Текст книги "Курятник. Вторая часть продолжения романа «Сын Президента»"

18. Тысяча слёз

И тысяче слез не смыть боль от потери Тебя

Тысячу ночей стоит тишина, что требует от меня предать тебя забвению

Но она хочет слишком многого

Я не хочу забывать то чувство, что было у нас

Это новое начало…

Current Music – Aliona Moon – O mie

Дождь безжалостно хлестал по воде, оставляя на ней четкие частые круги. Капли подпрыгивали, частично отталкиваясь и разлетаясь в стороны, становясь мельче и тоньше. Картинка серого небо, затянутого грязно серыми, тяжелыми как пыльная вата тучами. Вода остриями впивалась в лицо. Пытаешься бороться, но бесполезно. Жидкая грязь, вперемешку с тиной затягивает тебя вниз… Как только на глазах грязь захлопывается как две скользящих двери поезда метрополитена в рот начинает поступать странная зловонная смесь с неприятным привкусом. Она проникает в нос, рот, залепляет глаза так, что они начинают болезненно моргать. Но от этих движений липкой массы внутри тебя становится только больше. И вот ты выныриваешь из этой массы, на глазах только начинает проступать свет, снова видишь эти омерзительные тучи и капли дождя смывают грязь с лица, как над тобой появляется кисть сильной руки, которая снова резким движением погружает в гадкую массу. Пытаешься дышать, но не выходит, хочется спастись, но уже не получится. Рука плотно старается удержать твою голову внутри, чтобы все поскорее завершилось. Проклятый дождь, он, как назло. Раздражает, режет кожу на лице и злит. Потому что больно…

Андрей открыл глаза. Дождь продолжал хлестать по земле. А каждый раз, когда он закрывал глаза, то представлял себя на месте Суворовой. Но когда он топил ее, не шел дождь… Что хочет его сознание этим всем сказать?

Одно он знал наверняка. Только что Ефремов снова совершил четко обдуманный поступок, совершенно не задумавшись о его последствиях. И снова это сопровождалось смертью. Теперь на нем четыре трупа, но за три первых не получится уже ответить перед законом никак. А этот – вполне. Если найдут, конечно. В конце концов, кто они такие, чтобы пытаться перещеголять его в хитрости. И какой ненормальный станет искать эту старуху в старой болотине у водохранилища? Через месяц-полтора ударят морозы, и бабушка превратится в ледышку. Потом все засыплет снегом и так по кругу. Не найдут ее тут. Если Андрей смог убедить себя в том, что Арсений переживет его уход, тот тут все проще. Ни у кого не найдется мотива искать старуху в лесу. Сейчас он перешел некую границу отделяющую обычного человека от преступника. Дальше убивать станет легче. Ефремов каждую секунду воспроизводил момент того, как решился это сделать и бросился за Суворовой. И погоня доставляла удовольствие. В ней был свой глубокий и приятный адреналин. Старуха не сопротивлялась и даже не пыталась позвать на помощь. Не успела. Не свезло. Но каждый раз, закрывая глаза, сознание Андрея рисовало картину, что он тонет в болотине…

Опять грязь попадает в рот, не дает глазу моргать. Ты слепнешь. Да, это ты начинаешь слепнуть. То, чего Ефремов боялся с детства, когда случайно услышал разговор матери и офтальмолога:

– Ребенок может лишиться зрения, если не будет проходить курс лечения…

Грязь залепляет глаза. Это все Арсений. У него пропадало зрение. Он действительно слеп. Как ты мог согласиться с этим идиотским оправданием, что Савельев притворяется. Зачем убедил себя в этом?

Ефремов вышел на аллею и стал вспоминать, направление, в котором следует идти к метро. Задумавшись пошел налево и очень скоро оказался возле плотины. Буро-рыжая вода выливалась по ее склону и ударялась о гладь водохранилища. Ливень не прекращался. Андрей решил пойти обратно. После десяти минут пути наткнулся на развилку. Прикинул и пошел налево. Сосны, обрамлявшие аллею, словно рисовали перед ним бесконечный лабиринт. Потому что вскоре он снова оказался возле плотины. На той же самой площадке. Нервная система начала сдавать, и Ефремов побежал назад. На той самой развилке он повернул в противоположную сторону и снова оказался у плотины. Тут у него началась дикая паника. Он решил повернуть с аллеи и выбраться напрямик. Андрей снова ускорил шаг и вскоре, чуть не поскользнулся на обрыве. Тот скатывался к яме, заваленной ветками и упавшими листьями. Это было то самое место, где около часа назад Андрей утопил Суворову. Он развернулся и побежал назад. Оказавшись на аллее Ефремов пересек ее под прямым углом и спокойно пошел вперед. Сосны, казалось, следят за ним, перешептываются. Ливень прекратился, в лесу стало очень тихо и Андрей стал прислушиваться, чтобы поймать звук скоростного шоссе.

Темнело. Тут взгляд Ефремова поймал пробежавший мимо световой сигнал и побежал на него. Через пять минут он оказался у окружной дороги Гидростроителя и выдохнул. Теперь можно спокойно добраться до метро и поехать домой. При этом постараться, чтобы его не особо заметили. Это будет несложно…

Подойдя к станции, он чертыхнулся. Вход был закрыт из-за подтопления подземного перехода. Придется брать такси. Поймав случайную машину Андрей постарался сесть на заднее сидение так, чтобы его лицо было сложно разглядеть, назвал адрес и достал свой любимый смартфон, очередную новую модель, что через две недели должна была выйти из моды. Тут то он и увидел, что нет связи и снова раздраженно чертыхнулся.

Возможность подключения к сети восстановилась только когда Ефремов подъезжал к своему дому. Сразу же в его почтовых ящик всыпалось несколько сообщений о пропущенных вызовах. Около пяти раз ему пытался позвонить отец. Когда Андрей уже поднялся на свой этаж и открывал дверь телефон зазвонил, и он ответил:

– Где тебя носит, – раздался возмущенный голос Владимира, – я с половины седьмого пытаюсь до тебя дозвониться! Волнуюсь.

– Что-то срочное? – Андрей включил недовольную интонацию, чтобы отец понял, что он уже не маленький мальчик, – я был на Юго-Востоке, там кажется вышку молнией сбило. Такая буря. Метро не работает.

– Немедленно приезжай в Подосинки. Мать хочет срочно с тобой поговорить.

– Я еще не успел…

– Она перенесла инфаркт! Мы в больнице. И откладывать этот разговор не собирается.

– Хорошо, – протянул раздраженно Ефремов, – я сейчас заеду домой и переоденусь. Может успею на девятичасовой экспресс…

Бежать домой желания не было совершенно никакого. Более того, медицинские показатели, могли быть сильно преувеличены. В связи с этим желание ехать значительно сокращалось. Но погоди. А если они не врут, так же, как не врал Арсений. Не надо мешать холодное с горячим, мама уже сколько раз вызывала его к себе домой, а оказывалось, что на самом деле у нее не инфаркт, а просто скачок давления. Отец всегда шел у нее на поводу. В очередной раз успокоив себя таким образом Андрей пошел в душ, особо не торопясь вымылся и высушился, переоделся и, в результате неторопливых действий, только к девяти оказался на пороге квартиры. Так что раньше, чем на десятичасовом экспрессе он бы уехать не смог.

Метро возле дома работало, благо Андрей жил на возвышенности и через полчаса он уже стоял на вокзале возле автоматов с билетами. Но настроение было испорчено охранником:

– Не продаются на экспресс билеты. Отменен. Будет обычная электричка в половину одиннадцатого.

Вот только еще и этого мне не хватало. Когда без десяти десять ему позвонил отец с вопросом:

– Андрей, ты где?

– Я еще на вокзале, – ответил он, – десятичасового экспресса не будет, а на девятичасовой я не успел. Буду на месте к половине двенадцатого…

– Мог бы и поторопиться. У тебя одна мать, – Владимир был на грани того, чтобы сорваться и высказать сыну все, что он думает. Но вспомнив слова Инны, что во всем этом есть и его вина осекся.

– Я торопился как мог! Весь город стоит из-за грозы, – оправдывался Андрей.

– Ладно, знаю я как ты торопишься, – сказал Владимир и выключил телефон.

Андрей недовольно убрал мобильник в карман и пошел к кассам. Там выяснилось, что к оплате не принимаются банковские карты, а всю наличность Ефремов отдал таксисту. Пришлось обежать весь вокзал в поисках своего банкомата, снять деньги, снова отстоять очередь и, наконец, купить билеты в оба конца. Зато Андрей занял этим все свое время до отправления поезда.

В вагоне было неестественно много, для этого времени дня, народу. Вероятно, это было следствием катаклизма, который наделал в городе множество проблем и неприятностей. Сесть не удалось – в результате Ефремов простоял в тамбуре с недовольным видом до самых Мякур, где и вышла подавляющая часть пассажиров. Устроившись в свободном купе Андрей открыл на телефоне книгу и попытался почитать, но тут услышал разговор. Это была странная старая женщина неопределенного возраста. Ефремов не сразу понял, что это обращено не к нему, поэтому данная фраза произвела на него эффект, когда через всю спину пробегает холодный пот и дрожь:

– … А ты спросил, хочет ли она жить, когда бил сзади исподтишка? А потом смотрел ей в глаза, не замечая просьбы о пощаде. Каждая божая тварь желает жить. Кто ты такой, чтобы прерывать ее земной путь. Где получил права на то, что может вершить только Господь? Понимаешь ли, что следом к тебе придет возмездие, и его неотвратимость тебе остановить не удастся, как бы ты этого не пытался добиться. Неужели до сих пор веришь в то, что все тайное так и будет оставаться явным. Я тебе скажу так, самым счастливым днем в твоей дальнейшей жизни, станет момент, когда ты найдешь в себе смелости встать перед людьми и признаться в содеянном. А им дальше решать, пощадить тебя или растерзать. И ее взгляд будет тебя преследовать пока ты…

Андрей закрыл глаза и снова перед ним предстали эти жуткие облака, дождь, бесконечный лабиринт сосен и взгляд. Вот оно. То как Суворова смотрела на него из той жуткой грязной жижи. И умоляла пощадить…

– … не справишься с гордыней того, что только тебе известен виновник произошедшей трагедии. Встанешь и обвинишь себя…

Андрей недовольно обернулся и увидел, что сзади сидели две симпатичные девочки, и одна просто читала другой текст с выражением, имитируя старушечий голос. Говорившая девочка заметила его взгляд, улыбнулась и сказала нормальным и очень милым голосом:

– Извините… Это я репетирую. Этюд по мотивам Достоевского.

Андрей улыбнулся:

– У вас неплохо получается! – и обернулся назад. Потом тяжело вздохнул и увидел, что на него пялится сидящая напротив старая женщина:

– Какая милая девочка, – сказала она, – а как играет. Явно будущая звезда. Я бы посмотрела фильм с ее участием. Вам нравится?

Андрей вскочил, словно ошпаренный и быстрым шагом вышел из вагона и перешел в следующий, а старушка проводила его взглядом и сказала:

– Сегодня все чего-то буйные из-за этой грозы…

Ефремов вошел в здание больницы в Подосинках около полуночи, так как электричка простояла на разъезде, пропуская пассажирский состав не доезжая Мочаров. Потом было потрачена уйма времени на поиск нормального такси до больницы, располагавшейся на другой стороне озера Ельша, располагавшегося в центре этого небольшого городка…

Уточнив в приемном покое о местонахождении Инны Ефремовой (которую тут прекрасно знали), Андрей поднялся в кардиологию где и наткнулся сразу на отца:

– Половина двенадцатого, – он посмотрел на часы недовольно.

– В Мочарах стояли, там все расписание полетело ко всем чертям из-за погоды.

– У тебя всегда есть отговорки, когда тебе это необходимо!

– Чего ты от меня добиваешься, я не понимаю? Почему я у тебя виноват сегодня всюду? Я виноват в том, что случилось с мамой?

Тут Владимир снова удержался и промолчал. А потом собрался с силами и сказал:

– Иди к ней. Я оплатил ей одноместную палату. Мама желает поговорить с тобой, даже запретила давать ей снотворное, пока ты не приедешь?

– Снотворное?

– У нее сильнейший стресс, вызвавший инфаркт. Она могла умереть!

– Хорошо, я иду, – Андрей не наблюдал в больнице брата, его жену и их выводок. Следовательно, его предположения о притворстве вполне могли быть правдой.

Инна Васильевна лежала на огромной и удобной кровати в палате класса люкс. Вокруг нее стояли красочные растения, чья причудливая листва создавала ощущение, что это не больница, а опочивальня Белоснежки. Андрей осторожно приоткрыл дверь и бесшумно вошел. Мать действительно выглядела неважно. Ее лицо приобрело немного землистый оттенок. Казалось, что она быстро постарела.

– Мама? – осторожно сказал Андрей, подумав, что та спит.

Инна Васильевна открыла глаза и увидела своего сына. На ее больном лице отразилась вся боль и страдание от того, что она успела узнать за этот день, который бы предпочла забыть раз и навсегда. Сделав над собой усилие, она выдавила из себя одно единственное слово, которое, разумеется, боялась сказать, но была обязана это сделать:

– Убийца…

Андрей зажмурился и перед его лицом предстало перекошенная от ужаса физиономия Таисии Николаевны Суворовой, которую он убил несколько часов назад…

* * *

Ирина Иосифовна Савельева сидела за обеденным столом. Перед ней красовалась тарелка с маринованной в пиве курицей, тушеной с овощами, бокал дорогого португальского вина. Для создания более странной атмосферы Арсений даже зажег благовония:

– И все-таки, – сказала она, – не считаю твои кулинарные извороты чем-то выдающимся. Зачем эту несчастную курицу ты мочил в пиве, если от этого все равно очевидного эффекта я лично не наблюдаю.

– Ты просто привыкла к своим простым и незамысловатым блюдам, не отличающимся обертонами, – отмахнулся Арсений, потягивая из стакана пиво, – вот и ругаешь. Или просто завидуешь.

– Я. И завидую.

– Не надо тут меня убеждать, что многие бабские черты тебе не свойственны. Ты просто этого не замечаешь, порой. Вот и вся любовь.

– На самом деле, я хотела поговорить с тобой на одну очень важную тему, – Ирина Иосифовна пригубила вино, – ну и гадость. Не проще было выбрать что-то не настолько аутентичное?

– Ну просто все разнесла в пух и прах. В следующий раз получишь мульгикапсад и претензии не будут приниматься.

– Ну тебя, не буду я есть капусту с перловкой!

– Что за разговор?

– Видела я сегодня твоего Андрея и вывалила ему все что думаю. Разумеется, с позиции того, что я считаю, что тебя нет в живых. Но, на мой взгляд получилось неубедительно. Не умею я хорошо притворяться.

– Если бы это было так, – заметил Арсений, – то он бы стал за тобой следить. Есть такое?

– Нет, не замечала. И потом, мой черный мафиозный автомобиль легко спутать с десятком таких же. Нет, определенно выследить не получится. И потом, у него нет машины, катается на метро. Сегодня заслали его на Гидростроитель. Там проблемный садик, зря я его не остановила и не отправила кого понадежней. Хотя там таких и не водится. Свинарник, а не департамент. Почти все сидят по знакомству и ничего не соображают в строительстве. Бетон от цемента не отличат. Представь себе, что я бы тебя туда запихала на место начальника отдела…

– Все детские садики бы рухнули, – пошутил Арсений, – я конечно работник образования… Но идти в строительство в отдел объектов образования, совершенно не разбираясь в теме я не рискну.

– Ну Кухарская твоего придурка же притащила из транспорта в строительство. Косяков я пока не находила, но и не искала особо, откровенно говоря.

– Что ты ему сказала? – спросил Арсений.

– То, о чем мы договаривались. Сказала, чтобы сочинял заявление об увольнении, так как терпеть его возле себя не планирую ни в коем случае. В принципе, я бы в любом случае от него отделалась, так как негоже сидеть в моем департаменте без строительного образования. Хотя бы техникума. А если ты закончил самый бездарный из управленческих факультетов, хоть с красным дипломом, то специалистом во всех сферах не станешь. В лучшем случае хорошо станешь сочинять идиотские бумажки для совещаний, которые все равно потом идут на сырье для туалетной бумаги. Что ты дальше собираешься делать? Я от тебя до сих пор внятного ответа не получила и сегодня не поеду домой, пока не услышу его.

– Собственно, я собираюсь появиться перед его ликом под именем Германа и высказать за смерть Арсения, который был моим хорошим другом. То же самое, что мы с Женей рассказали Максиму и Сашке.

– И они купились? И потом, реакция Жени была какой?

– Ну ты же сама сказала, что Сулянины не были в курсе моей смерти. Так что пришлось ей просто пояснить какого дьявола я появился под чужим именем. И рассказать про катастрофу, о том, как мне повезло, что, будучи сидевшего у окна меня ударом выкинуло из вагона, поэтому взрыв я наблюдал со стороны.

– Ты уверен, что тебе стоит к нему идти?

– А ты не находишь, что сейчас самый отличный повод для этого? Ты загнала его в угол, он мечется. Наверняка слезки над фотографиями льет, только чтобы никто не видел. И к мамочке катается, чтобы там расслабиться и ничего не делать… Снял себе конуру, в которой не убирается, питается полуфабрикатами, вроде тех недоваренных макарон с килькой в томате. Каждый раз несварением страдал от этой недопасты…

– И что? Ты уже отомстил ему тем, что погиб.

– Ты сама-то уверена в своих словах? Он при тебе признал это?

Ирина Иосифовна пожала плечами:

– Он отпирался как мог.

– Есть еще вопросы? Так что достаточного наказания не последовало. Мы отлично устроились, занимаем классную должность и в ус не дуем.

– Не забывай, что он тебя узнает.

– Плевать! – отмахнулся Арсений, – у меня документы и вся биометрика на Германа Соловьева. Все базы данных на мой анализ ДНК выдадут именно это имя, так как Арсения Савельева в ней уже не существует, так как имя поменяли и там. Все-таки хорошо быть крестником мэра, – Савельев улыбнулся, – я так долго бегал от всего этого, а тут понял насколько много плюшек можно собрать благодаря такому знакомству. Таисия Николаевна вообще бы по струнке тогда бегала…

– И что ты будешь делать дальше?

– Ну, в том, что он меня узнает нет сомнений. Андрей часто говорил, что его карьера для него важнее всего. Поэтому он бросится добиваться моей благосклонности, чтобы вернуться и все исправить одним махом.

– А тебе оно надо? Он же уже предал тебя один раз!

– А кто сказал, что я его прощу и пущу назад на порог? – прищурился Арсений, – у меня совершенно другие планы. Я не могу простить ему всю ту ложь и его предательство, когда он сбежал. А потом, для собственного спокойствия и удобства убедил себя и окружающих в том, что я притворяюсь…

– Но сейчас же все в порядке, – заметила Ирина, – тебя вылечили…

– Но рецидив не исключен и его вероятность очень высока, – ответил Савельев, – вспомни, что говорил врач.

– Если не подвергать себя стрессу, то и не будет.

– Послушай меня, я хочу расправиться с ним. Загнать в ту яму отчаянья, в которой оказался я по его милости. Пусть он испытает все это по полной программе. Если же не подействует, я прогуляюсь к его мамаше и выложу ей все!

– А если она умрет от этого?

– Ну он же меня не пожалел, когда убегал. Почему я должен задумываться на сей счет?

– Но ведь в действительности, никто не умер. Все живы и здоровы!

Арсений посмотрел на мать серьезно и ответил:

– Вот об этом везении ему пока не стоит знать, ни в коем случае. И я ненавижу его за Пашку. За то, что из-за его тяги к признаниям и перекладыванию ответственности он оказался в этой клоаке. Могу себе представить, каково ему там сейчас. Поэтому он должен отплатить за ту тысячу слез, что мы успели выплакать, и ту тысячу страшных часов, что провели в одиночестве… Он должен заплатить за свой поступок.

Ирина Иосифовна смотрела на сына и думала, что он, конечно, здорово зол на своего возлюбленного, но мучить его так, как он говорит об этом не сможет. И попросту простит его, когда тот прискачет. А ведь он действительно так сделает, но самому Арсению от этого будет только хуже, ведь предавший единожды, предаст еще раз, как любила говорить Таша, которую Ирина Иосифовна искренне считала «самым порядочным из всех мужиков» своего сына…

У самой Натальи Савельевой в тот момент образовался целый ворох проблем. Известие о смерти Виолетты она получила, пока обсуждала с Мариной перспективу вступления последней в «Десант» президентских сыновей. И поскольку, вероятности встречи там с Германом, то есть Арсением, Таша и не предполагала то всецело поддерживала порыв:

– А почему и нет, – говорила она, – эти сыновья, особенно Александр, производят очень благостное и естественное впечатление, не то что этот рафинированный папочка или наш замечательный мэр, который выглядит как сова, которую затянули в тугую пачку, отчего она выпучила глаза и насупилась.

Марина рассмеялась и ответила:

– Зато он тесть президентского сына.

Телефонный звонок отвлек их от разговора, и ужасная новость упала на них, подобно огромной бомбе. Выслушав Пашкину бабушку, Таша кивнула и выключила телефон:

– В общем в нашем паноптикуме покойников прибыло…

Дело в том, что Таша пыталась подобрать удобный момент, чтобы сообщить Марине о смерти Пашки, но не получилось. О гибели Светланы и том, что ее брат теперь временно обитает в детском доме она рассказала сразу. В итоге предстояло поведать еще и о втором трупе. И суммарно третьем за сутки.

– Марина, – сказала Наталья, в ответ на непонимающий взгляд, – ты только спокойно это выслушай. Я хотела выбрать момент поудачнее и поделикатнее, но… Тут такая ситуация…

– Не тяни с предисловиями!

– В общем… Пашка сегодня погиб. Выпал из окна. Героин.

Марина воскликнула и закрыла лицо руками.

– И это еще не все. Сегодня его мама, Виолетта Игоревна, умерла от осложнений продолжительного заболевания.

– Чем она болела? – спросила Марина.

Таша решила не раскрывать всех карт и не пугать ее истинным диагнозом:

– Кажется, порок сердца… Надо ехать в больницу и все оформлять. Ее мать сказала, что ее не касаются эти проблемы, а раз мы с Арсением возились с Пашкой, то и с его матерью справимся…

– Погоди, – вдруг сказала Марина, – а Суворова в курсе?

– Не знаю, – ответила Таша, – я сейчас ей позвоню и выясню, – она набрала номер и вскоре услышала голос диктора, – абонент не абонент. Она что, из города куда-то поехала? Странно, никогда посреди недели этого не делала. И потом, Суворова должна была в полицию ехать, чтобы насчет Пашки договориться…

– У меня вроде есть телефон нашего участкового, – нашлась Марина и продиктовала номер.

Звонок в полицию ничего не дал.

– Они не в курсе. Суворова им не звонила и не заходила! Что за чертовщина творится?

– Нам надо ехать в больницу, – рассудила Марина, – там станет что-то понятно. Может она уже там. В таких местах мобильные телефоны порой ловят очень плохо и работают через пень колоду из-за глушилок.

– Думаю, что ты права. Я еще раз позвоню Суворовой, – сказала Таша и набрала номер. Снова то же самое, – поехали, в общем.

В больнице выяснились подробности происходивших событий.

– Ее привезли из Подосинок, – изумилась Таша.

– Да, – ответил врач, – она умерла именно там.

– Но почему ее не отвезли в их больницу?

– Она успела сказать перед смертью, что у нее СПИД, а в Подосинках сейчас нет патологоанатома. Вскрытие делать некому. Только трупы хранят и все.

– Бред какой, – сказала Таша, – но что она делала там?

– Она умерла на руках у женщины. Вообще-то история очень странная.

– Что вы хотите этим сказать.

– Покойная пришла в детский сад, призналась ее заведующей в своей болезни и после этого умерла. Больше ничего…

И тут у Таши в голове мелькнуло:

– Погодите, – сказала она настороженно, – как звали эту заведующую?

– Инна Васильевна Ефремова.

– Святые угодники! – вырвалось у Таши, – она это сделала. И как только решилась…

– Вы меня пугаете и ведете себя загадочно.

– Поверьте мне, – сказала Таша, – это семейное. Я не удивлена что Ефремова ничего никому не сказала. Никто не захочет позориться…

Не став вдаваться в подробные объяснения, Таша вернулась к Марине, которая сидела, грустная, в приемном покое и пила горячий шоколад из автомата:

– В общем, мы хотя бы знаем, как и почему это случилось, – сказала Наталья, когда подошла.

– И? – Марина искоса уставилась на Ташу в ожидании подробностей.

– Она умерла на руках у матери Андрея, которой, судя по всему, все рассказала перед смертью.

– Однако, – удивленно прошептала Марина, – ведь и сама же была во всем виновата…

– Но он же тоже приложил ко всему руку.

– Ребенка забрала она сама, собственноручно. И запретила нам с ним видеться. Этого всего можно было не допустить. Интересно, мамочка уже ощипала перышки своему любимчику?

– Хотела бы я на это посмотреть, – с ощутимой издевкой произнесла Марина.

А Инна Васильевна Ефремова действительно, через определенное время получила возможность выдрать сыну все его красивые перышки, при помощи которых он успешно маскировался от окружающих:

– А я-то думала, что воспитала тебя человеком и могу гордиться тобой, – с горечью говорила мать сыну, а саму ее душили слезы. Андрей смотрел на нее немного надменно и пока не понял, какую тактику поведения ему следует выбрать, – ты даже не решился признаться мне в том, что ты гей. И что ты столько лет прожил с человеком, которого без малейших угрызений совести бросил на произвол судьбы!

– Мама, можно мне узнать, к чему ты сейчас все это тут развела? Что хочешь услышать или увидеть?

– Я требую объяснений! Ты столько лет скрывал от меня то, что ты гомосексуалист. И при этом постоянно говорил, что так сильно меня любишь! А это, оказывается и не было правдой?!

– Почему, я люблю тебя. Именно поэтому я не хотел тебе всего рассказывать, чтобы не причинять боли и беспокойства.

– Твоя ложь в данном положении дел ранит меня гораздо сильнее, чем просто знание этого факта. Да, я не совсем была готова принять это. Но я люблю тебя, ты мой сын, поэтому я обязана принимать тебя таким, какой ты есть, со всеми недостатками и особенностями! А ты посчитал правильным молчать, оставлять меня в неведении! И ведь я периодически заводила тему твоего брака. А ты… Ты жил с этим парнем, который погиб. Вы воспитывали этого мальчика, который сегодня разбился. Я говорила с его мамой. И она мне все рассказала. И мне было больно от того, что я воспитала подонка, способного сначала подобрать ребенка, а потом решить вернуть его назад, как просроченную игрушку…

– Он не был моим родным ребенком, я относился к нему…

– Ты взял на себя ответственность заботиться о нем! Или твоего мнения не спрашивали, и просто поставили перед фактом? – Инна Васильевна не могла понять, почему сын не хочет сознаваться во всем и продолжает выкручиваться.

– Нет, со мной это обсуждалось. Я согласился.

– Тогда ты не имел права требовать, чтобы его забрали. Он живой человек.

– А я? Разве не живой человек? Я что, принадлежу им как вещь?

– Когда речь заходит о семье, то с определенными параметрами свободы приходится поступаться.

– У меня не было семьи…

– Нет, и я это теперь понимаю. У вас была семья, раз ты не сбежал оттуда быстро. Тебя там все устраивало, пока что-то не произошло… Неужели у тебя не осталось и доли жалости, уважения и совести? Хотя бы по отношению ко мне?

В голове Андрея Ефремова творилось бог знает, что. Он понимал, что совершенное им несколько часов назад, убийство Суворовой совершенно теряет смысл. И в нем его не было, так как к тому моменту уже все произошло. Более того, мать настроена агрессивно и жестко:

– А что бы я тебе сказал? Мамочка, я гей и у меня семья и мы воспитываем приемного ребенка? Откуда я знал, как ты отреагируешь?

– Я твоя мать, кто как не ты должен знать меня лучше других?

– А если я боялся?

– Я воспитала труса, который не хочет признаваться в том, что разбил любимую мамину вазу, хотя его вина более чем очевидна?

– И потом, ты столько раз говорила про то, как хочешь внуков, чтобы у меня была жена. Вспомни! Каждый раз, когда это происходило, ты вызывала у меня сомнения. И они росли и множились. Это немыслимо отвратительное ощущение, если ты вообще понимаешь, что я хочу до тебя донести. Отвратительное состояние. Поэтому я и пошел на такой поступок. Хотел разобраться в себе, может сделать тебе приятно и найти девушку…

– А в итоге, ты, разобравшись в себе, убил трех человек…

– Трех? Почему?

– А ты хочешь сказать, что не имеешь отношения к этим смертям?

– Я просто запустил механизм…

– Это все равно, что положить в руку ребенку пистолет, объяснить, как им пользоваться и показать, кого следует убить… И никто ничего не докажет… Твой Арсений был болен, и ты это знал. Почему ты не помог ему? Почему не вернулся?

– Я не верил! И в этом твоя вина. Кто регулярно выдергивал меня из города по любому предлогу, связанному со здоровьем? Сама вспомни, сколько раз за последний год я приезжал сюда или домой, потому что мне сообщали, что «мама при смерти», «мама умирает». Я поэтому посчитал, что он тоже спекулирует своим заболеванием. Да, я ошибся. Но в том, что во мне было это сомнение виновата ты…

– Да как ты можешь? Хочешь сказать, что я убийца, как и ты? Даже если и так, то моя вина меньше. Так как мне не было известно всей правды.

– Я тоже не знал, что Виолетта проститутка…

– По-моему, если мать спокойно бросает сына на попечение малознакомых людей и оставляет его на четыре года можно успеть понять, что это за мать и каких эпитетов она достойна? Но ты же не будешь меня убеждать в том, что ты не ожидал той реакции, какая была у Арсения. Ведь так?

– Буду…

– Прекрати врать, хотя бы сейчас. Хватит. Если ты прожил столько лет с человеком, то должен такие вещи легко просчитывать…

– Да. Я положился на удачу и на то, что он преувеличивал слабость своего здоровья. И я это делал потому, что под действием всех ваших бесконечных разговоров, хотел стать нормальным. При этом понимая, что не смогу себя перепрограммировать! Я таким родился! И это ты меня родила с подобным отклонением. Так что не надо тоже от горячего отказываться. Твоих гвоздей в тех гробах тоже достаточно, и поэтому тебе сейчас так неприятно!

– И это мой сын, которого я любила больше жизни, – тут Инна Васильевна поняла, что ей становится хуже и дернула шнурок вызова медсестры, – уходи отсюда.

– Нет, мы договорим, – настаивал Андрей.

– Уходи немедленно, – закричала Ефремова срываясь на хрип. Она попыталась встать с кровати и снова закричала, – Вон отсюда!

На крики прибежал Владимир, вскоре появилась медсестра.

– Что ты наговорил матери, – возмутился отец.

– Вова, пусть он уйдет, – кричала Инна.

Андрей остановился посреди распахнутой двери. Инна Васильевна отключилась. Медсестра побежала за санитарами, те быстро пригнали носилки и увезли Ефремову в реанимацию…

Андрей стоял возле плотного стекла, отделявшего коридор от реанимационной комнаты. Его мать лежала без сознания, вся опутанная сетью различных проводов, аппаратов… К Ефремову подошел отец:

– Ты можешь быть доволен содеянным, – сказал он, – твоя мать может быть парализована от второго инфаркта. Есть вероятность, что она никогда не выйдет из этого состояния… Что тебе мешало сразу ей признаться?