суворова, – ты что-то знаешь?

– Леша в моем кабинете. Он сказал, что не может идти домой и что он виноват в чем-то что произошло с его сестрой. И он отдал мне вот это, – Таша положила коробку перед Суворовой. Та быстро открыла ее и сказала:

– Черт-знает-что. То есть это он ее убил?

– Я не знаю, – ответила Наталья, – я шла в школу, встретила его на игровой площадке, привела к себе, и тут он из ранца пистолет достает. Я в оружии разбираюсь и сразу поняла, что он боевой.

– Так, – рассудила Суворова, – ребенка мы возьмем к нам на попечение, я доложу в полицию, что он у нас. Мать их все равно вне зоны досягаемости. Потом будем разбираться.

– Ребенку нужен психолог…

– Боюсь, – заметила Таисия Николаевна, – тут дело психологом не обойдется. Если психически здоровый ребенок действительно пристрелил свою сестру, должен быть существенный повод. Либо на него было оказано некое влияние. Отведи его в группу шестого класса, а документы все я оформлю. У меня сейчас есть одно неотложное дело, поэтому прошу меня оставить.

– Пистолет оставите себе или мне у себя спрятать?

– Забери себе и спрячь в сейфе, ключ возьмешь у завхоза. И запакуй это в скотч, тогда никто точно не попытается посмотреть что там.

Таша кивнула и удалилась из кабинета. Таисия Николаевна взяла свой телефон и набрала номер:

– Алло, Андрей? Здравствуйте, вас беспокоит Суворова Таисия Николаевна, если вы, конечно, такую помните.

– Да, добрый вечер, что вы хотите?

– Андрей, нам срочно нужно увидеться. Произошло нечто, о чем нам следует поговорить.

– Это касается Арсения?

– Да.

– Тогда нам с вами говорить не о чем.

– Как же так, – удивилась Суворова, – нам то очень о многом следует поговорить. В частности, о вашем приемном сыне Павле…

– Я его не усыновлял, – отрезал Андрей, – когда же все это прекратится.

– А я боюсь, что никогда, – съязвила Таисия Николаевна, – просто вы все измеряете юридическим аспектом, а мне кажется, что эта ситуация должна быть рассмотрена с общечеловеческой позиции. И в таком ракурсе она выглядит очень неприглядно.

– Простите, – ответил Ефремов, – но в таком контексте мне принимать решение, считаю я такой суд правомочным для моей системы ценностей или нет.

– Я все равно настаиваю на встрече, это важно.

– Мой ответ нет.

– Послушай, мальчик, – разозлилась Суворова, – здесь происходит нечто странное. И если ты спокойно пережил смерть Арсения, то мы все еще по нему в трауре. Кроме того, сегодня произошла еще одна смерть, к которой ты в очередной раз не имеешь юридической, зато обладаешь полной человеческой причастностью.

– Я вас не понимаю.

– Паша погиб, – выдохнула Таисия Николаевна, – выпал из окна в результате приема наркотических средств.

– Вы хотите сказать, что я в этом виноват?

– Мы об этом поговорим, когда встретимся. Иначе я подниму такой скандал, что ты вылетишь со всех мыслимых постов. Я тебе это обещаю!

– Хорошо. Встретимся в Гидростроителе сегодня в семь вечера, – ответил Андрей, – у меня там вечером объезд детского садика.

– Договорились, постарайтесь не опаздывать.

– Хорошо.

Андрей выключил телефон и задумался. За этот день ему уже слишком много угрожали. Он снова открыл альбом фотографий и посмотрел на счастливое лицо Пашки, поедавшего мороженое… Его тоже больше нет. Вся семья в разоренном гнезде истреблена. И он, Андрей, следующий на очереди.

Суворова положила свой мобильник на стол и посмотрела в окно. Там высыпали на прогулку малыши из шестого класса. Леша уже был с ними, их сопровождала Таша, которая после смерти Арсения взяла эту группу на себя. У Таисии Николаевны внутри все сжалось. Она не относилась к людям, которые толерантно воспринимали явление гомосексуализма. Но сама ситуация в корне изменила ее отношение. Арсений был ценным сотрудником для ее учреждения и уже поэтому она принимала его сторону, хоть они и ругались, порой.

А сейчас его нет. Таша неплохой педагог, дети ее любят, но она совершенно другая. Ее открытость совершенно не подходит для закрытых детей, которых с блеском вскрывал Савельев и заставлял их огранять свой талант, что был загнан глубоко под маску недоверия. Как им теперь быть? Не найдется человека, способного заставить раскрыться и зацвести их бутоны способности и удачи. Почему это счастье не могло продолжаться? За какие грехи этих детей лишили их солнечного света?

Суворова опустила руки в карманы костюма и задумалась. Какую цель ей следует наметить в разговоре с Ефремовым?

А тем временем Таша уже стояла, окруженная детишками и объясняла им новую игру. В центре находился Леша, которого, как новенького, обучали премудростям. Казалось, что ребенок уже забыл о том, как утром этого страшного дня, столь насыщенного событиями, убил свою родную сестру. И его мотив пока так и не был известен. Даже ему самому. Поэтому он боялся признаться.

* * *

Инна Васильевна Ефремова вернулась домой как обычно, в половину шестого. Монотонно скинула с ног тяжелые туфли, подняла с пола неподъемные сумки с продуктами и грузно пошагала в сторону кухни. Мысли крутились в ее голове и никак не желали подчиняться здравому смыслу. Женщина не знала, что ей сейчас делать в подобной ситуации. После всех сегодняшних злоключений хотелось спокойствия. Но о нем можно было только мечтать…

Сначала приехала «Скорая помощь». Врачам пришлось объяснять, что к чему, но получилось очень коряво, так как первым вопросом было:

– Кто эта женщина?

– Я не знаю, – честно ответила Инна Васильевна, не следовало же ей рассказывать все подробности их разговора.

– А что же она тогда делала у вас в кабинете?

– Пришла поговорить, но толком сказать ничего не смогла, ей сразу стало плохо.

– Но когда вызывали «скорую», то сообщили о СПИДе. Это вам было откуда известно?

– Она сказала, что у нее СПИД…

– Простите, – у врача окончательно расходились показания, поскольку он не понимал, что может требоваться в детском саду женщине, умирающей от такой болезни, – это она вам успела сказать, а зачем пришла – нет. Вы не находите, что это выглядит очень странно и не совсем понятно…

В общем, врачи не особо поверили во всю эту красоту и логично, что они сообщили обо всем в полицию. В связи с этим тягомотный разговор повторился. Инна Васильевна продолжала держаться своих показаний о том, что в ее кабинет пришла женщина, призналась в том, что у нее СПИД и после этого скончалась в страшных корчах у нее на руках. Цель визита она озвучить не успела. Полиция также очень долго не могла понять, что могла женщина в таком положении искать в детском саду, но, поскольку, очень скоро подтвердилась ненасильственность смерти и соответствующий диагноз, то от Ефремовой отстали, но осадочек, как говорится, остался…

Инна Васильевна механично разложила продукты по местам и опустилась на стул, налив себе немного морса в стакан. Мечтательно посмотрела в окно и задумалась над своим положением. Она понимала, что слухи о произошедшем в ее кабинете очень скоро распространятся по всему городку и рано или поздно дойдут и до мужа, и до Андрея. Так что притворяться, что ничего не произошло совершенно бессмысленно. Но звонить сыну, встречаться, просить его сказать, что это все ложь она не могла. Потому что четко осознала – женщина не солгала.

В этот момент в ее голове вновь всплыли картины ее несчастья, когда муж бросил Инну с двумя детьми и отсутствовал долгих семь лет. Все эти страшные ночи, когда не было сил уснуть, и Ефремова часами глотала слезы и смотрела через оконное стекло на пустое ночное небо, затянутое серо-синими тучами. И даже луна не могла пробить этой страшной пелены, чтобы осветить для Инны дальнейший путь. Те годы она двигалась словно наощупь, попадая в расставленные капканы и не понимая своей вины в происходящем безумии. И этот молодой парень, который любил ее сына оказался в такой же ситуации. Сам лишился жизни, а потом еще и мальчик погиб. В этой истории множество виновников, но Инна Васильевна понимала одно – она никогда не сможет убедить себя в том, что во всем этом нет ее вины, поскольку вся боль и несчастье постигнувшее ее участников было ей близко и понятно… И как бы не было неприятно это признать, ее чувство к сыну от этих мыслей начало трансформироваться. Если раньше в нем она видела всю себя, ту любовь, что ему отдавала, то сейчас, поняв, что ее любимец никогда не понимал ее и не доверял, Инна видела в Андрее его отца, который не задумывался о счастье и будущем своих детей, следовал своим инстинктам и глупым желаниям… Следовательно, сейчас она пересмотрит свое отношение. Отец-Ефремов, своим поступком, причинил ей боль и нанес детям психологическую травму. А сын просто хладнокровно убил двух человек, которых любил и за которых отвечал…

За этими мыслями Инна Васильевна не заметила, как в прихожей появился муж. Он быстро прошел в кухню и удивленно сказал:

– Инна… Ты плачешь? Что случилось?

– Ничего, – тихо сказала она, – потом расскажу. Не сейчас. Дай мне время все переварить. Потом.

– Хорошо, – ответил ей тихо муж, – я сам сделаю ужин. Судя по твоему виду, ты не в состоянии. Твои курицы на работе тебя когда-нибудь доконают…

– Я знаю, – ответила Инна, – но без них дома я свихнусь.

– Не говори глупости, – Ефремов старший разложил на разделочной доске кусок куриного филе и собрался нарезать его на небольшие куски, – я запеку их с овощами, по-моему, это проще сделать.

– Делай что хочешь, – безразлично ответила Инна, – я не думаю, что много съем.

Ефремов-старший отбросил нож и сел напротив жены:

– Инуль. Ты меня очень пугаешь. Что сегодня случилось?

– У меня на руках сегодня умер человек.

– Как? – ужаснулся муж, – где это случилось?

– В моем кабинете, – ответила Инна, – в детском саду.

– Но… Это кто-то из сотрудников?

– Нет. Эта женщина пришла мне рассказать о том, что из себя представляет наш младший сын Андрей. Вспомни тот день, когда ты вывозил его книги. Ты видел в квартире мальчика?

– Да, – ответил Ефремов, – там был пацан. Андрей сказал, что племянник соседа, который его достал…

– Лжец… Это не племянник. Это был сын женщины, которая сегодня умерла у меня на руках. Володя. Наш сын, подлец и убийца. Он жил со своим соседом. Они встречались. Пять лет прожили вместе и воспитывали этого мальчика!

– Не может быть…

– И Андрюша поступил так же как и ты со мной в свое время. Только все не кончилось так как у нас.

Владимир встал и задумался:

– То есть, наш Андрей…

– Гомосексуалист.

– Тогда мы сейчас едем к нему и заставляем туда вернуться. Даже если мне придется применить силу…

– Это не имеет смысла.

– Почему?

– Его любовник мертв. Он погиб два месяца назад. А мальчик, которого мать забрала оттуда после того, как наш сын признался ей в том, что они пара, подсел на наркотики и сегодня выпал из окна от чрезмерной дозы героина…

Ефремов-старший застыл:

– Как он мог.

– А как ты мог в свое время? – закричала Инна, – следовательно он решил, что и ему тоже можно так себя вести!

– Я поговорю с ним, – жестко сказал Владимир.

– Нет, ты не сделаешь это. Говорить буду я, но…, – тут Инна поняла, что ей начинает резко отдавать из груди в руку. Она почувствовала, что перед глазами скачут блики, – это сделаю я, – и в следующий момент она сползла без сознания на пол…

* * *

Поселок Гидростроитель располагался на Юго-Восточной окраине Озерска и представлял собой небольшой пятачок из домов высокой этажности. Как это обычно бывает, удобные для жизни дома оказались недостаточно обеспеченными инфраструктурой, четыре школы и восемь детских садов не справлялись с потоком желающих, занимавших не самую большую площадь, но при этом живших над облаками. Район окружали два скоростных шоссе, одетые в пластиковые кожухи. Таким образом, достигался эффект, при котором несколько высоченных жилых башен оказывались окруженными девственным сосновым лесопарком, который упирался в плотину гидроэлектростанции и водохранилище. Сама плотина представляла собой особую конструкцию, так как река, на которой она находилась, в зависимости от времени года могла течь в разных направлениях. Экспериментальное сооружение вырабатывало небольшое количество электроэнергии, народу там работало мало, потому лес вокруг водохранилища отличался запущенностью, там редко ступала нога человека, из-за болотистых берегов и неустойчивых грунтов…

Андрей Ефремов стоял возле выхода из метро, недовольно поглядывая на дорогие брендовые часы. Суворова опаздывала уже на десять минут. Он никогда не считал нормальным отсутствие пунктуальности, даже если речь шла о женщине. Вскоре Таисия Николаевна выплыла из подземного перехода и сказала:

– Здравствуйте, у вас есть идея, где мы можем поговорить?

– Пойдем в парк, – ответил Андрей безразлично, – не хочу говорить об этом при свидетелях.

Они пошли по аллее в сторону плотины. Чем глуше они заходили, тем запущеннее становился лес…

– Расскажите, что случилось с Пашей, – сказал Ефремов.

– Как я поняла, мать, после того как забрала его у Арсения с твоей подачи, устроила его назад к бабушке, где старший брат подсадил его на наркотики. Как удалось выяснить, он промышлял торговлей, перепродавал эту гадость. Ну и сам на ней тоже сидел. Сегодня утром Паша принял дозу и отправился полетать. Все. О том, что Арсений погиб и как тебе должно быть известно.

– И что с того? – возмутился Андрей, – я не виноват в том, что взорвался тот поезд.

– Ты как минимум ответственен за его болезнь, он поехал лечить аневризму!

– Я обязан в это верить? – ответил Ефремов недовольно, – мне не сказали ни название клиники, ни имя врача.

– А на это ты что скажешь? – Суворова достала из сумочки сложенную вдвое медицинскую выписку. Андрей взял ее в руки и пробежал глазами, – она подлинная, – сказала Таисия Николаевна, – можешь проверить ее на свет. Эти бумаги делают на бланках с водяными знаками. Это запрос на выделение сверхстраховки в связи с экстренным случаем. Я подавала ее в управление, когда узнала о диагнозе, но не успела, мать Арсения выделила полную сумму для лечения в клинике. Здесь стоят все печати, подписи. Все подлинное.

– Неужели вы считаете, что наш союз был нормальным? Я уверен, что у вас насчет подобных нам определенное мнение.

– Ошибаешься. Я просто знаю, что бывают нормальные геи. Которые не скачут в перьях на улице, не целуются на показ. Именно они и страдают больше всех от тех вещей что творятся в нашей стране. Те, для кого сексуальная ориентация не стала средством политической эксплуатации. Вы же вырастили Пашу. Он именно с вами стал именно таким, взрослым, подтянутым, здоровым. Почему я должна считать это чем-то категорически неприемлемым? Наоборот. Я думаю, что это нормально. И даже естественно.

– Но так считаете только вы!

– Я уверена, – горько улыбнулась Суворова, – что не только. Но восстанавливать все уже поздно. Пашки уже нет… И Виолетта… Она умерла сегодня днем. Я еще не была в госпитале, не успела. Поэтому и задержалась.

– А с этой то что? – отмахнулся Андрей, – в этом я точно не виноват.

– Допустим, – заметила Суворова, – что твоей вины в ее древнейшей профессии и заболевании, с ней связанной нет. Но во всем остальном…

– Да что вы от меня хотите? – сорвался на крик Андрей, – то вам подавай здоровую семью, внуков и романтику. А теперь вы костерите меня за то, что я не захотел делить дальше постель с вашим лучшим сотрудником. Где вас разберет? Что за сумасшедший дом? Вы телевизор вообще смотрите? Наш парламент и эта жуткая тетка, Крысулина ее фамилия, она же собирается протаскивать антигейский закон. Вокруг воспитания детей однополыми семьями просто истерика раздута.

– И что? У нас треть семей однополые, где детей мамы с бабушками воспитывают. И ничего.

– Вы сама ничего не знаете о том, как мы жили!

– Но я видела результат. Или ты, как менеджер старой школы, считаешь, что главное не результат, а процесс? По-моему, ты Пашке как мог прививал ориентир на результат. Разве нет.

– Какая к черту разница, – продолжал свое неистовое негодование Андрей, – что вы сейчас пытаетесь добиться от меня, родимая вы моя?

– Черт возьми, чтобы ты хотя бы осознал, что совершил. Что ты убил их.

– Убийство, это уголовное преступление. Если нет возможности осудить меня при помощи существующих законов, то прошу оставить меня в покое. Мне грустно, что он умер, но я сделать ничего не мог, и сейчас не могу. Это понятно?

– Ты вынуждаешь меня пойти на крайние меры, – процедила сквозь зубы Суворова, – если ты не хочешь признать это глядя в глаза, то посмотрим, как ты запоешь, когда-то же самое от тебя потребует тот, кто тебе действительно дорог.

– Что-то я не могу понять, о ком это вы сейчас.

– Если ты не хочешь ничего слышать, я готова понаблюдать как ты запоешь, когда я встречусь с Инной Васильевной, твоей мамой, заведующей детским садиком в Подосинках. Как видишь, я подготовилась заранее. Я буду очень рада с ней познакомиться и рассказать ей о том, какая мразь ее сынок, – Таисия Николаевна развернулась и с вызовом пошла назад по аллее. Андрей не смог себя удержать. Он бросился за ней следом и в два шага перекрыл ей дорогу:

– Не делайте этого!

– А кто мне запретит? Я знаю всю правду, толпу свидетелей своего бесстыдства ты собрал самостоятельно. Так что… Что мне мешает.

– Вы не сделаете это, – Андрей грубо схватил Суворову за плечи.

– Отпусти меня. Больно!

– Вы не пойдете никуда и не будете втягивать мою мать…

Сзади грохнул гром и ветер качнул верхушки сосен:

– Приближается гроза, – сказал Андрей загадочно и спокойно, – и я хочу договориться с вами…

– А я не принимаю твоих условий! – Суворова вырвалась из рук Андрея, ударила его ногой по колену и побежала по аллее. Ефремов быстро пришел в себя и бросился за ней в погоню.

Все произошло очень быстро, Андрей ловко нагнал Таисию Николаевну, дернул ее за сумочку. От рывка женщина скользнула по песку и упала. Ефремов несколько раз ударил ее кулаком в лицо. Кровь брызнула на землю тонкими струйками возвещая переход к новой степени зверства. Оглушенную Суворову Андрей вытащил с аллеи в глухую чащу.

Тут лес снова огласил гром. Молния яркой вспышкой ударила в вышку мобильной связи. Раздался сильнейший удар, словно рядом что-то взорвалось. В разные стороны посыпались искры. Металлическая вышка качнулась и упала с шумом в чащу.

Андрей вышел ближе к берегу и увидел яму с вязкой массой. Схватив Суворову за голову, он оглушил ее ударом об ствол дерева. Таисия Николаевна окончательно отключилась, но еще дышала. Ефремов нашел длинную палку и потыкал ею в яму. Масса на дне явно уходила на глубину больше двух метров. Посмотрев на Суворову, он поднял ее и бросил в яму. Грязная жижа медленно засасывала тело и в какой-то момент Таисия Николаевна пришла в себя и стала барахтаться, пытаться выбраться. Андрей спустился, насколько ему позволял твердый берег, схватил ее за голову и загнал ее целиком в жижу. Какое-то время женщина продолжала сопротивляться, но очень скоро попытки прекратились и Суворова пошла на дно…

Тут же начался сильный ливень. Андрей чертыхнулся. После чего выбрался из ямы и стал искать палки, при помощи которых собрал огромную кучу палой листвы и засыпал импровизированную могилу Таисии Николаевны. Сверху он накидал веток, которые собрал вокруг.

В любом случае, – думал он, – нужно очень сильно постараться, чтобы найти тут хоть какие-то доказательства моего присутствия. Телефон и сумка уйдут на дно. И никто никого не найдет. А я ее и не видел сегодня на Гидростроителе. Все равно там народу всегда мало, и станция расположена в малозаметном месте. Никто меня не видел. Если я убийца, то одним трупом больше, одним меньше. Какая уже теперь разница…

* * *

Крупная змея изысканного медно-красного окраса медленно и плавно двигалась по руке, не обращая внимания на присутствие человека. Рептилия наслаждалась теплом, что исходило от хозяина, грелась лучами присутствия и радовалась ему. Разумеется, любой биолог опровергнет заявление, что домашние животные способны на какие-то эмоции, особенно змеи. Но каждому хозяину приятно думать, что это не так, и что его ползучая прелесть умеет чувствовать и ждать. Зачастую, именно так все и обстоит.

Квартира была довольно просторной и уютной. Огромную гостиную украшало широченное видовое окно. В нем копошился огоньками огромный город. Дом стоял на возвышении и с верхних этажей открывался прекрасный урбанистический пейзаж. Мебель в комнате отличалась современным почерком, множеством острых углов и странных материалов. В круге кожаных черных диванов стоял каменный журнальный столик. Боковую стену занимал скрытый шкаф, а в нише располагался внушительных размеров террариум, в котором и жила эта красивая и величественная змея. Острые углы мебели передавали на потолок причудливый рисунок теней, что придавало квартире еще более загадочный вид.

Герман Соловьев любовался своей красавицей. Его образ с точностью отражался полированной каменной столешницей. Но животное не любило этот стол в силу его природной прохлады. Сосновые змеи отличаются своеобразным характером и поведением. Они могут долго греться, находясь на руках у хозяина, но увидев опасность или что-то раздражающее, принимают боевую стойку, открывают пасть и издают устрашающий треск. Для неподготовленного или просто панически боящегося змей человека это зрелище является довольно впечатляющим. Когда этот некто убегает с громкими визгами и страшными воплями, животное возвращается в исходную позицию и продолжает наслаждаться общением… Все дело в том, что змеи воспринимают людей, в большей степени как деревья, а не как живые организмы. Поэтому многие и привыкают настолько к рукам. Ведь не везде можно найти теплое и уютное дерево, да еще с волосами и такой палитрой потрясающих запахов…

Соловьев вспоминал сегодняшний день и пытался анализировать. Место действительно оказалось очень удачным и не проблемным. Сыновья президента, что очень порадовало, не оказались тюфяками, за которых все речи пишут спичрайтеры, а вполне адекватными ребятами. С ними будет интересно работать…

От раздумий его отвлек звук открывающейся двери. Ключи упали на тумбочку с характерным металлическим отзвуком…

Герман быстро вернул змею в террариум, поскольку никого не собирался пугать, после чего спрыгнул с дивана, прошел через комнату, толкнул скользящую дверь прихожей и сказал:

– Мама, сколько раз я тебя просил звонить, если ты задерживаешься! Ужин успел остыть десять раз. Твоя работа далеко не убежит, если ее отложить на вечер. Я больше тебя звать на ужин не буду, если это не прекратится.

– А я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не готовил все заранее и не напрягался? Я же не особо прихотлива. Кроме того, я что сюда есть пришла? Я мат тебе или не мат, я сама должна готовить ужин и ждать тебя с работы!

– Но я виноват, что ты позже приходишь? – недовольно развел руками Герман. Его мать продолжала оставаться в прихожей.

– Это не повод уводить у меня мои святые обязанности. Кроме того, я готовлю лучше тебя.

– От твоей готовки у меня изжога.

– Как тебе не стыдно. Ты мне вообще сын или ехидна? И вообще, Арсюша, как прошло твое собеседование в десанте?

В комнату вошла Ирина Иосифовна Савельева, которая смотрела на сына, довольная тем, что он все-таки жив и даже пытается начать новую жизнь под чужим именем…

Между тем, цыпленок в курятнике продолжал стремительно расти и набирать необходимые килограммы…