Текст книги "Курятник. Вторая часть продолжения романа «Сын Президента»"

– Тебе не понять, – процедил Андрей сквозь зубы и тут почувствовал вибрацию телефона. Пришло сообщение. Он открыл его и прочел:

«А теперь ты не хочешь попросить у мамочки справку об истинности ее заболевания?»

* * *

В этот сумасшедший, во всех отношениях день, Регина, по своему обыкновению проснулась рано утром. Приготовила и обслужила завтрак, после чего убрала и вымыла всю посуду и занялась уборкой. Легкое недомогание, которое посетило ее в момент езды на пылесосе по гостиной, показалось чем-то временным и, скорее всего, проходящим.

Казалось, что пыли в этот день было как-то особенно много, а сам процесс тянулся, подобно тяжелой и липкой массе. Организм требовал отдыха, и минуты становились тяжелыми и тягучими, подобно вареной карамели. Вдобавок по какой-то не самой приятной и адекватной причине, навязчивые боли в пояснице не желали ее отпускать. К вечеру они усилились настолько, что гувернантка с трудом передвигалась. На ее счастье вся семья ужинала за пределами квартиры, благодаря чему удалось отдохнуть.

В одиннадцатом часу приехали Максим с Женей и Сашка. Они по обыкновению добыли в холодильнике пиво и вяленого осьминога и расположились для обсуждения предстоящей бурной деятельности. В какой-то момент Максим сказал:

– Я что-то достаточно уже принял, пойду налью морс.

Вернувшись с кухни, он озадаченно отметил:

– Регины нет. Она, вроде бы, всегда нас дожидается, прежде чем лечь.

– А сегодня не стала, – заметила Женя, – мы же звонили и предупредили, что не знаем, когда вернемся.

– Это верно, – согласился Максим, – но все же очень странно.

– Пойди и проверь у нее в комнате, – сказала Женя.

Максим последовал ее совету и буквально через несколько мгновений его беспомощный крик потряс всю квартиру:

– Регина, что с тобой?

Сашка и Женя как по команде вскочили со своих мест и побежали в комнату кухарки. Та лежала на полу, была в сознании, лицо казалось немного бледным, а выражение испуганным. Встать с пола самостоятельно она не могла:

– Проклятая поясница, – говорила она, – за что мне такое наказание? С утра сегодня как затянуло, так и не хочет отпускать. Проклятье. Максим, найди мне гель в холодильнике, спину намажь. К утру пройдет.

– Сейчас сделаю, – ответил Максим.

– Только попробуй! Вы тоже не девочка, чтобы спасаться мазями. А если это не мышечное, а почки?

– Сроду проблем с ними не было!

– А если появились? Нет уж. Я вызываю скорую, – скомандовала Женя и взяла трубку городского телефона, – мы срочно едем в больницу! И почему в этом доме единственным здравомыслящим существом в экстренных ситуациях оказывается беременная женщина, которая готова реагировать на все без паники…

А молодой бройлер все продолжал и продолжал набирать вес. С его стороны это было очень рискованно…

19. Это пройдет

Песни не исцеляют подобно лекарству

Любовь и болезни.

И лишь та самая легкая боль в душе

Отпустит ненадолго, подарит жизнь.

Это пройдет…

Появится кто-то, сыграет на струнах души

Ты увидишь его на улицах города,

Он станет иллюзией, а ты для него – песней…

Current Music – Aleandro Baldi – Passerà

Семейный ужин продолжал ионизировать воздух. Частицы газа вращались по комнате, постоянно перескакивая через мысленные электрические разряды. Молекулы быстро разгонялись, и те, которым не удавалось вовремя проскочить в нужном направлении, лопались испуская приятный запах. Арсений и Ирина Иосифовна стоили друг друга, и потому подобная странная словесная дуэль была особенно яркой и неподражаемой. Мать не хотела говорить сыну в лицо о том, что она уверена в его откровенной слабости. Арсений же продолжал убеждать себя в обратном. Хотя даже тот факт, что он снова завел себе змею, чего не позволял себе пять лет из-за фобии Андрея к рептилиям, указывал на внутреннюю боязнь Савельева, допущение того, что этого человека можно вернуть назад. Ирина Иосифовна про себя отлично знала, что змеи будут очень скоро проданы, как только Ефремов нарисуется на пороге этой дорогой и стильной квартиры в фешенебельной жилой башне.

– Может быть хватит ему? – сказала Арсению мать, – в конце концов, он уже достаточно наказан. Его карьера уничтожена.

– Секундочку, пока что он продолжает у тебя работать и с его карьерой все более чем благополучно. Поэтому я и настаиваю на том, чтобы ты закончила наш план. Все-таки Андрей сам испортил свою жизнь необдуманными поступками и глупостями. Только не поплатился за это.

– Откажись от этой мести. Надо начать свою жизнь заново. Отпусти его и забудь?

– Нет, – ответил Арсений, – и не подумаю…

Данный диалог мог продолжаться до бесконечности, но их отвлёк звонок телефона, оповещавший о сообщении. Соловьев взял мобильник и прочитал полученное. После чего быстро набрал номер:

– Я слушаю, что случилось. Как? – Арсений занервничал и вскочил на ноги, – когда это произошло? Почему только сейчас сообщаешь? Ладно, проехали. Я еду в больницу, там разберемся…

– Что там, – испугалась Ирина Иосифовна, – зачем тебе в больницу?

– Пашка, – Арсений упал на диван и зажмурился, – он погиб…

– Как?! – подпрыгнула Савельева, – что там случилось?

– Он выпал из окна…, – вдруг он поднялся с дивана и уверенно сказал, – я должен его видеть. Мы едем в больницу.

– Опомнись! Тебя там могут узнать?

– Все равно. Я должен был бороться за его свободу и не стал этого делать. Я несу ответственность за его смерть и поэтому обязан сейчас быть там и высказать Виолетте все что я о ней думаю…

В больнице Арсений оставил мать в приемном покое, а сам удалился в морг, чтобы в последний раз увидеть Пашку. Это зрелище произвело на него неизгладимое впечатление, и Савельев долго не мог прийти в себя от увиденного. А тем временем наверху произошло то, что и должно было случиться, когда несколько знающих друг друга людей оказываются в одном и том же месте:

– Тетя Ира? – услышала Савельева голос Жени Суляниной, а ныне Волковой.

– Ой, – попыталась улыбнуться Ирина Иосифовна, но в результате получилось неестественно, – привет. Что ты здесь делаешь? Что-то с ребенком?

– С ребенком все отлично, он скоро начнет активно проситься на Белый свет. Президентской горничной стало плохо, – ответила Женя, – мы привезли ее на обследование.

– Саша и Максим здесь? – испугалась Савельева.

– Да, они говорят с врачом и скоро спустятся.

Вот только этого мне не хватало для полного счастья, – подумала Ирина Иосифовна, – если сейчас они все столкнутся с Арсением, то есть с Германом, то все раскроется.

– Постарайся их увести, пока Арсений не появится.

– А точнее Герман, – напомнила Женя, – вы не очень-то осторожничаете, раз так свободно появляетесь вместе.

– Пашка погиб, – ответила Савельева.

– Какой такой Пашка? – удивилась Женя, – он мне ни о каком таком Пашке при встрече не говорил.

В этот момент у Ирины Иосифовны в голове проскочила мысль о том, что Арсений не сказал ей что именно он поведал Женя и что говорить не следует. Сама девушка была заметно удивлена и расстроена тем фактом, что он утаил этот факт. А раз он открыто показал ей свое недоверие, то пусть объяснится. Тут ситуация усложнилась еще больше, так как Савельева услышала:

– Ирина Иосифовна?! – это была Таша.

– Здравствуй, Наташа, – узнала ее Ирина Иосифовна.

– Как вы здесь очутились? Пришли к Пашке?

Женщина откровенно не знала, что ей сейчас следует сказать и как соврать получше. Но в голову ничего не приходило:

– Наташа, – сказала Ирина Иосифовна, – нам надо поговорить. Женя, я не буду дожидаться мальчиков. Потом как-нибудь встретимся.

Озадаченная Женя проводила ее удивленным взглядом и решила, что в ближайшее время она разузнает у Германа всю правду, а не ту часть, которую он рассказал.

Тем временем, Ирина Иосифовна завела с Ташей диалог на тему Арсения, стараясь увести ее подальше от Приемного покоя. Однако, когда честные люди пытаются врать, все получается в худшем виде. Таша столкнулась с Германом лицом к лицу. Он выходил из лифта и налетел прямо на них.

– Это ты? – чуть не подпрыгнула Наталья, – так вот почему я твою маму тут встретила? Ты все-таки жив?

– Да, – спокойно ответил Арсений.

– А мне сказать ты не мог? Мы все чуть не сошли с ума…, – Таша переходила на повышенные тона, поэтому Герман/Арсений принял решение быстро завести ее в лифт вместе с Ириной Иосифовной и спокойно поговорить без свидетелей. Еще в лифте Таша продолжила свою тираду, – Что ты за эгоист? Заставил поверить нас в свою смерть!

– У меня не было времени и возможности это сделать, – оправдывался Арсений.

– Ну конечно, – разозлилась Таша пуще прежнего, – тебе просто хотелось, чтобы реакция на трагедию была более естественной. Чтобы нам не пришлось на похоронах лишь изображать из себя скорбящих полудурков. А сам сидел в сторонке и посмеивался.

– Это неправда! – ответил на обвинения Арсений, – я действительно не имел возможности кого-либо предупредить. Я долгое время сам находился между жизнью и смертью, и то что меня спасли в определенном смысле можно списать на чудо.

– Это так, – продолжила Ирина Иосифовна, – кроме того, став жить под другим именем он мог сильно рисковать контактами с вами.

Они вышли на верхнем этаже и поднялись на открытую смотровую площадку на крыше больницы. Там Таша дала волю своим эмоциям по полной программе:

– Да кем ты себя возомнил? Зачем вообще нужен этот маскарад со сменой имени? Считаешь, что этим расквитаешься со своим Андрюшей? Да он срать хотел на твою болезнь и на то, что ты вроде бы как погиб. Он даже на похоронах не появился, я ему в тот день звонила, даже трубку не взял. Видать общество Багрицкой ему было интересней. Жаль ее больше нет с нами, а то бы тоже порадовалась… И у меня теперь есть серьезные опасения думать, что это твоих рук дело.

– Какое еще дело? – изумился Арсений.

– А ты будто и не в курсе, что сегодня утром маленький Леша возвел башку своей сестры в степень одного большого отверстия при помощи пистолета?

– Что? – ахнула Ирина Иосифовна и в ужасе посмотрела на сына.

– Впервые слышу, – Арсений действительно был сильно удивлен этой новостью, – я для себя покончил с ней, когда избил у себя в кабинете.

– Ты поднял руку на девушку, – испугалась Савельева.

– Да, – ответила Таша, – я была тому свидетелем. А также я согласна с тем, что она правильно получила. Я бы еще добавила, но мне это существо ничего плохого не сделала. А теперь Света убита, ее убийца очевиден, но я не верю, что шестиклассник способен просто так, на пустом месте взять и застрелить любимую сестру.

– Ну, – заметил Арсений, – она то к нему никогда теплых чувств не питала. Все рвалась его сдать в какой-нибудь кадетский корпус, чтобы не следить и не заниматься его воспитанием. И бегать вместо этого по своим многочисленным самцам…

– Но вернемся к нашим баранам, – заявила Таша, – смерть Светланы мне, честно говоря побоку, не считая того, что я сейчас в детском доме отвечаю за ее брата, который пока и не осознал того что сделал. Ему предстоит долгое и тяжелое восстановление и помощь хорошего психиатра. Так что, если ты к этому причастен, я простить этого не смогу. Но ведь… Паша мог бы остаться в живых…

– Ты хочешь сказать, – пошел в наступление Арсений, – что моя вина состоит в том, что я не кинулся на амбразуру чтобы бороться за него с его законным представителем? Ты же понимаешь, что суд бы я проиграл. Андрей бы никогда не пошел туда свидетельствовать на моей стороне. Таким образом в случившемся с Пашкой моей вины нет. Адскую машину запустил не я.

– Это правда, – спокойно вставила свои пять копеек Ирина Иосифовна.

– Отлично, – подвела итог Таша, – у нас никто не виноват. Все сняли с себя ответственность. Превосходно.

– Нет, – сказал Арсений, – я не согласен. И поэтому я не намерен сдавать позиции.

– Кстати, что это была за девушка, с которой вы беседовали, – спросила Ирину Иосифовну Таша.

– Какая еще девушка? – испугался Арсений.

– Здесь Женя, – ответила Савельева, – И Максим с Сашей тоже. Я тебя предупреждала, что эта вылазка может быть опасной и необдуманной. И тебе еще предстоит им объяснить… Потому что я разболтала Жене про Пашку…

– Черт, – схватился за голову Арсений, – она ничего не знала о моей жизни с Андреем и Пашкой… Что же делать?

– Не знаю.

Таша смотрела на сына и мать раздраженно. Она пока не могла сформулировать своего отношения к ситуации и занять внятную позицию.

– Придется им рассказать о моей жизни, – сказал Арсений.

– Ты им признаешься? – испугалась Ирина Иосифовна.

– Разумеется нет. Ты выступишь в роли его матери, а я продолжу быть Германом.

– Погодите, – заметила Таша, – а куда вы денете меня? Может я не хочу играть по вашим правилам.

– Ты хочешь сказать, – сказал Арсений загадочно, – что не хочешь отплатить за то, что случилось с Пашкой? Полагаю, Андрей и Виолетта вполне заслужили…

– Возможно. Но Виолетта умерла сегодня. Причем при обстоятельствах, которые тебя могут порадовать, – сказала Таша.

– Ее болезнь все-таки победила, – понял Арсений, – и что за обстоятельства?

Таша задумчиво посмотрела на Савельева и произнесла:

– Неужели все случайности сговорились и складываются в твою пользу. Я бы тоже решила, что это твоих рук дело. В общем, Виолетта поехала к маме Андрея и умерла у нее на руках в ее рабочем кабинете. Успела она ей что сказать или нет мне неизвестно, так как Андрею я не звонила, да и не собираюсь. Думаю, что его и пашкина смерть особо не заденет за живое.

– Думаю, если его мамаша в курсе, – мечтательно процедил сквозь зубы Арсений, – в их милом зоопарке в Подосинках сейчас творится романтическая семейная сцена с последствиями и не только. Хотел бы я поприсутствовать при этой феерии.

– Бедная женщина, – сказала Ирина Иосифовна, – я не знаю, что бы сделала, если бы мне про тебя такое сказали…

– Ты бы сказала, что давно в курсе, зевнула и заявила, что у тебя три важных совещания через полчаса, – ответил Арсений, – я слишком хорошо тебя знаю.

– Я просто пытаюсь себя на ее место поставить…

– Не получится, – ответил Савельев, – потому что ты никогда не предъявляла мне требований с точки зрения эгоистичной показухи. А его мамаша, учитывая то, как она ждала внуков, страдала этим последний год в усиленном режиме. И потому она тоже виновата в случившемся. Но мы отвлеклись. В любом случае надо идти отлавливать президентскую чету…

– Хочу тебе напомнить, – осторожно заметила Ирина Иосифовна, – что речь идет о чете премьер-министра…

– Учитывая, что они на одно лицо, – ответил Арсений, – сути это не меняет. Я сейчас позвоню Жене, и мы встретимся и отыграем назад твою небольшую ошибку. Зато расскажем братьям о том, какие несчастья покойный Женин друг перенес по вине преступного режима их папочки… Таша, ты с нами или будешь играть в праведную обиду?

– Твоя взяла, – отмахнулась она, – на самом деле я очень рада, что ты жив…

Арсений внутренне перевоплотился в Германа, позвонил Жене и предложил встретиться в приемном покое. Вскоре все шестеро уже сидели в небольшом кафе неподалеку от гостиницы, пили чай и внимательно слушали друг друга:

– Регине придется провести в больнице неделю, – заметил Максим, – она себя так загонит. Еще бы немного и почки могли отказать…

– Так если тянешь в одиночку все хозяйство, – сказал Сашка, – это неудивительно. Но мы отвлеклись. Вы хотели нам поведать нечто, что очень озадачило Женю.

– Хорошо, – согласился Герман и пересказал всю историю злоключений Арсения, разумеется упустив тот факт, что он сам и является этим самым человеком.

– Какой ужас, – прошептала Женя, – я и не знала всего этого.

– Ну ты же не видела его сколько лет, – ответил Арсений.

– Много, – сказала Женя, – и все равно, почему он не обратился к нам за помощью.

– Ничего удивительного, – вступила в разговор Ирина Иосифовна косо поглядывая на Германа, – он посчитал нормальным сбежать с Севера от моих связей, хотел побольше самостоятельности, свободы. Не понимал, что этим может набить себе шишек…

– А в итоге разбил голову, – вовремя перебил мать Герман, он всерьез опасался, что она может ляпнуть что-то неосторожное, – и сейчас я не намерен сидеть сложа руки.

– Этот Ефремов, – сказал Сашка, – просто безответственный инфантил и маменькин сыночек. Очень желаю, чтобы мать Пашки успела все рассказать его матери. Хотя, она скорее предпочтет думать, что ничего не знает. И будет продолжать давить на него, просить деточек. Самое гадкое, что все это дурно пахнет из-за замечательного закона, что собрались протащить через парламент больные на голову с Крысулиной во главе. Возятся с бог знает чем вместо того, чтобы действительно решать проблемы государственной важности… А вашего Ефремова и правда стоит наказать.

– А не проще ли простить и не связываться? – попыталась вставить Таша, чтобы перевести беседу в иное русло, но в результате получился обратный эффект, – в конце концов, чтобы не пачкаться…

– Не выход, – заметил Герман.

– Но месть, это выход для слабых…, – сказала Женя и поймала недовольный взгляд Сашки.

– Ничего подобного, – вдруг выступил Герман, прежде чем Сашка успел открыть рот и начать полемику на свою любимую тему «вендетты», – мне кажется, что все, что окружает понятие «мести» здорово застраховано моралью. Причем страховка эта нужна не столько праведникам и тем, кто страдает от предательств или преступлений, а в большей степени главным виновникам. Иными словами, мораль служит на благо Зла.

– Это как? – открыла рот Женя.

– Очень просто. Представь себе, что ты совершаешь подлость, после чего вместо того, чтобы бросаться исправлять все то, что натворил, сидишь с постным выражением лица и заявляешь: «Мол, прости меня и отпусти. Месть – это удел слабых, а сильные прощают». Вот тут-то и кроется главная загвоздка. Подлец пойдет творить Зло дальше, потому что не получит никакого внятного обратного отпора. Ведь такой поступок сам по себе является антиморальным. Зато все его действия будут по-прежнему просто осуждаться моралью, не более того. Но этому человеку на понятие морали глубоко фиолетово, если не сказать грубее. Следовательно, установка на то, что месть удел слабых работает исключительно на пользу тех, кто совершает подлости и предательства, прекрасно осознавая, что справедливого возмездия не последует. Ведь это идет вразрез с принятыми нормами морали. А на самом деле происходит банальная подмена понятий. Подлец, кроме шуток, боится мести. Именно для того, чтобы себя обезопасить и было изобретено это прекрасное объяснение. Мол мстят только слабые. Это в корне неверно. И это придумано изначально теми, кто находился на стороне зла, чтобы в дальнейшем это зло спокойно и безапелляционно оправдывать. Почему-то у нас принято считать, что если жертва смеет дать отпор своим обидчикам, то тем самым опускается до уровня своего недоброжелателя. Что же это получается, следовательно, если меня ограбили, то тот факт, что я пишу в полицию заявление, и это является, по сути своей, местью, то опускаюсь до уровня бандитов? Что за странная двойная мораль? Уголовный кодекс предусмотрел преступление – прекрасно, месть за него допустима. Статьи нет – все, вы свободны и если посмеете пытаться восстановить справедливость, то сами окажетесь по уши в дерьме и всех вытекающих из этого обстоятельствах. Где тут хваленая справедливость и на кого она на самом деле работает? Что там нам религия подсказывает? Подставить другую щеку? Если тебя ограбили, дай порыться в другом кармане, может там что получше найдется? Это нельзя считать справедливым! Так же и с местью. Что плохого в том, что я хочу ответить человеку на ту несправедливость, которую он осуществил по отношению ко мне? И почему я, как жертва, в данной ситуации в глазах морали буду выглядеть хуже своего обидчика? Так что тут большая проблема в двойственности морали и ее абсолютной несостоятельности. Поэтому я против такой дрянной морали. Я считаю, что если месть вполне допустима с точки зрения моей системы ценностей и философии, то никто не имеет права ее осуждать!

– Черт, – вырвалось у Сашки, – ты сказал все что я думал на этот счет, но не мог выразить в словах…

– Мои поздравления, – заметила Женя, – Герман, ты только что подарил Мефистофилю его заветное оружие…

– Но в этом есть одно но, – сказал Максим, – если тебя ограбили на улице, то это сделали малознакомые тебе люди. Или ты их вовсе не знал. А кидает тебя человек, который хорошо знаком.

– И что? – удивился Сашка, – почему близкие люди не могут нас обкрадывать?

– Именно, – сказал Герман, – а в случае, когда тебя просто кидают, то происходит кража твоего собственного времени и чувств, которые ты испытывал к человеку. Это самое натуральное надругательство и издевательство, заставить человека развернуть свои эмоции на сто восемьдесят градусов, а потом сильно удивляться, что человека хватило смертельное заболевание. По-вашему нормально, что семнадцатилетний пацан остался один с тяжело больным человеком на руках.

– Да, – ответила Таша, – и он таскал его после обмороков по всей квартире. Не отходил ни на шаг.

– А потом милая мамочка вывезла его оттуда подобно манекену, – ответил Сашка, – почему же он за него не боролся?

– Виолетта угрожала судом, – вставила Таша, – там было невозможно бороться, – она покосилась на Германа, – Арсения это здорово подкосило.

– И кто ж его таскал по квартире, после того как Пашку увезли?

– Никто, – сказала Таша, – я взяла у него комплект ключей, но находиться там круглосуточно не могла. Марина к нему забегала, но у нее тоже времени особо не было свободного, поступление… Отключался, приходил в себя, потом наощупь добирался до кровати. Пару раз такое при мне было, когда у него сразу отшибло и слух, и зрение, и голос разом. Я звоню Ефремову, а он мне – хватит меня разводить, пусть вызывает скорую, меня все это не касается, я уже удалил его из своего модного телефона.

– Хотел бы я посмотреть на его мамашу, – сказал вдруг Сашка, – когда ей эта Виолетта все рассказала. Представляю себе такой тип женщин.

– Откуда ты знаешь, – вдруг вступилась за нее Ирина Иосифовна, – даже не видя ее в глаза?

– Сужу по тому, какого прекрасного подлеца она воспитала, – ответил Сашка, – Безответственного и отвратительного. Настолько, что он даже не мог ей самой признаться в том, из какого теста сделан. И самое отвратительное, что за свой поступок наше замечательное общество не отреагирует, пока его… Ой. Как же я сразу об этом не подумал…

– О чем? – испугалась Женя.

– О том, что надо придать это огласке. Завтра же поговорю об этом с Волковым. Чаще всего он прислушивается к тому, что мы говорим. Ведь еще немного и эта ненормальная Крысулина действительно протащит этот безумный закон…

– А ты не боишься сделать только хуже? – вдруг спросила Таша.

– Попытка не пытка, – заметил Герман. Он понял, что правильно сделал, посвятив президентских сыновей в подробности этой истории. Теперь они смогут сыграть на его стороне и усилить эффект от задуманного плана. Кроме того, всегда приятно, когда находишь людей, которые мыслят почти так же, как и ты сам. И никакого «потребительского отношения» в этом нет. У Сашки Волкова глаза горят и это заметно.

В тот момент Арсений не подозревал, что именно творилось в голове у Сашки, который, в этой истории, нашел очередной прекрасный осиновый кол, который хотел вбить в подыхающее, как он считал, тело вампирской политической системы, установленной его отцом. Ведь главное, что он смог выловить из этой ситуации – тот факт, что два гея четыре года воспитывали ребенка своего пола и он не перенял у них сексуальную ориентацию. Оказавшись в машине без свидетелей Сашка поведал свою идею Максиму и Жене. Те не разделяли его оптимизма по этому поводу:

– Не совсем корректный пример, – сказала Женя, – я бы даже отметила, что он совершенно нетипичный. Да, большинство геев, нормальные, обычные люди, как тот же Арсений или Андрей, хоть я его и не видела никогда. В толпе их не вычислишь, такие же, как и мы. А говорить с отцом на эту тему бесполезно. Потому что не пойдет он против серой массы, которая сейчас бултыхается в нашем парламенте…

Однако, следуя принципу, что лучшие шишки – это набитые самостоятельно, Сашка таки выволок на всеобщее обозрение замечательную тему и пересказал все Волкову-старшему в подробностях.

– И что с того? – удивился Дмитрий, вскинув брови, – по-твоему, я не знаю, что таких людей много и все они, в основном, нормальные, работящие люди?

– Но закон Крысулиной это бред сумасшедшего! – настаивал Сашка, – она хочет заставить всех этих нормальных, как ты выразился, людей, покинуть страну!

– Не говори чушь, – отмахнулся Волков, – в нашей стране любой закон обходится, когда у тебя в кармане есть несколько красных бумажек. Разве для тебя это открытие? Будут они детей воспитывать, как и раньше было. А закон тут просто для того, чтобы успокоить низшую часть общества…

– А, по-моему, – заметила Женя, – сейчас все это гомофобное быдло выйдет на улицу и будет искать себе потенциальных жертв. Шерстить службы знакомств…

– Это я не исключаю. Но как раз те самые, «нормальные», им не попадутся. А вот откровенным пидрилам в обтягивающих штанишках правда достанется по пятое число. У меня нет особого желания обсуждать это за завтраком.

– Конечно, – заметил Сашка, – твоей семьи это не коснулось…

– Вообще-то, – съязвил в ответ Волков, – твоей девушки я пока не видел, так что далеко не факт.

– Ох, – улыбнулся Сашка, – это было бы отличной возможность понервировать твой электорат, но, увы и ах, я не могу похвастаться нетрадиционной ориентацией, как бы того не хотел. Правда, идея выкраситься как баба и в таком виде прийти на какой-нибудь политический прием мне нравится. В знак протеста против этого глупого закона.

– Прочитай его сначала, – возмутился Волков, – у нас модно ругать все подряд даже на разобравшись в сути. Поскакал по верхам, почитал оппозиционные блоги и уже готов кидаться в крайности.

– У нас страна такая, – ответил Сашка, – им только дай эту крайность в лапки, начнется такое, что не поздоровится никому! Лишний повод для очередной волны репрессий.

– Заметь, – сказал Волков, – все репрессии происходят потому, что того хочет общество, а не я. Кто в данной ситуации большее чудовище? Ведь они это делают даже не моими руками.

– Значит, огласки не будет?

– Я не вижу в ней смысла.

– Фашист, – Сашка возмущенно бросил на стол салфетку и удалился, сказав, – Женя, готовишь отлично, даже незаметно, что Регины нет. Но у меня… пропал аппетит.

Однако, буквально через несколько мгновений Сашка вернулся в столовую бледный, с выражением неподдельного ужаса на лице:

– Что случилось? – язвительно спросил Волков, – снова Завальный в спальню забрался?

– Включите телевизор, произошло страшное. Это повторилось…

* * *

Несмотря на очевидную ультрасовременность в квартире стабильно висел неприятный запах старости. Этот аромат несложно спутать с другим, он преследует и вызывает неприятные ощущения. Странно, но он не следовал по пятам за своей хозяйкой, которая жила в этих хоромах добрых двадцать лет, со времени установления независимости и первого избрания в парламент.

За столь долгий срок Эмма Крысулина успела сменить не одну партию, но при этом, стабильно избиралась в парламент, независимо от политической принадлежности. В настоящее время она занимала пост от партии, созданной в качестве альтернативы властному большинству, а на деле являвшейся обычным сателлитом, коими приходились главному государственному движению все представленные в парламенте партии.

Женщина открыла глаза и увидела белый безликий потолок. Одно и то же, ничего не изменилось за восемнадцать лет, с того момента, как ее оставил муж. Первый и единственный. Человек, о котором Крысулина бы предпочла не вспоминать или думать, поскольку он нанес ей внушительную травму, постоянно напоминавшую о себе. На самом деле, во многом Эмма была виновата в том, что произошло, но думать об этом не считала нужным постоянно себя оправдывая.

Каждое утро одно и то же. Что еще можно ждать одинокой женщине, когда ей далеко за пятьдесят. Муж не давал о себе знать уже около десяти лет, сын уехал из страны и работал за рубежом, не особо желая появляться в Большой стране…

Крысулина поднялась с кровати и медленно опустила тяжелые, варикозные ноги в мягкие тапочки, после чего поднялась и отправилась в ванную комнату для нехитрого туалета и принятия душа. Она посмотрела на календарь – сегодня ее новая помощница ночевала в ее квартире и потому не нужно было особо беспокоиться насчет завтрака. Крысулина протерла усталые и бездонно грустные глаза с потемневшими подглазниками, достала кисточку и стала снимать с лица остатки вчерашних попыток справиться с морщинами. Очередной крем не давал эффекта, Эмма стремительно старела. И если с цветом волос можно было совладать, то с кожей ничего не получалось. Конечно, можно было бы решиться на хирургический выход из положения, но Крысулиной не хотелось выглядеть на фотографиях неестественно, подобно улыбающейся жуткой мумии. По правде говоря, Эмма давно разучилась улыбаться и делала это очень натужно. Одиночество подкосило и раскатало ее, превратив в плоское бесформенное существо, над которым вращались остатки того, что можно считать душой.

Немного приведя себя в порядок Эмма вышла к завтраку. Помощница колдовала у стола, но стоило заметить, что готовить она совершенно не умела – в каше всегда не хватало молока, а яичница сгорала почти до углей. Научиться приготовить что-то посложнее у девушки, которая всегда одевалась и причесывалась, чтобы выглядеть похожей на парня, не было ни времени, ни желания, ни способностей. Она выросла на плебейской еде и потому не понимала новомодных продуктов и даже не пыталась освоить их.

Крысулина села за стол и попробовала гадость, которую называли кашей:

– У тебя неплохо получилось сегодня, Лиза, – сказала Эмма своим скрипучим неприятным голосом.

– Это разводная, – залилась Оладьина (а это была именно она), – то что я пыталась сварить сгорело…

– Ох, – вздохнула Крысулина, – не выдам я тебя удачно замуж, если готовить не сможешь научиться.

– Меня вполне устраивает то, как я готовлю, – ответила Лиза немного резко.

– А вот меня, на месте твоего мужа бы это не устроило.

– Вот ваш сын приедет и проверим, – ответила Оладьина.

Лучше не стоит такие предположения выдавать, – подумала Крысулина, – тебе его лучше не видеть. Да и не купится он на такую стряпню. Зачем я только послушала ее мать и взяла эту замухрыгу на работу. Ведь она ничего не умеет, только за другими подсматривает. Но выбирать не приходилось, мало кто хотел идти работать помощником депутата Крысулиной из-за ее дурной славы:

– Сегодня может случиться то, что я ждала много лет, – сказала Эмма.