Текст книги "Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли"

Суеверный и свирепый культ, которому фатальное искажение провиденциальных законов подчинило Кельтов, террор, ставший его естественным последствием, и привычка постоянно ощущать над своей головой смерть сделали Кельтов неспособными к состраданию. Непримиримые из-за системы и доблестные, благодаря инстинкту, они с такой же легкостью сеяли смерть, как ее и принимали. Война стала их стихией. И не бывало такого, чтобы посреди битв и во время, когда усталость отягощала их тела, или во всяком другом месте дух Кельтов одолевался призраками, обретая определенный покой. В любом месте, куда победа направляла их стопы, за ними следовало опустошение. Безжалостные враги иных религий, они уничтожали их символы, разрушали их храмы, разбивали статуи, и часто, когда наставал момент решительного сражения, они давали клятву перебить всех людей и животных, которые попадут в их руки. Казалось, исполняли они это по причине запрета, который получили Евреи, спустя продолжительное время. Кельты, таким образом, думали почтить ужасного Тора, наиболее отважного из их предков, и, кроме резни и разрушения, не предполагали по-другому засвидетельствовать перед Теутадом свою силу и свое могущество. Единственной добродетелью была для них храбрость, единственным пороком – слабость. Они называли преисподнюю обителью слабых, Нифелъхайм (Nifelheim) (44). Убежденные, что война в этом мире является источником славы, а в другом – спасения, они ее рассматривали, как акт правосудия, думая, что сила, которая дает им над слабым неоспоримое право, устанавливает явный признак Божества. Когда, к несчастию, они бывали поверженными, то принимали смерть с диким бесстрашием и пытались смеяться, даже уходя из жизни в тяжких мучениях.

Уже не раз Кельты имели возможность проявить свою излюбленную страсть. Атланты, атакованные в черте своих городов, были побеждены на всех направлениях. Берега Средиземноморья, разгромленные от черноморского побережья до Океана, теперь принадлежали Кельтам. Небольшое число оставшихся Судэйцев было обращено в рабство. Став хозяевами многих портов, победители не преминули создать нечто вроде флота, при помощи которого без труда распространились на противоположных берегах Африки, основав там свои колонии. Под предводительством одного из своих мэров, получившего за свою великую доблесть имя Герола, они прошли Испанию и, разграбив и опустошив поселения Атлантов, достигли знаменитого места на берегу пролива, которое назвали с тех пор Геркулесовыми Столбами (Colonnes d'Hercule). Думаю не ошибусь, во многом забегая вперед, что именно по причине этого события место было так названо, ибо, как я уже замечал, имя Геракла не отличается от имени Герола. Впрочем, по данному поводу сохранилось древнее предание. Говорят, что прозвище этого Геракла, Кельта по происхождению, было Огми. По-кельтски слово Огми обозначало великую Силу или великую Рать (45).

Так как Кельты в эту эпоху владели целой Европой, они проходили своими ордами вплоть до Африки, угрожая храму Аммона и заставляя трепетать Египет. Было опасение, что эта дикая сила могла предпринять захват Мира; стало бы необратимым, если бы Кельты стали господами древнего Египетского царства, которое, согласно Геродоту, было основано, как минимум, за двенадцать тысяч лет до нашей эры. Это событие, если бы оно имело место, явилось бы одним из самых пагубных для человечества. Но Провидение его предупредило. Оно не смогло непосредственно изменить извращенную волю Гиперборейской расы, но оно смогло ее наказать. И вот каким образом.

Некоторые Кельты, вернувшиеся из Африки в Европу, принесли с собой ростки неизвестного заболевания столь ужасного в своих последствиях, что оно уничтожило надежду всего населения, обрушившись на поколение в своих принципах. Оно называлось Слоновой болезнью (Elephantiase; Elephantiasis), возможно из-за слона, являвшегося ее причиной. За малое время это ужасное заболевание, распространившееся с юга на север и с запада на восток, принесло чудовищные опустошения. Кельты, на которых обрушилась болезнь, неожиданно теряли свои силы, умирая от истощения. Ничто не могло побороть ее яд. Вопрошающая Волюспа понапрасну требовала искупительных жертв. Человеческие жертвы, умервщляемые тысячами, не устраняли бедствия. Нация вымирала. Впервые за долгое время эти неукротимые воины, полагавшие свое единственное прибежище в силе, чувствовали, что сила не была всем. Неспособные к малейшему действию, они тащили друг друга в свои обезлюдившие лагеря, скорее похожие на привидений, чем на солдат. Если бы Атланты тогда были в состоянии их атаковать, то Кельты бы погибли.

Но нашелся в то время среди Друидов один ученый и добродетельный человек, знания которого и кроткие добродетели до тех пор были мало заметными. Этот человек, будучи в расцвете сил, в тайне сокрушался о заблуждениях своих соотечественников, рассуждая здравым умом, что их культ, вместо того, чтобы чтить Божество, Его отвергает. Он знал традиции своей страны и во многом изучил природу. Как только он увидел распространение фатального заболевания и его опустошения, то не сомневался, что оно явилось бедствием, посланным Провидением. Он тщательно изучил его, узнав его принцип, но тщетно искал снадобья от него. Потерявший надежду от бессилия сделать добро, которым прельстился, скитавшийся однажды по священному лесу, он присел у подножия дуба и здесь уснул. Во время сна ему показалось, что его позвал по имени выразительный голос. Он проснулся и увидел перед собой человека величественного сложения, облаченного в платье Друида и несущего в руке жезл, обвитый змеей. Изумленный этим явлением, он спросил у неизвестного, что он хотел сказать; тогда тот, взяв его за руку, поднял и показал на том же дереве, у подножия которого он отдыхал, очень красивую ветку омелы, сказав ему: О Рам! Вот – лекарство, что ты ищешь. И внезапно достав из-за пазухи маленький золотой садовый ножик, им срезал ветку и отдал ему. Затем еще добавив несколько слов о том, как приготовить омелу и как ее употребить, он исчез.

Внезапно пробудившись, весь взволнованный от приходившего сновидения Друид нисколько не сомневался в том, что оно пророческое. Он простерся ниц у подножия священного древа, где ему явилось видение, поблагодарив в глубине своего сердца Божество-Покровителя, которое ему его послало. Наконец увидев, что в действительности на этом дереве есть ветка омелы, он ее бережно срезает и кладет в коробочку, аккуратно прикрывая по краям платком, служившим ему поясом. После помолившись, чтобы призвать на свой труд благословение неба, он начал делать, как ему было указано, счастливо преуспев по окончании работ. Когда понял, что его омела достаточно приготовлена, то, приблизившись к безнадежному больному, он дал ему проглотить несколько капель божественного лекарства, заключавшегося в перебродившем напитке, и с невыразимой радостью увидел, что жизнь, готовая угаснуть, воскресла, а смерть, вынужденная оставить свою жертву, была побеждена. Все опыты, которые он делал, имели тот же успех, так что скоро весть о чудодейственных исцелениях распространилась повсюду.

К нему устремлялись со всех концов. Имя Рама было у всех на устах, сопровождаемое тысячами благословений. Собралась Священная коллегия и суверенный Понтифик обратился к Раму, попросив его раскрыть, каким образом столь великолепное лекарство, принесшее спасение нации, оказалось в его распоряжении. Друид без всякого труда ему ответил, но, желая передать духовному сословию свою силу, которой оно не обладало до сих пор, он дал легко почувствовать Друду, что, познакомив нацию со священным растением, указанным Божеством, и воздав ему самому почтение, как священному, нельзя разглашать его приготовление. Напротив, его надо укрыть заботливо в святилище, дабы придать религии лучший расцвет и лучшую силу менее насильственными средствами, чем теми, которые использовались до тех пор. Суверенный Понтифик знал цену этим доводам и их одобрил. Кельтская нация узнала, что именно Омеле на дубе, указанной божественным благом, она обязана за прекращение ужасного бедствия, пожиравшего ее. Но в то же самое время она понимала, что таинственное свойство этого растения, способ его сбора и приготовления, доступны лишь одним Лерам и не могут разглашаться двум другим класса – Лейтов и Фольков.

Впервые случилось, что по отношению к духовной касте две других касты, воинов и людей труда, были смешаны в одну. Это дало место новой идее и новому слову. Рассматривая Лейтов (Leyts) и Фольков (Folks), как один народ, над которым Леры (Lehrs) обладали властью, они сократили два слова в одно, образовав из них слово Лейольк (Leyoik), ставшее у нас словом Лаик (Laique; фр. светский, мирской – прим. пер.). Предположим, что Лейты подверглись некоторому наказанию от этого смешения, но они были не в состоянии ему сопротивляться. Пх повлекла за собой сила вещей. Как в принципе общества Фольков, которые были обязаны Лейтам своим сохранением, поставив себя в зависимость от них, равным образом и Лейты теперь оказались обязанными своим сохранением Лерам и признали их господство.

Это изменение, казавшееся мало значительным в момент его появления, имело затем более важные последствия, когда установилась чистая Теократия, и всякая разграничительная линия стерлась. Теократия могла выродиться в абсолютный деспотизм или в анархическую демократию, в соответствии с тем, кем была захвачена власть – силой одного или силой множества.

Так во Вселенной, когда зло рождается чаще добра, когда добро рождается чаще зла, как ночь следует за днем, а день за ночью, чтобы законы Судьбы исполнялись и чтобы Человеческая воля, свободно избирая одно или другое, стала ведомой одной силой вещей к свету и добродетели, которые ей непрестанно дарует Провидение.

Между тем, был установлен торжественный праздник в честь этого счастливого события. Хотелось, чтобы памятование открытия Омелы на дубе совпало с началом года, которое отмечали на зимнее солнцестояние. Так как самая темная ночь укрывала северный полюс в этот период, то приучились рассматривать ночь, как начало дня, называя Ночъю-Ма-терью первую ночь после солнцестояния. В середине этой таинственной ночи праздновали Нев-хейлъ (New-heyl) (46), то есть новое спасение или новое здоровье. Итак, ночь стала сакральной у Кельтов, и время привыкли исчислять ночами. Суверенный Понтифик определил продолжительность года в зависимости от прохождения солнца по кругу, а месяца в зависимости от прохождения луны. Можно заключить, исходя из древних преданий, дошедших до наших дней, что эта продолжительность была установлена согласно очень точным расчетам, чтобы говорить уже об обширных астрономических познаниях (47). Поскольку я ухожу от подробностей в этой работе, то воздержусь останавливаться на церемониях, соблюдавшихся при сборе Омелы на дубе. На эту тему имеется очень много мест в сочинениях (48). Но я не должен обойти молчанием, что таинственное существо, указавшее омелу друиду Раму, почитаемому одним из предков Гиперборейской расы, носило имя известного Гения Медицины Эскулапа (49), что означает надежду спасения Народа.

Что касается самого Рама, его предназначение на этом не ограничилось. Божество, выбравшее его во спасение Кельтов от неминуемой гибели и остановившее чудовищное бедствие, которое приговорило их к смерти, равным образом его предызбрало, чтобы сорвать с их глаз повязку суеверия и изменить их смертоносный культ. Но миссию эту было нелегко исполнить. Телесная эпидемия являлась очевидной для всех, она угрожала им всем, никто не мог от нее укрыться, тогда как моральная зараза не только не ощущалась таковой всеми, но, рассматриваемая одними в качестве священной, она для других была предметом корысти или тщеславия.

Как только Друид познакомил со своими намерениями, как только он сказал, что сам Гений, явившийся ему, чтобы указать Омелу на дубе, пришел еще раз к нему, чтобы приказать осушить следы крови, которая наводнила алтари; как только он осудил человеческие жертвоприношения, признав их бесполезными, жестокими, внушающими отвращение Богам Нации, он был расценен, как опасный новатор, чье честолюбие ищет извлечь пользу из счастливо разрешившегося события, чтобы утвердить свое господство.

Дававшая советы Волюспа поначалу не осмелилась его обвинять в святотатстве и мятеже: влияние, которое приобрел Рам у большой части нации, благодаря великой услуге, оказанной ей, не позволяло еще подобных проявлений. Но воздав в честь него хвалу и поблагодарив небо в милости, сделанной ему, она сжалилась над слабостью его души, представив его, как человека робкого, и, в самом деле, полного кротости и добрых намерений, но совсем неспособного возвышать свои мысли до суровой высоты божественных мыслей. Это объяснение Пифии нашло сначала большое число сторонников. Не прекращая любить доброго Рама, они его искренне жалели из-за недостатка смелости, и поскольку его враги видели такое положение, они умело извлекли из него выгоду, добавив в почитание смехотворное. Его имя Рам обозначало барана; они его нашли слишком крепким для него и, в злом смягчении первой буквы, изменили имя в Лам, захотев сказать о ягненке. Это имя Лам, оставшееся с ним, стало знаменитым по всей земле, что мы вскоре увидим. Человек может отвергнуть благодеяния Провидения, но Провидение из-за этого медленнее не идет к своей цели. Кельты, не распознав его голос, пренебрегши его посланцем и начав преследовать его, утратили свое политическое существование, предоставив славу Азии, которую могли хранить в Европе. Судьба была еще довольна сильна для того, чтобы слепая Человеческая воля не сгибалась перед ней.

Несмотря на решение Волюспы по отношению к нему, Рам продолжил свое деяние; он во всеуслышание выказал свое намерение уничтожить кровавые жертвоприношения по существу, объявив, что такова была небесная воля, раскрытая Великим предком нации Огхасом (Oghas) (50). Это имя принадлежало самому Теутаду, достигнув итога, который он от него ожидал. Кельты, в зависимости от того, к какому мнению примкнули или чего избегали, оказались тотчас же разделенными на Огхасов (Oghases) или на Теутадов (Teutades) так, что можно было заранее заключить об успешно подготовленном их расколе. Чтобы придать своей стороне более четкий и очевидный смысл объединения, Друидом-новато-ром овладела идея дать ей свое имя, взяв за символ барана. Тогда они стали бы называться приверженцами Рама или Лама, желая его рассматривать по отношению к силе или кротости. Поэтому Кельты, привязанные к старой доктрине, противопоставили им Тора, их первого Германа, то есть тельца овце, взяв это крепкое и необузданное животное в качестве знака своей отваги и стойкости (51). Таковыми явились первые знаки отличия, известные у Гиперборейской расы, таковым было происхождение любых гербов, которые потом применялись, чтобы различать от нации от наций и семейства от семейств.

Каждый водрузивший в соответствии со своим убеждением знак Барана или Тельца рисковал подвергнуться среди сторонников одного или другого, начиная от оскорблений и угроз вплоть до открытых нападений. Мгновенно нация оказалась в крайне опасном положении. Рам это видел, и поскольку его миролюбивому характеру были чужды любые виды насильственных средств, он попытался убедить своих противников. Он им доказал столь проникновенно, сколь и талантливо, что первая Волюспа, основывая культ Предков, предоставила меньше него доказательств своей небесной миссии, ибо, говоря лишь во имя первого Германа, она вызывала только отдельные бедствия, давая только частичные, нередко пагубные законы. В то время как он, ведомый высшим Предком, отцом всей Расы, имел счастье спасти нацию от тотального уничтожения, и он ей представил во имя его общие и благоприятные законы, благодаря которым нация будет навсегда освобождена от гнусного ига навязанных ей кровавых жертвоприношений.

Эти доводы, увлекшие людей миролюбивых и здавого смысла, вызвали у других из-за их корысти, надменности и воинственных страстей непреодолимое отторжение. Волюспа, ощущавшая, что ее покачнувшаяся власть, нуждалась в успехе, чтобы ее укрепить, пользуясь праздником, призвала Рама склониться у подножия алтарей. Рам, почувствовавший ловушку, отказался сделать это, не пожелав подставить свою голову под топор жреца. Он был поражен анафемой. В такой крайности, видя, что необходимо или сражаться, или удаляться в изгнание, он, утвердившись в последнем, решил не навлекать на свою родину бедствие гражданской войны.

Огромная масса сторонников из всех классов общества разделила с ним его судьбу. Нация, поколебленная вплоть до оснований, потеряла из-за своего упрямства большую часть своих сыновей и дочерей. Но прежде чем уйти, Рам испытал последнее усилие; он получил во имя Огхаса, высшего Предка, прорицание, в котором Кельтам угрожали худшие несчастья, если они не перестанут проливать кровь на алтари. Он передал прорицание через гонца в Священную коллегию. Волюспа, знавшая о прорицании и опасаясь за то, какое последствие оно может оказать на души, предварила прибытие гонца, и противоположным прорицанием его посвятила безжалостному Тору. Гонца задушили по его приезду.

Никогда, несомненно, Гиперборейская раса не находилась в столь сложных обстоятельствах. Казалось, что сами Боги, разделившись во мнении, учинили в облаках битву, жертвами которой являлись несчастные смертные. В действительности, Провидение и Судьба боролись между собой. Человеческая воля была как поле битвы, где наносили свои удары эти грозные силы. Различные имена, которые давала им Человеческая воля, не имеют значения. Древние поэты быстро почувствовали эту истину, и больше всего из них всех Гомер ей воздал несравнимым ни с чем великолепием. Впрочем, именно в сознании этой истины пребывает истинная Поэзия. Вне ее – только версификаторство.

Наконец, лишенный всякой надежды на примирение Рам ушел, увлекая за собой, как я сказал, наиболее здоровую и просвещенную часть нации. Он шел поначалу той же самой дорогой, что некогда шли Кельты-бодоны, но когда перед ним открылся Кавказ, вместо того, чтобы идти ущельями этих знаменитых гор, расположенных между Черным и Каспийским морями, он поднялся к Дону и, переправившись затем через Волгу, достиг, двигаясь по берегу Каспийского моря, возвышенной равнины, господствующей над Аральским морем.

Перед тем, как прийти в этот край, занимаемый еще сегодня ордами кочевников, на пути он встречал многие из этих народов, явно принадлежащих к Гиперборейской расе. Он полностью не ведал об их существовании и был немало удивлен, найдя эти места, которые мнил пустынными, заселенными и плодородными. Эти народности, испугавшись поначалу при виде такого количества вооруженных воинов, легко приручились, когда увидели, что Кельты, люди одного с ними цвета кожи и почти одного наречия (52), не хотят причинять им никакого зла и, к тому же, не относятся к Черным народам, с которыми они находились постоянно в состоянии войны, дабы избежать рабства. Тогда многие из них присоединились к Кельтам, служа им проводниками в новых областях. Их говор был скоро изучен, и тогда поняли от них, что страна, где находятся Кельты называется Туран (Тоигап) в противоположность менее холмистой, более единой, более приятной, расположенной по ту сторону гор страны, называемой Иран, из которой изгнали кочевников народы-завоеватели, пришедшие с юга. По описанию, что Рам составил об этих народах, быстро стала ясна их принадлежность к Судэйской расе. Он тотчас решил взять боем эту захваченную страну и в ней обосноваться.

Однако, какое-то время он еще оставался в Туране, дабы здесь провести перепись народа, приверженного его учению, и определить в нем различные классы, внезапно перемешанные исходом, придав теократическому правлению, которое задумал, начало совершенства, насколько ему могли позволить обстоятельства. Он не препятствовал привлекать к себе все Туранские народности, о коих он знал. Ему стало известно, что к северу существовала страна, которую эти народности называли Отчей землей или Тат-ара (Tat-arah) (53), поскольку она была жилищем их первого Отца. Он дал им понять, что во имя своего великого Предка Огхаса (54), являвшегося и их предком, он пришел освободить их родину от ига чужестранцев. Эта идея, прельстившая их гордость, завоевала без труда их доверие. Некоторые явления, до тех пор не случавшиеся с туранцами, отражались в их сознании. Одно напоминало грезу, другое видение. Тут оно рассказывало речью умирающего старика; там говорило о древнем предании. Все они узрели в происходившем событии чудесную вещь. Воодушевление туранцев росло и сообщалось. Вскоре оно их переполнило. В естестве человека – верить в действие Провидения над собой. Если же он в него не верит, то нужно, чтобы – либо его ослепили страсти, либо предшествовавшие события судили его Воле согнуться под законами Судьбы, либо его собственная Воля, увлекшая его, встала на место Провидения.