Текст книги "Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли"

О социальном состоянии человека
Первая часть

В этой книге я буду обсуждать не только происхождение Человека, но и происхождение человеческих обществ. История занимается только вторым из этих происхождений. А первое призвана раскрыть космогония. История берет человека в момент его появления на земле и, не беспокоясь об онтологическом принципе, пытается найти принцип общительности, который его заставляет приближаться к себе подобным и выходить из состояния одиночества и неведения, чем природа его намеревалась ослабить, почти не различая его по форме от множества других животных. Я расскажу, какой божественный принцип Провидение насадило в его груди; я покажу в каких необходимых обстоятельствах, зависящих от Судьбы, этот принцип усовершенствования пребывает в противодействии; как он развивается, какую чудесную поддержку находит в себе самом, когда человек, которого он освещает, может применить свою волю и смягчить, при помощи своей духовной культуры, суровость и дикость судьбы, чтобы нести свою цивилизацию и свое счастье до последней ступени совершенства, на которую они способны.

С этой целью я перенесусь из нашего времени, в котором мы живем, в весьма отдаленную эпоху и, закрыв глаза, дабы давний предрассудок не мог их ослабить, остановлюсь, пройдя сквозь мрак столетий, на времени, когда Белая раса, коей частью мы являемся, появилась на мировой сцене. В эту эпоху, дату которой я позднее постараюсь определить, Белая раса была еще слабой, дикой, без законов, без любого вида культуры, лишенная памяти и весьма обделенная рассудком, чтобы питать даже надежду. Она обитала вокруг Северного полюса, откуда и ведет свое происхождение. Черная раса, более древняя, нежели Белая, господствовала тогда на земле, удерживая скипетр науки и могущества: она владела всей Африкой и большей частью Азии, где поработила и подавила Желтую расу. Некоторые остатки Красной расы безвестно чахли на вершинах высочайших гор Америки, пережив ужасную катастрофу, явившуюся их уничтожить. Эти слабые остатки были неизвестны. Красная раса, к которой они принадлежали, еще недавно владела западным полушарием земли, а Желтая раса – восточным. В ту пору суверенная Черная раса распространялась к югу по экваториальной линии, и, как я уже сказал, народившаяся Белая раса скиталась вблизи Северного полюса.

Эти четыре главных Расы и множество разновидностей, которые могут появиться от их смешения, составляют Человеческое царство (6). Собственно говоря, Расы в этом царстве – то же, что и виды в других царствах. Так можно понимать различные нации и народы в качестве отдельных родов в этих видах. Поочередно эти четыре Расы сталкиваются и бьются между собой, часто различаются и смешиваются. Много раз они оспаривают между собой скипетр мирового господства, неоднократно вырывают его друг у друга или делят. В моем намерении никоим образом не вдаваться в эти превратности, предшествовавшие настоящему порядку вещей, превратности, бесконечные подробности которых меня отяготят бесполезным грузом и не приведут к предложенной мной цели. Я должен обратиться лишь к Белой расе, к коей мы принадлежим, набросав ее историю с эпохи ее последнего появления в окрестностях Северного полюса. Именно оттуда она спускалась несколько раз своей массой, чтобы совершать нашествия на другие расы, и когда они еще преобладали над ней самой, она уже завоевала свое господство.

Смутное воспоминание об этом происхождении, удержавшееся на поверхности потока столетий, прозвало Северный полюс рассадником Рода человеческого. Оно дало рождение имени Гиперборейцев и всяким аллегорическим сказкам, рассказывающим о них; оно, наконец, произвело многочисленные предания, которые подвигли Олауса Рюдбекка поместить Атлантиду Платона в Скандинавии и позволили Бэйлли видеть в пустынных и белеющих в инее скалах Шпитцбергена колыбель всех наук, всех искусств и всех мировых мифологий (7).

Конечно, очень трудно говорить, в какую эпоху Белая раса начала проявлять у себя некоторые формы цивилизации, тем более в какое отдаленное время она стала существовать. У Моисея в шестой главе Берёшит (Beroeshith) (8) она проходит под названием Гхибореев (Ghiboreens), чьи имена были столь знамениты. Говоря о глубине времен, он относит ее происхождение к первоначальным векам. Сотни раз находишь имя Гиперборейцев в писаниях древних, где нет о них никакой положительной ясности. По Диодору Сицилийскому, их страна была скорее соседней с луной. Здесь нужно понимать возвышение полюса, вокруг которого они обитали. Эсхил в своем

Прометее их помещает на Рифейских горах. Некий Аристей из Проконе-за, который, говорят, написал поэму о гиперборейских народах, утверждал, будто их посетил, заверяя, что они занимали северо-восточную область Верхней Азии, называемую нами сегодня Сибирью. Гекатей Абдерский в труде, опубликованном во время Александра, их забросил еще дальше, дав им жительство между белыми медведями Новой Земли, на острове, называемом Эликсойя (Elixoia). Но чистая правда, по признанию, сделанному Пиндаром более чем за пять веков до нашей эры, заключалась в том, что никто не ведал в каком краю располагалась страна этих народов. Сам Геродот, столь увлеченный в собирании всех древних преданий, бесполезно задавал вопросы Скифам на сей счет; он не смог ничего открыть достоверного.

Все противоречия, все сомнительности появились от путаницы, когда сделали из человеческой расы, от которой произошли многие народы, один народ. Тогда впали в то же заблуждение, в которое мы впадем и сегодня, если, смешав Черную расу с одной из наций, от нее произошедшей, мы захотим абсолютно ограничить территорию распространения целой расы страной, занимаемой одной нацией. Несомненно, Черная раса зародилась поблизости от экваториальной линии и распространилась по африканскому континенту. Оттуда она потом распростерла свое Господство над всей землей и над самой Белой расой, прежде нежели последняя возымела силу его оспорить. Возможно, что в очень отдаленную эпоху Черная раса называлась судэйской или сутейской (sudeenne ou sutheenne), подобно тому, как Белая раса именовалась борейской (boreenne), гхиборейской (ghiboreenne) или гиперборейской (hyperboreenne). Отсюда и появился страх, который среди наций белого корня обычно связывался с именем Сутейца (Sutheen). Известно, что белые нации всегда помещали на юге жилище Духа преисподней, называемого в этом смысле Су том (Suth) или Сотом (Soth) Египтянами, Сатом (Sath) финикийцами, Сатаной (Sathan) или Сатаном (Satan) Арабами и Евреями (9).

ВОЗОБНОВИМ теперь нить моих идей, прерванных этим необходимым отступлением, и посмотрим каковыми были начала цивилизации у Гиперборейской расы, которой я исключительно занимаюсь.

Вероятно во время, когда эта Раса появилась на земле в формах, весьма приближенных к формам многих животных видов, она могла достаточно продолжительное время пребывать в их среде, несмотря на абсолютное отличие своего происхождения и противоположное направление своей судьбы. Это зависело от того, что свойства людей, даже инстинктивные, находились в дремотном состоянии; две высших сферы души и духа не были нисколько развиты в человеке, и он жил тогда лишь ощущением, постоянно нуждаясь в нем и имея инстинкт только для восприятия без надлежащего к тому внимания. Индивидуализация была единственным средством человека; привлекательность и страх являлись его единственными двигателями, и, в их отстутствие, апатия становилась его обычным состоянием (10).

Но человек не был предназначен жить в самости и одиночестве на земле; он нес в себе принцип общительности и совершенствования, который не может всегда оставаться в статичном положении. Итак, средство, благодаря которому этот принцип должен был быть выведен из летаргии, было дано высшей мудростью своего творца в спутницы человеку. Женщина, с ее отличающейся в очень существенных физических и метафизических моментах организацией, принесла человеку разнородные переживания. Таковым явилось божественное постановление от зарождения вещей, чтобы это универсальное существо, предопределенное нести гармонию в элементы и господствовать над тремя Царствами Естества, получило свои первые импульсы от женщины и поддерживало Любовью свое первоначальное развитие. Любовь, начало всех вещей, должна была стать плодотворным источником цивилизации, произведя, таким образом, противоположные последствия в лице блаженства и страдания, а также столь великое смешение знания и ослепления, добродетелей и пороков.

Итак, принцип жизни и плодовитости в Любви, должен был стать хранителем мира и его законодателем. Глубокая истина, которую ведали древние мудрецы и которая была ясно изложена в их космогониях, приписывала Любви победу над хаосом. Исида и Церера, так часто называемые законодательницами, являлись лишь обожествленным образом женского естества (11), рассматриваемые в качестве живого средоточия, откуда отражалась сама любовь.

Если бы мужчина являлся животным в чистом виде, испытывавшим те же потребности; если бы его спутница, нуждалась в том же, что и он; если бы они были всегда подвержены постоянным приступам своих желаний, одинаково ощущаемых и разделяемых; если бы они, наконец, имели, выражаясь точными понятиями, определенные периоды любовного горения и порыва в пору спаривания; никогда бы человек не стал цивилизованным, будучи далеким от этого. Те же самые ощущения, хоть и происходящие от тех же самых причин, не производят одинаковых последствий в обоих полах, что достойно более пристального внимания. Я прошу читателя остановиться на мгновение силой своего ментального взора на этой почти неуловимой точке человеческого строения. Здесь кроется зародыш всякой цивилизации, семенной очаг, откуда все должно возникнуть, мощный двигатель, из которого должно родиться движение к социальному порядку.

Прежде пользоваться, нежели владеть – инстинкт мужчины. Владеть прежде, нежели пользоваться – инстинкт женщины. Разъясним это, на мгновение абстрагировавшись от страстей, которые породило Социальное состояние, и чувств, вдохновленных воображеием. Сосредоточимся на одном инстинкте и увидим, как он действует под влиянием одной из потребностей, рассматривая природного, но не социального человека.

Что испытает инстинкт мужчины в момент, когда приятное ощущение станет воздействовать на него? Он будет связан непосредственно с привлекательностью данного ощущения и актуальной потребностью использовать его объект, все более удаляясь от его обладания. Иными словами, предполагая, что это был некий плод, поразивший его своим видом и возбудивший в нем аппетит, инстинктивный мужчина будет испытывать желание его съесть прежде, нежели подумать о средствах, дабы им овладеть. Это его внезапно переносит вперед в азарте всего того, что может произойти; таким образом, если вмешательство страха, непредвиденный шум, вид врага придут его поразить, его первоначальная идея будет пренебречь причиной опасности, вместо того, чтобы ее избежать. Если чисто инстинктивная женщина оказалась в подобной ситуации, она будет испытывать все с точностью до наоборот. Она привяжется к привлекательности, исходящей от приятного ощущения, в актуальной потребности обладать объектом, удалившись от его использования по соображению безопасности. При виде фрукта она захочет есть и поначалу будет мечтать о средствах, дабы уверенно овладеть им и удержать в неопределенном положении; ее первой идеей, в том случае, если ее охватит ощущение страха, будет избежать причины опасности, вместо того, чтобы ею пренебречь.

Эта противоположность в моральном устройстве двух полов, устанавливающая между ними от начала поразительную разницу, которая мешает проявляться их страстям в одних и тех же формах, порождает из тождественного ощущения разнородные чувства, а из одинакового чувства разнородные мысли, и, следовательно, сообщает им противоположные движения. Итак, инстинкт мужчины образован из: пользоваться прежде, нежели владеть, и сражаться прежде, нежели бежать. Тогда как инстинкт женщины из: обладать прежде, нежели пользоваться, и бежать прежде, нежели сражаться.

Хочется быстро рассмотреть принципиальные следствия, вытекающие из этой замечательной разницы, установленной между двумя полами. Если весьма прекрасно сложенная женщина удерживает на себе внимание, то она неизбежно окажет реальное и неожиданное сопротивление мужчине, которого движет к ней половое влечение, ибо она одержима идеей обладать, нежели пользоваться, и нисколь не нуждается в желании, охватившем мужчину. Она могла рассмотреть на примере своего инстинкта, какое реальное преимущество предоставило ему ощущение, чем предложило ей. Удовольствие, связанное с этим ощущением, но не принадлежащее ей одной, а также отсутствие всякого преимущества, представившегося в ее глазах с неотлучной вереницей страха, заставили ее принять неожиданное решение удалиться.

Естество мужчины, как я говорил, не менее избегает препятствий. Но его первая мысль, напротив, их пренебречь и преодолеть. При виде женщины, удалившейся от него, он не остается на месте и не поворачивается к ней спиной, но подталкиваемый влечением, которое его себе подчинило, он устремляется по ее следам. Женщина, чаще легкомысленнее мужчины, убегает от него; иногда ему удается ей овладеть, но каковой бы ни была развязка, внимание мужчины уже пробуждено. Борьба, в которую он втянулся, станет ощутима своим результатом, успешным или безуспешным, если цель не достигнута. Тогда он размышляет, но женщина размышляла до него. Она узрела, что нехорошо ей оставаться побежденной, ибо для него будет больше значить, если она удалится. Итак, почему же она бежала? Ее еще слабая мысль не позволяет ей понять, что можно сопротивляться склонности, имея еще другую склонность. Но факт существует и повторяется. Мужчина еще думает. Его гений совершает громадный шаг, он достигает своей собственной идеи посредством внутреннего тренинга, удерживая ее и формируя в памяти. Он обнаруживает некоторые потребности в ней, и первый раз он считает их до трех, различая. Именно так действуют в сфере его воли нумерация и индивидуализация.

Если женщина, непреодолимая склонность к которой его увлекла, удалилась, несомненно, что другая склонность стала необходимостью ее побега: какова могла быть эта склонность? Быть может, голод! Эта ужасная потребность, совершающаяся в инстинктивной части его существа, в отсутствии самого ощущения, производит в нем неожиданную и значительную революцию, – на первый раз поколеблена душевная сфера и в ней проявляется жалость. Это сладкая страсть, впервые затронувшая душу, есть истинный характер человечества. Именно она делает из человека, поистине, общительное существо. Философы, которые думали, что данная страсть могла быть разбужена или произведена в своем истоке при виде страдающего существа, ошибались. Вид боли возбуждает страх, страх и ужас. Такова трансформация ощущения в мгновенное чувство. В жалости имеется впечатление от предшествовавшей идеи, которая трансформируется в чувство без помощи ощущения. Сама по себе жалость более глубже и моральнее ужаса и содержится прикровеннее в человеческом естестве.

Но с тех пор, как мужчина начал чувствовать жалость, он уже не был далек от познания любви. Он мыслит уже о средствах, с помощью которых нужно помешать женщине убежать при его приближении, и хотя он ошибается в мотивах этого побега, он достигает цели своих желаний. Он ловит момент, когда соберет двойной урожай плодов, поохотится или порыбачит на славу и, найдя объект своих желаний, приносит ему свои дары. При виде этого женщина тронута не столько из-за удовлетворения актуальной потребности, о котором думает ее обожатель, сколько из врожденной склонности, приводящей ее к обладанию. Она сразу же чувствует, какую пользу может излечь из этого события в будущем, и поскольку она его относит к определенным чарам, которые внушает, то испытывает своим инстинктом приятное ощущение, колеблющее ее душевную сферу и пробуждающее в ней тщеславие.

С момента, когда женщина взяла подарки от мужчины, протянув ему руку, между ними установилась брачная связь и началось общество.

ДЛЯ того, чтобы хоть немного быть осведомленным в знании древних традиций, нужно потрудиться и обрести его в двух картинках, что я изображу, ибо они истинны по сути, хотя их формы и могли видоизменяться тысячу раз в различные эпохи и в различных местах. Столь блестящая и богатая греческая мифология доносит огромное количество примеров любовной борьбы между богами или сатирами, преследующими нимф, которые от них убегают. Здесь это Аполлон, бегущий по следам Дафны, Юпитер, упорно преследующий Ио, Пан, ищущий схватить Сиринкс или Пенелопу. В древнейших брачных церемониях всегда видно, как жених дарит подарки невесте и сам ей составляет приданное. Это приданное, которое раньше отдавал мужчина и которое сохранилось еще у отдельных народов, у нас и у многих современных наций поменяло место и должно быть принципиально предоставлено со стороны женщины по соображениям, что я рассмотрю дальше. Данное изменение особенно не мешает древнему обычаю, дошедшему до нынешних свадеб, который называется свадебными подарками (corbeille de mariage; дословно – свадебная корзина; прим. переводчика), будто слово корзина напоминает нам о том, что подарки состояли поначалу из плодов или других продуктов.

Между тем, событие, которое я, воистину, обозначил, в качестве начала человеческого общества, могло повторяться в различных местах одновременно или в более поздние эпохи. Таким образом, очаги цивилизации устанавливаются в большом количестве по всей стране. Это были зерна

Провидения, брошенные в среду гиперборейской расы, которые должны были в ней развиться под влиянием Судьбы и частной человеческой воли.

Чувства, объединившие два пола не вследствии слепого аппетита, но вследствии продуманного поступка, не являлись одинаковыми, о чем я говорил, но их разница, отрицаемая двумя супругами, исчезала в тождественности цели. Жалость, которую испытывал мужчина, его заставляла думать, что подруга избрала его в качестве опекуна, а женщина, тронутая тщеславием, видела свою задачу в счастье своего супруга. С одной стороны зарождалась гордость, с другой – сочувствие. Так в обоих полах чувства противопоставлялись и связывались.

С момента, когда один инстинкт уже не уготавливал свадебное ложе и когда более благородное и возвышенное душевное чувство руководило в таинствах Гименея, нечто вроде пакта было тихо заключено между обоими супругами, из которого получалось, что более сильный обязывался защищать более слабого, а более слабый должен был оставаться привязанным к более сильному. Этот пакт, возвысив счастье мужчины, а также его труды, дал ему познать радости, о которых он не ведал. Стало необходимым, чтобы он снабжал пищей не только себя, но и свою жену, когда ее зрелая беременность не позволяла ей за ним следовать, а затем и своих детей. Инстинктивная рассудительность, называемая общим или здравым смыслом, быстро дала ему понять, что обычных средств, достаточных до сих пор, ему уже не хватает, а посему ему нужно искать другие. Данная рассудительность, воздействуя на инстинкт, породила в нем предприимчивость (la ruse). Он расставил ловушки для дичи, которой питался. Он изобрел стрелу и рогатину охотника; он нашел способ, как сделать свою рыбалку более удачной при помощи рыболовного крючка и сети. Нужда и навыки удваивали его силы и сноровку. Его жена, наделенная тонкостью своих органов, объединила изощреннее, нежели он, вернейшую наблюдательность и живейшее предчувствие. Она быстро изучила, связав несколько тростинок, как делать всевозможные корзины, которые, отслужив колыбелью ее детям, становились первоначальной мебелью ее незатейливого хозяйства. Грубо прядя волосом от многих видов животных, она легко производила веревки, служившие для натяжения лука и изготовления сетей. Эти веревки, сплетенные определенным образом, быстро превращались под ее пальцами в грубые ткани, изобретение которых, несомненно, ей казалось столь же замечательным, сколь и удобным в использовании для ее детей, нее самой и ее мужа. Эти ткани часто оказывались необходимыми в условиях сурового климата, заменяя шкуры животных, которые невсегда было легко добыть.

Думаю, бесполезно дальше вдаваться в эти подробности, которые каждый может расширить по своему усмотрению, улучшив оттенками свое воображение. Когда принципы установлены, следствия легко определяемы. Я только прошу читателя не впасть здесь в заблуждение, досадно приписав его мне. Хотя я вывожу с очевидностью принцип брака из социального состояния, то есть из свободного и взаимного согласия мужчины и женщины вместе сносить и разделять жизненные невзгоды и радости, я все же произвел существование этой связи из противоположных ощущений двух полов и из развития их инстинктивных свойств. Иными словами, стараясь сделать понятной эту связь, я рассматриваю ее образование в качестве случайного. Если бы это образование было бы таковым, то оно никогда не имело бы места. Ибо человек вовсе не животное, поскольку он совершенствуемый и может двигаться от состояния к состоянию, становясь, из поколения в поколение все более и более инстинктивным, душевным и интеллектуальным. Брак, на котором строится всякое общественное здание, есть работа самого Провидения, предопределившего его в принципе. Когда он осуществляется на деле, значит, исполняется божественный закон для достижения неотразимо означеннной цели и исполняется средствами, заранее установленными.

Так, если меня спросят, почему эта связь, в высшей степени востребованная, являясь насущной необходимостью цивилизации Человеческого царства, не была составлена заранее, как ее отмечают у некоторых видов животных, я отвечу, что Провидение и Судьба воздействуют противоположными способами, свойственными их противостоящим сущностям. Все, что делает Судьба, она делает целиком, усиленная во всех своих частях, и она оставляет все таковым, каковым его сделала, никогда не выталкивая его вперед из своего собственного движения. Тогда как Провидение, производящее все лишь в принципе, дает всем вещам, исходящим от него, прогрессивный импульс, который, неся их беспрерывно от силы к действию, ведет их постепенно к совершенству, на которое они способны. Если человек принадлежит Судьбе, он будет тем, кем философы близоруко ему судили быть: без движения вперед на своем пути и, следовательно, без будущего. Но, являясь творением Провидения, он свободно вступает на предначертанную ему стезю, совершенствуясь по мере ее продвижения и ведя себя к бессмертию.

Вот в чем нужно убедиться, если хочется проникнуть в сущность вещей и понять слово этой глубокой тайны вселенной, которую древние символизировали в образе Сфинкса. Человек весь во власти Провидения, которое, как живой закон и выражение божественной воли ему предустанавливает потенциальное существование, но поскольку это существо должно черпать все элементы своего существования, пребывая в области Судьбы, над которой ему поручено господствовать и упорядочивать ее производные, он должен это делать, развертывая свою действенную волю, абсолютно свободную в своей сущности. От применения этой воли зависит его высшая судьба. Когда Провидение призывает его и направляет своими вдохновениями, Судьба сопротивляется человеку и его удерживает в своих нуждах. Принадлежащие ему страсти его насильно склоняют то в одну, то в другую сторону и в зависимости от установлений, вызванных ими, они вручают его будущее одной из этих двух сил, ибо он может быть абсолютной собственностью Судьбы лишь тогда, когда он утешается элементарной, преходящей и ограниченной жизнью.

Итак, его социальное состояние зависит, как я уже показал, от развертывания его свойств, приведших к браку; и социальное состояние, однажды устроенное, дает рождение собственности, откуда вытекает политическое право. Но поскольку социальное состояние является творением трех различных сил – Провидения, дающего ему принцип, Судьбы, снабжающей элементами, и Человеческой воли, находящей средства – очевидно, что политическое право, отсюда исходящее, должно равно испытывать влияние этих трех сил и, в соответствии с тем, какая из них над ним господствует, раздельно или сообща, принимать формы, аналогичные их действию. Эти формы, которые при последнем анализе уменьшаются в трех сущностях, могут, тем не менее, видоизменяться и давать оттенки многими способами в их смешении и их противостоянии, приводя к почти бесконечным последствиям. Я обозначу по ходу книги эти формы различными простыми или смешанными после того, как четко установлю порядок, естество и действие трех сил, которые их творят. Я покажу в следующей главе происхождение слова – одного из наиболее великолепных итогов и наиболее блестящих феноменов, связанных с образованием человеческого общества.