Текст книги "Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли"

Многие гонцы были посланы на север Азии (Haute-Asie), чтобы нести весть о произошедшем; молва об этом гремела вплоть до удаленных пределов; было видно, что со всех сторон приходят народности, заинтересованные, чтобы увидеть посланника их Великого Предка, и желающие принять участие в готовящейся войне. Про многим важным случаям Рам проявлял себя достойным своей неоспоримой репутации. Его действенная мудрость предупредила все нужды, устранила все трудности; в его словах, как и поступках, ощущалась некая сверхъестественная вещь, когда он говорил или когда что либо делал. Он проникал в мысли, он предвидел будущее, он исцелял болезни, и, казалось, что вся природа ему покорилась. Ибо так желало Провидение, судившее Гиперборейской расе господствовать на земле, кинув навстречу ее шагам светлые лучи, что должны ее сопровождать. Рам явился первым представителем этой Расы, который был вдохновлен непосредственно Провидением. Именно его индусы чтут в том самом имени Рама, а Тибет, Китай, Япония и безмерные пространства северной Азии знают его под именем Ламы, Фо, Па, Па-па, Пади-шах или Па-си-па (55). Это он, которого Иранцы, изначальные предки Персов, назвали Жиам-Шидом (Giam-Shyd), поскольку он был первым мировым монархом или первым добывшим господство над Черным народом, ибо

Народ этот именовался Народом Жиана (Peuple de Gian) или Жиан-бен-Жиан, как говорят Арабы. В Зенд-Авесте видно, что последний Зороастр воздает Жиам-Шиду дань уважения, относя его появление задолго до первого одноименного с собой пророка, отмечая, что Ормузд первым благословил Жиам-Шида своим откровением (56). Его называют повсюду Вождем народов и стад. Это он сделал обработку земли первой из наук и обучил людей культуре виноградарства и виноделия. Он основал город Вер, столицу Вар-Жиам-Гхерда (da Var-Giam-Gherd), подобный раю восхитительный город, как о нем говорит Заратустра, обитатели которого были все счастливыми.

Священные книги Индусов выражаются приблизительно в тех же самых значениях: они представляют Рама могущественным теократом, обучившего возделывать землю диких людей, давшего новые законы уже цивилизованным народам, основавшего города, устрашавшего гнусных правителей и распространившего повсюду счастье.

Арриан, давший Раму имя Диониса (Dionysos), то есть Божественный разум, доносит, что этот князь обучил людей, ведших до него дикую и кочевую жизнь, засевать землю, культивировать виноградник и обучаться военному искусству.

Зороастр, чьей целью было реформирование персидского культа, обвиняет, тем не менее, Жиам-Шида в гордыни, говоря, что завершение его правления не соответствовало началу. Некоторые комментаторы добавляют, что этот теократ согрешил пред Божеством, пытавшись встать на его место и захватив божественные почести. Данный упрек был бы более основательным, если бы Рам, в действительности, объявил содержанием своего культа Сущего из сущих, Всевышнего, самого Бога в своем непостижимом единстве, но его идеи не могли возвыситься до этого, и, предполагая, что они могли у него быть, они не могли стать идеями народа, которым он управлял. Хотя интеллектуальная сфера у Гиперборейской расы обрела большое развитие, она все же не была в состоянии достичь таких высот. Наиболее легко воспринимаемая идея, как я говорил, являлась идея бессмертия души: вот почему культ Предков был самым подходящим. Идея существования Бога, соединяющаяся с ним, могла потрясти идею бессмертия души лишь неясным и смутным образом.

В Теутаде или Огхасе Кельты видели лишь то, что эти слова выражали в наиболее грубом смысле – всеобщего Отца или Великого Предка их нации. Рам, выступая в качестве представителя этого Отца или этого общего Предка, утверждая, что их воля отражается в его, облекался, так сказать, жреческим бессмертием, и убеждал своих последователей, что его душа не оставит его настоящего тела, не перейдя в другое, дабы продолжить в новых телах наставлять и править вплоть до конца столетий. Скажу, что Рам не сыграл той отважной роли, что сыграли Кришна (Krishnen), Фоэ (Боё) и сам Зороастр, спустя продолжительное время после него. Он не вышел из сферы ощутимых и понятных вещей, тогда как другие из нее вышли. Его доктрина являлась простым следствием признанного бессмертия души. Он утверждал о Великом Предке лишь то, что утверждал о самом себе, и когда он говорил, что возродится, дабы продолжить свою службу, он не имел в виду другую вещь, как бессмертие своей собственной души, вместо того, чтобы, проявившись на земле видимым образом, проявиться в другом месте невидимым образом. Иными словами, его доктрина и формы его культа служили обоюдно друг другу поддержкой и доказательтвами.

Когда судят сегодня ламаистский культ согласно идеям, приобретенным в течение долгих столетий, нет ничего удивительного в том, что в нем находят большие изъяны, в особенности же если не могут отделить от него ржавчину суеверий, привязавшихся к нему на протяжении веков, из-за которой он потускнел, но если захочется изучить его, умолчав о предрассудках, скоро станет ощутимым, что данный культ был наиболее подходящим для использования человеческим рассудком в эту эпоху. Он наследовал сабеизму, который, уже пораженный ветхостью и шатавшийся из стороны в сторону, мог удержаться лишь благодаря ему. Это был культ Предков, доведенный до наивысшего относительного совершенства. Он был простым в своих догмах, невинным в своих обрядах и очень чистым в морали, исходившей от него. Поистине, во многом он не возвышал сознания, но он ему и не причинял сильных потрясений. Его главной добродетелью являлась сыновняя любовь, придавшая гражданским учреждениям почти несокрушимую основу. Я остаюсь убежденным, что если бы некоторая вещь на земле могла претендовать на нерушимость, этот культ на нее бы претендовал сверх всякого другого. Взгляните, после стольких канувших в Лету столетий (57), на Японию, весь Китай, Тибет и неизмеримые просторы Татарии – там ламаистский культ еще господствует, несмотря на ряд революций, произошедших в этих странах.

Рам, избежавший преследования, одаренный добрым и сочувствующим характером, изгнал всякое преследование из своего культа, запретив всякий идол и всякое кровавое жертвоприношение. Он разделил нацию на четыре класса, добавив еще один класс к трем существовавшим у Кельтов. Эти классы (касты), сохранившиеся в Индии, суть сословия – Священников, Воинов, Земледельцев и Ремесленников. На последние два класса он разделил Фольков, дав одному и другому независимость от территориальной собственности. Суверенные понтифики принадлежали к классу священников и рассматривались в качестве бессмертных, их душа выходила из тела лишь для того, чтобы вселиться в другое и всегда в тело маленького ребенка, воспитываемого для этого. Царское звание было наследственным в одном семействе из воинского сословия, и это слывшее священным семейство, стало неприкосновенным. Гражданские магистраты избирались Царем в сословии Земледельцев и были обязаны надлежащим образом нести свою судебную власть перед суверенным Понтификом. Ремесленники снабжались рабочими и слугами всех видов. Рабство было упразднено.

После того, как были заложены простые основы его культа и правления, Рам, окруженный поклонением огромного народа, послушного его распоряжениям, покинул Туран, где он находился до тех пор, вступив в Иран, завоевание которого он совершит, установив в нем престол своей теократии.

Поскольку я себе запретил вдаваться в чисто исторические подробности, то быстро в этой части познакомлю с историей Рама. Все, что о нем сохранилось в предании кажется аллегорическим. Поэты, воспевавшие его триумфы, несомненно, спустя долгое время после того, как он перестал жить, его явно смешивали не только с Великим Предком Гиперборейской расы, культ которого он установил, но и полностью с самой расой, что они персонифицировали в нем. Это становится очевидным в наиболее великой древнеиндийской поэме Рамаяна, произведении знаменитого Вальмика (de Valmik), и в Дионисиях (Dionysiaques) Нонна (de Nonnus) (58). В обоих поэмах Рама и Дионис преследуемы в юности, впав в немилость изощренной и жестокой женщины, силы которой заставили их покинуть родину. После многих более или менее диковинных приключений, один и другой торжествуют над всеми своими недругами и завоевывают Индию, где обретают божественные почести.

Не останавливаясь на данном аллегорическом ряде, представляющем мало интереса, продолжим наше историческое исследование, дабы извлечь из него затем полезные выводы в достижении истинных моральных и политических знаний, основанных на самой природе вещей. Современных философов сбивало с толку именно ущербность позитивной и традиционной эрудиции. Они не только не знали человека в себе самом, но отрицали еще и путь, уже пройденный этим существом с различными изменениями, которым оно подверглось. Из множества положений они устанавливали лишь два, или, в крайнем случае, три, искренне полагая, когда их воображение совершало путешествия к древним Римлянам и Грекам, или только для вида к Евреям, что все уже сказано и они постигли историю человеческого рода со всем наиболее замечательным в этой истории. Они не ведали, что Рим и Афины представляли только маленькие политические акциденции определенной формы, недоступной обобщению, и что Евреи, носители традиции, которой они не поняли, давали их размышлениям лишь книгу, скрытую за семью печатями, разорвать которые гораздо сложнее, чем печати, отмеченные в Апокалипсисе.

Мы коснемся по порядку всех вещей, прежде в общих чертах завершив обозрение столетий, которые нас отделяют от них.

С давних пор овладевшие Ираном Судэйцы ожесточенно сопротивлялись кельтскому теократу, но ничто не могло остановить религиозного подъема, который Рам вселил в свое войско. Судэйский священный город Иштакар (Ishthakar) был взят приступом (59). Но главное решительное сражение развернулось недалеко от этой столицы, в котором судэйцы потерпели сокрушительное поражение. Все, кто отказывался покориться должны были уйти из Ирана. Одна часть их беспорядочно отступала в Аравию, другая – в Индию, где молва о судэйском разгроме уже отступавших.

Рам, построив город, чтобы учредить в нем свой суверенный понтификат, посвятил его провозглашенной им Истине, назвав его, таким образом, Вар (Vahr) (60). Между тем, он мечтал консолидировать и расширить свою империю. Великий Канх (Kanh), которого он посвятил, сделал местом своего пребывания Иштакар и подчинялся ему одному. Нижестоящие Канхи слушались указаний Великого Канха. Один из них, тогда называемый Плакшей (Plaksha), во главе мощной армии выступил в Малую Азию; тогда как другой, идя в противоположную сторону, достиг берегов Синда, теперь Инда, и, не взирая на чудовищное сопротивление, оказанное ему, пересек водные преграды и проник в Индостан. Оба Канха возымели различные результаты. Тот, который пошел на север, встретился с Кельтами-бодонами и, заключив с ними союз, сражался сначала с Амазонками, чье господство он полностью сокрушил. Эти женщины-воительницы, вынужденные покориться или покинуть азиатский континент, оказались в малом количестве на Кипре, Лесбосе и некоторых других островах Архипелага. По завершении завоевания Плакши, когда Тигр и Евфрат уже текли под властью Рама, был построен город Нинвех (Ninveh; Ниневия – прим. пер.), чтобы служить столицей царству, ставшему называться Халдеей, поскольку в нем господствовала жреческая каста, и гораздо позднее взявшему имя сирийской или ассирийской империи с той поры, как воинская каста достигла в нем верховенства (61). Арабы, уже представлявшие в эту эпоху смесь Кельтов и Атлантов, легко заключали союз с приверженцами Рама и принимали его учение.

Судэйцы, нежелавшие покориться закону победителя, устремились в Египет, или, сев на суда в Персидском заливе, добрались до юга Азии, где были сконцентрированы их значительнейшие силы. Вот отчего борьба была суровой. Канх, весьма успешно переправившийся через Синд, был затем разбит врагами и вынужден вновь, унося ноги, переходить Синд. Молва о неудаче дошла до слуха Великого Канха, и он выступил ему на подмогу, но тщетно. Здесь требовалось силы больше, чем они обладали. Рам это чувствовал; он прекрасно видел, что нынешнее завоевание значит более обычного, ведь от борьбы, развернувшейся в Индостане, зависело будущее всей Гиперборейской расы и его культа. Именно на берегах Ганга довелось решать этот великий вопрос: какому из двух Народов, черному или белому, должно принадлежать мировое господство. Он взялся его разрешить лично, собрав вокруг себя все, имевшее силы. Предание повествует, что большое количество женщин, названных Тиадами (Thyades), равно как и множество диких людей, носивших имя Сатиров (Satyres), сражалось под его руководством. Несомненно, первые являлись частью покорившихся ему Амазонок, тогда как вторые – кочевыми племенами Татар, которых он объединил и сделал цивилизованными.

В соответствии с этим же самым преданием, война длилась семь лет и была отмечена удивительными феноменами. Рам их проявлял во многих обстоятельствах сверхчеловеческими средствами. В глубине безводных пустынь, когда его отряды пожирала жгучая жажда, он открывал источники, изобиловавшие водой, которые, казалось, били по его команде из скалистых недр. Когда не хватало пищи, он находил неожиданные запасы в виде манны и обучал, как готовить ее. Когда разразилась ужасная эпидемия, он воспринял от своего Гения указание снадобья, остановившего бедствие. Очевидно, что из растения, именуемого хом (hom) (62), он выжал сок, составив из него лекарство. Это растение, остававшееся священным у его последователей, заменило Омелу на дубе, которую забыли. Но больше всего удивляло то, что этот могучий Теократ, перенесенный событиями затяжной войны в страну изобретательной и богатой нации, издавна достигшей последней ступени цивилизации, сравнялся с ней в предприимчивости и превзошел ее в богатстве.

Среди вещей, о чем должен рассказывать по порядку, я мог бы упустить из виду одну, отсутствие которой вряд ли дополнит проницательность читателя. Это – изобретение монеты. Оно, подобно всем изобретениям высшего характера, теряется в ночи времен. Те из писателей, которые его мнили современным, хорошо засвидетельствовали свое незнание древности. В эпоху, когда была основана китайская империя, монета была уже в ходу. Известно, что император Канг-хи (Kang-hi), собрал коллекцию монет всех династий, где имелись монеты, восходящие аж ко временам Йао (Уао). Он показывал коллекцию нашим миссионерам, и отдельные из ее чеканных монет были индийского происхождения, являясь гораздо ранними по отношению к монетам первых китайских монархов. Вряд ли стоит сомневаться в том, что отдельные металлы, в особенности золото, серебро и медь, были с незапамятных времен избраны в качестве характерных знаков всех других предметов из-за легкости, с которой их можно разделить, не опасаясь того, что они что-то потеряют в цене. Есть случаи, как весьма метко наблюдает Кур де Жебелен (Court de Gebelin), когда нуждаются в очень маленькой характерной цене, и как найти цену вещи, которая могла бы представлять целую массу, и, не изменяя ее в худшую сторону, предложить за нее эквивалент (les divisions) столь незначительный, сколь хочется? Овца, бык никак не могут делиться без предварительного их убоя. Медь, сплав олова со свинцом, сосуд, единожды разделенные, не могут впредь объединяться в массу. Одни лишь металлы обладают этим свойством. Вот почему они и вошли в состав этого восхитительного знака, называемого монетой, без которого бы не могла существовать ни истинная коммерция, ни совершенная цивилизация.

Я полагаю, что это произошло в эпоху первого союза, заключенного между Кельтами и Атлантами, когда Кельты получили первичное знание о монете, знание поначалу весьма смутное, как и все другие, но которое установилось и мало-помалу совершенствовалось. Неотвратимые обстоятельства, постигшие Рама, должны были неизбежно намного расширить использование монет. Он обозрел страны, где давно вошло в обычай использовать по необходимости золото и серебро. Поскольку ему всегда хватало на нужды этих двух металлов, то он призвал к себе Гения, который ему открывал сокровища и рудники повсюду, где они имелись.

Агнец стал значком, который Теократ отчеканил на своих монетах. Вот почему изображение и название этого самого символа сохранилось у многих наций. Хотя бытовавшим у автохтонных Кельтов начертанием являлся телец. Что же касается монеты Атлантов, имевшей в ту пору хождение в Индии, то все ведет к тому, что она имела запечатленное изображение одного вида крылатой змеи, звавшейся Драконом (63). Дракон был знаком этих народов. Их высший суверен носил имя Равхана (Rawhan), или Равхона (Rawhon), то есть Вселенского Стража, Великого Царя; тогда как нижестоящие правители, зависящие от него, к примеру, подобно царю Египта, назывались Фаравхонами (Pha-rawhon), что означало голос, эхо или отражение Равхона.

По ходу поэмы Рамаяна было достаточно сказано об ужасных битвах, шедших между Рамом и Равхоном за обладание господством. В своих Дионисиях Нонн посвятил двадцать пятую песнь их описанию. Он, несомненно, называет Равхона его собственным именем Дериадес (Deriades), обозначая его всегда Черным царем, вождем Черного народа. После многочисленных превратностей, на которых нам бесполезно останавливаться, Равхон, вынужденный оставить свою столицу Айодхья (Ayodhya) (64) и уйти с континента, отступает на остров Ланка, ныне Цейлон (Шри-Ланка – прим. пер.), и мнит, будто здесь находится под защитой от напастей своего врага, наблюдая за волнами, окружающими непреодолимым препятствием. Но он вскоре почувствовал на собственной шкуре на что способна истинная отвага, поддержанная религиозным воодушевлением. Предание сообщает, что товарищи Рама, которых не могли устрашить никакие опасности, никакие труды, никакая усталость, выгодно использовали некоторые разрозненные скалы в воде, дабы установить и соединить вместе большое количество плотов, из которых они образовали огромный мост и прошли по нему (65). Великий Канх, благодаря этому, перенес пожар во дворец самого Равхона, и Рам, следовавший рядом с ним, решил судьбу победы. Равхон был убит в сражении, а его победитель стал единственным повелителем Азии.

Говорят, как в этом памятном сражении была освобождена одна жена. Подозреваемая в том, что уступила желаниям Равхона, она доказала свою невиновность, согласившись на испытание огнем. Это событие снабдило и снабжает еще до сих пор темой огромное число индийских драм. Именно отсюда берет свое начало театральное искусство, что я попытался показать в другом произведении (66).

После завоевания Ланки, ничего уже более не сопротивлялось кельтскому Теократу. С юга на север и с востока на запад – все подчинилось его религиозным и гражданским законам.

Вот каковыми явились последствия первого интеллектуального потрясения. Люди, которых я оставил в конце последней книги, избежав тягости гнета враждебной расы, стали за мало столетий хозяевами огромной Империи и законодателями Мира. Естественно, что это никоим образом не проходило без смут, заблуждений и происшествий всякого рода. Но известна ли такая великая вещь на Земле, которая творится без труда и выполняется вне всякой опасности? Если наиболее посредственные здания ветшали, то почему это не должно коснуться крепостей Кавказа, пирамид Египта или Великой Китайской стены?

Современные политики, привыкшие читать истории, составленные вкратце, видят все в уменьшенном виде. Они воображают, будто закон, положенный на бумагу, есть закон, и что Империя образована, когда написана конституция. Они не беспокоятся, когда Провидение, Судьба, Человеческая воля воздействуют на эти вещи. Они искренне декларируют, что закон должен быть безбожным, и мнят, будто все сказано. Если они называют Провидение, как это небрежно делал Эпикур, то лишь для того, чтобы сказать, что они его назвали. Но уж никак не подобным образом разворачиваются великие правящие Вселенной установления.

Слушайте, Законодатели или Завоеватели, и запомните это. Каковыми бы ни были ваши замыслы, если по меньшей мере одна из трех великих названных мной сил не поддержит их, они рассеются в воздухе дымом тщеславия. Хотите ли вы знать, какого рода поддержку окажет вашим замыслам каждая из этих сил, если они разобщены? Судьба им приготовит силу оружия; Человеческая воля – силу воззрения; Провидение – моральную силу, рожденную политическим или религиозным воодушевлением. Только объединение этих трех сил дает устойчивость. Если одна из них согнулась, здание поколеблено.

При помощи одной Судьбы творятся завоевания более или менее быстрые, более или менее бедственные, что удивляет Мир, как завоевания Аттилы, Ченгиса или Тимурленка. При помощи одной Воли учреждаются Республики более или менее грозные, более или менее преходящие, как Республики Ликурга или Брута. Но лишь при вмешательстве Провидения основываются правильные Государства, Теократии или Монархии, слава которых оберегает землю, а продолжительность их существования утомляет время, как продолжительность жизни Таота (de Taoth), Бхараты (Bharat), Рама, Фо-хи (Fo-hi), Зерадошта (de Zeradosht), Кришны (de Krishnen) или Моисея.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ