Текст книги "Курятник. Вторая часть продолжения романа «Сын Президента»"

– Да, – кивнула Лиза, не поднимая головы от каши, Крысулина ужаснулась от того, что девушке действительно нравилась эта мерзость, что она приготовила, – я уже подготовила вашу речь, исправила кое-что… Да, Филонов собрался пригнать к парламенту своих боевиков, если будут демонстрации протеста. Как бы нам обойтись без него, чтобы не оказаться его сообщниками.

– Уже поздно, – сказала Крысулина и расслабилась, – мне все равно с кем вместе вести это до победного конца. Все равно мы уже у цели. Я это так ждала…, – тут ее внимание привлекли кадры с работающего телевизора, – включи звук! Что там такое?

Лиза включила звук и тут трагедия свалилась на них со всей силы и понесла за собой. Несколько месяцев назад в одном из южных регионов, почти на границе с одним из проблемных национальных субъектов, была открыта атомная электростанция, построенная по последнему слову техники и радиационной безопасности. Однако, на реакторах установили защиту, предусмотренную на аналогичных установках, но в сто тысяч меньше мощностью. Неясно, как это укрылось от чуткого взгляда государственной комиссии, но так сложилось. А в дальнейшем на это никто не стал обращать внимания…

Ночь, сменившая сумасшедший день, что встряхнул жизни наших героев, принесла на землю Большой Страны еще большую и страшную трагедию. Словно забыв печальный опыт, когда апрельской ночью произошел взрыв газа на атомной станции, от которого была загрязнена приличная площадь. Эти места до сих пор оставались необитаемыми в силу радиоактивной грязи. Все повторилось в больших масштабах и с гораздо более страшными последствиями. Взрыв мощного реактора разрушил все уровни биологической защиты и вызвал падение стены, разделявшей два реакторных зала. Произошла мгновенная детонация. На том месте, где была атомная станция образовалась полукилометровая воронка, в которую сложились остатки атомного гиганта…

– Куда дул ветер? – выпалил Волков, когда Сашка сообщил ему эту новость.

– На юго-восток, – ответил ему сын, – вся грязь пошла туда.

– Что ж, – удовлетворенно сказал Президент, – значит люди не зря едят свой хлеб. Скоро мы избавимся от необходимости тратить деньги на этих дикарей. Прогноз погоды там какой? Ветер меняться не будет?

– Господин Президент, – похолодело у Сашки, – что вы сказать всем эти хотите?

– А кто меня упрекал в том, что мы тратим на этот народец слишком много денег? Мол и футбол у этих дикарей имеется, и мечеть самая большая в мире построена. А у государства тоже не бездонная чаша этих самых денег…

– Что вам мешало их отпустить? – спросила тихо Женя, медленно переварившая новости и понявшая суть того, что случилось.

– Ага, чтобы все разбежались? Или ты забыла, что наш парламент бредит Великой страной. А если всех начать отпускать налево и направо, то никакого Величия из этого не получится. Только страна разлетится на тысячу кусков.

– Волков, – воскликнул Сашка, – но они не идиоты!

– Да ну! Они же кроме автомата в руках ничего держать не умеют. Так что счетчик Гейгера им пока недосягаем.

– А как же загрязнение? – спросил Максим, – после старой аварии до сих пор земли заражены.

– Эту атомную станцию не идиоты проектировали. Мы же не просто так основали это замечательное Министерство Инновационных Нанотехнологий и Естественнонаучной Теории.

– Такое замечательное, что с его аббревиатуры помирают все, кто понимают наш язык…, – съязвил Сашка.

– Проще его в принципе не сокращать… Даже есть распоряжение, чтобы это не делали. Нам требовалось укрупнение ведомств, что должно было сократит аппарат чиновников, – оправдывался Волков.

– А он только вырос, – сказал Максим, – мы все это уже слышали. Что твои нанотехнологии из ведомства орального секса собираются делать с радиоактивным загрязнением территории?

– Через год там будет чисто. Радионуклиды высокой мощности с минимальным периодом полного распада. На это мы и будем упирать при ликвидации последствий. Никаких тебе миллирентгенов, и никаких чурок. Можно заново осваивать свободную землю. Не нужна депортация, ассимиляция. Вообще ничего не понадобится. Там скоро будет кладбище. Они же верят во все что мы говорим, так как мы за них все оплачиваем. Ничего они не узнают про облако. Вокруг станции всех эвакуируют, станцию закопают, наградят героев, наберут немного льготников, которые тоже быстро себе передохнут, а мы получим спокойную провинцию, в которую на сей раз не придется входить с войной. Как видишь, мы сделали выводы из своих ошибок и сегодня ночью нанесли четкий точечный удар по врагу, который не успеет очнуться для ответа, потому что не будет сил… Ну и пока все будут скакать в панике можно принять какой угодно закон. Даже снести мемориал на Дятловой Горе и свалить все на наших братьев с национальных окраин…

Сашка, Максим и Женя молчали. В голове у них проносился вихрь различных мыслей, которые они не знали, как сейчас стоит интерпретировать. Они отлично понимали, что выступать сейчас против Волкова будет самым настоящим самоубийством…

Андрей Ефремов смотрел выпуск новостей, в котором подробно освещались события вокруг взрыва на атомной электростанции. Круговорот страстей мало увлекал его сознание. Он не спал с того момента, как вернулся из Подосинок. Его преследовал образ тонущей в болоте Суворовой и лицо Арсения. Как хотел он прямо сейчас увидеть его, попросить прощения. Найти в управлении миром кнопку, которая бы отмотала все назад. Не совершать жуткую глупость, что он совершил в те майские выходные. Но, к сожалению, подобное устройство для модного мобильного телефона пока что не изобрели, и вряд ли создадут. Просто потому, что провидение не позволило бы такому случиться…

В какой-то момент видения начали смешиваться и вызывать еще больший ужас. Андрей закрывал глаза и видел, что топит в болоте не Суворову, а Арсения. Тот смотрит на него своими прекрасными глубокими глазами и умоляет о пощаде, а Ефремов не может управлять собой, вжимает ладонь в его лицо и погружает голову под воду. На грязном полотне, даже не отражающем тяжелые и отвратительно серые облака, появляются страшные пузыри, выходит воздух. Но Андрей не может отпустить руку…

Страх подскакивает внутри, будоражит организм, выскакивает вверх и придает металлический привкус во рту. Как себя остановить? Может он уже подходит к черте, после которой все, дальше никуда не уйдешь? Все-таки это выход, который Арсению не дали использовать. Потому что его ждал другой исход событий.

Внезапно в дверь позвонили. Андрей удивился тому, кто это бы мог быть в столь ранний час. Он пошел открывать дверь, и эта встреча здорово встряхнула его.

– Здравствуйте, вы, я полагаю, Андрей Ефремов? – сказал ему Герман Соловьев.

А у нашего цыпленка начало появляться чувство собственной важности, что он даже подумал стать вожаком целой куриной стаи. Ведь они правда его выберут, на безальтернативной основе, само собой…

20. Первый день весны

В этот первый день весны все для удовольствия

Солнце высокомерно светит, чтобы все поскорее оттаяло

В этот первый день весны

Мое сопротивление особо слабое

Перед твоим предложением о том, чтобы снова уйти

В этот танец любви

В этот первый день весны…

Current Music – Ditte Andersen – Første forårsdag

Радиоактивный распад происходит медленно. Частицы лишь со временем теряют свою способность пронизывать невидимыми лучами все живое. Небольшой регион, большей частью расположенный в горах, медленно, но верно накрывало тяжелое облако. Лучи быстро находили свои мишени, так что за первые сутки в местности не осталось трудоспособных людей. Пока телевизор продолжал вещать о том, что опасности нет и ситуация под контролем, дети начинали замечать, что у кошек вылезает шерсть… Странный привкус во рту не хотел уходить. К вечеру начались головокружения и рвота. Это являлось верным показателем приличной дозы. А новости по-прежнему утверждали о том, что в Предгорье фон находится в пределах нормы и повода для паники нет. Поскольку обитатели региона получали из центра очень большие финансовые вливания, то во всю эту лапшу верили, а всех паникеров расстреливали, считая их выходки антигосударственными…

Этот день был не просто так выбран депутатом Крысулиной для продвижения ее закона о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних (хотя большинство и так понимало, против чего именно выступала некрасивая женщина в разводе со взрослым сыном). Никого даже не смущал тот факт, что закон вступал в прямое противоречие с Уголовным кодексом, согласно которому возраст сексуального согласия был установлен на уровне 16 лет. Закон же Крысулиной предполагал запрет на пропаганду до 18 лет. Следовательно, ни о каком сексуальном определении среди подростков речи не было, поскольку депутат была уверена в том, что сохраняет семейные ценности. Однако, ее рвение объяснялось тем, что ее собственный брак был разрушен до основания много лет назад. Так что, своим законом, она также хотела добиться привязки мужчин к некрасивым женщинам, а также к обладательницам скверного характера, посредством детей и кучи законодательных обязательств. Того факта, что этим она только вызовет раздражение, снизит рождаемость и улучшит положение на рынке контрацептивов, тетенька не осознавала в силу ограниченности ума. Иногда женщины бывают носителями рассудка. В случае Крысулиной ей достался мозг домохозяйки без претензий. А в таком внутреннем органе ничего кроме идеи сдерживания родиться не может. По своей сути она была неплохой женщиной, но природа обделила ее естественной красотой, в силу особенностей воспитания Эмма привыкла скорее давить, чем поддаваться. Какой мужчина на такое согласится? Кроме того, так уж получилось, что ее единственным мужем был гомосексуалист, желавший иметь потомство, но опустивший этот факт при знакомстве с некрасивой Крысулиной. Он не мог предвидеть, что под этими жуткими вытянутыми скулами, безликими глазами и широким лбом может скрываться тонкая душевная организация монструозного чудовища высочайшего уровня развития. А таких лучше не обижать, чтобы потом не вляпаться. Лучше – вовсе не связываться с ними, во избежание неприятностей, лишений, выгоняний и прочих гадостей…

Тех, кого смело можно было считать главными жертвами Крысулинского закона в этот момент стояли лицом к лицу. Сила, что вертела Ефремова вокруг своей оси и звала назад позволила себе полный оборот и возврат.

– Арсений, – глухо произнес он, – стоило догадаться, что ты устроишь этот спектакль, ведь не раз говорил, что хочешь пойти на имитацию своей смерти…

– Я не понимаю, о чем Вы, – ответил Ефремову Герман, не выпуская на свободу Арсения, чтобы тот, не дай бог, ничего лишнего не сказал, – Вы были… как бы это выразиться… знакомы с моим хорошим другом, Арсением Савельевым…

– Но ты же и есть Арсений, – не понимал Ефремов.

– Меня зовут Герман Соловьев, – последовал ответ, – и согласиться с вашим предположением у меня нет никакой возможности. Так как я – это не он. Понимаете, когда слишком мучает совесть, то начинаешь видеть вещи такими, какими того хотите. Вот Вам и кажется, что я – это Арсений. Только, увы, это лишь мираж, иллюзия, паранойя. Называйте как того сами хотите.

– Ты, – Андрей не мог подобрать слов, – ты не убедишь меня в том, что я схожу с ума.

– Если бы на моей совести было такое количество жертв, – заметил Герман язвительно, – то давно бы съехал с катушек.

– Я никого не убивал! – Ефремов был готов сорваться.

– Неужели? Знаете, если уголовный кодекс не предусматривает проступка, то это еще не значит, что он не может оказаться в списке прегрешений чьего-то человеческого кодекса ценностей.

– Прекрати это безумие, – зашептал Андрей, – я и так уже наказан. Я постоянно вижу тебя в видениях, моя мать отвернулась от меня, карьера рушится стараниями твоей полоумной мамаши…

– Неплохого ты мнения о своей свекрови… Или правильнее ее назвать тещей? – Герман продолжал давить на свою позицию отрицания, – и я так понимаю, что мать Павла таки успела поведать твоей всю правду, раз та изгнала своего любимого интфантильчика из-под юбки. Что ж, ей не чуждо нечто человеческое, или, по крайней мере, угрызения совести.

– Чего ты хочешь? – Андрей резко схватил Германа за воротник и посмотрел на него безумными глазами.

– Не распускайте рук, – Соловьев так же резко оттолкнул Ефремова, – они вам еще пригодятся, чтобы выплывать из той ямы, в которой вы оказались. Причем по своей собственной вине. Если мне не изменяет память, Вы говорили, что сделали это обдуманно и осмысленно. Не предполагали такой реакции и не ждали ее. А точнее не хотели в принципе ее предусматривать. Хотелось свободы, кроме того мамочка так внучков хотела. Правда и она не подозревала, что, сразу оказавшись на свободе, Вы броситесь на сайт знакомств для поиска секса на один раз. Наверное, вы рассчитывали на возможность сбора материала для банка спермы? Так это вы бы и самостоятельно сделать смогли.

– Откуда ты об этом знаешь? – заговорил медленно Андрей.

– Так-анкетка-то в открытом доступе болтается. Смотри, не хочу. Как это вяжется с позицией удержания ценной государственной должности, если любой школьник в состоянии найти твою мордашку на пикантном сайте. Да еще и на фотографии, которую наверняка сделал Арсений, и которая была ему дорога как память.

– Арсений, зачем ты опять это мне говоришь? Я уже слышал это тогда, во время нашей последней встречи!

– Я не Арсений! – закричал Герман, – повторяю еще раз. И я пришел сказать тебе, что спокойной жизни пришел конец, и я сделаю все от себя зависящее, чтобы ты пожалел о том, что разрушил жизнь моего друга! Мы с ним никогда не были любовниками. Просто дружили. И я уважал его выбор! И не предполагал, что он связался с подонком, который под корень выжег из него все, что было для него ценным. Причем даже попытался выставить себя жертвой ситуации. И когда твоя помощь действительно требовалась закрылся со всех сторон, так как боялся сдаться и вернуться. Хотел побороть в себе сильное чувство и уничтожил тем самым того, кого сам любил.

– Арсений, прости меня…

– Иди на кладбище и проси его там! Перед тобой другой человек, который возмущен произошедшей несправедливостью. За то, что ты сделал общество должно объявить тебя изгоем, повесить табличку как на прокаженного…

Герман продолжал говорить и говорить, а внутри у него все переворачивалось, так как он прекрасно видел, что Андрей загнан в угол и не видит выхода из западни. Жалость переполняла его, подобно стакану с водой, в который продолжают лить, не обращая внимание на то, что жидкость уже переливается за край, а у подножия медленно увеличивается лужица…

– …Так что имейте в виду, Ефремов. Вы заплатите за смерти всех людей, которых предали!

– Я говорил тебе, мстят только слабые… Ты должен был простить…

– Не буду повторяться насчет мести. Просто скажу, что эта позиция продиктована еще большей слабостью и диким страхом последствий. Если они есть, что ж, у Вас есть возможность трезво взвесить и принять обдуманное решение о своей участи. Я не прав? Может быть я и есть та самая Рука Господня, что призвана в этот мир, чтобы принести кару?

– Какая к чертям Рука Господня? Арсений, послушай себя сам! Кто мне говорил, что любит больше жизни и наматывал на кулак сопли?

– Какой же Вы неутомимый, Ефремов, – ответил Герман, понимая, что еще немного и сорвется, – вы зря считаете, что я это он. Бесполезная трата сил и дурацкое самовнушение. Глупое и беспомощное. Больше ничего не могу сказать. А ведь производите впечатление серьезного, хорошо воспитанного и отлично организованного человека. Но по Вашим поступкам ведь можно сделать вывод, что это обманчивый образ, которым просто прикрываетесь, чтобы себя обезопасить. Только поверьте моему жизненному опыту – только тот, кто живет настоящими эмоциями и своим истинным «Я» может получить истинное удовольствие от жизни. Игра в маски – это только местная анестезия. И она быстро пройдет, наступит понимание. Тогда можно будет одеть новую маску, или отреставрировать старую. Но это так и останется временным обезболиванием. А душа как была пустой, так и останется. Внутри ничего не будет. Только маски. Мне больше вам нечего сказать. Кстати, – оборачиваясь Герман обронил прощальное – отоспитесь и придите в себя, Ирина Иосифовна дала Вам отгул. Она была очень любезна и просила меня предупредить Вас… Удачи.

Герман скрылся из прихожей и закрыл за собой, а Андрей Ефремов остался посреди помещения с озадаченным выражением лица. Что это был за человек, который выглядел как Арсений, говорил его голосом и даже пользовался тем же парфюмом. И утверждал, что он – это не он. И вот он объявляет себя его палачом, разрешает остаться дома вместо похода на работу, где предстояло много работы в связи с тем несчастным садиком на Гидростроителе, к которому до сих пор не сделали нормальную гидрографическую и геологическую экспертизы. И сорта бетона, в которых Ефремов не разбирался и не мог отличить качественный от полной ерунды. Раньше все это делала Кухарская, которая просекала эти вещи с пол-оборота. Но ведь Савельева не поедет вместе с ним проверять бетон, просто потому, что Андрей не умеет распознать низкое качество… Что же делать?…

А Герман, выйдя из зловонного подъезда старой семнадцатиэтажки вздохнул с облегчением. Больше всего он опасался того, что не справится с волнением встречи. В самой глубине души он продолжал цепляться за это чувство и искренне любил Ефремова, не желал ему всех неприятностей, что наговорил. И даже до сих пор не совершил ни одного действия, которое бы навредило Андрею. Но в скором времени от слов придется переходить к делу. Научиться действовать и поступать так же безжалостно, как это делал Ефремов ранее. Раз взялся за гуж – не говори, что дюж. И ведь все это только начало…

Герман поймал такси и назвал адрес детского дома. Он договорился там встретиться с Ташей. Предварительно он одел солнцезащитные очки и надвинул на лоб шляпу. На вахте администраторша не сразу распознала его, и, в конечном счете, не узнала. Таша была в кабинете одна:

– Ну что, – спросила она, – сделал то что собирался?

– Да, – Арсений снял очки и тяжело опустился в свое кресло, – и это было очень тяжко…

– И не сомневалась, – ответила Наталья, – вся твоя жесткость всегда оставалась на словах, дальше не доходило. Разве нет? Не мотай головой, сам знаешь, что это чистейшая правда. Вот когда ты действительно совершишь что-то серьезное, чтобы отомстить ему, тогда я поверю, что ты изменился.

– Оставь. Мы здесь не для этого.

– Хорошо, – сказала Таша, – сейчас я его приведу.

– И ты убедишься, что я не имею никакого отношения к случившемуся со Светланой.

Вскоре Таша привела в кабинет Лешу Багрицкого. Он заметно изменился, его пугающая угрюмость сошла на нет, на щеках появился румянец, а лицо заметно округлилось – все-таки в детском доме очень неплохо кормили. Арсений снова одел темные очки и повернулся к окну.

– Леша, – сказала ему Наталья, – с тобой хочет поговорить один друг.

Арсений развернулся в кресле и снял очки:

– Арсений, – подпрыгнул Леша, – где ты был все это время? Почему не приходил?

– Так получилось, – ответил ему Савельев, – но теперь мы будем видеться чаще. Я просто очень долго болел и не мог быть с вами.

– А теперь?

– Я буду тебя навещать, – загадочно сказал Арсений, – но мы с тобой условимся об одном.

– О чем? – Леша с интересом смотрел на Савельева и не верил в то, что тот, живой сидит прямо перед ним.

– Ты никому не скажешь, что мы виделись! Это будет наша тайна. Договорились? Ты ведь уже достаточно взрослый, чтобы у тебя были свои секреты от взрослых?

– Конечно, – парень мотнул своей светлой головой, – но я должен тебе кое-что рассказать о Свете. Она плохая!

Арсений и Таша переглянулись.

– В каком смысле плохая? – удивился Савельев.

– Я подслушал как она болтала по телефону с какой-то подружкой. Она говорила, что ты умер, и что ни она, ни Андрей какой-то не виноваты в этом. А только ты виноват, потому что ты плохой и вредный и что-то гадкое этому Андрею сделал. Света на нем просто помешалась. А он на нее внимания не обращал совсем. Так что она плохая. Зачем-то еще соврала что ты умер.

– А тебе она это говорила?

– Нет. Последнее время она мало что мне говорила, все сожалела, что я не в интернате. А я не хочу в интернат!

– Хорошо. И не будешь, я тебе обещаю, – сказал Арсений, – а здесь тебе хорошо?

– Очень. Но я хочу к тебе. Мы тогда так здорово у вас с Пашей и Светой отдыхали! Как там он?

Арсений и Таша снова переглянулись.

– Паша уехал, – сказал Савельев.

После того, как Таша отвела ребенка назад в группу и вернулась, Арсений спросил ее:

– Ты убедилась в том, что я не имею к этому безумию никакого отношения?

– Пока что не полностью, на самом деле, – ответила Таша, – пока что у меня не сошлась головоломка.

– А где пистолет, из которого он это сделал?

Так я тебе его и отдала сразу, – подумала Таша, продолжавшая думать, что Арсений играет с ней.

– Я отдала его Суворовой. Ты же не хочешь раскрывать себя перед ней?

– Еще не время. А она здесь?

– Представь себе, нет!

– Таисии Николаевны нет на рабочем месте в одиннадцатом часу дня? Это какой-то безумный нонсенс!

– Я сейчас позвоню ей. Вчера ее телефон не отвечал.

Таша набрала номер Суворовой, но он по-прежнему не отвечал на ее запросы:

– Странно, – сказала она, – на даче всегда ловил. А сейчас нет.

– Что-то не так идет. Чтобы Таисия была вне связи столько времени. Определенно, что-то произошло.

– Прекрати нагнетать атмосферу, – возмутилась Таша, – объявится.

– Держи меня в курсе, – сказал Арсений, одел очки и шляпу, снова став Германом, – а я поеду на свою работу. А то уже сильно задержался…

Он действительно отправился в штаб, где следовало наладить дальнейшую работу. К величайшему ужасу Германа в тот же день открылось, что чьими-то стараниями, весь обслуживающий здание персонал, остался от предыдущего государственного учреждения, обитавшего на этой территории. А поскольку в этом здании обитал детский центр дополнительного образования, то и контингент подобрался соответствующий. И если заведующая хозяйством, милейшая женщина Светлана Степановна еще отличалась адекватностью, то большинство ее подчиненных просто не понимали куда попали. Этим веселым утром Герман выдвинул задачу:

– Надо организовать трансляцию радиоточки на территории здания. Записать радиорекламу, привлекать посетителей. В конечном счете, наша основная цель – расширение влияния.

Заваривая эту аферу Арсений не предусмотрел, что в подчиненном ему здании работают люди, отвыкшие от любой формы активности и жизни и единственным составляющим должностной инструкции охранницы и двух администраторш, являлось слежение за сотрудниками и доклад начальству о том, чем конкретно занимаются сотрудники. Причем обе пожилые женщины, занимавшие пост администратора, регулярно отлучались с основного места и с интересом в открытую слушали беседы работников. Арсений же оказался под шквальным огнем взгляда одной из бесноватых бабушек неопределенного возраста за то, что посмел появиться на рабочем месте в половину двенадцатого. Но еще больше ее возмутил тот факт, что после двенадцати по всей территории здания начала разливаться музыка, прерывавшаяся небольшими текстовыми вставками различной тематики. Штаб организации планировал организацию социальных проектов, которые следовало пропиарить.

– Мне на вахту уже поступали несколько недовольных звонков от жильцов окрестных домов, – сказала она, когда Арсений случайно оказался в холле.

– Позвольте, – заметил Савельев, – до ближайшего жилого дома минимум метров сто по прямой.

– Это неважно, – поучительно вытянулась старуха. В ней не было ничего того, что очень нравилось Арсению в Светлане Степановне, недавно перемахнувшей за шестьдесят. Завхоз была крайне милой женщиной, которая старость была к лицу. Эта же дама, имени которой не хотелось запоминать, больше походила на некрасивую воспитательницу, училку-неудачницу, а еще на надзирательницу женской тюрьмы. В последнем учреждении Герман никогда не бывал, но думал, что именно так и должны выглядеть там охранники – старые, некрасивые и отталкивающие своим постоянным негативом.

– Ну… Здесь я принимаю решения, – сказал Герман, – так что если позвонят снова, то переведите звонок на мой номер.

– Я лучше дам им номер Александра Дмитриевича! – гордо заявила старуха, искренне считавшая, что именно 18-летний президентский сын всем заправляет.

– Попробуйте, – усмехнулся Герман, – только хочу вам напомнить, что право подписи здесь за мной. И сразу после этого вам придется рассылать резюме и искать другое место работы.

– Это мы посмотрим еще, – с гордым вызовом ответила старуха.

Соловьев вернулся в свой кабинет и встретил там Степановну, которая перебирала свои бумажки:

– Откуда взялась эта катастрофа в здании, – спросил Герман завхоза.

– О ком ты?

– Об этой жуткой бабке на вахте. Она меня только что отчитала, что музыка громко играет!

– Ну так при старом начальстве она за счет этого на коне и была. Постоянно докладывала тому, кого считала положением выше. А народ здесь работал такой, что панически боялся любых жалоб…

– Да уж, – сказал Герман, – смотря на такие создания, задаешься вопросом, а адекватно ли в принципе требование морали уважать старость.

– Что она тебе сказала?

– Собралась жаловаться Саше. Будет особо весело, если она позвонит ему во время лекции в университете…

– Эта старая больна. Одинока. Вся ее жизнь состояла в ковырянии в чужом грязном белье. Так что там неоткуда взяться чему-то ценному или полезному. Искать бессмысленно.

– Но почему ее не уволили?

– А куда ее? Сдохнет же одна!

– Это не причина, чтобы держать здесь такого человека? Почему все должны ее терпеть…

Тут его отвлек телефонный звонок.

– О! А вот и Саша. Как оперативно, – улыбнулся Герман и ответил, – да, я тебя слушаю. Нет, я ей номер не давал. Музыку запустил, как мы задумали, джинглы играют. А та что тебе звонила досталась в наследство от старого здания… Так радикально? Хорошо, с радостью исполню волю президентского, прости пожалуйста, премьерского сына. Вечером расскажешь, что ты ей там наговорил.

Герман выключил телефон:

– Как-то она быстро занялась собственными похоронами, честное слово. Александр Дмитриевич Волков в бешенстве от того, что его отвлекли от семинара по международному праву!

– И что он сказал?

– Подготовить приказ на увольнение.

Герман, с видом победителя выплыл в холл, где сидела уже заметно побледневшая администраторша, отлично понимавшая, что сейчас начнется:

– Итак, дорогая моя, – начал свою речь Соловьев, – я смотрю ты показала всем как отлично умеешь пользоваться телефоном и распускать свой гадкий язык. Надеюсь, Саша достаточно внятно объяснил тебе кто именно нанимает сюда персонал и наводит порядок. И теперь я хочу сказать, что даю час на то, чтобы на мой стол легло твое заявление об увольнение по собственному желанию. Можешь придумать любую наиболее траходеличную причину, я разрешаю. Но завтра тебя тут быть не должно. И более того, любой, кто хочет остаться здесь работать должен для себя понять, что старые времена прошли разом и навсегда. Мне не нужны сотрудники, которых нанимают только для того, чтобы они следили за другими и докладывали кто и что делает или не делает. Мне нужно, чтобы все работали…

– Я, – попыталась вставить администраторша, – только хочу…

– Все что ты хотела, ты сказала Александру Дмитриевичу, и я полагаю, он достаточно внятно указал тебе на свое место. Руководитель здесь я. И точка. Александр пока не может им быть. Да, скоро он получит свой диплом, и, возможно, пойдет работать сюда. Но проблема в том, что сегодняшний музыкальный перфоманс был его идеей. И тот факт, что он вам помешал стал последней каплей.

Довольный Соловьев вернулся к себе. Степановна уже поджидала его для допроса:

– И как?

– Получила по полной программе. В течение часа положит заявление об увольнении, так как я дал ей понять, что больше здесь жить за счет доносов не получится. Мне не понять эту категорию паразитов. Устраиваться работать только с расчетом на возможность добиться расположения начальства благодаря активным докладам о бездеятельности других. Откуда они берутся?

– Ой, Герочка, – отмахнулась Степановна, – будто сам не знаешь, что все они сохранились со старых времен. Что тогда находились нуждавшиеся в их услугах, что сейчас. И эта тоже без труда найдет себе уголок в какой-нибудь серой конторе, где руководитель мнит себе, что этими действиями сохраняет дисциплину в своем учреждении, а на деле просто создающий нездоровую атмосферу.

– Но почему? Я понять не могу, если те, кто моложе отлично понимают всю слабость и ущербность такой позиции, все равно находятся отдельные личности…

– В основном они тоже из старых времен. Так что надо просто потерпеть, когда мы вымрем, – улыбнулась Степановна, – мне ни за что не стыдно, хотя меня тут склоняли налево и направо. А в итоге, осталась я одна. Но никогда не ходила в этот кабинет, чтобы доложить о ком-то подобные вещи…

* * *

Андрей Ефремов не смог удержаться дома. Ноги сами повели его в сторону рабочего места. Коллеги искренне удивились появлению начальника:

– А мы сказали, что у тебя отгул, что мама твоя приболела…

Какой цинизм, – думал Андрей, – она еще посмела и маму сюда приплести. Ефремов быстро поднялся в кабинет Савельевой. На его удачу та не была занята и с радостью пустила его в свой кабинет:

– Ну как, – спросила Ирина Иосифовна Андрея, – принес заявление? Почему не остался в отгуле.

– Нам нужно серьезно поговорить, – спокойно сказал Ефремов и по-хозяйски нагло расселся в кресле.

– Интересно на какую тему, имей в виду, что помимо твоих личных проблем у меня множество проблем. В частности, с этим садиком на Гидростроителе. Его сдавать в эксплуатацию надо, а у меня ни одного акта по бетону нет. Я не представляю из чего собрали этот теремок…

– Я не собираюсь сейчас это с вами обсуждать.

– Сейчас рабочее время!

– Плевать…, – Ефремов потянулся, – и заявление я писать не буду!

– С чего это вдруг?

– А вы хотите, чтобы я поднял шумиху насчет того, что ваш сын жив? Так я это вам устрою по полной программе, с цветами и фейерверком. И место в первом ряду тоже обеспечу.

Ирина Иосифовна сохраняла хладнокровие и смотрела на Ефремова с нескрываемым отвращением. Она отлично понимала, что все это прямое следствие визита Арсения к Андрею. В принципе это логичный ход, которого они ждали. Но как же он предсказуем. Что вообще ее сын нашел в этом слизняке?

– И ты, мой дорогой, – спокойно проговорила Савельева, – считаешь, что сможешь со мной тягаться? Так уверен? И ты уверен в том, что все базы данных, включая картотеку ДНК подтвердят твой бред? Вспомни о том, чей крестник мой сын. И задумайся еще раз над своими словами. Тебе просто никто не поверит.